[Оглавление]




ГРИБЫ



- Сиводни мы идим в Ипонию!.. Cпиктакль чириз ниделю!... Тылька к канци мисица я снува, вирайатна буду в Маськве...

Москвичи совершенно не нуждаются в звучащих гласных "о","я","е", - они повсеместно заменяют их звуками "и", "а". Я, например, не могу без легкого отвращения слушать это тарабарское, птичье наречие после протяжной окающей и ёкающей вологодской, или ярославской замедленной речи, украшенной множеством протяжных, певучих гласных. А вы? Ну, конечно же, нет, - вы москвич, вам смешны по-глупому окающие вологжане, костромичи и ивановцы. Иногда и им становится смешно, когда диктор по радио вместо привычного и славного имени - Петр Ильич Чайковский произносит фамилию композитора - как Чайковскай. В сущности, мне глубоко наплевать на глупых радиокомментаторов, предлагающих отдать Курилы ипонцам и начхать на журналистов, политиков и актеров вообще, как на символы всеобщего и окончательного разложения. Мне кажется, в наше время они - просто сливные отверстия, куда толпа спускает свои испражнения, вонь и грязь. А разве вам поневоле не приходилось краснеть в автобусах и поездах, слушая самозванных исповедников с "Русского радио", когда они инфернально веселыми голосами с преобладанием в звучащем потоке нагловато-московских "и" и "а", на все лады убеждают дуру из провинции наставить рога мужу с соседом-нацменом за приличные деньги, в то время как сам нацмен сидит рядом с разомлевшей от счастья дурой и хихикает в телефон, лениво почесывая свои потные яйца и скаля желтые, азиатские зубы. Иногда из этого смрада хочется куда нибудь сбежать - в прекрасно устроенный мир, в сияющее вечной красотой и наполненное светом пространство.

В Москве я искал грибы. Просто ходил по улицам с названиями, ласкающими русскую душу: Покровка, Ильинка, Замоскворецкая - и искал грибы. Не в том смысле, чтобы собирать их в корзинку, нет - грибы мне были нужны такие, какими изобразил их Прянишников на одной своей картине, где белоголовые мальчишки и девчонки сидят на жерди и смотрят на нас с деревенской окраины. Я таких грибов в Москве не нашел. Конечно, там встречаются всякие люди, в том числе и очень красивые. Но это все не грибы, они не просятся в лукошко. Я бы их сравнил с какими-то заморскими растениями, или с мухоморами и поганками, - они ведь тоже по своему бывают очень красивы.

Когда я приехал в Ярославль, стояла страшная июльская жара. Я шел по улице на окраине города и поражался обилию зелени, сквозь которую просвечивал волжский простор. Где-то там, совсем неподалеку, плавно несла свои обильные воды матушка Волга. Народ в Ярославле жил совсем иной, чем в Москве - грибов было много. Первый же встретившийся мне на дороге мужичонка был настоящим грибом. В голубой длинной рубахе навыпуск, подпоясанной белой тесемочкой, он быстрым шагом шел мне навстречу, внезапно останавливался, наклонялся и пускал волчком по асфальту пустую бутылку. Пока она кружилась и прыгала, он энергично размахивал руками и что-то шамански восклицал. Мне тогда показалось, что своим магическим сеансом он спасает Россию от пьянства или, наоборот, молит Господа наполнить ему вином эту бутылочку. Пока я предавался раздумьям, мужичок прошмыгнул мимо меня, будто мимо телеграфного столба. Грибы ведь людей не видят. Люди для грибов - смерть. "Смерть вырвала его из наших рядов", - эта фраза, без всякого сомнения, была сочинена в свое время грибами. Смейтесь, но теперь, как никогда раньше, я глубоко верю в догадки Курехина и Шолохова о том, что Ленин также был необычного вида грибом. И хотя они сами давились от смеха, утверждая эту истину по телевизору, последнее обстоятельство совсем не снижает ценности их открытия. Кто-то после смерти превращается в гниль и плесень, а кто-то в крепенький, чистый гриб. Иногда грибами становятся и при жизни. Не будете же вы спорить, что Сергий Радонежский жил и умер грибом? Что вообще мы знаем об этом мире? Рембо всего лишь повторил мысль Шекспира, когда писал в "Озарениях": "Ну а мир, что станет с ним, когда ты его покинешь? В любом случае ничего похожего на нынешние видимости". Вот, вот, я и говорю, что грибы живут непонятной для нас жизнью, их мир непостижим.

Чуть дальше, на той же улице в Ярославле, я вдруг увидел человека в красивом полосатом тюрбане. Он сидел на зеленом лужке среди цветов, задумчиво склонив голову, и слушал тихоговорящую женщину, стоявшую перед ним на коленях. Кругом были разложены узлы, расстелено одеяло, на котором лежали пушистые белые собачки. Я поневоле остановился, любуясь этой сценой, которая напомнила мне волхвов. В Константинополе огромный купол святой Софии окружают башни минаретов, тоже самое я видел в Иванове, куда приезжал собирать грибы, неподалеку от новой мечети, соседствующей с православной церковью, а теперь вдруг в Ярославле я подумал о том, что Россия никогда не будет цивилизованной страной в западном смысле этого слова, потому что, согласитесь, это ведь нонсенс, когда у вас под ногами то там, то здесь прямо из земли на видном месте прорастают какие-то грибы.

Мы лежали с Васькой на песчаном пляже и Волга ласково плескала нам в пятки. Глаза у Васьки были василькового цвета, а голова с взъерошенными, непокорными вихрами напоминала по цвету пшеничный колос. Четыре года назад он женился на Ане Веденеевой, и теперь она сидела неподалеку от нас в тени, покачивая люльку с маленькой Машенькой, а шустренький Сашка бегал вокруг нее, держась за длинное, легкое, воздушное платье и надувал его ветром, как парус. Васька рассказывал мне о своем житье-бытье, и я с удовольствием слушал его протяжную мелодичную речь, повествующую об огороде, капусте, рыбалке, заводе и о его любви к Ане. Иногда он поднимал свою мускулистую загорелую руку и крепко прибивал комара. Когда я слушал его, мне все время казалось, что вот сейчас он произнесет те самые главные слова, ради которых я и приехал к нему. Но нет, речь его плавно журчала, обтекала меня и уносилась по воздуху вдаль, в точности также как волжские струи. Мне было грустно, хоть я и нашел целое семейство отборных, белых и чистых грибов, - сам-то я грибом никогда не стану. А как хотелось бы!

Я вспомнил маму, папу, дедушку, бабушку, которые давно лежали в могилах и понял, что всю жизнь ищу вокруг себя людей, похожих на них.. Я - блудный сын, мои дорогие предки, я к вам вернулся и перехожу с тропинки на тропинку по родной земле, нигде не находя себе успокоения, а вы являетесь мне в образе грибов.

- Послушай, - говорит мне Васька, - чего ты ищешь? Приезжай к нам сюда. Купишь себе дом, женим тебя, построим тебе лодку. Что ты забыл в своей Москве? Не надоели тебе эти, мать твою, компьютеры? Денег ты заработал достаточно, чего искать? У нас жизнь, конечно, тяжелая, не праздник. Но я тебе так скажу: работа - это работа. Главное, чтобы иметь честный заработок, чтоб не стыдно было перед людьми. Теперь долбоебов нет, нет совсем, даже среди начальников. Хотя наших начальников я бы их всех, сук паршивых, передушил, наживаются на нас твари, хуже любых капиталистов. Особенно директорская свора, о тут, бля, полный беспредел!

Я молчал. Как ему объяснишь, что он гриб и предназначен исключительно для съедения. Грибам хорошо только пока они растут под соснами или в густом перелеске. Но я молчал. Я ведь и сам хотел стать грибом. А может никто и не найдет, если хорошо спрятаться? Я смотрел в небо на высоко плывущие облака и думал о том, что человеческие мысли слишком коротки, чтобы связать все воедино. Мне вспомнился немецкий философ, друг Ницше, кажется Людвиг Галлер, который написал в Шварцвальде примечательную книгу "Все во всех. Металогика. Метапсихика". Он выступил с несколькими лекциями и, когда плыл ночью на пароходе в Скандинавию, под влиянием собственных мыслей вдруг шагнул с палубы прямо в море и сразу погиб без единого крика о помощи. Что он думал напоследок, качаясь на холодной волне, объятый ужасом и видя уплывающую вдаль громаду парохода, а над собой - купол черного неба, усыпанный звездами?

Интересно ведь и то, что маковки и тяжелые золотые купола наших соборов и церквей все-таки напоминают грибы, если смотреть на них с самолета. Для меня, например, это радость, когда я вижу повсеместно возрождающиеся на Руси церкви, которые растут как грибы, но это вовсе не из-за того, что я как-то по особому религиозен, вовсе нет, - в маковках и луковицах золотоглавых церквей я вижу таинственную связь с предками. Нет, никогда Россия не перестанет быть для меня древним и загадочным лесом. Нет ничего в мире скучнее людей, которые все покупают в магазинах и обо всем на свете узнают по телевизору, или вычитывают в газетах.

Я поставил свое лукошко на землю и осторожно стал доставать из него один за другим грибы. Все они были великолепны. Солнце давно уже перевалило за полдень и светило сквозь высокие шумящие сосны. Я был один в странном мире, мире, который иногда пропускает нас за черту. Я ощущал себя вечным странником на мировых перепутьях, а не простым грибником. Собирание грибов для многих людей - это не добывание пищи, а эстетическое переживание. Для меня и сам процесс поедания грибов представляет собой некий магический обряд. Пока я только смотрел на них и думал о том, что многие люди просто живут мирной растительной жизнью, очень похожие на грибы. Грибы ведь тоже не сразу открываются всякому. Вот этот молчаливый крестьянин смотрит не меня из-под ладони и тихо улыбается, опершись на косу. Я вспоминаю, что где-то его уже видел. Может быть в "Грозе" у Джорджоне? Когда-то он был начальником цеха на крупном комбинате, потом заболел, потом комбинат рассыпался. Жена померла, дети разъехались, он продал квартиру, раздал деньги детям, а на остаток купил домик в деревне, где сошелся с хорошей бабенкой. Теперь вот он завел пчельник, поставил ульи и они зажили потихоньку по-доброму, кормясь с огорода, да продавая мед. Мы смотрим друг на друга и молчим. Что мы можем сказать друг другу, у нас такие разные миры? Я любуюсь этим крестьянином и отвожу ему почетное место в своем лукошке. По ночам, в моменты бессоницы, он будет успокаивать меня своей тихой и светлой улыбкой, похожей на лунное сияние храма Покрова на Нерли.

Или вот эта крепкая семья боровиков. Отец, мать, пятеро детей, а старшей, Настеньке всего-то четырнадцать годков. Когда мать и отец разбились насмерть на мотоцикле, возвращаясь из соседнего села со свадьбы, избу их хотели продать, а детей распределить в детские дома, Настенька воспротивилась. Собрала вокруг себя детскую кучку, сжала ручки в кулачки и твердо сказала: "Не отдам братишек и сестренок". А они вцепились ей в платье и смотрели на жидовствующих благодетелей, также как смотрят на нас русские дети в Третьяковке с бессмертных полотен Репина, Маковского и Перова. Что изменилось с тех пор? Да ничего. Грибки вы мои грибочки, воспетые в великих песнях Некрасова.

В поезде я глубоко задремал и всю ночь мне снились грибы. Я ходил по зеленому лесу и отовсюду, из под каждой елки, из под любого куста они смотрели на меня и просились в корзину. Я понимал, что все это люди, которые хотят сообщить нечто и не могут, потому что превратились в грибы. Я долго не мог выйти из заколдованного леса, как персонаж из пространства картины Джорджоне, до тех пор, пока колеса поезда не заскрежетали по рельсам Ярославского вокзала. Только тогда я очнулся и вышел из оцепенения.

Выйдя на платформу и видя повсюду зеленые поезда, как продолжение леса, я медленно двинулся в сторону города. Толпы людские обтекали меня со всех сторон и, смотря на мелькавшие передо мной лица, я вдруг ловил иногда взгляды пронзительных синих глаз и кивал им в немом приветствии. То, что мы движемся, еще ничего не значит. Невидимые сети сплетают нас. Мы снова вернемся туда, откуда пришли. Жизнь на земле развивается спорадически. Когда-нибудь, продолжая мечтать о человеческом, мы снова соединимся в великую семью. Когда-нибудь в иной реальности все мы обязательно станем грибами.



© Сергей Б. Дунаев, 2001-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]