[Оглавление]




ПАКЕТ



Ночь пришла всего часа на три, как девочка по вызову и, кое-как усладив пьяный город, уходила, со стертыми красками, уже никому не нужная. Первый бледный молочный свет отраженных лучей поднимающегося где-то за городом солнца медленно стекал от Красной площади по мостовым вниз к Лубянке, Манежной, Театральной и набережным. Тихо и сонно. Предрассветная прохлада заняла свое обычное место у подъездов и на остановках, поджидая первых самых ранних людей и собак, чтобы напасть на них и ознобить.

Фонари еще не погасли, но уже и не освещали, сдавшись наступающему рассвету.

Из неслышно приоткрывшейся стеклянной двери одного из недлинной галереи модных магазинов на противоположной от ГУМа стороне Никольской улицы высочилась серая худая тень, сделала несколько осторожных глухих шагов вдоль стены, остановилась на секунду у мусорного контейнера и скользнула по стене обратно. Дверь затворилась...

Черный смердящий раздутый человек, проснувшийся пять минут назад в безлюдном дворе где-то в районе Маросейки, медленно выплыл из подземного перехода у первой аптеки и начал досмотр урн на своей территории. Он делал это каждый день: работа нелегкая, нужно встать очень рано, чтобы опередить дворников и мусорщиков, и за какой-то час до полного наступления утра успеть проинспектировать несколько улиц и переулков. Район, конечно, не самый прибыльный - почти нет ночных заведений, а публика - одни наркоманы, но и здесь собранного хватало на то, чтобы позавтракать и опохмелиться.

Человек тщательно и профессионально оглядывал каждую урну и точными движениями уже на вид не способных ни на какие точные движения коричневых опухших рук прощупывал содержимое цветных контейнеров с рекламными наклейками и узкими дырами по бокам: очень неудобно бросать мусор и легко прятать бомбы.

До верхнего края Никольской бомж добрался, когда уже было совсем светло, и небо стало голубым и свежим, каким оно бывает только в самом начале жаркого летнего дня. Он остановился у последнего мусорного бачка у правого тротуара, почти напротив миниатюрного и аккуратного собора Казанской иконы Божьей матери, и увидел на дне цветной пакет: полный и совсем новый, не истертый, завязанный сверху узлом, очень крепко. Толстым трясущимся пальцам не удалось вызволить затянутый конец сумки из петли: они скользили по покрытому то ли росой, то ли каким-то утренним конденсатом пластику.

Человек вцепился в узел зубами и, обслюнявив, в конце концов расковырял его. Внутри пакета, как матрешка в матрешке, оказался еще один пакет, так же туго затянутый.

- Что за люди, - сказал человек хриплым низким и глухим голосом и вгрызся в новый узел, зубы заломило.

Ослабив петлю, бомж сглотнул - надо было плюнуть, но он отвык плевать, ему было жалко даром тратить даже слюну, развязал пакет, раскрыл его и жадно посмотрел внутрь, опустив туда все лицо. Увидев то, что было внутри, человек медленно отбросил от себя сумку, и если бы его лицевые нервы не отмерли от постоянных отравлений суррогатами этанола, на лице могла бы появиться гримаса отвращения.

- Гондоны вонючие, - сказал он и поплелся дальше, повернув налево, по кромке Красной площади.



***

- Это же я даже не знаю, как обозначить, каждый день - одно и то же, каждый божий день, - возмущенно, с трудом подыскивая слова от волнения говорил дворник Анатолич участковому Серегину, матерясь через слово. - Каждое утро - полный пакет. Это же хулиганство какое-то, этот самый, вандализм.

Анатолич протянул участковому пакет, вызвавший его гнев - участковый быстро убрал руки за спину, явно не хотел смотреть, но для приличия все же взглянул краем глаза внутрь.

- Да, это надо постараться так нахерачить. Гопота, - сказал участковый Серегин, потом громко и длинно харкнул, стараясь выбить мокроту с пылью из самой глубины горла, достарался до позыва к рвоте, издал громкий утробный звук, средний между икотой и отрыжкой, и плюнул под ноги.

- Ладно, будем думать, - сказал он, записал что-то в блокнот, примостив его на плоской папке из кожзаменителя, и двинулся к арке перехода на Театральную - там у него был сердечный интерес, торговавший прессой.

Участковый Серегин подкрался сзади к раскладывавшей на лотке газеты и журналы крашеной в каштановый цвет девице и по-армейски, как он любил, проорал ей прямо в ухо:

- Так, гражданочка, а разрешение на торговлю у нас есть?

Девица вздрогнула и выронила из рук тяжелый глянцевый журнал.

- Фу ты, Колька, горластый какой, напугал, зараза. Ну, ты как после вчерашнего?

- Да ладно, чего там мы выпили то, - участковый со значением вздохнул. - Сейчас пойду к аптеке, старух шугану, я уже там на десять с Валеркой ППС-ником договорился: может, че прилипнет.

- Потом зайду еще, - он почесал бритый затылок, подняв фуражку. - Насчет вечера потереть.

Последние слова Серегин произнес, понизив для томности голос, и сопроводил их, для верности, улыбкой, которую должно было принимать как загадочную.

- Ну ладно, будем ждать, - ответила газетчица, состроив глазки, и кокетливо улыбнулась.

По пути к аптеке участковый Серегин все пытался думать о происшествии: перебирал факты так и эдак, приставлял один к другому, потом разбирал и приставлял другой стороной, почти как puzzle, но очень простой. Поскольку фактов было немного, Серегин быстро исчерпал все имеющиеся варианты и заключил: есть пакет с возмутительным и почти незаконным содержимым, появляется уже пятый раз подряд в одном и том же месте, в один и тот же промежуток времени. Вывод: кто-то приносит его каждую ночь. План: нужно выследить этого кого-то. Участковый поощрительно улыбнулся самому себе и в прекрасном настроении пошел бомбить старушек с "Трамалом" и "релашкой"...



***

В 9 вечера, шумно, с щебетом молоденьких продавщиц, стуком закрывающихся кассовых аппаратов и трезвоном телефонов, заканчивался рабочий день в обувном магазине в самом начале Никольской, напротив ГУМа, рядом с Казанской церковью. У его витрины на тротуаре стоял пластиковый мусорный контейнер - тот самый, в котором обнаруживались завязанные пакеты.

Охранник магазина Репин с грустью смотрел на суетившиеся и топающие без цели туда-сюда в предвкушении веселья и любви длинные голые ноги и думал о том, как несправедливо это: одним - пиво на закате с длинноногими продавщицами, другим - полки с обувью. Через несколько минут охранник Репин остался один в торговом зале: его каждый раз оставляли одного, так как он должен был по долгу службы круглосуточно охранять обувь. Он сидел и смотрел на проходящих перед витриной и заглядывающих внутрь красивых молодых людей, спешащих навстречу друг другу и ночным приключениям.

Но самым обидным и унизительным для охранника Репина было отсутствие в обувном магазине туалета. Точнее сказать, туалет был, но всего один на несколько павильонов, объединенных в галерею, внутренние переходы которой на ночь наглухо задраивались, так что доступной охраннику оставалась только выходящая на улицу дверь, да и к той ключей у него не было: он мог закрыть и открыть замок только изнутри.

Каждое утро на разводе охранникам, выходившим на смену в обувной магазин, выдавали по пять целлофановых пакетов - в качестве ночных горшков. Первое время, когда вахты в обувном только начались, никто не видел ничего страшного в том, чтобы в крайнем случае отлить в пакет. Но потом оказалось, что по какому-то неизвестному охранникам биологическому закону ночью всегда хотелось не только отлить. По всей видимости, диафрагма от зависти давила на желудок и кишечник, и толкала накопленное за день наружу.

Охранника Репина прижимало ровно в 3.30 ночи, и он ничего не мог с собой поделать. Именно в это время, согласно специальным кармическим картам, которые составила для него мама, Репину нужно было открывать свою карму, и он исполнял мамины рекомендации уже много лет.

Каждый день, где бы он ни находился, ровно в полчетвертого ночи он шел и открывал свою карму по-большому: садился рядом с кассовым аппаратом над развернутым пакетом, и, кряхтя и стараясь ничего не разбрызгать, проклинал свою собачью работу.

В ту ночь было, как всегда: очистившись под утро, охранник Репин взял пакет со своими отправлениями, открыл изнутри дверь, по-воровски огляделся, вышел на тротуар и сделал три шага к мусорному контейнеру, чтобы избавиться от свидетельств своего ночного унижения и не краснеть перед продавщицами, которые придут утром, чистенькие и благоухающие. Он уже собирался упаковать свой груз, завязав сумку узлом - в магазине Репин не делал этого, чтобы целлофан случайно не лопнул или не разошелся по швам от лишних манипуляций, как вдруг из-за угла, как черт из табакерки, выскочил подвыпивший участковый Серегин с пистолетом и заорал:

- Стоять, падла с пакетом, милиция! Руки вверх!

Охранник Репин не ждал облавы на себя в полчетвертого утра, и испугался человека с пистолетом. Адреналин взрыхлил его кровь, и он, вполне инстинктивно, бросил пакет в лицо участковому Серегину, и через секунду уже захлопнулся в магазине.

Незадачливый милиционер, уронив пистолет, с каким-то бабьим воплем начал вытирать себе руками глаза, рот, нос и уши - все дыры в его голове оказались залеплены коричневой жидкой массой, и, понятно, от этого участковый запаниковал.

- Ах гады, отморозки, на мента руку подняли, я вас сгною, я отобью вам все почки, я прищемлю вам яйца дверью и в жопу из газового пистолета выстрелю.

На крик из-за угла прибежала на помощь любимому продавщица прессы:

- Коля, Коля, что с тобой, - было заголосила она, но исходящая от Серегина вонь быстрее любого нашатыря успокоила ее.

- Да у тебя ж вся рожа в дерьме, - сначала в некотором оцепенении произнесла она, и, сделав несколько шагов назад, захохотала громким, визгливым и раскатистым смехом неинтеллигентной женщины.

Охранник Репин, переждав минуту в укрытии у кассового стола, понял, что его потеряли, подошел к стеклу витрины, трясся от беззвучного хохота, глотая воздух.

Ночь начинала сползать с города.

Деморализованный и подавленный, Серегин подобрал пистолет и, еле передвигая ноги, пошел домой: в отделении он в таком виде появиться не мог - дежурный бы всем растрезвонил. Как только участковый свернул в переулок, охранник Репин вышел на тротуар и сказал стоявшей там продавщице прессы:

- Может, зайдете ко мне. До утра еще долго, куда ж вы теперь.

Газетчица не отказалась. Когда они только завалились вдвоем на составленные вместе банкетки, напротив витрины появился бомж: он подошел к пакетам, покачал, как мог, головой и сказал:

- Вот люди - как собаки.

Сгребать раскиданное по тротуару дерьмо пришлось с утра дворнику Анатоличу.



***

Многие могут сказать: как все подозрительно неправдоподобно и опереточно. А вы спросите в магазине модной обуви в самом начале Никольской - название не сообщу, так как мне там за рекламу не платили - и вам ответят, что это - самая что ни на есть чистая правда. Я вам не какой-нибудь баснописец, чтобы врать.



© Андрей Прокофьев, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]