[Оглавление]




НЕОНОВЫЙ  РАЙ


Глава 6. Комната стона


Проснулся рано утром, за окнами еще темно. В палате тихо и пусто. Вот я и остался один. Да-а. Ну ничего, я всегда был один. Сегодня точно должно что-то произойти. Чувствую, что что-то назревает. Я встал с кровати и пошел в туалет. Выйдя из туалета, я встал на свое любимое место возле двери в сад. На земле вокруг клена лежит багряный ковер из опавшей листвы. Осенний ветер срывает последние листья с клена и уносит вдаль за горизонт. Приближается зима. Хоть бы на работу послали. Лучше уйти сегодня из этого питомника, не стоять целый день возле окна, как столб. Да-а, подхалимы на меня точно наедут, если я останусь в отделении. Отделение начало оживать, хлопая дверьми и гремя замками. В туалет выстроилась длинная очередь мужиков.




Завтрак. Жаба сидит рядом со мной за опустевшим столом. Его глаза изменились, потухли, улыбка тоже исчезла. Чувствует что-то квакушка. Да, в принципе ему с нашей стаей было жить неплохо. Никто не обижал и не издевался, даже защищали его от нападений шакалов и других хищников. Подхалимы сидят за столом возле кушетки и изредка посматривают на меня.

- Ну чё, Жаба, чуешь беду?

Жаба поднял голову, посмотрел на меня грустными глазами и продолжил есть баланду, опустив глаза в миску.

- Не бойся, квакуха, я себя и тебя в обиду не дам.




После завтрака я увидел знакомого санитара - земляка Чика. Слава Богу!!! Может получится на работу выйти, уйти из этого проклятого места. Я подошел к санитару и спросил:

- Работники не нужны?

Санитар посмотрел на меня изучающе, пытаясь по-видимому что-то вспомнить и спросил:

- Ты солдат?

- Да, из третьей палаты.

- Хорошо, иди робу получай и выходи на улицу.

Никто из медперсонала не знал моего имени и мою физиономию тоже никто не помнил. Я ни с кем не общался, не дебоширил, с медперсоналом вел себя очень корректно и вежливо. Многие пациенты имели дружеские беседы с санитарами и медсестрами, но мне это было ни к чему. Моим единственным собеседником был Андрей. Одев робу, я вышел из барака и встал возле крыльца. Из барака вышли знакомые подхалимы с наглыми ухмылками на рожах и встали рядом со мной. Да-а, повезло: с козлами работать придется. Ну, ничего, не впервой.

Стоит солнечный морозный день. Подъехал грузовик и наша компания погрузились в кузов. Санитар сел в кабину. Нас было шестеро: двое подхалимов, два мужика и молодой парень, которого я ранее не видел. Он был упитанный, с румянцем на лице, свежий, круглый, как помидор. Кто он такой? Солдат или гражданский? Непонятно. Скорей всего гражданский - роба на нем не казенная. Машина остановились у большого квадратного барака. Санитар выскочил из кабины и сказал:

- Ну что, мужики. Кровати из барака надо вынести.

Мы спрыгнули с кузова и вошли в барак. Резкий, отвратительный запах ударил мне в нос. Воздух в помещении липкий, кислый и спертый - смесь медикаментов, гниющей плоти и дерьма. Даже в надзорке так не воняет. Что это за гнойник? Я прикрыл нос рукой. У молодого парня начались позывы рвоты.

Половина помещения заставлена кроватями специального дизайна в виде клеток. В них копошатся совершенно голые костлявые существа. Людьми их назвать невозможно - кожа да кости. И не понять - дети они или взрослые. Лица у всех одинаковые, деформированы и уродливы. За одну-две конечности эти существа привязаны грязными полотенцами к клеткам-кроваткам. Уродцы хаотично дергают конечностями, орут, стонут и мычат. Многие парализованы и лежат в одной позиции, провалившись задницей в дыру в середине кровати. Под клетками стоят тазики, куда опорожняются эти бедные существа. На другой половине барака стоят обычные кровати. На них лежат исхудавшие люди, похожие на жертв концлагеря. Кашель, стоны, крики и вздохи не прекращаются в отделении. Комната - стона.

- Чё это за барак? - спросил я санитара.

- Инфекционный.

Ай-я-яй, вот попал. Надо срочно смыться от сюда, чтобы инфекцию не подхватить.

- Эти кровати? - спросил я санитара, указав рукой на койки сложенные стопкой в углу.

- Да.

Задержав дыхание, я быстро и не дыша подошел к кроватям. Подхватив одну из них вместе с румяным парнем, мы потащили ее к выходу. Выйдя на крыльцо, я глубоко вздохнул. С помощью шофера мы закинули кровать в кузов.

- Так, мы здесь останемся. Будем кровати в кузов грузить, - сказал я шоферу.

- Хорошо, оставайтесь, - сказал шофер и ушел в кабину.

Румяного я послал в кузов, для его же безопасности, чтобы подхалимы на него не наехали, а сам остался стоять возле машины. Подхалимы вынесли кровать, и мы погрузили ее в кузов.

- А чё вы тут стоите? - спросил меня подхалим Сергей.

- Ты чё, не видишь? Мы кровати в кузов грузим, - грубо ответил я.

- Вы что, самые хитрые? Вам это кто-то говорил делать? Пошли с нами.

- Слышь, ты меня не напрягай и не говори мне, что делать. Хочешь иди, а мы тут работать будем. Понял?

- Я санитару все расскажу.

- Скажи, скажи, стукачек.

Подхалимы ушли в барак. Мужики закинули кровать без нашей помощи и ушли. Через несколько минут появился санитар с подхалимами, несущими койку.

- А ты почему не работаешь? - спросил меня санитар.

- Мы работаем. Что не видишь? Кому-то же надо кровати в кузов закидовать и складывать.

Подхалимы остановились, замерли, посматривая то на меня, то на санитара.

- Ну чё вы встали, идите, кровати несите, - прикрикнул санитар на подхалимов.

Когда подхалимы ушли, я вежливо обратился к санитару:

- Ты уж извини, санитар, но я в этот гнойник не пойду. Я себе не враг. Лучше на серу пойти - чем инфекцию подхватить на всю жизнь. Пацан чуть не обрыгался там от гниющего мяса и фекалий.

- Ладно, понимаю, самому плохо стало. Мы сейчас дальше поедем кровати по баракам собирать, а тебя с пацаном оставим в прачечной. Дрова пилить хотите?

- Конечно хотим. Будем тебе очень признательны.

- Только не сачковать.

- Все будет чики - поки. Отвечаю за свои слова.

Санитар ушел в кабину. Подхалимы носили кровати, а мы их грузили в кузов. Кровати были липкие, вонючие, руки от них стали жирные и желтые. Нужно срочно где-то помыться, чтобы заразу не подхватить. Закончив грузить кровати, мы погрузились в машину и поехали дальше.

Машина остановилась возле небольшого домика. Санитар выскочил из кабины и махнул мне рукой.

- Куда это вы? - спросил меня Сергей.

- Не твое дело.

Мы спрыгнули с машины и пошли за санитаром. Он сдал нас в подчинение толстой тетке - прачке с красными руками и лицом.

- Мамаша, а можно где-нибудь умыться? - спросил я прачку.

- Конечно, сынок. Воды в прачечной много. Раковина в углу и мыло там же.

- Пойдем, - сказал я румяному.

- Зачем? Я чистый.

- Пойдем, пойдем, надо от инфекции отмыться.

Я тщательно вымыл лицо и руки с мылом, почистил все, что, возможно было почистить, даже прополоскал рот на всякий случай. Румяный начал нехотя полоскать пальцы.

- Ты чё, пацан, сдохнуть хочешь? Ты знаешь, где мы сейчас были? В инфекционном бараке. Там в воздухе инфекция летает. Если люди туда попадают, то прокаженными оттуда выходят. Хорошо мойся.

Румяный испугался и начал тщательно мыться.

- Ну, как сынки, умылись? - спросила тетя-прачка.

- Да, маманя. А где дрова?

- Во дворе. И инструмент тама. Если что-то нужно, - я всегда в доме.

- Ага, хорошо. Мы тогда пойдем работать, - сказал я и мы вышли в небольшой дворик, огороженный невысоким забором.

Погода была хорошая, солнечная. Воздух свежий и морозный. Мы с удовольствием пилили дрова. От работы у моего напарника по лицу градом катится пот, хотя мы не спешили и работали размеренно.

- Что, устал? - спросил я румяного.

- Да, немного.

- Давай отдохнем. Слушай, а почему ты здесь? Ты кто: солдат, зэк, гражданский?

- Гражданский я. Меня Саша зовут.

- А почему тогда здесь, в судебно-медицинском бараке?

- Мест не было.

- Почему тебя в дурдом положили? Ты вроде бы не псих.

- Я работать физически не могу, устаю быстро, потею и давление повышается.

- Так ты не работай. Не всем же физически работать.

- Врач родителям посоветовал положить меня на обследование.

- Так тебя сюда родители положили? Они чё у тебя, совсем больные?

- Нееет, не больные. Они сделали это для моего благополучия, - сказал Саша со слезами на глазах.

- Благополучия? Какого в х-я благополучия? Саша, тебя не туда направили. Тебе в нейрохирургическое отделение надо, а не в дурдом. Вот козлы вонючие эти врачи, ублюдки. Твои родители в бараке были?

- Нет, они меня сдали в приемную и уехали, - сквозь слезы сказал Саша.

- Ну ладно, не плачь, успокойся, слезами горю не поможешь. Телефон у тебя дома есть?

- Да-а.

- Когда вернемся, позвони из сестринской родителям и пригласи их на свиданку. Пускай посмотрят, куда они своего сына определили. В отделение их, конечно, не впустят, но ты им расскажи, какой тут контингент собрался.

- А если врачи меня не выпишут?

- Ты, Саша, гражданский. Тебя сюда родители сдали и если они захотят тебя забрать - нет проблем. Шконок всегда не хватает.

- Я им обязательно сегодня позвоню.

- Смотри, только ничего плохого по телефону не говори. Если тут письма проверяются, то телефон тоже прослушивается. Скажи, что просто хочешь их увидеть, соскучился. Беги отсюда Саша, проклятое это место - "неоновый рай". Ты в надзорке был?

- Нет.

- Ну, значит тебе повезло. Хотя в инфекционке еще хуже. Такого я нигде не видел. Где они таких уродцев насобирали? Скажи своим родителям, что в нашем бараке знаменитые личности лежат: Царь, Гитлер и Юрий Гагарин где-то тут тасуется. Ну ладно, Саша, не переживай сильно. Давай закурим. Куришь?

- Нет.

- Тогда пойди у прачки что-нибудь пожрать попроси.

- Хорошо, - сказал Саша и убежал в домик. Через несколько минут он вернулся, неся в руках кружку и два пирожка.

- Пирожки домашние, тетя добрая, хорошая, - сказал Саша.

Я с удовольствием съел пирожок и запил чаем без брома.

- Ну что, Саша, давай поработаем, а то санитару обещали, - сказал я и мы принялись за работу.




Дрова мы все распилили. Я присел на корточки и закурил. Тетя-прачка вышла на крыльцо и крикнула:

- Идите хлопцы в дом.

- Ты иди, Саша, а я покурю.

Начинает темнеть. Воздух свежий и морозный. Да-а, инфекционка - очень неприятное место. Зачем они этих существ коллекционируют? Опыты что ли над ними делают? Они ведь ничего не понимают, мучаются от боли и лишений, бедняги, лучше бы усыпили их. Гуманизм! Псевдогуманизм! Нет, это, пожалуй, садогуманизм - мучают существ и гордятся этим, уроды. Санитар хоть нормальный человек, зема Чика. Вообще мужчины более менее нормальные. Вот с женским персоналом похуже. Почему? Может женщины более предрасположены к сумашедствию так как психика у них слабее.

Из домика вышел Саша, неся чай и печенье.

- Чё это тебя тетка подкармливает? Кушать любишь?

- Да, здесь я чувствую себя постоянно голодным, - сказал Саша.

- А как долго ты здесь?

- Четыре дня.

- Страшно было?

- Мне и сейчас страшно, спать не могу ночью, - сказал Саша со слезами на глазах. - Не хочу туда возвращаться.

- Не бойся, Саша, никто тебя не съест. Ты, в какой палате лежишь?

- В третьей.

- Ну тогда нормально, мужики тебя в обиду не дадут. А зэки и солдаты тебя трогать не будут, так как ты гражданский. На, возьми мое печенье, я не люблю.

Саша быстро проглотил печенье и запил чаем.

- Саша, а смог бы ты из-за голода уши себе отрезать и съесть?

- Нет, никогда. А зачем ты спросил?

- Да, так просто. В детстве я одну книжку прочитал о Севере - "Злой дух Ямбуя" называется. Один охотник - эскимос или чукча, точно не помню, заблудился в тундре зимой. Кушать было нечего и зверя никакого не было. После долгих скитаний и раздумий он отрезал себе уши и съел. После этого он благополучно набрел на одно племя. Племя это было странное, руководила им женщина. Матриархат у них был. Охотника этого не кормили, а отдавали ему только кости со стола. Он их так обрабатывал, что даже собаки к ним не подходили. Никто не знал точно, сколько ему лет, да и он сам не помнил. Женщина-вождь сказала приезжим геологам, что ему, наверное, около восьмидесяти лет. Она была еще девочкой, когда он в племя пришел без ушей. Европейские геологи были очень удивленны и спросили женщину - вождя, почему же она его не кормит? Знаешь, что она им ответила?

- Что?

- Ради его благополучия! И пояснила, что если ему давать в избытке пищу, то он обленится, станет жирным, бесполезным для племени стариком и вскоре умрет. Если же он сильно голоден, то он идет на охоту, убивает животное, съедает сырую печень, а остальное приносит в племя. Выглядел этот старичок очень бодрым и подтянутым. Он стал глухим после того как отрезал себе уши, но чувствовал зверя особым чутьем и был лучшим охотником в племени. Так вот, Саша, жри меньше, жить будешь дольше. Обжорство - удел умалишенных и рабов.

- Где ты такие книжки читал?

- Дома. У моей мамы хорошая библиотека.

На крыльцо вышел санитар и махнул нам рукой.

- Ну что, ребята, поехали. Прачка довольна вашей работой.

- Я же тебе говорил, что не подведем.

Мы залезли в кузов. Подхалими злобно зыркнули на нас. Козлы.




* * *

В отделении гудит-горит неоновый свет. Все та же картинка. У Андрея сейчас самый пик серной прелести, нужно его проведать. Я постучался в "телевизор" надзорки.

- Чё надо? - грубо спросил санитар - десантник.

- Слышь, впусти - дружка проведать.

- Не положено.

- Ну ты же меня знаешь, я ничего плохого делать не буду.

- Я сказал, не положено.

- Да чё ты заладил, не положено, не положено. Кем положено? И кем не положено? Скажи хоть, как он там?

- Живой, живой, не сдох, валяется на лавке. Слушай, подходи после ужина.

- Ну так бы сразу и сказал.




После ужина, я взял у медсестры пачку сигарет из моих запасов, подошел к двери надзорки и постучал. Десантник нехотя приоткрыл дверь и сказал.

- Давай, но только по быстрому.

Я быстро прошмыгнул в полуоткрытую дверь. Войдя в надзорку я поздоровался с Лешей.

- А где Андрей? - спросил я Лешу.

Леша молча указал рукой на обеденный стол. Андрей лежал на лавке на животе, ноги и руки безжизненно свисали на пол, как плети. Я подошел к столу присел на корточки и спросил:

- Андрей, живой? Это я, Борис.

Андрей медленно развернул лицо. По лицу текли слезы - пот. Он что-то сказал, но я не расслышал и придвинулся ближе.

- Суки.

- Тебе что-нибудь надо? Может сигареты?

- Неет, - отрицательно качнул головой Андрей.

- Если что-то потребуется, дай мне знать. Сигареты я оставлю Лехе.

Отдав пачку сигарет Леше, я вышел из надзорки и встал возле окна. Больные смотрят телевизор, подхалимы расселись на кушетке, как курицы в гнезде, и изредка посматривают на меня. Ко мне подошел Саша и сказал:

- Я позвонил родителям. Они завтра утром приедут.

- Ну вот видишь Саша, все будет хорошо. Слушай если тебя выпустят, сделаешь мне одолжение?

- Конечно. Сделаю все, что угодно.

- Письмо отправь. И никогда не говори в таких местах, "что угодно", могут неправильно понять.

- Хорошо.

- Ну ладно, письмо я тебе завтра отдам. Пойду покурю.

Я вошел в туалет и закурил. Два новеньких зэка мастерят из лезвий и разбитой лампочки кипятильник. Может им наш подогнать? Все равно чаю нет. Да ладно, не буду вмешиваться. Свет на пару секунд вырубили, и зэк с проворством кошки вскарабкался на напильника и закрутил лампочку-кипятильник в патрон. Начинается. Включили свет и поставили напильника с банкой над головой, без полотенца.

- Смотри, Бичико, работает, - сказал один из зэков.

- Да, - сказал кавказец.

Они сели на корточки закурили и изредка посматривали на статую.

- Кажись, вскипает.

- Ара-а, еще рано, - сказал Бичико.

- Надо сымать, а то дурак банку уронит.

- Ара биджо, еще не кипель.

Статуя скорчил жалобную гримасу и нервно задергал пальцами.

- Я ему полотенцэ дам, - сказал Бичико и выскочил пулей из туалета. Через пару секунд напильник скорчил плачущую гримасу и чуть не выронил банку из рук. Зэк моментально подхватил банку и поставил на пьедестал толчка. Вода еще не вскипела, но тем не менее он засыпал чай в банку. Кипятильник остался висеть в патроне. Вернулся Бичико с полотенцем и спросил:

- Эээг, ты што, биджо, чай в вода положил?

- Да, вода уже вскипела.

- Эээ-г, как кипель? Смотри пенка белий плавает. Эта моча ослиный, а не чай.

- Ну ладно, давай еще вскипятим.

- Ээ-г, ты што биджо, совсем плохой? Там чай, током убить может.

- Не убьет, мы дурака поставим.

- Короче, делай, што хочешь, биджо. Я пошел, вода выпью.

- Оставь полотенце.

Бичико бросил ему полотенце и быстро вышел из туалета, ругаясь на своем языке. Вот и финал. Я вышел из туалета и встал в пустующую норку Жабы. Больные сидят и влюбленно смотрят на телевизор. Гулкий хлопок и звук бьющегося стекла донесся из туалета. Свет в отделении отключился. На несколько секунд установилась полная тишина и темнота. Из туалета с ревом вылетел черный ком, ударился в стенку рядом со мной и упал на пол, истошно вопя.

- Пятьсот собак, милиция на крыше, - кто-то истошно заорал на все отделение.

- Братва, мочи козлов!

Крик, шум, удары, возня, кто-то упал со стула.. Кто-то взвизгнул как свинья, - наверное, хохол. Где Жаба? Как бы он под раздачу не попал. Где подхалимы? Замочить бы кого-нибудь из них сейчас, пока света нет. Может вылазку сделать? Не-е, время не хватит, да их и не видно. Наверное под кушеткой спрятались, амебы вонючие. Включился аварийный свет, как на подводной лодке. Через несколько секунд надрывно загудели неоновые лампы. Все успокоились. Напильник-кипятильник лежит на полу и стонет как осел, закрыв лицо руками. Пижама мокрая, голова в заварке и парит. Один из санитаров подошел к нему и поволок его за руку по полу в сестринскую. Другой санитар включает и выключает телевизор, но телек не работает. Вот с этого все и начнется. На выходные дни без любви и аэробики будет бунт и потасовки. Санитар закрыл туалет, открыл палаты и начал загонять больных, как баранов в стойло. Я вышел из норки, пошел в палату и лег на койку. Завтра точно что-то произойдет, назревает. Нужно с утра маме письмо написать. Пакетная бумага, конверт и стержень у меня заготовлены. Через некоторое время я заснул.




* * *

За завтраком я увидел напильника-кипятильника. Выжил сученок. Все лицо и руки у него в красных пятнах, но улыбается, стойкий - гаденыш.

После завтрака я сел за стол возле поста санитара и начал незаметно царапать письмо. Подхалимы сидят на кушетке и изредка поглядывают на меня.


"Здравствуй Мама!!!

Не удивляйся, что пишу на такой бумаге, другой под рукой не оказалось. Из этих листков больные клеят пакеты для лаврового листа. У нас наверняка дома есть такой.

У меня все нормально. Комиссия прошла. Меня комиссовали, так что скоро буду дома. Ты не волнуйся за меня родная, все будет хорошо.

Я поправился и чувствую себя хорошо. Кормят нас неплохо. Каждый день после обеда нас выводят гулять в сад. Кто хочет, может пойти на работу. Я выходил пару раз. Вообще все нормально.

Лечение мне отменили. Сижу и жду, когда за мной из части приедут. Думаю, что скоро. Может ты еще это письмо не получишь, а я приеду. В свободное время читаю книги из больничной библиотеки. По вечерам смотрю телевизор, так что все нормально.

Как ты, мама? Как ты себя чувствуешь? Не убивайся, что я такой. Ты в этом не виновата. Ты - самая лучшая и единственная моя мама. Они меня не изменят, не заставят делать, как все. Я не сломаюсь. Ты же знаешь меня, родная. Не волнуйся за меня, я делаю все возможное, чтобы выйти из этого заведения. Ну ладно, буду заканчивать. Прошу тебя, не волнуйся. Я скоро приеду домой. Всем родным передавай привет.

Твой сын Борис.

P. S. Писем сюда не пиши, это письмо я через парня передаю."




Я встал из-за стола и подошел к окну. Аккуратно сложив листок и заклеив незаметно конверт, я сунул письмо в карман. Саша шел ко мне, улыбаясь во весь рот.

- А я за вещами. Ты знаешь, когда я отцу рассказал о бараке, он сразу побежал в поликлинику и устроил там большой скандал.

- Ну вот видишь, Саша. Все случилось, как я тебе говорил.

- Ты извини, я даже не знаю, как тебя зовут?

- Борис.

- Я хотел тебя поблагодарить. Если бы не ты, я не знаю, что со мной было бы. И родители мои тоже тебя благодарят.

- Благодарностей мне не надо, Саша, - мы не в армии. Вот письмо отправь, но только не в поселке, пожалуйста. Жителей поселка наверняка тоже кто-то проверяет.

- Конечно отправлю на главпочтамте в моем городе.

- На возьми незаметно, - сказал я Саше и протянул письмо.

- Для мамы?

- Да. Ну ладно, Саша, давай прощаться. Несколько хороших советов тебе на дорогу дам. Не работай физически, не жри много и, самое главное, будь человеком.

- Хорошо, - с улыбкой сказал Саша. - Спасибо тебе большое за все!

- Не за что, Саша, не за что.

Саша улыбнулся и быстро пошел в палату. Через несколько минут он выскочил из палаты с вещами и побежал к выходу. Я проводил его глазами. Перед дверью он остановился, улыбнулся, махнул мне рукой и исчез в дверном проеме. Я развернулся и уставился в окно. Пошел первый снег. Сильный ветер обрывает последние листья с клена. Да-а, вот и зима катит в глаза. Когда же за мной приедут? Скорей бы свалить из этого проклятого места.

- Эй ты, отойди отсюда, я тут полы мою, - прозвучало над моим ухом.

Я медленно развернулся. Знакомая рожа подхалима Сергея нагло смотрит на меня и лыбится. Я молча отошел в сторону к другому окну.

- Слушай, а чё ты не работаешь? Стоишь тут как приведение, - продолжал Сергей.

- А вин щас буде парашу мыты, - промычал хохол.

- Давай, бери швабру и бегом на парашу, - сказал Сергей.

Я посмотрел сквозь них и отошел в другое место. Вот амебы вонючие.

- Ты шо, глухый? Не чув, шо тоби сказалы? - заверещал хохол.

Трое подхалимов подошли ко мне. Бригада - х-й, лимон да уксус. Сергей протянул мне швабру и нагло посмотрел на меня. В голове сгущались тучи зла, нервная дрожь пробежала по телу. Кого же первого прибить и чем? Я взял швабру, сделал шаг назад и резко ударил Сергея по голове. Швабра с треском сломалась. Обломком я начал бить хохла по тупой роже. Третий подхалим моментально исчез.

Пробел. Душу кого-то, пижама трещит по швам, не могут оторвать, удар в затылок отключил меня на пару секунд. Руки завернули за спину и связали полотенцами. Ноги тоже связаны. Волокут куда-то по полу, архангелы. Шум, крик, кто-то бьет меня ногой в грудь. Третий подхалим. Вот амеба, вынырнул. С грохотом открылась дверь в надзорку. Волокут по коридору, быстро как на санках, только успеваю отворачивать лицо от кроватей и закругленных углов. Открылась дверь изолятора. Меня подняли и кинули на койку как сосиску. Уперли головой в матрац, содрали пижаму, руки и ноги привязали к кровати полотенцами.

- В четыре точки его, козла, и куб аминазина не забудь. Чуть пацанов не поубивал, сученок. Все отделение в кровище, - злобно зашипел санитар.

Я застыл в ожидании уколов. Холодная игла дважды с треском пронзила кожу под лопатками. В задницу кололи через трусы. Затем дверь с грохотом закрылась. В изоляторе стало тихо. Слышно было, как сопит Царь и надрывно гудят неоновые лампы. Я расслабился и попытался подвигать конечностями, но тщетно - полотенца мокрые и плотно связывают все тело. Развернув голову, я посмотрел на Гитлера. Он забился в угол кровати и смотрел на меня испуганными глазами.

- Эй, фюрер, помоги мне распутаться.

- Меня за это санитары накажут.

- Не накажут, не ссы. А не поможешь - я тебя накажу, когда распутаюсь. Ну давай. Не бойся - я скажу, что сам распутался.

- А драться не будешь?

- Не буду, не буду. Давай быстрей, фюрер, пока никого нет.

Гитлер слез с кровати и долго возился с узлом. В конце концов ему удалось справиться с узлом на полотенце, связующем мои руки, после чего он быстро юркнул на свою койку. Через пару минут я освободил ноги и сел на койку.

- Ох, распутался. Спасибо, Гитлер.

Гитлер кивнул в ответ головой и скромно улыбнулся.

Изолятор маленький и душный. Под стенами четыре койки. Между кроватями небольшой проход, где два человека с трудом разойдутся. Воздух спертый и ядовитый. Жарко, как в парной. Царь лежит в дальнем углу, сопит и бурчит себе что-то под нос. Две неоновые зарешеченные лампы висят на потолке и гудят как два гигантских шмеля. Окон нет, только "телевизор" в двери. В "телевизоре" мелькнуло лицо Андрея. Я подскочил к двери. Подошел санитар и начал открывать дверь.

- А, сученок, развязался, - говорит он, зайдя в изолятор.

- Эй, санитар, я успокоился. Никого трогать не буду. В натуре, отвечаю за свои слова.

- Успокоился? - с подозрением спросил санитар.

- Да, смотри - руки не трясутся, - сказал я и вытянул руки перед собой. Санитар молча собрал полотенца и вышел из изолятора. Андрей подошел к окошку.

- Как ты?

- Сам видишь. Кино и немцы.

- Ты такой кипеж на той стороне поднял. Одного подхалима увезли в хирургическое, башку зашивать. А я с Лехой уже перетер зэки подхалимов опустят на днях.

- Они и так опущенные, Андрюха. Не стоит даже мараться.

- Не-е, я это дело так не оставлю.

- Слышь, Андрей, посматривай за мной завтра.

- Да, буду заходить.




Андрей ушел. Я сел на койку. Почему так болят подмышки? Я поднял руки и посмотрел на подмышки. Они были порезаны и кровоточили. По-видимому, когда меня оттаскивали то швы пижамы порезали. Козлы! Ладно, ничего, переживу. Боль в затылке утихла. Я посмотрел на Гитлера и спросил:

- Ну что, Гитлер, косишь?

- Нееет. Я ничего не помню, что со мной раньше было.

- Как попал сюда, помнишь?

- Нет, не помню.

- А как развязывал меня, помнишь?

- Помню.

- Ага, значит, там помню, а там не помню. Хмг... Косишь ты, немецкий шпион. Ну да ладно, мне до этого никакого дела нет, я и сам шпион. За помощь спасибо, сочтемся. Слушай, Гитлер, а может ты - Юрий Гагарин?

- Не знаю.

- А имя свое помнишь?

- Нее, не помню.

- Да, ты точно Юрик Гагарин. Тебе комитетчики память отшибли и сюда спрятали на пожизненное заключение. Помнишь, как в космос летал?

- Не, не помню, - с застенчивой улыбкой сказал Гитлер.

- А как с Английской королевой встречался, помнишь?

- Не-е, не помню.

Я посмотрел на Царя. Он успокоился, залез рукой под майку-тунику и начал теребить пипиську.

- Эй, Царек, вот этого в моем присутствии делать не надо.

Я подошел к нему и слегка ударил его по руке. Царь обиженно буркнул, положил руки по швам и звучно засопел. На стене возле него было большое жирное пятно от его тела. Я прилег на кровать и изредка посматривал на Царя.

Так, значит меня до обеда вмазали. Скоро приход наступит, а самый пик будет завтра к вечеру. Как же это пережить? Суки! Попробую раствориться. Да, но как лежать? Только на животе, на спине или на боку не получится. Царь опять принялся за свое грязное дело.

- Я же тебя предупреждал, вонючий. Не делай этого, урод, а то руки переломаю.

Я встал и хлестнул его по руке. Царь положил руки по швам и что-то обиженно промычал.

- Ну чё ты мычишь, овца?

Я хотел, было схватить его за палец, но потом вспомнил, что он руками пипиську трогает и слегка ударил его по пузу. Моя рука отскочила от пуза, как от резинового мячика с гулким звуком.

- Ну у тебя и пузо, Царек. Да ты беременный и царевича вынашиваешь!

Я постучал несколько раз по резиновому пузу и сказал:

- Слушай меня внимательно, цезарь-онанист. Я этого паскудства в моем присутствии не потерплю. Еще раз увижу, - придушу.

Я схватил его за горло и слегка придушил за яблочко. Царь замычал как баран и задрыгал конечностями.

- Ты меня понял, урод?

Царь лихорадочно замахал головой, и я отпустил его.

- А ты, Гитлер - Гагарин, не мог что ли раньше его отучить от этого? Весь изолятор спермой и мочой воняет.

- А он не понимает, - сказал Гитлер.

- Все он понимает, когда хочет. Эй, Царь, жить хочешь?

Царек бормотал что-то себе под нос, не обращая на меня никакого внимания.

- А умереть хочешь? - спросил я его.

Царь молчал и ничего не отвечал, явно игнорируя меня.

- Все, Царь, я тебя сегодня ночью задушу, чтобы ты не мучался.

Царь замычал, как баран и проблеял:

- Неее, я зыть хоцю.

- И ты, овца, жить хочешь? Хмг, видишь, космический фашист, все он понимает. Теперь ты уже не отмажешься, Царек. Еще раз увижу, что занимаешься этим паскудством, - придушу ночью как цуцыка. И еще: если под себя в туалет сходишь, заставлю вытереть все твоим же одеялом.

Царь что-то буркнул мне в ответ, накрылся одеялом и отвернулся к стенке.




Обед. Санитар внес поднос с едой и встал в дверях наблюдая. Суп я съел сам, а второе отдал Царю, - он сожрал все за несколько секунд и посмотрел на санитара голодными глазами. Да он точно беременный, - за двоих жрет и добавки просит. Близнецов-напильников вынашивает.

- Эй, санитар, я в туалет хочу, - сказал я.

- Подождешь.

- Я уже с утра жду. Больше терпеть не могу. Уйдешь - на дверь нассу.

- Хорошо, хорошо. Щас выведу.

Санитар отнес посуду и вывел нас в туалет. Леша, Андрей, Пальцовщик и мой бывший сосед курят в туалете. Я поздоровался со всеми.

- С возвращением! - поздравил меня Леша.

- Спасибо.

Андрей угостил меня сигаретой.

- Шо в четыре точки втерли? - спросил Леша.

- Ага.

- Ну ничего, это терпимо. Андрей выжил и ты выживешь.

Гитлер сходил по нужде и быстро выскочил из туалета. Царь остался стоять на пьедестале толчка, водя жадными глазами в надежде, что кто-то ему оставит покурить.

- На той стороне что-то происходит, - сказал Андрей.

- Что такое?

- Шмон пошел, усиленный наряд санитаров дежурит. Точно понять не можем, что происходит, но что-то назревает.

- Телевизор сломался, и на работу не выпускают.

В туалет вошел санитар и позвал нас в изолятор.

- Дай пацану покурить перед пытками, никуда он не убежит от сюда, - злобно сказал Леша санитару.

- Ну ладно, только по быстрому, - ответил тот.

- А куда ты спешишь? - сквозь зубы прошипел Леша.

Санитар ничего не ответил, вышел и встал в ожидании возле двери. Я докурил и вышел с Царем из туалета. Уколы еще не работали, но внутреннее состояние уже изменилось, места уколов зудели и чесались. Я лег на кровать и попытался заснуть. Долго не могу отключиться, неоновый свет и гудение ламп не дают покоя. Через некоторое время я отключился и заснул.




Проснулся от щелканья замка. Санитар внес поднос с едой, поставил на пол и ушел. Ужин оказался съедобный и я все сьел. После ужина санитар вывел нас в туалет. Гитлер сходил по нужде и убежал в изолятор. Царь сел на трон-унитаз в ожидании подачки. В туалете старая компания. Андрей угостил меня сигаретой и сказал:

- На той стороне точно что-то не так. Одного мужика увезли куда-то и ничего не говорят, куда.

- Да-а хер с ним, с мужиком. Слышь Андрей, а как в четыре точки работает? Терпимо?

- Что я могу тебе сказать? В четыре раза сильнее боль, все тело и конечности болят и ноют. Я до сих пор плохо себя чувствую. Ходить не могу и руки поднять невозможно, - под лопатками абсцессы.

- Да-а, ну ничего, переживу как нибудь.




Вернувшись в изолятор, я лег на кровать и попробовал все забыть и заснуть. Долго ничего не получается, спать не хочется, мысли о завтрашнем дне не дают покоя. Как же это пережить? Боль будет в четыре раза сильнее. Ну ничего, Андрей пережил - и я переживу. Леше вообще в шесть точек кололи. Главное, чтобы не беспокоили и не поднимали с кровати. Отключусь и улечу, но надо будет обязательно прилететь назад.

Боль - что это? Наше восприятие. Кажется, у Достоевского я читал, что любую боль мы воспринимаем головой; и если перестроить восприятие, то можно наслаждаться болью. Садо-мазохист сраный. Один раз я попробовал этот трюк с зубной болью и у меня получилось на короткое время. С серой сложней, невозможно сконцентрироваться, боль нападает отовсюду, как партизан.

Гитлер сел на кровать и посмотрел на меня грустными глазами.

- Эй, фюрер, а ты куришь вообще? - спросил я его.

- Неет.

- А курил?

- Не знаю.

- Ты - точно Юрий Гагарин, здоровенький. В космос курящих не посылают. Да-а, зазнался ты, Юрик, вот тебя комитетчики и наказали. Тебе надо было в другую галактику валить, когда в космосе был. Тут у нас лежит один из галактики Альфа Центавра, обещал нас всех отсюда забрать. Полетишь на Альфа Центавру?

- Не знаю, - застенчиво с улыбкой сказал Гитлер.

- Полетели Гитлер, что тут делать на Земле? Все здесь поделено и не наше. А там четвертый рейх построим, Царя с собой возьмем, и монеты с его профилем выпустим.

- Не-е, никуда я не полечу, мне и здесь хорошо, - опустив глаза, сказал Гитлер.

- Да-а, хорошо. Что такое хорошо и что такое плохо? Улитка ты счастливая, а не Гитлер.




Проснулся ночью от резкой боли в спине. Гудят - горят неоновые лампы. Гитлер повернулся к стенке и мирно посапывает. Царь сидит в углу кровати, накрывшись одеялом с головой, что-то бормочет и наверняка дрочит, паскудник. Уколы начали действовать, позвоночник разламывает и крутит. Все тело горит и сводит мелкими судорогами. Под лопатками образовались горящие шишки - абсцессы. Задница и ноги отекли и онемели, так, что я их уже не чувствую. Лежу на боку. Надо повернуться, но как не хочется разворачиваться. Любое движение вызовет массивную болевую атаку в теле и партизанские вылазки молний-мигреней в голову. Зачем они такие наказания придумывают? Хотят сломать человека, сделать из него послушную улитку. Ничего, переживу, согнусь, прогнусь, но не сломаюсь. С детства меня ломали, гнули как рессору, но ничего выжил, и - сейчас выживу. Суки! Вся жизнь - борьба. Хоть и короткая жизнь была, но вся прощла в постоянной борьбе и ломке. Я чувствовал, что что-то должно произойти. Слишком уж все гладко складывалось - по плану. И вот, пожалуйста, дождались! Но надо как-то пережить эти пытки. За мной должны скоро приехать. А если завтра приедут, то как они меня заберут? Который сейчас час? Необходимо развернуться на живот и отключиться, улететь, - тогда будет легче. С трудом я повернулся на живот. Боль обрадовалась, проснулась, разконспирировалась и пробежала по телу вприпрыжку. В голову косяком влетели молнии-мигрени и закурлыкали в висках.

Отключился. То ли дрема, то ли смерть.




- Эй, парень. Ты живой? В туалет хочешь? - спросил знакомый голос.

Я отрицательно покачал головой. Лежу на животе, подложив руку под голову. Зачем меня разбудили? Кто это был? Где я? Живой ли я? Алюминиевые звуки не дают покоя. Не могу отключиться, отлежал руку. С трудом, скрепя зубами, я вытащил руку из-под головы. Рука свалилась с кровати и повисла как безжизненная плеть. Шею свело и заклинило. Началось. Надо отключаться, Через несколько мнгновений я улетел в черную бездну.




Сон:

Кровавый закат в степи. Поле битвы усыпано окровавленными телами воинов и лошадей. Доспехи и оружие слабо поблескивают в лучах заходящего солнца, как затухающие угольки в костре. Олег с дружиной стоит на пригорке и наблюдает за окончанием сражения. Все хазарское войско уничтожено, осталось пару дюжин воинов. Они взяты в кольцо и лучники закидывают их стрелами. Кольцо сжимается, но хазары не сдаются, прикрываются щитами от стрел и изредка делают вылазки на приближающихся копьеносцев.

- Хана живым брать, - сказал Олег.

Два всадника съехали с пригорка и поскакали к толпе. Кольцо сжимается. Хазаров осталось трое. Один из них с диким криком бросился вперед и повис на копьях нападающих. Со свистом вонзилась стрела в шею молодого хазарина, держащего флаг. Остался один Хан, он еле стоит на ногах, истекает кровью, и зло-радостно улыбается. В его правой руке застыл поломанный окровавленный клинок. Кольцо расступилось и два всадника с сетями поскакали на Хана. Он криво улыбнулся, и что-то тихо сказал про себя. Потом взял клинок двумя руками, занес его на уровне глаз, воткнул себе в живот, провернул и упал на тела соотечественников. Сетки взвизгнули в воздухе и упали на бездыханное тело Хана...




Вдруг слышу звон алюминиевой посуды и голоса. Прилетел! Гитлер сопит и жрет баланду, Царь работает ложкой как веслом. Завтрак или обед? Непонятно. Температура повысилась, - весь горю. Начинает трясти. Приход. В отделении обед. Значит недолго осталось мучиться. Снова отключился.

Проснулся от резкой боли под лопаткой. Что-то сильно ударило по висящей руке. Шишки-абсцессы превратились в вулканы, готовые вот-вот начать извержение. Кто-то сопит надо мной, как паровоз. Кто это? Открыл один глаз, но вижу только лишь узкую полоску пола. Тряпка ездит по полу, подтирает лужицу под кроватью Царя. Обоссался засранец. Надо отключаться.




Прилетел. Очень хочется в туалет. Как не хочется вставать. Замучили гады, - жить не хочется. Все тело ноет и болит. Порезы под мышками воспалились и чешутся. Вулканы на спине уменьшились и превратились в застывшую лаву. Гудение ламп не останавливается ни на секунду. Гитлер спит, повернувшись к стене. Царь сидит в углу, накрывшись с головой одеялом. Разговаривает сам с собой и наверняка подрачивает. Ночь уже, наверное. Я с трудом опустил ноги с кровати и сел на койке. Ну, вроде бы пережил. Внутри все выгорело, пустота. Конечности болят и вздрагивают от любого движения и напряжения. Подползя улиткой к двери, я хотел было поднять руку и постучать, но не смог из-за резкой боли под лопатками. Я начал потихоньку раскачиваться на месте и стучать головой в "телевизор". Долго никто не идет. Я постучал сильнее. Подошел Пантелеич и открыл дверь.

- В туалет хочешь? - спросил он.

Кивнув головой, я медленно выполз из изолятора. Шею свело и заклинило, не могу поднять голову. Смотрю на плиточный пол и ползу как улитка по плитке. С трудом забравшись на пьедестал, я уперся головой в стенку и медленно стянул трусы. Поссать невозможно, сигнал из головы не поступает, теряется где-то, паскуда. Ноги трясутся от напряжения. Как бы не упасть в дырку. Сходив кое-как по нужде, я вернулся в изолятор и отключился.




* * *

Понедельник. Загремел замок. Санитар внес завтрак и встал в дверях. Я медленно сел на кровати и выпил чай. Аппетит потерян. Ничего не хочется. Хотя бы не напрягали сегодня, суки! Дали бы отдохнуть спокойно. Кажется пережил укол. Но конечности работают плохо, внутри все выгорела, голова пустая и гудит. Подмышки горят и чешутся.

- Санитар, я в туалет хочу.

- Позже выведу, - грубо сказал санитар и вышел из изолятора.

Через несколько минут он вернулся и вывел нас в туалет. В туалете пусто - никого нет. Санитар вошел с нами и встал возле двери, побрякивая ключами. Кто-то еще попытался войти в туалет, но санитар хлопнул дверью и грубо сказал ему:

- Позже сходишь.

Что случилось? Почему он никого в туалет не впускает?

Сходив кое-как по нужде, я пополз к выходу.

- А срать не хочешь? - спросил меня санитар.

- Жить не хочу, не то, что срать.

Почему он мне дурацкие вопросы задает? Ублюдок! Будто не знает, что после серы долго срать не хочется, вот урод недоношенный! Почему он никого в туалет не пускает? Изолируют, суки! Зачем? Что случилось? Санитар проводил нас в изолятор и запер дверь. В "телевизоре" мелькнуло лицо Андрея. Я подошел к двери.

- Росомаха, тебя сегодня в инфекционный барак переводят, - угрюмо сказал Андрей.

- Куда?

- В инфекционку.

- Откуда узнал?

- Медсестра сказала. Все кто с тобой на работу выезжал, уже там. Дизентерия.

- Я так и знал. Суки прокаженные! Нет у меня дизентерии! - заорал я.

- Эпидемия по бараку пошла. Будут всех проверять.

- Я туда не поеду, там заживо сгноят. Если оттуда и выйдешь, - то инвалидом-прокаженным.

- Я знаю. Слушай, я щас с Лехой перетру, чтобы он по своим каналам точно все выяснил, - сказал Андрей и отошел от двери.

Я сел на кровать. Да-а, только этого не хватало! Вот это финал! Сгноить меня решили заживо, суки. Нет у меня дизентерии. Если бы была, я бы из туалета не вылазил. Как я вас всех ненавижу! Что же делать? Должен же быть выход! Не поеду я туда. Я так и знал, что подхалимы что-нибудь там намотают. Нужно что-то предпринять. Но что? С санитарами драться смысла нет, - все равно уволокут, да и руки толком не работают. Что же делать? Как избежать инфекционки? Может вскрыться? Тогда должны будут обязательно в хирургическое отвезти, зашивать. Там на пару дней задержусь, а позже будет видно. Нет, концлагерь я точно не поеду. Скажу, что из-за этого вскрылся. Надо со временем рассчитать. К двери подошел Андрей.

- Я все выяснил, - тебя точно сегодня переведут. На той стороне кипеж. Еще двоих увезли, эпидемия по бараку пошла. Санитары у больных над жопами колдуют.

- Андрей, достань мне мойку, - вскроюсь. Пусть в хирургическое отвезут, а там будет видно.

- Может не стоит спешить, Росомаха? В инфекционке проверят и если ничего не найдут, - домой отправят.

- Не-е, Андрюха, я туда не поеду. Это Освенцим, а не инфекционка. Там зараза в воздухе живет. Пожалуйста, достань мойку, прошу тебя.

- Хорошо, хорошо, попробую, - угрюмо сказал Андрей и отошел от двери.

Я сел на кровать и посмотрел на Гитлера. Он забился в угол кровати и смотрел на меня испуганными глазами.

- Ну чё, космический фашист, понял, что я щас делать буду. Испугался?

- Да-а..

- Слушай, я надеюсь, ты не такой больной, как Царь? Мне твоя помощь потребуется. Когда я вскроюсь, ори и стучи в дверь, что есть силы. Понял?

- Ага, - сказал Гитлер и затряс головой.

В "телевизоре" мелькнуло лицо Андрея.

- Принес?

- Да.

- Просунь в щель, быстрее.

Андрей просунул обломок лезвия под дверь и спросил:

- Когда вскрываться будешь?

- Через пару минут.

- Ты не волнуйся, я тут поблизости буду и санитаров позову.

- Спасибо, Андрюха. Может еще свидимся.

Адрей криво улыбнулся и отошел от двери. Я сел в угол кровати, накрыл одеялом ноги и посмотрел на обломок лезвия. На нем засохла мыльная пена от бритья. Как я устал от этого дурдома! Замучили, совсем гады! Сил нет, тела практически не чувствую. Руки толком не поднять, ноги тоже не слушаются. Осталась одна злость - на все и на всех. Почистив лезвие ногтем, я оглянулся вокруг. Царь лежит на койке, разговаривает сам с собой и явно не догадывается, что сейчас произойдет.

- Смотри, Гитлер, не подведи, стучи в двери изо всех сил.

- Хорошо, - сказал Гитлер и опустил глаза.

Я взял лезвие и резко, что есть силы, полоснул по правой руке. Боли не почувствовал, неприятная щекочаще-металлическая дрожь пробежала по телу и свела скулы. Кровь брызнула на одеяло и ручейками побежала по руке. Согнув руку в локте, я пережал порез и сказал:

- Давай, Гитлер, поднимай кипеж.

Гитлер вскочил с кровати, начал орать и тарабанить в дверь коленкой.

Как я устал от этого цирка, от этих порядков, законов, людишек! Если выйду отсюда, попаду в другой дурдом - в другой театр с плохими актерами и шутами. Кто же я? Шут или актер? Почему все-таки я выбрал эту дорогу? Ведь мог же, как все нормальные люди, отслужить два года и вернуться домой? Нет, значит, не мог. Если бы мог, то служил бы, как верный пес Мухтар.




В окошке появилось и моментально исчезло лицо Андрея. Лочему-то долго никто не идет. Рука начала онемевать и прилипать к телу. Гитлер продолжает истошно орать и стучать ногами в дверь, с испугом посматривая на меня. Царь, увидев кровь, начал мычать и заерзал на кровати. Послышались шум и голоса. В "телевизоре" снова мелькнуло испуганное лицо Андрея. Санитары все не идут. Что случилось? Гитлер немного отошел от двери. В "телевизоре" появились два глаза и расплющенный нос медсестры.

- Ой, батюшки, у кого ключи? - раздался приглушенный возглас медсестры. - Санитары! Где санитары?

- В свободном отделении, там больные бунтуют, - ответил незнакомый мужской голос.

- Скорее, скорее зовите их, зовите, - гулко запричитала медсестра и исчезла из "телевизора".




Голоса стихли. Я, кажется, слишком глубоко полоснул по руке. Может артерию задел? Не рассчитал. Меня охватил холодный страх. Где же еб----ые санитары? Попытался встать, но силы покинули меня. Тела не чувствую, только голову. Гитлер сел на корточки в углу возле двери и тихо заплакал. Мои глаза тоже наполнились слезами. Почему он плачет? Неужели это конец? От испуга я обоссался, теплая струйка потекла по холодным ногам. Нет, не может быть, у меня еще есть силы. Сделал вторую попытку, бессильная рука свалилась с кровати, слезы ручьями потекли по лицу. Я должен встать и пережать руку. Царь засуетился на койке и начал без остановки что-то мычать, как осел. Я собрал все оставшиеся силы и еще раз попробовал встать. Бесполезно, сил больше нет, даже пальцем уже не могу шевельнуть. Холодно, очень холодно. Почему санитары не идут? Где же вы, архангелы? Летите же скорей, спешите. Может успеете. А если нет.. Тогда все, конец, финита ля комедия. Так, надо успокоиться и взять себя в руки. Плакать бесполезно, что будет - то будет. Встречу смерть как воин без слез раскаяния и сожалений,. Слезы застыли в глазах как слюда. Холодно и страшно. Силы покидают меня, тела нет, только холодный комок в голове продолжает работать и уменьшаться.

Прости меня, мама, и не убивайся из-за меня. По-видимому, нет у меня роли в этом спектакле лжи и подражания. Я всегда хотел быть самим собой, но люди пытались меня изменить, сломать, сделать из меня послушного робота. Ничего у них не получилось. Наверное, я инопланетянин из туманной Андромеды. Сломали ли вы меня людишки? Победили ли? Нет, не победили вы меня, суки! И уходя из этого мирка, я остаюсь самим собой. Холодно и мокро. Прощай неоновый рай, прощайте, бешеные пчелы, последняя пристань, любовь и аэробика. Нет ничего - ни сил, ни желаний. Да и меня уже больше нет. Глаза устали и слипаются. Неоновый свет начинает мигать и гаснуть, "Телевизор" растроился и заморгал. Неоновые шмели превратились в зудящих комариков. Их писк становился все более удаленным и неразборчивым...

Бог!!! Если ты есть, прийми меня таким, какой я есть. Я ведь - твое творение, но не раб и не грешник. Я твой сын!! Я улыбнулся и закрыл глаза.




Вдруг меня ослепил яркий неоновый свет. Приоткрываю глаза. Где я? В Раю или в Аду? Неоновые лампы мигают перед глазами. Надо мной склоняется архангел в белой одежде и что-то говорит. Стук колес, везут куда-то. Куда? Зачем? Откуда-то из далека, слышится песня Чика о побеге:

"Вагоны - перегоны, вагоны - перегоны и стук колес отсчитывает путь"

Путь.. Путь из ниоткуда и в никуда. Нет ничего.

О, Господи!!




ЭПИЛОГ

АРМЕЙСКИЙ АНЕКДОТ

В плацкартном вагоне едут молодая девушка, сержант и прапорщик.

- А знаете, барышня, мы солдата-дурачка домой сопровождаем, - сказал подвыпивший прапорщик.
- Да-а, вон он на верхней полке спит, - подтвердил сержант.
- А что, он и правда больной? - спросила девушка.
- Ага, больной, - говорит прапорщик. - Он каждый день в двенадцать ночи просыпается и кукарекает, как петух, на всю округу. Что с ним только не делали - ничего не помогло.
- Что-то мне не верится, - сказала девушка.
- А давайте подождем до двенадцати, - и сами увидите, - сказал сержант с улыбкой.
Наступила полночь, а солдат не кукарекал.
- Эй, солдат, подъем, тревога!! - заорал прапорщик.
- Тебе чё надо, дядя? - поинтересовался солдат недовольным тоном.
- Ты чё не кукарекаешь?
- Я свое уже откукарекал, теперь ты кукарекай, дядя.



Оглавление



© Алексей Попов, 2001-2024.
© Екатерина Носурева, иллюстрации, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]