ЛЯПСУСЫ КЛАССИКОВ
Псевдонаучный трактат
- Да ты, брат, как я вижу, сочинитель!
- Нет, брат, это, кажется, ты сочинитель, да только неудачно."Мертвые души"
В жизни каждому приходится часто врать в свое оправдание - родителям, учителям, начальству, супругам, в худшем случае, - следователям или судьям. А то и просто врать, без необходимости в каком-либо оправдании, а из тщеславия ("Все рассказчики, чтобы понравиться, привирают" - Аристотель, "Поэтика". "Не прилгнувши, не говорится никакая речь" - Гоголь, "Ревизор"). И всякий знает, как в таких случаях важно врать складно, т.е. не попасться на противоречии. Такую же трудность, трудность не допустить противоречия, приходится преодолевать и писателю, рассказывающему нам якобы историю из "действительной жизни". И как нас, простых смертных, часто ловят на расхождениях, так и писатели, даже величайшие, нередко противоречат себе и ошибаются. Это должно доставлять нам некоторое утешение в нашем ничтожестве. Ниже мы предлагаем вам набор избранных ляпсусов из произведений русской классической литературы 19 века. "Начнем, пожалуй", с Пушкина.
А.С. Пушкин. "Пиковая дама"
Отчаявшись убедить старую графиню выдать ему секрет карточного успеха, Германн достает пистолет. "При виде пистолета графиня... закивала головою и подняла руку, как бы заслоняясь от выстрела... Потом покатилась навзничь... и осталась недвижима... Германн увидел, что она умерла" (глава ІІІ).
Объяснившись с Лизой, Германн на пути к потаенной лестнице опять оказывается в комнате графини. "Мертвая старуха сидела окаменев; лицо ее выражало глубокое спокойствие" (глава IV).
Давайте разберем два этих эпизода. В первом Германн застает старуху сидящей в вольтеровском кресле. Потом она "покатилась навзничь". Германн взял ее за руку сказав: "Перестаньте ребячиться". Затем она умерла. Признаться, это "покатилась навзничь" вызывает недоумение. Логичнее всего будет предположить, что графиня упала с кресла на пол, сделав при этом оборот ("покатилась"), и осталась лежать на полу лицом вверх ("навзничь"). Тогда почему во втором эпизоде "мертвая старуха сидела окаменев"? Если же в первом эпизоде она "покатилась навзничь" не на пол, а в пределах вольтеровского кресла, что, согласитесь, мудрено, то почему, опять-таки, во втором эпизоде она уже сидит, хотя до этого умерла "навзничь"?
Всякое порядочное псевдонаучное исследование немыслимо без псевдонаучной классификации. И мы готовы предложить вам оную. Разумеется, с терминами на латыни, как положено. Вышеописанное противоречие из "Пиковой дамы" мы предлагаем окрестить lapsus oblivionis - "ошибка забвения". Т.е. при написании четвертой главы Пушкин уже не помнил, что он написал в третьей.
А.С. Пушкин. "Евгений Онегин"
Седьмая глава открывается известным описанием весны:
"Гонимы вешними лучами,
С окрестных гор уже снега
Сбежали мутными ручьями
На потопленные луга.
Улыбкой ясною природа
Сквозь сон встречает утро года;
Синея блещут небеса.
Еще прозрачные леса
Как будто пухом зеленеют.
Пчела за данью полевой
Летит из кельи восковой.
Долины сохнут и пестреют;
Стада шумят, и соловей
Уж пел в безмолвии ночей".
Тут дело в том, что соловей начинает петь только тогда, когда деревья покроются листвой, а в "еще прозрачных лесах" и тем более, когда после половодья еще "долины сохнут", пение его никак не возможно. Это наблюдение попало и словарь Даля: "Соловей начинает петь, когда напьется росы с березового листка". Хотите - проверьте.
Этот род ошибок мы квалифицируем, как lapsus ignorantiae - "ошибка неведения". Пушкину, конечно же, случалось слышать соловьев, но он, по-видимому, не обращал внимания на то, когда именно они начинают петь, "не ведал" этого.
А.С. Пушкин. "Дубровский"
В третьей главе, представляя главного героя, Пушкин пишет, что тот служил "в одном из гвардейских пехотных полков". А несколькими строками ниже рассказывает, что "Владимир Дубровский воспитывался в Кадетском корпусе и выпущен был корнетом в гвардию". Здесь противоречие: корнет - младший офицерский чин в кавалерии, а не в пехоте, где корнету соответствовало звание подпоручика.
Определить разряд этого ляпсуса труднее, чем предыдущих. С одной стороны, это может быть "ошибка неведения", если допустить, что Пушкин, как человек штатский, путался в военных чинах. С другой стороны, у него было множество друзей, приятелей и просто знакомых среди военных, и он мог бы в этих делах знать толк. Хотя люди редко бывают способны глубоко вникнуть в те стороны жизни, которые их не касаются непосредственно. Но из уважения к авторитету мы предположим, что Пушкин все же разбирался в званиях, и назовем эту ошибку lapsus negligentiae - "ошибка невнимательности". Т.е. такая, которая допущена по рассеянности или в спешке. Это не "ошибка забвения", как в "Пиковой даме", где эпизоды разделяет много текста. В "Дубровском" между "пехотным полком" и "корнетом" - считанные строки.
"Пушкин дал нам все формы искусства", - говорил Достоевский, подразумевая, что Пушкин творил во всех жанрах литературы. Точно так же и мы можем сказать, что Пушкин дал нам в вышеприведенных примерах все формы ляпсусов. По его стопам, отталкиваясь от нашей псевдонаучной классификации, пойдем дальше.
А.С. Грибоедов. "Горе от ума" (lapsus oblivionis)
В комедии несколько раз говорится, что Чацкий вернулся в Москву после трех лет скитаний (д.1, явл.5; д.1, явл.9; д.2, явл.4; д.3, явл.1; д.3, явл.5), но в разговоре с Платоном Михайловичем Горичем Александр Андреич почему-то вспоминает, что встречал его не далее как в прошлом году в полку (д.3, явл.6).
Кстати о Чацком. Подобно ему, Евгений Онегин (глава восьмая), тоже поскитавшись, "возвратился и попал, Как Чацкий, с корабля на бал". Однако по Грибоедову (д.1, явл.7), Чацкий приехал в Москву зимой, проскакав "верст больше седьмисот" "по снеговой пустыне", когда восточная часть Балтийского моря сплошь покрыта льдом. Поэтому здесь вряд ли может идти речь о "корабле". Да и "бал" тут ни при чем. Вспомним, что Софья говорит Скалозубу (д.2, явл.10): "...Съедутся домашние друзья Потанцевать под фортепьяно, - Мы в трауре, так балу дать нельзя". Этот недосмотр Пушкина можно назвать lapsus interpretationis - "ошибка истолкования".
Н.В. Гоголь. "Мертвые души" (lapsus negligentiae)
Тут мы сталкиваемся с самой забавной ошибкой невнимательности во всей русской литературе. Забавной в своей очевидности. Глава шестая. Чичиков на бричке въезжает в деревню Степана Плюшкина, улица которой вымощена бревнами. "Эти бревна, как фортепьянные клавиши, поднимались то вверх, то вниз, и необерегшийся ездок приобретал или шишку на затылок, или синее пятно на лоб, или случалось собственными зубами откусить пребольно хвостик собственного же языка". Великий Гоголь, таким образом, опрокидывает великого Ньютона с его законом гравитации. Бревна у него, как изволите видеть, не только поднимаются вверх, что естественно, но и поднимаются вниз, что парадоксально. Впрочем, эта ошибка больше смахивает на простой солецизм.
И.С. Тургенев. "Отцы и дети" (lapsus oblivionis)
Здесь небольшие проблемы с арифметикой. После смерти отца Анне Сергеевне Локтевой (впоследствии Одинцовой) двадцать лет, а ее сестре Кате - двенадцать (глава XV). А во время действия романа Анне Сергеевне двадцать восемь (глава XIV), Кате же всего восемнадцать (глава XVI). Тургенев почему-то скостил последней два года.
Л.Н. Толстой. "Севастополь в августе 1855 года" (lapsus oblivionis)
Во время Крымской войны из симферопольского госпиталя в свой полк возвращается ротный командир поручик Михаил Козельцов. На последней почтовой станции перед Севастополем он встречает брата Владимира, только что выпущенного из пажеского корпуса и впервые попадающего на войну. Братья вступают в долгий разговор. Владимир задает Михаилу вопрос:
" - Что, ты был когда-нибудь в схватке?..
- Нет, ни разу (подчеркнуто мной - Г.С.)...- у нас две тысячи человек из полка выбыло, все на работах; и я ранен тоже на работе. Война совсем не так делается, как ты думаешь, Володя!"
Затем братья вместе отправляются в осажденный Севастополь. Прибыв в роту, Козельцов-старший приветствует солдат и узнает новости:
" - Как поживаете, ребята?
- Плохо, ваше благородие: одолевает француз, - так дурно бьет из-за шанцов, да и шабаш, а в поле не выходит.
- Авось на мое счастье, бог даст, и выйдет в поле, ребята!.. Уж мне с вами не в первый раз: опять поколотим." (подчеркнуто мной - Г.С.)
Л.Н. Толстой. "Война и мир" (lapsus oblivionis)
Действие романа начинается с великосветского раута у фрейлины Анны Павловны Шерер в июле 1805 года. ("... Так говорила в июле 1805 года известная Анна Павловна Шерер...") (т.1, ч.1, гл.1). Побывав на этом вечере, Пьер Безухов отужинал у Андрея Болконского и "вышел от своего друга. Ночь была июньская петербургская, бессумрачная ночь." (подчеркнуто мной - Г.С.) (т.1, ч.1, гл.VI).
Л.Н. Толстой. "Война и мир" (lapsus negligentiae)
Княжна Марья Болконская, живущая в родовом имении с отцом, получает письмо и книгу от московской подруги Жюли Карагиной. Но сначала книга проходит отцовскую цензуру. После урока математики с дочерью старый князь "достал с высокого стола новую, неразрезанную книгу." И молвил: "Вот еще какой-то Ключ таинства тебе твоя Элоиза посылает. Религиозная. А я ни в чью религию не вмешиваюсь. Просмотрел. Возьми." Как видите, здесь книга осталась неразрезанной, но тем не менее старому князю удалось просмотреть ее (?!) (т.1, ч.1, гл.XXII).
Л.Н. Толстой. "Война и мир" (lapsus oblivionis)
Прощаясь с князем Андреем Болконским, отъезжающим на войну, княжна Марья дарит брату образок спасителя на серебряной цепочке (т.1, ч.1, гл.XXV). Но после ранения князя под Аустерлицем узнаем, что цепочка эта - золотая (т.1, ч.3, гл.XIX).
Л.Н. Толстой. "Война и мир" (lapsus negligentiae)
"Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и все знала, что делалось в доме) о получении письма, тихими шагами вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся" (т.1, ч.3, гл.VI). Трудно понять, как Анна Михайловна Друбецкая незаметно проникла в комнату графа, если он "заперся".
Л.Н. Толстой. "Война и мир" (lapsus negligentiae)
В занятой Наполеоном Москве Пьер Безухов вступается за женщину, которую хочет ограбить француз. Но француз "вынул тесак и грозно двинулся на Пьера". Заметьте: двинулся с вынутым тесаком. Что случилось дальше? А вот что. Пьер "бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак (подчеркнуто мной - Г.С.), уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками" (т.3, ч.3, гл.XXXIV).
Л.Н. Толстой. "Война и мир" (lapsus negligentiae)
"Кутузов испуганно-открытыми глазами посмотрел на князя Андрея" (т.3, ч.2, гл.XV).
У Кутузова, как известно, не было одного глаза, и об этом не раз говорится в романе.
Л.Н. Толстой. "Война и мир" (lapsus oblivionis)
В главе XXI ч.3 т.2 Андрей Болконский обращается к Пьеру Безухову, члену масонской ложи, как к брату-масону, между тем как до этого нигде не было сказано, что князь Андрей тоже вступил в ложу.
А.П. Чехов. "Холодная кровь" (lapsus negligentiae)
Здесь недосмотр, похожий на предыдущий. Старик-купец с сыном везут в товарном вагоне быков на продажу. Везут с мытарствами, будучи в страхе за жизнь своего товара и давая взятки железнодорожникам. Чехов косвенно (т.е. не словами автора, а через обращение других персонажей) представляет нам старика - его фамилия Малахин. Сын до поры до времени остается безымянным. Но вот после очередной стоянки поезд резко трогается, быки падают. "Яша молча встает и, взяв одного упавшего быка за рога, помогает ему подняться на ноги". В общем-то можно догадаться, что речь идет о сыне купца, но дело в том, что до описанного эпизода сын ни прямо, ни косвенно, не был представлен читателю как Яша, что, по словам лермонтовского драгунского капитана, "совершенно противу правил".
Л.Н. Толстой. "Анна Каренина" (lapsus negligentiae)
Начало романа. В доме Облонских, как помните, "все смешалось", и "мужа третий день не было дома". И тут же, в следующем абзаце: "На третий день после ссоры князь Степан Аркадьич Облонский... проснулся... в своем кабинете на сафьянном диване".
Л.Н. Толстой. "Анна Каренина" (lapsus oblivionis)
Действие романа начинается в пятницу в Москве ("Была пятница, и в столовой часовщик-немец заводил часы", гл.IV). В тот же день Константин Левин приезжает в Москву и от княгини Щербацкой получает приглашение на вечер: "... Четверги, как всегда, мы принимаем.
- Стало быть нынче?" (гл.IX).
Л.Н. Толстой. "Два гусара" (lapsus oblivionis или lapsus ignorantiae)
Повесть можно условно разделить на две части. Первая (главы I-IX) описывает похождения графа Турбина-отца, а вторая (главы IX-XVI) - графа Турбина-сына. Время действия первой части Толстой подает как время "масонских лож, мартинистов, тугендбунда..., Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных". Тайное общество "Тугендбунд" действовало в Пруссии в 1808-1810 гг., когда Пушкин был еще долицейским мальчиком. Кроме того, действие происходит после 1812 года (на балу у графа Турбина на красном ментике - "владимирский крест и медаль двенадцатого года"), стало быть опять "время Тугендбунда" оказывается не у дел.
Закончив с гусарскими похождениями Турбина-отца, Толстой в девятой главе переходит к сыну. "Прошло лет двадцать", - пишет он. И далее: "В мае месяце 1848 года С. гусарский полк проходил походом К. губернию..." То есть получается, что если события второй части происходили в 1848 году, то события первой - в 1828-м. А 1828-й год не вяжется не только со "временем Тугендбунда", но и со "временем Милорадовича", умершего в 1825 году после смертельного ранения на Сенатской площади, а также со "временем масонских лож", запрещенных в России в 1822 году. Даже если предположить, что Толстой под временем масонских лож, мартинистов, Тугендбунда, Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных обобщенно разумеет эпоху Александра I, то и тут неувязка: ведь Александр I умер в 1825 году.
Заключение
В нашем псевдонаучном исследовании мы рассмотрели ошибки, обнаруженные нами в произведениях некоторых великих русских писателей 19 века, и предложили универсальную псевдонаучную классификацию этих ошибок. Ошибки объясняются, по преимуществу, забывчивостью, невнимательностью или недостатком знаний, которые, впрочем, по своему уровню не выше обычного человеческого, за исключением разве что порой феноменальной невнимательности Толстого. Мы хотели было подобраться и к Достоевскому, но поскольку он слывет писателем отчасти "фантастическим", то с него и взятки гладки. Если вам угодно знать подобные ляпсусы из зарубежной литературы самого высокого пошиба (Гете, Шекспир), то отсылаем вас к "Истории человеческой глупости" Иштвана Рат-Вега.
© Геннадий Скворцов, 2014-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2014-2024.