НЕУКЛЮЖИЙ СТАЙЕР
WALTZ FOR DEBBY
I. (take five)
А в городе ливень - с запада до востока -
неловко ступает, грузен и неуклюж.
Я знаю - ты здесь, за серостью мутных стекол,
в обманчивой мелкоте серебристых луж,
прочерченная синкопами колких капель,
канцонами тротуаров и стылых крыш.
Великий Портной в потрепанной черной шляпе
развешивает неспешных рассветных цапель
на цинковом поднебесье, пока ты спишь.
II. (waltz for Debby)
А в городе дождь, всё готовится к долгой спячке: закроешь глаза на миг - и опять зима.
А в городе дождь...
Одурев от безумной скачки, несутся недели, как будто сошли с ума. Сорвавшись с цепи, сумасшедшей слепой эскадрой, секунды летят куда-то в тартарары... Холодное солнце, пойманное в стоп-кадре, глядит сквозь туман на улицы и дворы.
Сошедшая с фотографии в стиле ретро и, кажется, черно-белая даже днем, она шагает, прячась от злого ветра за спинами стен, за витринным слепым окном. В наушниках, ограждая ее от ада неонок, трамваев, брани и алкашей, вприпрыжку летит веселая кавалькада ударников, саксофонов и перкашей. Пальто из "двадцатых", стремительная походка, стучат каблучки по плачущей мостовой. Сиреневая сирена с луженой глоткой влетает в аккорды Брубека с головой. И хочется, защищая от непогоды, сложить над ее головой из ладоней зонт, да только я знаю: она лишь прибавит ходу и холодно улыбнется мне: "thank you, don't".
Она состоит на треть из полунамеков, косого штрих-кода: цен не скрывает дождь. Ее не пугает, что холодно и одиноко - туман превращает в сказку любую ложь. И, в общем-то, этот мир ей вполне понятен, он вовсе не против нее, он, скорее, за.
Она зажмуривает глаза до лиловых пятен, чтоб только не видеть, что снова идет гроза.
III.
Я выключу ночь, чтобы душу не бередила,
и выпорхнут из разжатого кулака
рассветное апельсиновое светило
и легкие акварельные облака.
И ветер замрет, бессилен и неподвижен,
и дождь наконец умерит дурную прыть...
Ты снишься кому-то в Праге или в Париже.
Я знаю, что никогда тебя не увижу.
Я знаю: мне никогда тебя не забыть.
_^_
ДУРАК
Ты с детства вечно делал все не так: ходил не там, не с теми и не в ногу. На выходки и глупости мастак, ты знал, что дураки угодны богу. Азартный и уверенный игрок, романтик и потомок Монте Кристо... казалось очевидным: дайте срок - тебя сошлют на остров лет на триста. Ты верил всеми фибрами души в мальчишеский наивный кодекс чести: не Робин Гуд, считающий гроши, но Рэмбо, заряжающий винчестер. Девчонок защищая от парней - пускай смеется кто-то, да катись он! - ты в драку лез до крови и соплей. Девчонки усмехались: "дуралей"... Ну что же, дуракам закон не писан.
Ты быстро рос. И был насыщен мир событиями, вкусами, цветами. То мягкий, как тончайший кашемир, то жесткий и шершавый, как татами - он был неоднозначен и непрост, и полон поворотов и кюветов. На правильно поставленный вопрос таил он десять правильных ответов. И ты спешил увидеть и собрать развилки расходящихся дорожек. Твой мир был словно старая тетрадь: запретный и заманчивый до дрожи. Ты вечно лез в любой горячий спор. Задорный и всегда готовый к бою, галопом, без седла, кнута и шпор, ты мчал по жизни, мчал во весь опор, и жизнь не поспевала за тобою.
Но дни бегут, как горная река, и каждый день приносит перемены: как будто бы смещаются слегка какие-то мельчайшие домены. Привычный мир теряет не спеша нюансы, послевкусия, детали. Тупеет острие карандаша, и правит, правосудие верша, святая простота ли, пустота ли.
Пустынны и унылы вечера в закатном свете, слабом и недужном. И то, что было значимым вчера, сегодня - непонятно и ненужно. В тяжелой голове, как после сна, неспешно разливается истома... Ты думаешь: "тенденция ясна: движение от сложного к простому. Скудеют языки. Скудеет мир. Нет слова - нет и вещи. Вся недолга. Забудь и спи спокойно, мон ами, с иллюзией исполненного долга. К чертям нюансы! Хватит сотни лет, чтоб мир забыл о пурпуре, кармине. Останется лишь чистый красный цвет, оттенков же не будет и в помине. Останется с десяток жестких форм, три ноты на октаву, пара жестов. Встречайте мир простых и ясных норм: для сложных в языках не будет места. Исчезнут снарк и хливкие шорьки, исчезнут де Лакло и Мураками. Всевышнему угодны дураки, и скоро все мы станем дураками."
Но за какой же грех тебе дана возможность наблюдать процесс развала - глядеть, как приближается стена, и не иметь педалей и штурвала? Стремлению ослепнуть вопреки, ты видишь всё и мучишься безвинно... Всевышнему угодны дураки - зачем ему дурак наполовину? Ты заперт, словно белка в колесе, в пустеющем, чужом и страшном мире. Ты дорого бы дал, чтоб быть как все, не видеть, что вокруг - сплошные дыры... но ты игрок. По-прежнему игрок, победу вырывающий зубами. Почти банкрот, но бедность - не порог и не предел в игре, где ставка - память. Пускай с судьбою спорить не с руки - судьба твоя упряма и стервозна - фортуне доверяют игроки, и коль Ему угодны дураки, играй, дурак. Играй, пока не поздно.
_^_
МИМО
...А они говорят: ты же, вроде, не горд,
Так чего ты стоишь? Подымайся на борт!
Что ты прячешься в море раскрашенных морд,
Как в тени?
Ты же можешь такое, что ух! Первый сорт!
Ты рисуешь, как бог, ты рифмуешь, как черт,
Так неси же, неси нам искусство. Аппорт!
Не тяни!
А ночами в ушах громыхает иврит,
И является некто - нечесан, небрит,
Только с кем говорит он и что говорит -
Не поймешь.
В глотке стая пираний и кожа горит,
Словно воздух - не воздух, а чистый иприт,
И неясно, перо из лопатки торчит
Или нож.
А наутро глядишь: чудеса - в решето,
Исчезает в пыли, словно цирк шапито,
Все, что ночью долбило в груди долотом
До зари.
И любые слова - всё не то, всё не то:
Бледный конь получается - в драном пальто,
А труба завывает клаксоном авто,
Хоть умри.
И тогда ты понуро идешь со двора,
Опостылев себе, как Сизифу - гора,
Чтобы водку глушить в кабаке до утра
От стыда.
Потому что опять ты стрелял от бедра,
И промазал, и в небе зияет дыра,
Потому что не понял опять ни хера,
Как всегда.
_^_
МАРИЯ
мария не плачет уже давно да и с какого ляда бы ей
о ком горевать раз она навсегда одна
мария бесстрастно в душу к себе заглядывает
и видит пыль и труху но не видит под ними дна
ей сорок пять а в глаза погляди все восемьдесят
ползут часы нескончаемой бечевой
куда идти в груди литую осень неся
куда идти а главное для чего
а жизнь бьет ключом на работе все лица пряничные
и каждый день как первое сентября
а все проблемки мелкие до фонаря лично ей
и что болтают люди тоже до фонаря
а дома с нее облетает улыбка липовая
вокруг никого и прятаться ни к чему
ты не бросай меня здесь шепчет мария всхлипывая
все пожила забери и меня к нему
...Вспышка. Слабеют путы ночного морока. Пахнет грозой, и воздух слегка дрожит. Мечутся мысли: "вот так это будет в сорок, а? Лучше бы мне до этого не дожить...". В окнах луна - полотно, ни одной зазубринки. Сон, если был, то вышел мгновенно весь. Кто-то стоит у детской кроватки в сумраке. Страшно. Мария знает, зачем он здесь.
Страшно... Дитя в кроватке сопит размеренно, спит глубоко, спокойно не по годам. Нет уж, Мария думает неуверенно, я моего ребенка им не отдам. Ладно, меня пошвыряли по всем обочинам жизни моей дурацкие виражи. Мне на роду много всякого напророчено... Ладно бы я, но его-то за что, скажи? Он-то повинен в чем, неразумный, маленький, видевший только пару десятков лиц, в жизни не выходивший из этой спаленки, он-то когда успел тебе насолить?! Слушай, Мария шепчет с мольбою в голосе, ты бы его оставил, а взял меня. Мне все равно в этом каменном мегаполисе жить без него - только ночи на дни менять. Я хоть сейчас готова, лишь позови меня, просто скажи "Мария", и все дела...
Господи, шепчет, значит, все дело в имени: имя и то, что мальчика родила...
Тихо. Мария, словно большая рыбина, судорожно вдыхает густую ночь. Знаешь... (тихонько) знаешь, ты отпустил бы нас. Мы ведь ничем не сможем тебе помочь...
"Что же, как скажешь" - слышен негромкий голос - и - -
Маша лежит в постели, открыв глаза.
На потолке и стенах рисует полосы
Утро - союзник юных шахерезад.
В кухне свистят негромко и что-то брякает,
В окна смеется утренний небосвод.
Маша вздыхает: "вот же приснится всякое!..",
Гладит пока не слишком большой живот.
"Хватит валяться, вот же напала немочь-то" -
Думает, улыбаясь себе самой.
"Господи", - шепчет - "как хорошо, что девочка!
Как хорошо, что девочка, боже мой!"
_^_
ОТПУСТИ
Что же, привет...
Извини, что пришел не сразу я. Думал, отпустит, надеялся на авось...
Кто бы ты ни был, пустыня твоя безглазая смотрит в упор, прошивает меня насквозь. В этой пустыне твоей, безразличной, каменной, время дрожит, как натянутая струна. Кто бы ты ни был, я знаю, что ты искал меня. Видишь, я здесь и готов заплатить сполна.
Знаешь, ведь я не боюсь ни покоя этого, ни пустоты, ни серости не боюсь. В этом краю вечных сумерек фиолетовых я с тишиной заключаю не мой союз. Просто в той жизни не все до конца доделано, просто оборвана на полуфразе нить, просто пунктиром алым по черно-белому я свой маршрут не успел еще дочертить. Вот почему неприкаянной полуночницей тень моя бродит в тоске, словно Вечный Жид: не потому, что ей так умирать не хочется, а потому, что до боли стремится жить. Просто от мысли что я вот такой одноразовый хочется выть становится невмоготу хочется спорить кричать убеждать доказывать хочется рвать проклятую черноту чтоб этот мир замерев на миг озадаченно тронулся слился в безумную карусель. Мне ведь энергии хватит недорастраченной на небольшую фабрику duracell.
Я не могу бороться с тобой по правилам, я для такой борьбы тонковат в кости.
Даже не знаю, бога прошу или дьявола.
Просто прошу: отпусти меня.
Отпусти...
_^_
ОТЪЕЗД
А город твой, хохоча безумно, на клочья рвет водяную пыль, в лицо швыряет свою грозу мне и водосточный свой водевиль. Да только, что мне его спектакли, весь этот кукольный маскарад? Ведь я не нужен ему, не так ли, он даже где-то немного рад, что скоро мой силуэт сутулый, моя прогорклая пустота исчезнет с этих усталых улиц, где я не тот, и где ты не та...
А в мутном вареве у перрона, готовый, верный любым путям - вздохнет мой поезд и с места тронет и прочь умчится ко всем чертям, стуча по стыкам пустым вагоном, из точки А в вероятность Б, туда, где, может быть, не догонит воспоминание
о тебе.
_^_
* * *
Когда долезет старая улитка
До самой нижней точки Фудзи-ямы,
Когда ça va в предутренней истоме
Пролает, что дела давно не bien,
Я соберу нехитрые пожитки
Надену взгляд надменный и упрямый,
И прочь пойду, бездумен и бездомен,
От смелости своей немного пьян.
Я не терплю двуличия и фальши,
А лгать себе - ищите маргинала,
Ведь я в душе честней, чем доктор Ватсон,
Честней, чем даже доктор Айболит.
Зовет капуть-дорога дальше, дальше,
Навстречу неизвестному финалу.
Я больше не могу здесь оставаться,
В душе моей огонь космопалит.
Все больше кровоточит в сердце рана,
Все тише стук сердечной барабаньши.
И прячется за сломанной кулисой
Король немузыкальных старых Лир.
Смотри, как здесь темно и иностранно,
А будет все темней и иностраньше.
Прости-прощай, безумная Алиса,
Я покидаю твой безумный мир.
Не поминайте лихом, человеки.
Мне путь отсюда - прямо. Только прямо.
С губной гармошкой, в драных старых джинсах,
По сломанному компасу - и пусть.
Я был бы рад остаться тут навеки,
Найти себе поглубже Фудзи-яму...
Но я здесь почему-то не прижился,
А значит, и нигде не приживусь.
_^_
ФИНАЛ
Он казался нескладным: излишне худым и высоким.
Жил в потертой хрущевке, а где - не припомнить уже.
А рассказы его раскупались в мгновение ока
И рождали дискуссии в каждом приличном ЖЖ.
Он не нажил врагов и друзей почему-то не нажил.
Неприметный в быту, равнодушный к дальнейшей судьбе,
Он настолько привык рассуждать за своих персонажей,
Что лишился способности чувствовать сам по себе.
Он писал без разбора: рассказы, стихи и новеллы.
Торопился успеть, понимая, что время не ждет,
Потому что уходят от пирса его каравеллы,
И последняя скоро в открытое море уйдет.
И в назначенный день он поставил последнюю точку,
Сохранил все архивы и выключил старенький комп,
Сознавая, что дальше дорога ему -- в одиночку,
Без привычной страховки и, может быть, даже пешком.
Он напялил пальто, как чугунную гулкую кожу,
Втиснул голову в шляпу, поправил очки рукавом.
Кинул взгляд, уходя, на трюмо в полутемной прихожей
И шагнул за порог, не увидев внутри никого.
_^_
* * *
Осенью бег минут
Чувствуется сильней.
Память моя в плену
Серых прозрачных дней.
Будто в далеком сне -
Царское, Петергоф.
В плюшевой тишине
Шорох твоих шагов.
Словно стальной навес -
Близкие небеса.
Как чужеродны здесь
Звуки и голоса.
Шорохи в тишине.
Время в твоей горсти.
- ...Знаешь, я больше не...
- ...Знаю. И я, прости...
Чувствуется острей
Каждый ушедший час.
В будущем ноябре
Больше
не будет
нас.
_^_
СКАЗКА
Огонь в камине еле тлеет.
Рой мотыльков под лампой млеет.
За речкой лает пёс.
Луну расплескивает в лужах
Осенний дождь. Весь мир погружен
В поток неспешных грёз.
В уютном кресле у торшера --
Твой силуэт. Под пледом серым,
Пригревшись, как дитя,
Ты дремлешь, в пальцах сжав упрямо
Раскрытый томик Мандельштама,
Под шорохи дождя.
Мгла за окном... Там всадник темный
Несется, скачкой изнуренный
(--...Скачи скорей, скачи!)
Там вечный спор теней и света,
Деревьев голых силуэты
В растрепанной ночи
Качает ритм ветра рваный.
На них одежды из тумана
Развешаны, как сны.
И капель перестук все реже,
И воздух пахнет чем-то свежим
Из детства и весны.
Луна на стеклах окон тает,
С тенями по углам играет
Свет лампы на столе.
И, еле виден, над болотом
Неслышно пролетает кто-то
Верхом на помеле...
_^_
© Павел Шульга, 2009-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.