[Оглавление]


Мы - сибиряки

ГОРСТЬ  БРУСНИКИ

У меня есть пальто. Теплое. Ладное. Цвета неспелой брусники. Иной раз, когда я гляжу на пальто и думаю о его необыкновенном цвете, невольно приходит на память один далекий день моей жизни. Он тоже связан с брусникой. С недозревшей.

Начиналась осень. Стоял теплый день. Казалось, весь мир нежится под лучами ласкового сентябрьского солнца, выгибая спину как добродушный кот. Мы ехали в деревню. Мы - это я, отец, сестра и отцовский брат, который был за рулем. Сестра сидела на переднем сиденье, рядом с водителем, я же с отцом - на заднем. Ехали молча, глядя по сторонам. Словно краски на палитре художника, во мне смешивались чувства наступившего дня. Сегодня отца выписали из больницы. Он, не в пример нам розовощеким, выглядел серым, худым и изнеможенным.

Мы везли его домой. Умирать.

Правда, отец думал, что его временно отпустили из больницы и через пару недель снова предстоит лечение. Он ошибался. Не предстоит. У отца был рак. Рак желудка. Неизлечимый и неоперабельный. Диагноза отец не знал. Он никогда не интересовался своим здоровьем, не лежал в больницах, не посещал кабинеты врачей. Он всегда был здоров. А две недели назад отцу стало плохо, что даже упал в обморок. Из деревни, где он жил, его доставили за восемьдесят километров в районную больницу. Об этом нам с сестрой сообщили родственники, и мы через двое суток, именно столько нужно было ехать на поезде, примчались к отцу. Врачи ничего вразумительного нам сказать не могли. Диагнозы, поставленные ими, не подтверждались. Отцу проводилось укрепляющее лечение.

Однажды он попросил принести ему пельменей. Мы принесли их в стеклянной литровой банке, замотанной в шерстяную кофту, чтобы не остыли. Отец, обжигаясь, долго пытался проглотить пельмень, но, все же, не смог.

- Не ийдёть, - сказал он, нарочно коверкая слово и виновато улыбаясь.

- Подожди, пока остынут, - посоветовала я, - вон горяченные какие!

Пар так и валил из широкого горлышка банки, и она по-прежнему была такой обжигающей, что невозможно держать голыми руками. Но и когда прошло немного времени и пельмени чуть подостыли, отец не смог съесть ни одного пельменя.

- Не ийдёть, - повторил он, - мне бы палку какую.

- Зачем? - удивились мы.

- Чтобы протолкнуть ком, - сказал отец и провел рукой линию от горла к желудку, показывая, где нужно протолкнуть.

Пельменный запах и так раздавался на весь больничный вестибюль. Но отец наклонился прямо к горлу банки и вдыхал, вдыхал, вдыхал пельменный аромат. Наконец поднял голову. В горле ком, а в глазах - слезы. Любят сибиряки пельмени....

Врачи отправили анализы в областной центр. Результатов ждали несколько дней...

А теперь мы ехали туда, где предстояло отцу прожить последние дни своей жизни с нами, его дочерьми, в деревенский дом, где прошло его детство, где умерли его родители, где он жил в последнее время.

Два часа нужно было трястись по кочкам. Дядька, как мог, старался ехать осторожнее. Но когда при очередной колдобине нас подбрасывало, отец жмурился от боли.

Наконец он не выдержал:

- Останови.

По краям дороги стоял лес. Светлый. Прозрачный. Хвойный. Такой лес называется светлохвойной тайгой. Лиственницы, сосны, а также березы и осины - главные жители этого леса.

- Пройдемся? - предложил отец.

Дядька замотал головой, мол, не бросишь же машину посреди дороги. Сестре тоже не захотелось прогулки. Только отец и я шагнули в лес. И сразу же, с первых шагов, нас укутало неповторимым лесным запахом. Идти было легко. Слышно, как потрескивали под ногами сломанные ветки. Только это и нарушало тишину. Казалось, что время остановилось. Мы одновременно любовались и золотисто-желтыми листьями, и цветастыми шляпками грибов. И, возможно, одновременно думали о вечном.

- Брусника! - первым нарушил молчание отец.

И впрямь! Вдруг откуда не возьмись, повсюду появилось много-много кустарничков с розово-бордовыми бусинками на фоне мелких, вечно-зеленых листьев.

Раньше я не очень любила эту тугую упругую ягоду. У нас в доме ее имелось в предостаточном количестве. Отец собирал бруснику ведрами, и долгими холодными зимами нас поили брусничными морсами, заставляли есть пересыпанную сахаром, чтобы не болеть. Сейчас же она мне казалась самой вкусной ягодой на свете, хотя и была недозревшей.

- А ты чего не ешь? - спросила я у отца и протянула ему ладонь с брусникой.

Отец покачал головой:

- Неспелая, недельки через две можно собирать будет.

"Недельки через две..." - с грустью повторила я про себя эту фразу.

- Хотя если ее сейчас набрать, да положить в темное место, она дойдет, - продолжал отец, - но при этом вполовину потеряет полезные свойства.

- Знаешь, что означает "брусника" по-латыни? - вдруг спросил отец.

- Не знаю. И что же?

- Виноградная лоза.

- Да? - удивилась я. - Она вовсе не похожа ни на какую виноградную лозу.

Родитель пожал плечами, мол, я, что ли, придумал это.

- А корневища у брусники живут до двухсот лет, - сказал отец.

- Да? - вновь удивилась я.

Он еще что-то рассказывал про ягоды, поражая меня своими яркими энциклопедическими знаниями. "Вот тебе и деревенский мужик!" - думала я, поедая бруснику.

- Нас, наверное, заждались. Давай вертаться, - сказал отец.

Видно было, что он очень устал. Мы побрели в сторону машины. Брусника повсюду расстилалась ковром.

- А все же набери-ка горсточку, - попросил родитель.

Он пошел не спеша вперед, а я, быстро набрав горсть ягод, еще какое-то время смотрела на его медленно удаляющуюся фигуру. Потом, крепко зажав ладонь, быстрым шагом догнала отца. И на сей раз он отказался от ягод.

Когда мы подошли к машине, сестра и отцовский брат встречали нас с грустными лицами. Очевидно, они в наше отсутствие говорили о болезни отца.

- Чего грустные? - спросил отец. - Не тех ягод насобирали?

- Каких не тех? - удивились они.

- Грустнику, поди, набрали вместо брусники. Мы-то, видишь, какие довольные, потому что брусники набрали малость.

Я разжала ладонь и подставила ее дядьке и сестре. Сестра, взяв пару ягод, сморщила нос. А дядька вообще сказал, что выкинуть ее надо, бруснику незрелую.

- Через две недели пойдем собирать, - сказал он нам, - вот увидите, девать будет некуда.

- Не выбрасывай, - приказал отец.

Всю оставшуюся дорогу я кормила отца брусникой.

- Вовка, да брось ты жевать ее, - сокрушался его брат, - она же недозревшая!

Отец ел молча, тщательно пережевывая каждую брусничную ягоду.

- Вовка, выплюнь! - не унимался дядька. - Через две недели пойдем, хорошей наберем. Красной.

Через две недели отца не стало.



Дальше: ДОГНАТЬ АМЕРИКУ

Оглавление




© Наталья Романова, 2013-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]