ДО НАШЕЙ ЭРЫ
(Стихи 1998-2000 гг.)
* * *
горизонтальная страна -
здесь, видимо, изобретают компас,
всё больше убеждаясь, что она
стройна. неповторимый образ
ей придают оазисы, а юг,
как, скажем, запад, рукоплещет морю;
её хотят раздеть, но карта в стиле ню
помочь не сможет ни уму, ни горю.
_^_
ПТИЧЬЯ ПЕСНЯ
1.
царица, в Ваших пределах птиц
больше, чем солнца на небе. крылья
первых заслоняют второе, писк
светила слышен за много миль. я
как Ваш министр обеспокоен сильно
тем, что упразднён институт девиц,
контрабандисты не чтят границ,
а Ваш папаша сбежал в Севилью.
трон, как известно, стоИт на традиц -
тем больше, чем больше припудрен пылью;
и если царей подвергали насилью,
чему же тогда подвергать цариц?
я думаю, Вы - неплохой сюрприз
народу, привыкшему к изобилью,
и не стеснился бы взять фамилью
Вашу, будь жив, Парис.
как показывает вчерашний блиц -
веры нет: то, что есть, - не вера;
чёрным пуделем ходит шпиц;
неужели вправду кончается Ваша эра?
самая длинная очередь - в ожидании виз
в любую сторону, хоть на север.
меньше географии - больше чистых страниц;
за народом двинутся лес и степи.
2.
приближается время криков " ложись ",
аэропланов, бомб, воспоминаний о хлебе;
башка разрывается от ich bin и du bist
(видимо, я уже где-то sterbe).
доказательство от противного - это жизнь,
жизнь ещё - диалог со смертью,
рождение - это насилие и с
нами обходится по высшей мере.
Ваша страна - что пирог без яиц,
зато повсюду несёт ванилью,
в рожах придворных - отсутствие лиц,
желательно их отвести на красильню,
чтоб обозначить, где верх, где низ:
не разберёшь, если падают ниц,
фрукт или овощ; последним был я,
поэтому знаю всю камарилью.
прошу простить, почему-то гнилью
несёт от повара. Ваш каприз -
петух в сухарях - неисполнен, завис:
масло разлито, сломался гриль, но
отправлен в Лион посыльный -
бард, музыкант, гитарист -
у него там связи, помочь посильно,
я уверен, сможет, и купит рис.
3.
распорядок таков: до обеда - в вист,
вместо обеда мы смотрим фильму
Анна Каренина; наш девиз:
забудь, если надо, про холодильник.
ужинать едем в Савой или Ритц -
это, по крайней мере, стильно,
к тому же там подают синиц
дёшево, зло, горячо, мобильно.
завтра - начало оперы Царь Борис;
кто виноват? - если б только дети;
быть иль не быть - разрешит police,
чужой дорОгой отправится каждый третий.
Ирод играет Гамлета, Цезаря - Арамис;
будет ли что-то новое сказано этой планете
в эпистолах императора, кроме OK да cheese;
лучше спать, а ночь провести в беседе.
царица, штору колышет бриз,
на Вашей яхте мерцает светильник;
осеью можно услышать свист
не только боцмана, что бездельник.
небо нюхает взгядом лис,
посаженный Вами на цепь, как псина,
и, словно шкура, из-под ресниц
горит его сердце, как лес под Вильно.
4.
я Вас обожаю, а любит - маркиз:
слепо, но восхищён той ролью,
на которую не подберёшь актрис,
он в состояньи разрушить Трою -
посему горизонт уже чист
(Ваш слуга в этом деле спец-
припомните, когда-нибудь ныл я?)
всё всплывёт, как речная лилия.
последнее время мне снится Париж -
не сказать, что я рад такому засилью:
вместо полей Елисейских Шпиц-
берген торчал бы своей карамелью
под гомон чаек да песни Beatles;
я измучен слева пустой постелью -
это не Рио, и на сей парадиз
не позаришься даже с похмелья.
праздник грусти, как верно мы знаем из
одной книги, всегда с тобою. верю
бездумно в рукописный / печатный лист,
верю и слову зачем-то - мели, Емеля!
смена эпохи, пожалуй, - не катаклизм,
голод - когда умирают поэт и мельник;
твоя корона, любимая, тянет вниз,
пернатым, увы, не протиснуться в эти двери.
_^_
ФИЗИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ
1.
я теперь знаю, где север:
там, где расставил сети
югу холодный ветер,
где столько знакомых лиц;
рано темнеет, рана
ноет, глазам барана
если доступна манна,
то далеко до птиц.
2.
я теперь знаю, где север,
так как всё ближе к югу, -
там оставляем все мы
отчество, дом, подругу;
там, где резьбой украшен
дом, где могилы наши,
где столько рук у Шивы,
там, где мы были живы.
3.
я теперь знаю, где холод:
там, где играет соло
песчаной пустыне слово
ушедшей из глаз страны.
я теперь знаю, что время
течёт чем-то красным в венах,
не оставляет пленных,
и делает всем кранты.
4.
я теперь знаю, где море -
первое, второе, третье:
там, где тебя не встретить;
я теперь знаю, что дети -
это не мы, и вторить
мАти-отцу из лени -
забота не наша: стены
упорно молчат о генах.
5.
я теперь знаю славу
слов, знаю их отраву,
видел детей ораву,
которым не видеть света.
я теперь на востоке,
далее - только к Богу,
правда не вижу проку
большого в его заветах;
6.
о чём же там было - о кражах?
о не убий? или же
не возжелай у ближних? -
к чёрту, и так святой.
мне кажется, не четыре,
любимая, в этом мире
сторОн, а - одна, и ты в ней,
и носишься над водой.
7.
то, что теперь я знаю, -
немало; как та борзая,
сердце, себя пугая,
с насиженных рвётся мест,
когда я тебя, призрак,
в лицах других - облик
твой - узнаЮ: Облак,
магический палимпсест.
_^_
* * *
аппендикс не вырезан океану -
врезан тёплой рукой хирурга
бережно, и бестолковый чурка,
придя издалёка, промолвив " гляну",
остался, осел, позабыл лиану.
трогай, горбатый корабль постылый,
звёзды не считаны, костры остыли,
время свернулось пустыней, пыткой,
свитком султану, письмом, открыткой,
фотографией "у могилы Ал-ад-Дина".
_^_
* * *
или жена, или вдова, или сама;
любовь к цветам не терпит королевство;
любовь приходит, но уходит не она -
а только то, что оставляет нам в наследство.
и ваш мотив, и песенка без слов,
и те слова, что лишены мотива
торжественности, - скобный есть улов
и сердца Гамлета не трогают, на диво.
уплыть или остаться? - вот вопрос.
такая тяга вдаль от стен дворцовых,
что незачем плести венок из роз,
и нет того, кому б давала слово.
на бархатный камзол нацепим грусть,
и нежность паутинкою во взоре
напомнит очерёдность, - ну и пусть,
всего-то разницы: в ручье или на море.
и дела нет, что в маленькой стране
большие люди подражают детям,
а дети - взрослым, взрослые вдвойне,
порвавшуюся цепь исправят смертью.
_^_
23 апреля 1998 года
1.
навсегда мы останемся молодыми,
даже если прощай говорится ныне
нашим лЕтам и нашим зимам, -
это мы остаёмся с ними,
это наше звучанье, пенье,
рождество, сретенье, тленье,
это наши седые мамы,
это наши дороги, храмы,
и в конечном итоге, странным
как ни кажется, наши страны;
навсегда этот след на глянце -
наше сестринство, наше братство.
2.
никогда мы не станем старше,
даже если уходим дальше,
дальше к следствиям от причины, -
вплоть до полымя от лучины.
плюс на плюс - это только минус,
просто жизнь есть смертельный вирус
невзирая на, выходя за рамки
нас самих; старше только зАмки,
да вино в подвалах, на стенАх картины;
но сидит внутри тот заряд от мины,
что сказали вечен (невозможно верить),
ещё старше - ключ, и старЕе - двери.
3.
никогда, поверь, мы не станем лучше
(нет сомненья в этом), ибо целься лучник
не в себя - попадал бы реже;
ни умнее не станем - ляжет
красной медью в карман наука;
постарайся, впрягаясь цугом,
сохранить новизну как опыт,
развивая смысл да копаясь в тропах.
никогда, прости, нас не станет двое;
оттого что пара древнее Ноя,
мы не зрим на глади следы ковчега.
не во власти Бога мы - человека.
4.
параллель никак - разве что кривая -
не найдёт подругу: судьбина злая,
да и письма наши, как и постели, -
два потока разных, две параллели.
никогда мы не - в этой фразе страха
ни на градус больше, чем под рубахой
бьётся сердце, и в этом звуке -
не о встрече даже, а о разлуке.
никогда - и пусть, никогда - и бОле:
нем не нужно счастья, нам не нужно боли,
сердца, глаза, уха - кто же нас услышит? -
разве только стен да немного крыши.
5.
дважды два не пять, даже не четыре;
не найти знакомых имён в псалтыри,
и искать не нужно: придут без зова
в полчетвёртого где-нибудь, в полвторого.
что же мне сказать с высоты на землю,
притворяясь ночью дневною тенью, -
не конец зимы, не начало лета, -
хорошо и так, хорошо и этак.
то ли слава Бо, то ли маме в ноги;
я люблю тебя за твой взгляд нестрогий,
для меня навек остаётся в силе
даже то меж нами, что не любили.
6.
извини: звенит колокольчик школьный -
не набат ещё, но уже контрольный,
не по нам ещё, но уж очень близко
колокольный звон продолжает длиться.
подраскроем глАзки: если нету Бога -
стОит парня выдумать. однобоко
жить безбожником в этом мире
(одному - словно жить в сортире.)
и пускай им будет не старик с бородкой,
разбивающий облако в пух чечёткой,
а шаги и платье в деревянном доме,
да стихи и море, и твои ладони.
7.
по мотивам прожитых нами лет
вряд ли книгу напишут, вслед
не задумают остросюжетный фильм -
потому как это не наш стиль.
мы, наверное, просто звено в цепи
между дедом и внуком, между ветром в степИ
и летящими буквами с листа на дорогу;
ни в герои не выйти, ни так с монологом.
торопЯтся мысли, оказавшись телом,
в калачи свернувшиеся, в лук и стрелы,
развязать узлы, завязав потуже,
расстегнуться немного на незваный ужин.
8.
но зачем навсегда, а быть может всё же
мы съедим всё то, что судьба предложит;
в просторечии это именуется жизнью
навсегда, отныне, и вовек, и присно.
так спасибо за то, что мы есть, мы были
не совсем уж пылью, и не остыли
ни сердцА, ни сОлнца, и есть надежда,
пусть без оснований, - впрочем, как и прежде.
перемена дат неизбежна, правда? -
перемена участи - это тоже надо;
объяснять излишне, что во власти вкуса
дело рук и губ; это тоже Муза.
_^_
* * *
не ищи милОго ты дружка по свету
ни зимой-невестою, не златой монетой
листьев осени, не зови к ответу
ни себя из прошлого, ни свою карету.
друг мой Золушка, башмачок хрустальный
не поможет всем - лишь кузине дальней,
да и та в принцессах не была счастлИва,
не родив покуда мужу дочь и сына.
друг мой Золушка, назовись Настасьей;
мы не знаем, милая, что такое счастье:
если это волк - не избегнуть пасти,
а запретный плод - то не нам украсти.
вот и ладно, матушка, вот и ладно, дочка,
я скажу тебе то, что знаю точно:
мы неплохо жили, только мир был тесен
без вина осеннего да без грустных песен.
размечтаешься - а и что такого,
что в одетом плохо видать нагого:
нам не пить с лица, даже пусть безброво,
не детей крестить, не рыдать у гроба.
за беспутной жизнью иногда приятно
сознавать, что даже на луне есть пятна.
но в такую даль не забросить руку:
мы в пространстве этом неподвластны звуку.
Ддрогая, милая, красота зиянья
зачастую прямо пропорциональна
пУсту мЕсту, то есть расстоянью
на бумаге писчей, между сном и явью.
я надеюсь, золотце (по-просту: коллега),
не насферу некую, чей и свет неведом, -
на ржаное зёрнышко, что не съесть с обедом,
что язык катает между нёбом-небом.
до свиданья, милая, до спокойной ночи,
не суди бумагу - человек порочней,
да и день его не в пример короче
этой плоскости, что мы длим с отрочеств.
продолжение следует; как поставить точку,
невозможна встреча; жити в одиночку -
так и расставание нереально - с кем бы? -
не поймёшь, где ты, а где просто тема.
_^_
* * *
пусти меня по улице родной
идти меж тополиными стволами,
и я вернусь, но это между нами,
и я останусь, обрасту листвой;
корней не нужно блудному цветку:
там, где ты вырос, почва благодатна
и в одиночестве своём зовёт обратно
вернуться князя к прежнему полку.
_^_
НОВЫЙ НЬЮТОН
и незачем, и некого бороть;
ну разве что к тебе одной стремиться,
к запретнейшей из всех моих дорог, -
восточным или европейским принцем.
но мысли о тебе приносят грусть,
как если это мысли о побеге,
и я с тоской своею расстаюсь,
совсем не заявляя о победе.
не вышибить ни клином, ни вином,
ни пулей из свинца или бумаги, -
мне остаётся выводить бином,
приветствуя чуму глотком из фляги.
_^_
* * *
твоей звезде, светящейся в ночи
удушливого неба одиноко,
я также не могу сказать прости,
как и глазам твоим промолвить слово
не получалось: запросто вот так
живым разрушить здание живое
я не умею; без последствий знак
забытый мной воспринят был тобою.
ну что же, огорчения не вновь,
и снег идёт в полуденной пустыне,
и не успеть, пожалуй, видеть снов
о будущем глазами холостыми.
_^_
* * *
милая, далёкая, видно, это сон;
не прими за мёртвого: песенка - не стон;
как сестричка братика пОит и баИт,
для меня останутся небеса твои.
не зови, не спрашивай, ведь не удержать:
кому сверху падать - на земле лежать;
а поля глазастые - жёлто и краснО -
в волосах запутают макову росу.
нет, не липа кроною звёздочку застит -
это птица-девица за морями спит,
ласточка-песочница, как в немом кино,
роет норку клювиком, делает темно.
ты не верь, хорошая, слову моему:
что сегодня золото, завтра - к серебру
потечёт; поправится дождиком ручей -
он прохладный, ласковый, да - беда - ничей.
слышишь, как старается звонница вдали,
ты платочком шёлковым радугу зажги,
загляни попробуй старику в рукав, -
прячутся там праздники, от людей удрав.
яблоко печёное (все веснушки в нём)
мёдом полыхает, августа огнём.
Спасу ли, Яриле молча поклонись -
всё пустое сгинет в ласковой дали.
расстоянья легче веком измерять,
как и расставанья, - лучше их сверять
с частотой биенья, белою тоской;
если постучится - путнику открой,
если пить попросит - напои его.
видно не кончаются времена тревог,
и всё так же будет жёлтый падать лист,
сколько ни упрашивай, сколько ни молись.
_^_
* * *
помнишь гул журавлиной стали,
как было видно, что не осознали
ни факт ухода, ни ужас дали;
а этот свет поездов, вокзала,
последнее место, где ты стояла,
сухими глазами слова роняла.
а слёзы текли на изнанку писем.
ты помнишь количество этих листьев? -
можно построить нам лёгкий крейсер, -
и силу, что гнула уж не солому
вдали от себя, от тебя, от дома,
от доброго так же, как и от злого.
помнишь? боже, ну как ты можешь
помнить скребущихся в душу кошек;
вот откуда экзема кожи,
вот откуда соблазн июля -
наивно думать, что это с улиц, -
дула прохлада, щекотка пули.
ну успокойся: мы лишь приплыли
неверной дорогой в собачьем мыле,
забыв аксиому, что нет в пустыне
воды, человека; чего ж хотели,
космополиты ли, менестрели, -
быть со щитом да лежать в постели?
место нагрето, да перегрето;
в кареглазых краях разве встретить
себя? - приглядись-ка, не той ли монетой
отвечают? спасибо, хоть скальпа
не касается праведный скальпель.
все дороги ведут в Зазеркалье.
_^_
* * *
слова, слова - в них всё не ново,
читается во взгляде слово,
но не пытайся угадать:
ни губы, ни вполоборота,
печаль, ни возраст, ни охота, -
а сумма может подсказать,
и голос, что ты слышишь (слышишь?),
и мудрость третьего, что лишний,
и холод ложечки, и нимб:
оправа, антураж, объятья
ресничные (спасибо, братья,
за сестриц), засим:
глазами выще по странице,
и, не пытаясь объясниться
и обяснить себе (зачем?),
не ведать, длить очарованье,
и знать, что смысла нет в признанье,
но - в притяжении очей.
_^_
* * *
мал городок, мал,
житель его рус,
житель его стар
(дует себе в ус);
ветер над ним бос
(стая под ним крыш),
дует себе в нос,
гоняет по небу мышь
солнца, а месяц - серп
ночью и в кресло сел,
под ним и за городом - степь,
житель её сер.
мал городок, мал,
житель его сед,
житель его бед,
житель его бел,
попросту он - стар,
просто ему - лет,
зубы свои съел,
от холода стынет.
ул городок, ул,
улиц в нём ветр надул;
минус не даст плюс:
уз городок, уз.
гол городок, голд,
осень щадит лист;
слаб человек, горд:
сверху на всех - вниз:
там бы ему - гроб
(в нём бы ему - червь):
самый надёжный кров -
странно - всегда ничей.
сал золотник, зол,
мал городок, нищ,
тих, тишиной взял,
золотом ртов тыщ.
много в нём лиц, тих,
тих городок, храп
можно принять за стих
ветра, камней, трав.
стар городок, нов,
чёрен, зелён, бел,
пару б ему Ной
мигом с лица спел.
можно пройти весь,
за руки взявшись, вид
делая умный, песнь
сочиняя о нём, пить
всё то, что сверху вниз,
есть - то, что снизу вверх,
жизнь продлевать в лист,
смерти дарить - смерть.
_^_
* * *
в кувшине остывало молоко
и покрывалось плёнкой ожиданья
в молчаньи; паутиною углов
смотрелся в осень август, умираньем.
пугливые звенящие стада,
хвосты поворотив как знак деленья,
паслись на выгоне у речки и вода
стремилась отобрать их у деревни.
и в небе, не рассчитывая на
взаимность солнца, плыл восточный ветер,
и целовались голуби паря,
и небо выдавало их секреты.
и всё, что было налито в кувшин
и было позабыто на пороге,
скисало от присутствия мужчин,
наутро уходивших словно боги.
_^_
* * *
шершавый язык несогласную букву скребёт,
сквозь зубы толкает шипяще-свистящую крот,
на что согласится согласная вечно на всё? -
на яркий зияющий вечно целующий рот.
звук горловой не пролезет в бутылку на дно:
там узко, и сухо, и цвета лягушки стекло,
и всё то ли хрип, или всхлип, или сглаз, или смерть,
картавые роды, и смех мягких знаков, и твердь.
и редко оттуда слюной вытекают слова,
кровавая катится речи родной голова,
неся несуразицу, словно не с плахи - со сна,
твердя напоследок: не знаю, не знаю, не зна.
_^_
* * *
открывая новую книгу, не позарься
на цветные обложки продажных царствий,
постарайся взглянуть поглубже под воду, в лёд,
в онемевший от музыки губ переплёт.
перелистывай как красавицу алфавит,
избегая порядок его и вид,
дактилем скопируй, ямбом, хореем
уголовные знаки, представься старлеем:
военная форма и звёзды всегда
открывали сердца и ворота; глотай
пожелтевшую манну, медовый пряник,
подъязычную влагу семиглазых нянек;
дитя, если и эта осядет пыль,
мы закажем очки, подвяжем костыль,
и пойдут веками Гуттенберга братья
пера, чернила, бумаги ради.
_^_
СНОВА О ПЪЛКУ ИГОРЕВѢ
пишу тебе направо слева
и что осталось тем по древу
попробую попасть
не белкою проворной - хоть верблюдом
через границы и посты на брюхе,
презревши власть
неверных, что меж нами пролегает
(в чём преимущество горбатого: лягает,
не просит пить),
надеюсь, где-то к завтраку (обеду)
с письмом в зубах (за пазухой) подъеду.
(опять же - прыть.)
горлинка светлая, Ярославна,
ну уехал, и хрен с ним, в другие страны,
брось тужить;
ну работа такая с детства:
разрывать не своё сердце,
а - княжны;
ну забудь, не достоин, право
(я же чувствую, как неправ я),
отойди
от стены крепостной: тесно
и бессмысленно станет место -
уступи.
нам не нужно дождя с солью,
пой, зозуля, ночному дозору
Yesterday.
посажу-ка я пальму в кадку;
всё же воет со стен солдатка
из князей.
подоспели дурные вести:
нет светила на прежнем месте;
если уж
среди дня удалился с неба, -
не сыскать, будто вовсе не был
светлый муж.
рыщут волки, шакалы воют,
в поле русичи с татарвою,
и несёт
костью русской в прищур узкий,
русским духом - да на закуску,
на десерт.
за бугром, за водой-границей,
стоит пальма, на ней синица
комаром
распищалась; давай помянем
землю рОдную за шеломянем,
за бугром.
вот и всё. успокой княгиню,
нашепчи её другое имя,
летний зной.
мать господня, прими в постелю
пуховую лебяжье тело,
упокой.
_^_
* * *
папа с дочкой идут гулять:
она - оживлённо, а он - устало,
в его лице - задумчивое " замуж? " -
в её лице - весёлое " отдать! "
над ними разрывается луна,
в который раз рожающая месяц,
она бледна ужасно, и полна
рука отца решимости отвесить
пощёчину - скорей всего себе
за то, что годы наступают, дети -
совсем не мы, а некто вовсе третий,
и внуки сединою в бороде
вот-вот пробьются.
_^_
* * *
любима ты. поэтому - любима.
поэтому - молчание. без слов
любима ты - поэтому лавина
слов остановлена. чтоб их не унесло.
чтоб их не растерять, не обесценить,
я назову тебя по имени. всего.
но звука не услышать всё равно;
и не понять. как звук растений.
_^_
* * *
что тебе сообщить нового? - я стар,
забываются буквы русского алфавита,
и писАть в обе стороны я уже устал:
себе дороже и давно избито.
ноги ходят - но только они
знают о направленье, руки,
разучившись обнимать, считают дни,
вычитая ночи. сплошная ругань
раздаётся под вечер из немого рта -
не моего, ничьего, немого,
и желваками ходит во рту руда,
ища в человеке благую новость.
постель широка, но это не та постель,
о которой принято думать; леди,
если садится, то уж - на мель:
робинзоном лучше бежать трагедий.
письма приходят так поздно, что
почтальон избегает со мною встречи;
жизни бегут одна за одной,
словно их хвост наперчен.
_^_
* * *
невелика разница: через море, океан -
слёзы не солонее;
та же вода, водопроводный кран,
самолёт, летящий над нею;
посудина, плывущая к берегам
пО носу от берегов, оставшихся за кормою,
на скрипке пиликающий пеликан,
корзина с малышом, зарастающая травою.
переселение продолжается, и народ,
перегревшись, противится пустыне,
закрывает глаза, чтоб не видеть, куда бредёт
по ещё не названной, но уже - Палестине.
и рябая плоскость песчаных волн
укрывает бережно твою кожу;
всё оставив, из себя мы выходим вон,
как змея, и клинок забывает ножны.
а где-то дымится земля, вдали
видны горизонты, туман, горы,
длинноногий язык, быки, короли,
и печаль алой кровью идёт горлом.
_^_
* * *
вырыта ямбом могила глубокая -
кто же в неё угодит? -
сотня не белая, четырёхстопная,
чёрная тысяча спит.
саблей по хОрею, саблей по дактилю -
лошадь и всадник - с копыт! -
рубная, трудная, трупная практика -
переходный, к Всевышнему, вид.
родом, числом, падежами усеяна,
набрана шрифтом земля,
иглою берцовой, курсивом кащеевым,
татарской подковой звеня.
_^_
* * *
век всё не кончится,
и новый не начнётся,
и длится день,
как старая струна,
тысячелетие
околицей крадётся,
и псы не умолкают
до утра.
_^_
|
