[Оглавление]




МАДАГАСКАР


Солнце. На плоских камнях дымится кровь. Сидишь на утесе перед океаном. Волны уравновешивают. Иногда ты опускаешь взгляд на руки. Не дымятся, но тоже в крови. Надо спуститься к прибою и смыть с кожи липкие перчатки. Но спуститься к воде боишься. Из пены выскочит бесформенное отражение. Схватит за горло. А жизнь-то продолжается. Самое главное - не унывать. Чувство вины пройдет. Рассосётся. Миллиарды людей убивали друг друга, и ничего. Шарик вертится. Вертится, и нет ему дела до копошения микробов. В конце концов, всю человеческую культуру выплеснули из насилия. Плюнь, разотри, забудь. До города полтора километра. Всего-то. Дойдешь. Не развалишься. Интересно, мне будет сниться его последний хрип? Его выпученные глаза? Когда бросил курить, сигареты полгода снились. По никотину не тосковал никогда, но скучал по ритуалу, по дыму, по звуку чиркающей спички. Черт. Надо было вытащить сигареты из его куртки. Задним умом все крепки. Крабам курево ни к чему. И выпить бы неплохо. Хотя курить хочется больше. Если бы знал, что после убийства так захочется закурить, то прикупил бы сигарет заранее. Как только доберусь до города, сразу закурю. Жаль, что акулы уплыли из здешних вод. Течение в этом месяце слишком холодное. Акулы любят тепло. Они бы им славно закусили. Мне было бы гораздо спокойней, если бы я был уверен, что его плоть переваривается в рыбьем желудке. А так еще всплывет ненароком. Хотя его вряд ли опознают. И даже если попытаются дактилоскопировать. Кожу с его ладоней я срезал. Скормил чайкам. Посижу еще пять минут и встану. Посмотрю пока на солнышко. Аппетитное. Выглядит, как яичный желток. Прошлой ночью я смотрел на луну. Она была похожа на вареное яйцо. Меня успокаивает мысль о том, что в холодильнике лежат три десятка яиц. Нет. Нож вынимать не стану. Не смогу остановить кровь. Рисковать не надо. Не надо. Не забуду в следующий раз надеть бронежилет. Шрам левого бока станет отличной незабудкой. А что, если нож будет резонировать на каждом шагу? Дышать-то мне больно уже сейчас. А идти будет еще больнее. Я стану как та русалка, что променяла жабры на легкие. Ради любви. Уж она бы точно знала, как не позволить трупу всплыть. Опыт подводной жизни. Я уже раз сто сплюнул. Плюю и плюю. Плевочки - жидкие зубные потоки. Нитевидные сосули. Словно касаюсь прибоя с высоты. Такие слюнявые поцелуи. Или я плюю в его водяную могилу? Гнить в холодной воде погано. Только врагу и пожелаю. А из-за чего мы, собственно, озверели? Почему достали ножи? Не помню. Помню, как превратил его лицо в кровавое месиво, а после меня стошнило в рваную дыру. Дыру я проделал чуть ниже его кадыка - на уровне ключицы. Все-таки нож за моим поясом оказался не случайно. Скорее всего, я готовился к бою. И он тоже готовился. Его-то нож побольше моего будет. И теперь его нож - мой нож. Пробоина в левом боку заткнута стальной рукояткой. Рукоятка с рубином. До воды метров десять. Если вниз по прямой. Если спускаться по склону, то будет метров сто. Я смогу вернуться сюда? На эту каменную площадку утеса? Нет. Но руки помыть надо, иначе снова стошнит. Руки воняют кишками. А дождя не будет точно. Небо чистейшее. Запах не смыть. Я не теряю сознания. Чувствую, как из бока вытекает кровь. Кожей чувствую, несмотря на сильное онемение. Ощущение не мучительное. Неприятное. Я похож на авто с пробитым бензобаком. Мои предки были мясниками. Мою руку направляла животная мудрость. Все произошло на уровне инстинкта. Я воткнул острие в его солнечное сцепление. Лезвие, скользкое от жира, ушло вниз, а потом я провернул нож и вспорол до грудины. Я резал его живот, как масло. Он схватил мое горло левой рукой. Ему было неудобно, ведь он правша. А вот правой, которой удобно, нанести удар он успел. Его нож застрял в моих мышцах. Сперва я не почувствовал боли. Я рубил его шею. Он стоял на коленях. Труп долетел до воды. Брызги высокие. Они подпрыгнули и сполоснули мое лицо. Но не руки. Я сплюнул в ответ. Плевок ничем не отличается от морской пены, только цвета розового. Разница временная. Морская пена порозовеет на закате. Чем дольше я возвращался из транса, тем светлее становилось от мысли, что я преодолел пустоту. Страдание и боль - индикаторы жизни. Слова - роскошь реальности. Я не хочу, чтобы меня боялись скаты, достаточно и того, что я могу убить словом человека. Пропасть расширяется, я контролирую глаголами то, что уже можно назвать моими ногами. Легкие принимают то, что можно назвать кислородом. Зрение вернулось. Я смог называть предметы, разграничивать свое "я" и "это самое". Я есть, я есть, я есть, я есть. Я был, буду, буду. Все будет, было. Точка старта есть, точка находится на переносице сиддхи. Довольно странно: я думаю о своем носе как о перевернутом восклицательном знаке на чужом лице. Мне не хочется шизофрении, ведь я только что вывалился из-за кулис реальности, настоящей реальности, где нет ничего, кроме осознания этого самого ничего, но меня преследует мясорубка без (о)бразного сюрреализма: крокодил на табуретке, снег на лопатке негра, воздушный пузырь на леске с крючком - именно такой снастью удобно ловить солнечных зайчиков в хмурый день на северном побережье Мадагаскара, но вообще, конечно же, видеть фиолетовые точки под квантовым колпаком - жутковато. Жутко потому, что нечем чувствовать жуть, а смотреть на точку вне времени - словно натягивать струну, которая никогда не лопнет, ведь никогда как время - не закончится и не начнется. По силе притяжения пустотность похожа на героиновый сон, только вместо тепла эйфории, ощущаемого в районе пупка - черная комната, уменьшающаяся в размерах. А после появляется пресс из американского боевика, жующий автомобиль вместе с трупом, с этим полумертвым эмбрионом в матке багажника ом ом ом ом о м о м ом ом ом о м оо м ом ом оом ом ом ом ом ом омо ом ом оом ом о мо мо момомо ом ом ом ом ом омо м ом омомо омомо оамо ом омом апоаоо аоо а оо ооооооо оо о оо о о оо о оо оо о о а ты проснулся на скрипящем стуле в прокуренном видеосалоне и понимаешь, что на экране жуют твое тело, ведь ты сам доверился этой паскудной кассете, а выйти стесняешься, потому что придется перешагивать через ноги зрителей, а пивные бутылки уже пусты, и фиг его знает, какой импульс дернется в мозгах зрителей, могут ведь и швырнуть бутылку. А то как же. Есть. Я снова есть здесь, на этой площадке. Океан внизу. Руки воняют кишками, меня тошнит. Сжимаю нож правой рукой, а левой рукой придерживаю рукоятку его ножа. Рукоятку с рубином. Это просто, если не думать. Да, это просто мо мо мо ом ом ом ом ом о мо м ом ом мо омо мо оамо ом ом ом ап о оо аоо а оо оооо ооо о о о оо о о какой-то. Ад - это когда нет тишины. Как просто рассказать об аде. Его труп полетел вниз. Бешеная вода, пенно бурлящая, раскрыла пасть с камнями-зубами. Труп пойдет ко дну. Труп падает медленно, настолько медленно, что вся сцена кажется стоп-кадром. Сцену препарируют на монтажном столе. Вынул руку, вынул нож. Отошел поблевать кровью. Голова гудит, как колокол. Голова идет кругом. Я чувствую себя волчком из телепередачи "Что? Где? Когда?". Мою правую руку, проникшую в его нутро, что-то держит. Меня что-то не отпускает. Похоже, я все-таки открыл дверцу в каморке папы. Вот только ключик стальной. Не золотой. И тело из костей и мяса, а не терновника. Это пройдет, когда переступлю порог. Наверное, именно сейчас я опровергну слова сифилитика о том, что бог умер. Нет, это случилось не давно, а только что. Я убил человека. Убил свое подобие. Порезал шаблон на части. И меня тревожит тот факт, что пафос не обжигает пищевода моей души. Бога нет, а душа есть. Приехали. Почему-то я уверен во всем на свете на девяносто девять процентов. Его кал вытекает прямиком на мою руку. Дерьмо, смешанное с кровавой массой, стекает с лезвия и капает на черные ботинки. "Черные ботинки из оленьей кожи сшиты на заводе скобяных изделий хрупкими руками очень юной леди". Школьный друг из позапрошлой жизни посвятил моим ботинкам блюз и спился - то ли на окраине Москвы, то ли Дублина. Или скололся. Не помню. Медленно встаю с колен. Нож-сука-сука-нож. Блеать! Больно! Под языком кислота. Мутит, как на палубе. Желудок у меня слабый. Морская болезнь вышла на берег. Морская болезнь подошла ко мне. Тебе не придется оправдываться. Поединок был честным. Ты не бил в спину. Один раз в живот - зигзагообразным движением. Потом ты кромсал его, но уже мертвого. Зачем? Зачем убивать труп? Нервы, адреналин. С кем не бывает. И кто кого? Кажется, я его. Одним двуногим меньше. Какая досада. Я лучше посмеюсь. Имею право смеяться. Смех заткнет пробоину. Пробоину в левом боку. И все же я невероятно живуч. И везуч сказочно. Жаль, я так и не увидел, куда делась вспоротая душа. Шевеление его губ прекратилось. Глаза стали пустыми. Киноварь - красивое слово. Как раз для такого случая. Киноварь вылилась из его вен на перламутр отраженного света. Я стал полупрозрачным свидетелем смерти. Смерть разрешила мне стать ее проводником. Убийца. Убийца. Убийца. Этого теперь никто не отнимет. У белой акулы серый плавник. В сумерках плавник кажется черным. Но сейчас полдень, и я стою на утесе. Задыхаюсь, как рыбина. Нож, торчащий из меня, похож на гарпун. Зовите меня Измаил. Мне известно нечто. Это нечто раскрылось в моей руке, как летающий цветок. Чешуекрылые не останавливаются на светофоре. Бабочки пролетают над перекрестком с круговым движением. А ему повезло. Он стал имаго сразу, без яично-личиночной стадии. Хотя поползать ему бы не помешало. Это воспитывает, закаливает, укрепляет. У ножа есть глаз. Глаз, способный видеть насквозь. Если относиться к ножу с уважением, он впустит тебя в себя, и ты сможешь увидеть изнанку живого. Наступает тот единственный миг, ради которого стоит умирать. Накатывает мудрость. Мудрость всепроникающая. Мудрость безжалостная. Отвага чувствовать сквозняк смерти. Попрощаться с кожей. Я освободил его, и мы стали детскими божками. Злобными. Озорными. Я слышу ветер. Залив темнеет от плавника проплывающей стаи. Больше препятствий нет. Океан вот-вот закипит. Вулканы проснулись. Мы стоим на краю утеса. Мы вместе. Господи, твой пляж прекрасен. Да.



Следующий рассказ...
Урод, который остался внизу - Оглавление




© Иван Папичев, 2011-2024.
© Сетевая Словесность, 2011-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]