[Оглавление]




КАНДИДАТ  НА  МОРАЛЬНОЕ  ПОПРИЩЕ

Студенческая байка


В истории каждой газеты имеется какой-нибудь да придурок. Талант придурка так же индивидуален, как и любой другой талант. Типизация придурков поэтому будет выглядеть столь же насильственной, как и любая типизация - например, в истории советской литературы, - но в то же время столь же необходимой, потому что, разбив придурков (читай: поэтов, прозаиков...) на группы, просто легче запоминать, что из них каждый натворил...



Откуда берутся придурки? В самом общем виде ответ очевиден: оттуда; откуда и все остальные люди. Придурки от журнализма выводятся либо сами по себе, либо через факультет журналистики.

Типизация типизацией, но всякий раз, выражаясь медицинским языком, на ум приходят, так сказать, истории случаев. То есть - вспоминаешь хорошо или не очень, но известных тебе людей, с которых потом и рисуешь типизированную картину.

На первых курсах нашего журналисткого потока в Ленинградском "универе" мы имели удовольствие наблюдать и, так сказать, сожительствовать с весьма различными типами придурков. Большинство из них, как и следует ожидать, отсеялось на пути к старшим курсам, однако, что интересно, многие и многие всё-таки получали потом дипломы, перейдя кто на заочное, кто вообще в другое заведение, не столь строгое по части отсеивания придурков.

Кстати, иной раз придурки становились отличниками - и наоборот. Жизнь есть жизнь, так сказать, се ля ви! В ней всякое бывает.

Вот несколько наших, родненьких придурков. Кто-то из них исчез бесследно, и ежели мы даже вполне преуспевающих сокурсников уж потеряли следы, то об этих, пожалуй, и сказать будет нечего...



Одним из самых забавных придурков на нашем курсе был Коля Старченко. И тут же к слову: он первым среди нашего выпуска стал членом Союза писателей СССР. Он как бы переболел и, переболев, приобрёл к тяжёлым формам придурства твёрдый иммунитет, но, как с оспой, перенесённая болезнь оставила неизгладимые следы на его физиономии - в данном случае поведенческой и творческой.

Коля особенно веселил нас на первом курсе, когда мы, ещё продолжая знакомиться, хотя первое знакомство, как и положено, произошло на сельхозработах, достаточно дружной гурьбой жили в общежитии в старом Петергофе. Гогочущей компанией ездили электричкой в Питер, сбиваясь в группки помельче, устраивали в общаге свой быт... Вот Коля просовывает физиономию в нашу комнату:

- Можно тебя на минутку?

- А? Что? - говорю я рассеянно, отрывая взгляд от шахматной доски.

- Будь другом, дай гопосульфиту!

- Чего? Фотографией решили заняться?

- Да не... Мне для другого...

- Для чего это - другого? - рассеянно интересуюсь я, нацеливаясь конём сделать вилку.

Коля озирается, просачивается в комнату и натужным шёпотом сипит мне в ухо:

- Трусы постирать...

- Что?! - обалдеваю я. - Ты что это говоришь? - перехожу я на подозрительность. И замечаю за спиной бледное красивое лицо Вани Здоровца. Он изо всех сил подмигивает мне, тычет пальцем в спину Коли Старченко. Ваня Здоровец здоров разыгрывать.

Ник Старч начинает канючить. Изо всех сил сдерживаясь, я серьёзно объясняю, что использую гипосульфит для фотографии, что стоит он копейки, о его стиральных свойствах слышу в первый раз и советую, на всякий случай, положить ещё, для стирки трусов, хотя бы мыло.

Счастливый Коля утаскивает пачку фиксажа, а о дальнейшем узнаём на следующий день. Фингал Коля заработал от своих сокомнатных не за экзотический стиральный реактив, а за то, что стирал трусы в единственном комнатном чайнике...



Но высшую степень качеств, присущих подлинному придурку, демонстрировал Юра Жалнин... Не знаю, жив ли он ныне - кто знает? Многие вещи более живучи, чем мы можем предположить, равно как и многие вещи, казалось, должные помниться долго и всерьёз, рушатся в памяти поразительно быстро... - итак, кто знает, жив ли ныне термин, которым мы обозначали это явление: жалнинизм!

...Вот Юра Жалнин, первокурсник, ухаживает за девушкой. Она с другого факультета. Согласилась на свидание: назначили всё это ... нет, не в зоопарке - в театре. Поскольку занятия кончились у них в разное время, разорвали билеты и договорились встретиться уже перед спектаклем.

- Я для храбрости... выпил немного... - медленно и очень серьёзно рассказывает Жалнин, - бутылку красного... портвейна... одну. Немного чтоб... стеснительность снять. Ну... опоздал. Уже это... идёт спектакль. Нашёл я ряд... ну... Ругались сильно, когда я по проходу... шёл. Ноги там... отдавил кому. Дошёл... ну. Сел рядом... она сердится... я говорю: ты что... сердишься? Тихо, говорит, тихо... и отодвигается. Вокруг тоже... замечания делают. Я хотел её... ну, обнять... Отодвинулась. Смотри, говорит... спектакль... Я что... спектакль смотреть пришёл? Ладно... Сижу себе тихо. Чего-то на сцене там... говорят. А душно так! Ну. Не стерпел. Но культурно. Я в проход наклонился, чтоб её не задеть... Ну - блеванул в проход... А она почему-то обиделась.

На этой фразе (Жалнин рассказывает историю своего неудавшегося свидания уже в который раз, ища, очевидно, сочувствия), слушатели, что называется, кончаются от хохота. Юра серьёзно, даже сумрачно пережидает пароксизм веселья. Он явно не чувствует юмора, но ему тоже хочется пошутить - он вовсе не разыгрывает из себя драматического героя. Наконец: кто-то, всё ещё давясь от смеха, спрашивает: ну, а потом? Что дальше было?

- Ну, - говорит Жалнин, - дальше неинтересно. Там... это... ну, милицию вызвали... Но отпустили... Я к ней, а она не пустила в комнату... прогнала, ну. Ничего. Я у неё зато книжку взял - и не отдал. - Тут бледная тень улыбки скользит по лицу Юры Жалнина.

Фраза "А она почему-то обиделась" рефреном звучит весь первый курс...

Жалнина выгнали, если не ошибаюсь, на втором курсе весной. И повод, казалось, был безобидный: заголовок, который он придумал к собственной учебной зарисовке о кандидате в депутаты. Преподаватель зарубил ему унылый штатный заголовок. Жалнин долго думал и вдруг, с просветлённым лицом, сказал, перебивая обсуждение уже чьей-то другой работы:

- Я придумал! - торжествующе сказал он. Заголовок такой: "Кандидат на моральное поприще"!

Группа привычно захихикала, но реакция преподавателя была, что называется, неадекватной. Потеряв всякие педагогические приличия, он буквально завизжал:

- Жалнин, вы же - дурак! Вас гнать надо!

Что и воспоследовало.

Казалось бы, ну, дурак и дурак. Однако всё не так просто. Юра конечно, во многих отношениях слыл странным парнем. Но чего у него нельзя было отнять - так это его хладнокровия. Причём, необычайного. Что многими принималось, так сказать, за продолжение тупости - думаю, это не так.

...Однажды на учебных стрельбах из пистолета, которые устроила нам военная кафедра, "Марголин" дал осечку. Конечно же, не у кого-нибудь, а у Жалнина.

- Товарищ полковник! - сказал Жалнин, неторопливо поворачиваясь к начальнику цикла полковнику Бондаренко. - Он не стреляет.

Фигура Жалнина с пистолетом в вытянутой руке развернулась, и ствол "Марголина" (палец на спусковом крючке!) оказался направленным точно на полковника. Тот охнул, неожиданно проворно присел на четвереньки, кинулся к Жалнину и вывернул пистолет из его руки.

- Я просто сказал, что он не стреляет, - спокойно заметил Жалнин...

До сих пор думаю: не пошутил ли он тогда - таким особенным образом? Ведь Жалнина высмеивали кто как хотел. И здесь, хотя смеялись и над ним, но и полковник оказался в смешном положении.

Замечу ещё, что Юра Жалнин превосходно играл в шахматы. Не мне судить о его квалификации, я-то в лучшие свои годы с трудом играл против второразрядников, а Юра Жалнин, со всегдашним серьёзным выражением лица, но и с каким-то, мне кажется, глубоко спрятанным удовлетворением, равномерно, как робот Cs. tictions или или Эсприкный робот Фишер Роберт, и однообразным движением двигая фигуры, загонял в безвыходные положения кандидата в мастера Хазби Сергеевича Булацева...



...Наиболее простым (примитивным, то бишь) придурком был, пожалуй, Серёжа Логинов, дотянувший только-то до первой сессии. Его неумеренный патриотизм и совершенно патологическая откровенность порой веселили нас, порой повергали в некоторое смущение.

Молодые парни, с разным жизненным и сексуальным опытом, неоднократно обсуждали, что называется, половые проблемы, и однажды кто-то рассказал, как во время службы в армии сержант-гроза новобранцев был случайно замечен ими во время ... мастурбирования. Весь авторитет сержанта рухнул в момент, над ним стали откровенное издеваться салаги из салаг, и житья не дали, сержант был вынужден просить перевести его подальше...

- Да, - сказал тогда Султан Кемельбаев, - онанист - это, я считаю порченый человек, извращенец, ни Аллаху, ни Христу неугодный ...

Остальные - кто вслух, кто молчаливо, - не возразив, как бы поддержали Султана.

И тогда Серёжа Логинов вдруг сказал:

- Ребята, так значит что... я извращенец? Я ведь не могу... пробовал бросить... много раз... Не могу!

Все отводили глаза...

Как очевидный придурок, Серёжа оказался однажды жертвой розыгрыша, который произошёл как бы сам собой и суть которого, вне сомнений, до него не дошла. А о самой прикольной "фишке" сей истории, происходившей на моих глазах, я до последнего мига даже не догадывался...

На стене в нашей большой колбасообразной комнате висела громадная карта Советского Союза.

- Серёж, а Серёж?! - невинно начал Ваня Здоровец. - Ты знаешь, что Женя у нас из филологических соображений Куйбышев покинул?

- Нет, а в чём дело?

- А город нам на карте покажешь?

- Запросто!

... Тут нужно сказать, что я в ту пору частенько наклеивал тонюсенькую полоску - тонированную в аккурат под цвет карты (в многотиражке университетской зря что ли подрабатывал!) - где типографским способом было набрано название: Самара.

Логинов, бедолага, полчаса бродил вдоль всего необъятного Союза, однако ему и в голову не могло прийти, что старинный русский городок на Волге, заполучивший по воле моей (пусть здесь, в общаге, пусть ненадолго) милое сердцу имя, грудью (грудями?) заслонил искомого большевика. Плоховастенько парень историю знал, хотя и патриотом считался, и в партию (коммунистическую, разумеется, других о те годы в эСэСэСэРе не значилось) лыжи навострил.

Чувствуя, что шутка может не задаться, Ваня начал подсказывать Серёге:

- Вдоль по матушке, по Волге... Выше...Ниже... Первая буква твоего имени... Имени, а не фамилии! - зверея, заорал обычно спокойный Здоровец, когда Логинов (по одному ему понятной логике!) стал пристально рассматривать кружок, обозначавший Липецк и к предмету наших интересов не имеющий в тот момент ни малейшего отношения.

Заподозрив неладное, я решил выручить Серёжу. Нежно и привычно поддел скальпелем Самару и обалдел: Ванька, стервец, под моей наклеечкой ещё одну типографскую строчку соорудил - вместо заглавной буквы "К" присобачил "Х", а фрагмент слова "... бышев" его стараниями стал вполне осмысленным: "бывший".

Народ, понятное дело, ржал и надо мной, и над Серёгой, а тот, встав в позу комиссара на допросе, заявил:

- География в нашей будущей профессии - не главное. Мы - бойцы идеологического фронта! Сразу, после сессии, на комсомольском собрании, поставлю вопрос о вашем подпольно-буржуазном облике. Держись, Евгений! - почему-то избрав первой жертвой меня, пригрозил Логинов. - Может, в университете и оставят, но в комсомоле - ни-ни. А ты, Иван, пакуй чемодан! - кусая губы в кровь, бросил в воздух неуклюжую рифму Серёга и выбежал из комнаты...



Нас спасла сессия. Точнее, полная придурковатость товарища Логинова. Он, не сдав ни одного зачёта, к экзаменам, ясная Нева, допущен не был. Ему подарили дополнительную неделю. Другую. На третьей терпение декана иссякло...



Ну, а мы с Ваней крепко выпили - и за Самару-городок, и за главное мужское достоинство (не отдельно взятого пламенного революционера Валерьяна Куйбышева, а каждого пра-пра-правнука Адама, способного продолжать род человеческий). В честь непроходимой тупости нашего бывшего сокурсника был провозглашён отдельный тост. Ведь она (тупость) и её носитель Серёга-придурок уберегли нас от массы неприятностей. И не только филологических.




© Евгений Панаско, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]