СЛИШКОМ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ
ГОРОДСКАЯ ЗАРИСОВКА
То ли не доходят письма, то ли письма не доходят,
солнце жарит, как из пушки, ветер воет, как не русский,
мысли падают на землю маслом вниз, как в бутерброде,
в табаке цыплёнок мёртвый, нос ещё живой в петрушке.
Шлёп ракеток, мячик скачет, уязвлённый в мягком месте,
выдь из дому - инвалида катят дюжие бурлАки,
на зауженной проезжей части - о!скопленье: двести
или более застрявших в пробковом машинном шлаке.
Выпить чаю, выпить чаю, выпить можно и не чаю,
я не чаю и дождаться, не дождался и приветик,
носик острый, лоб холодный, тихо в сердце, я скучаю,
папа Карло, папа Карло, я в бревне один на свете.
_^_
ДЕНЬ ПОД РОЖДЕСТВО
Голод желудочный выгнал искать бутерброда с тунцом и яйцом;
вышел на улицу; день ухмылялся щербатой морозной улыбкой;
остановился пальто застегнуть, оскользнулся, ударил лицом
в мёрзлую грязь, на асфальте минуту лежал обезвоженной рыбкой,
воздух хватал, проклиная и зиму, и паче нелепость свою;
чревоугодие разве должно сочетаться с таким ротозейством?
после поднялся, зализывать раны побрёл, на груди согревая змею -
тёплый пекарный трофей со святым на кулёчке бумажном семейством.
_^_
РОСТЕПЕЛЬ
Кривая Ефросинья из сосны
нетронутый казала левый профиль,
а в воздухе дыхание весны
уж чудилось, и загнивал картофель
по погребам; угрюмый лесоруб
сосны не трогал - обжимался с елью,
и лошади подёргивался круп
под зябкою и частою капелью.
Но вскоре календарь обман раскрыл,
загнал весну обратно за экватор,
и только чёрный взмах вороньих крыл
тревожил занесённый элеватор...
_^_
КОЛУМБ И ГОЛУБИ
Как тот индус эпохи Доколумба,
я листья коки и орешки колы
мешаю вместе. Не сбиваясь с румба,
меж тем приносит почту в pigeonhole'ы
почтовый сервер, голубь же на блюде
лежит с голубкой рядом, ветвь оливы
ещё зажата в клюве. Люди, люди!
как вы, увы, и я несправедливы
к питомцам сизокрылым и воркучим!
А впрочем, уготован колумбарий
и вам, кто обхожденью не научен
с немотным царством бессловесных тварей...
Но, говорят, в Индейском океане,
на острове есть райская столица:
туда душа прошедших испытанье
голубчиков должна переселиться,
чтоб лопотать на дравидийской мове,
беззлобно прохиндействовать на пляже...
Я пью коктейль из голубиной крови
и думаю: куда же мы, куда же?..
_^_
В ГОРОДЕ И МИРЕ
В садах Деметры сухо, потоп на Арарате,
сгорели амперметры под вольтовой дугой.
Мечтает Петербург о небесном Ленинграде.
Простуженное горло саднит в петле тугой.
Я думаю о многом, я думаю о малом;
оккамовская бритва не точена давно;
беру ловитву в сети с различным номиналом;
сомненье мне знакомо, и третьего - дано.
Но не дано второго и первого впридачу,
сижу почти голодным, кафе горит огнём.
Талмуд до дыр зачитан, и я тихонько плачу
над переводом - ночью, над формулами - днём.
_^_
ГОЛОВОБОЛИЕ
...болит голов культурным вехом,
лаяет чудище стозёвно,
на скальп, надетый внутримехом,
по капле капаются зёрна,
"попозже", - говорю Эдгару,
качая маятник протеста,
хлебнуть черничного угару,
забыться, нисходя ни с места,
принять подлетку кашпирина,
уносомткнуться в распадушку,
Мари- Ири- Икатерина,
не будьте сонного из пушки...
_^_
БЕССОННАЯ БОЛЕЗНЬ
Безродный К. смолит сигары,
народный Д. путан пасёт,
природный Л. идёт на нары,
свободный Я. себя ведёт.
Свободный я собою вертит:
бетонный пол, прекрасный пол.
Подробный план подобен смерти.
Жестокий Х., верни обол!
Лимонный уксус жалит жилы,
кесонной хворью кровь гоня.
Огромный ключ торчит, как шило,
в укромном месте у меня.
_^_
К СТРАХОВОМУ АГЕНТУ
Застрахуй мой малахай,
архалук демикотонный,
мой домашний вертухай,
проездной мой несезонный,
корку сыра, кран воды,
три сосульки на карнизе,
на песке мои следы,
вещий сон о бедной Лизе,
да проеденную плешь,
да разбитое корыто,
застрахуй ещё допрежь
всё, что шито, но не крыто,
мой расход нетрудовой,
фигу с маслом, чёрта в ступе.
Только случай страховой,
опасаюсь, не наступит...
_^_
ПРОГРАММА-МАКСИМУМ,
ИЛИ СПЕШУ ДЕЛАТЬ ДОБРО
Лечу от верности любовью,
рейс 8:40, с голубою
каёмкой неба серебро.
Под игры слов я красно баю,
под иглы снов я призываю
беззвучный рот: "Глаголь добро!"
Как надоело прядать духом,
внимать погоде средним ухом,
сосать под ложечкою желчь,
не поминать, как звали, лихом,
не понимать, взрываться криком,
мосты глаголом сердца жечь.
В груди пригревшаяся кобра
сердечно давит. Новый образ
осветит, озарит дотла:
активный образ жизни новой
я обниму - и стан суровый
борцов за добрые дела.
_^_
О ВЕЛИЧИИ
Чем я не Кельвин, чем не Реомюр?
Я хочу, чтобы мной называли градусник!
Пусть меня носят гордо, как haute couture,
оды пишут поэты ко мне, а не к радости.
Выбираясь пешком из-под письменного стола,
пролетая орлом над осиным гнездом вспоминаний,
ампутируя автомобилю все четыре крыла,
я велик и не буду бросаться чужими именами.
Боги не попущают ни ложной, ни скромности своих чад.
Супермену нужна не одна супервумен, а много.
Так говорил Зороастр, а при нём остальные молчат.
А судить буду я. И судить буду строго.
_^_
ВЕЧЕРНИЙ ПИР БОГОВ
Солёный, влажный тянет с океана
водорастущей тиною гнилой.
Сервиз лучится, на тарелках манна.
Пируют боги, а индус с метлой
сметает листья пальм, песок, улиток,
кокосы и лягушек в свой мешок,
и жар от раскалённых за день плиток
уносит тоже. Так и мой стишок
собрал усталость Зевса от всевластья
и глупость Афродиты, перегар,
струящийся от Вакха, и несчастье
торговых дел Гермеса. "Невермар", -
кричат лягушки хрипло по-французски, -
"останови мгновение, писец!"
Но я тайком смотрю за вырез блузки,
и хмурит бровь ревнивый бог-отец.
_^_
К ЖИВЫМ
Мои живые! Как любить мне вас,
неумных, злых и даже не красивых?
Чем долее валяетесь в грязи вы,
тем мне яснее, что не всех я спас.
Мои живые! Как любить вас - мне,
всевидящему вас из каждой ниши,
со стен и плит и даже - много ближе -
из выемки межгрудной при луне?
Мои живые! Как вас не любить?
Кого любить, когда не вас? Бесстрастных,
безгрешных ангелов? чертей моих несчастных?
Не умирайте... Как мне вас судить?
Мне страшен суд, и повторяю я:
пусть минет чаша горькая сия.
_^_
РАС-ТВОРЕНИЕ
Дождик-дождик, кофейней и гуще,
пуще прежнего лей из ведра.
Я со влагою быстробегущей
совладаю: пусть рощи и пущи
оросит, чтоб вода до бедра
доходила, и выше, и выше,
до макушки, до первых скворцов,
не щадила ни волка, ни мыши,
заливала хибары до крыши
и текла над венцами дворцов;
чтоб поверх разделяющей суши
(поначалу робея, едва,
но дотронувшись до рукава,
силе страсти отдавшись - так лучше)
реки слились потоками туши;
чтобы твердь растворилась в пучине,
а потом объявлю о кончине
света белого - пусть темнота...
Чтоб Земли не осталось в помине,
чтоб безвидна была и пуста.
_^_
© Михаил Сазонов, 2002-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.