Ну, что с этой нежностью поздней поделать?
НА ЗАКАТЕ
Чем ближе к закату, тем воздух вкусней.
Черёмухой пахнут неспешные мысли
о доме, о детях, о поздней весне.
А месяц прозрачный повис коромыслом,
и небо качается тихо на нём,
восток всё темнее, сырей, тяжелее,
а запад пылает нездешним огнём
и жжёт облака, синеву не жалея.
И тихо. Так тихо! Лишь где-то вдали
шумит электричка, увозит субботу.
И тянет прохладой от влажной земли,
и в бликах закатных оконные соты.
Короче на день остающийся путь,
полнее на радость сума за плечами...
Усталость почувствовать, воздух глотнуть,
зажмуриться, яркий закат выключая,
и вновь невесомой себя ощутить,
по дачной поляне вприпрыжку летящей.
И только под веками алая нить
забыть не даёт о себе настоящей.
_^_
ОТПУСКНОЕ
Я на грядках осенних нет-нет, да заплачу,
продираясь к корням сквозь крапиву и сныть:
как ты, мама, мечтала о собственной даче,
а на даче моей не успела пожить.
Помню тряпочный дух фитилей керосинки,
кочевавшей за нами по съёмным домам,
вкус солянки грибной и лесные тропинки,
на костяшке от ножичка тоненький шрам,
папин велик, прищепку на правой штанине,
чтобы в цепь не попала случайно она,
помню верную "Ласточку", где она ныне?
И саднит, как ободранный локоть, вина,
что иду без тебя по дубовой аллее
(помнишь, в Шалово вы нас возили гулять?);
что вот в этих строках рассказать не умею,
как ходила я вас к остановке встречать,
как, штурмуя автобусы и электрички,
вы из города сумки тащили для нас,
как на речке мы с папой тягали плотвичек,
и плясал на воде поплавка пенопласт...
Скажут мне на работе: "Ого, загорела!
На каких островах этот отпуск прошёл?
Что, на даче пахала? И не надоело?"
"Нет, - отвечу. - И знаете, мне хорошо."
_^_
МУТОВОЗОВО
От Великих Лук до Мутовозова -
если по прямой - рукой подать.
Полем, лесом, рощицей берёзовой...
не дорога - просто благодать!
Сёла, хуторки, усадьбы барские,
горечь разорённого гнезда -
древние, кондовые, скобарские,
хоженые дедами места.
Где-то там, под свежею порошею
видит сон про юного отца
в память, как в курган, по пояс вросшая
кузница Егора-кузнеца.
Снится ей, как охая и окая,
бабы голосили, и до слёз
Зорька упиралась белобокая,
силой уводимая в колхоз.
Пусто на подворье, кто на Волковском,
кто в блокадном городе сожжён.
Зацветает белыми ясколками
старых, чёрных стен метельный сон.
Снегом укрываются излучины
судеб, рек, затерянных в глуши.
Памятью прадедовской навьюченный,
дальний поезд к Питеру спешит.
_^_
ЛИМОНЫ
Бывает, что достаточно и взгляда,
чтоб ясно стало - это точно мой...
Какие кружевные снегопады
над городом сплетались той зимой!
За марлевой мережкой занавески
спускались хлопья в старый узкий двор.
Не то чтобы она была с ним резкой,
а просто не вязался разговор.
Тускнела на стене картины рама,
плыл абажур с потёртой бахромой.
Он молча, безнадежно и упрямо
с работы провожал её домой.
За чаем с мамой старенькой сидели,
и слушали, как в парк трамвай идёт.
Ему была отпущена неделя,
и вновь на край земли ещё на год.
И он решился - взял в театр билеты
(она сказала - нравится балет).
Нарядный зал, программка и либретто.
Антракт. И повалил народ в буфет.
Она смотрела вслед ему украдкой:
не больно-то красив, и не высок.
Сосед вернулся к даме с шоколадкой.
А он принёс с лимонами кулёк.
Там, где зимой полярной стыла кожа,
и скулы леденели от пурги,
лимоны были золота дороже,
друзей его спасая от цинги.
Как поняла? Усмешки замечая,
сказала просто: "Вот и хорошо,
у нас лимоны будут нынче к чаю".
И кверху тяжкий занавес пошёл.
И Зигфрид шёл с Одеттой на поклоны,
а сказке не предвиделось конца...
Катились золотистые лимоны
под ноги наших мамы и отца.
_^_
ТЁТЯ ЗИНА
Посвящается Зинаиде Александровне Курдовер
Гости негромко беседуют, ветер шевелит гардины,
вечер, без четверти восемь, время подумать о сладком.
Зной по углам затаился, в причёске у тётушки Зины -
пламенных, как махагони, стриженых тоненьких прядках.
Пахнет лимоном и кедром - духами "Андалуси́я".
Веер распахнут испанский, взятый на вечер у дочки.
Тётушка - Ка`рмен сегодня, а может быть, просто Мария.
Бусы - поверх разлетайки в розовый мелкий цветочек.
|
К нам её привезли - день рожденья у нашего старшего сына. Мы сидим, вспоминается всякая мелочь и глупость, и над ворохом старых открыток, отправленных нам с Сахалина, обсуждаем её дальнозоркость, мою близорукость. Удивляясь, что я - неплохая как будто хозяйка, вспоминает со смехом, как мама меня баловала. Я киваю, что, да, неумехой была и лентяйкой, и конечно, молчу, что умею по-прежнему мало.
|
Потом мы говорим про старый прадедушкин хутор,
про то, как её братик умер, когда их гнали в Германию...
И мне всё время кажется почему-то,
что её голос очень похож на мамин...
_^_
ПРИДЕТ СЕРЕНЬКИЙ ВОЛЧОК...
Волчку икалось - чаще по ночам -
когда в набитых громким плачем детских
заклятья монотонные звучат
рефреном, от которого не деться,
не спрятаться ни в сумрачном лесу,
ни в выглаженном лунным светом поле.
Которым колет каждый острый сук
и каждая травинка, поневоле
цепляясь за седеющую шерсть.
Волчок вздыхал, глотал неспешно воду,
привычно зарекался на ночь есть,
сердился на капризную погоду.
А после выходил в сырую ночь
и шёл на звук, на плач, на тёплый запах,
пытаясь машинально превозмочь
глухую ломоту в усталых лапах.
И за спиной смыкалась тишина,
дыханьем сонным падая на крыши,
и чья-то позабытая вина
на мягких лапах шла за ним неслышно,
рассеиваясь в утренний туман.
Волчок бурчал под нос, бранил кого-то,
ворчал невнятно что-то про капкан,
придя домой, ложился на диван
и забывал на время про икоту...
_^_
ОТЦЫ И ДЕТИ
Ты и кровь моя, и моя плоть.
Так откуда же это в тебе, малыш?
Я - умею пахать и дрова колоть,
ты - творишь.
Ты из щепок леса, что я рублю,
подзаборного сора, овечьих жил
придаёшь очертания кораблю,
чтобы жил,
чтобы вдаль унёс, покоряя высь...
Я не вижу, сынок, твоего лица.
Оглянись, ну пожалуйста, оглянись
на отца.
_^_
РОЗОВОЕ ПАЛЬТО
|
По улице задумчиво и грустно шагала лошадь в розовом пальто, надев поверх зелёного бурнуса кокетливое в рюшах решето. А ей навстречу свежий летний ветер бросал обрывки содранных афиш, и кошки, те, что знают всё на свете, сочувственно смотрели с низких крыш. Какой-то любопытный иностранец на мыльницу снимал её наряд, мальчишки танцевали глупый танец, выкрикивая что-то невпопад. Брела под эти выкрики кобыла, и жалости, и смеху вопреки. Она сегодня утром наступила на розовые старые очки. И шла туда, где в створе узких улиц под пение ликующих цикад сумеет посмотреть без слёз, не жмурясь, на розовый торжественный закат.
|
_^_
РАЗВЕДЧИЦА
Памяти Смирягиной (Бариновой) Елены Павловны,
1918 года рождения, в годы войны - разведчицы
партизанского отряда Бати в Смоленских лесах.
Батя кликал просто Ленкой,
мама Леночкой звала.
Нынче в старой деревеньке
нет для Леночки угла.
Нет и матушки на свете,
да и к лучшему, видать:
перед немцами в ответе
ей за дочку не стоять.
От столба к столбу дорога,
на столбах - её портрет.
А она в конец продрогла,
а конца дороге нет.
Выдаст кто - поставят к стенке,
и прощай, мои леса.
Ах ты, Баринова Ленка -
партизанские глаза.
Вот она под сосен стоны,
словно беженка, бредёт.
А немецкие вагоны
в голове наперечёт.
Зиму целую ходила
до Смоленска и назад.
Только нынче - иль в могилу,
иль назад к себе в отряд.
Вот дойдёт, и скажут: "Хватит,
ты живая нам нужна".
Лес смоленский, корпус Бати.
Партизанская война.
_^_
СНЕГА
Снега спускаются с небес новорождённо и невинно.
Плывут сугробные дельфины по белой глади декабря
десантом зимних МЧС. Искрятся выгнутые спины.
И простираются равнинно над миром снежные моря.
Укрыты снегом города, домов уснувшие берлоги,
оград моих надменно-строгих заиндевелое литьё,
укрыта прошлая беда, укрыты новые тревоги
и от тебя ко мне дороги, и одиночество моё.
Но где-то в синей вышине звенит валдайский колокольчик,
переливаясь и пророча тепло вдвоём у камелька,
меня обнимешь ты во сне, мы уплывём по волнам ночи.
И просит, просит многоточий моя упрямая строка...
И сквозь снега, и сквозь пургу, наперекор годам и срокам
мы возвращаемся к истокам, и ночь прозрачна и легка,
я всё сумею, всё смогу, пусть только вновь, пронзая током,
меня хотя бы ненароком твоя касается рука.
_^_
ПРО НЕЖНОСТЬ
Не всё ли равно, что за окнами? Слякоть,
осеннее небо на крыши легло.
Еще не февраль, но чернилами плакать
готово умытое снегом стекло.
А мой календарь, задержавшийся в мае,
твердит, что ещё отцветать не пора.
И стайка веснушек упрямо не тает
совсем, как снежинки в просвете двора.
Ну что с этой нежностью поздней поделать?
Упрятать в колючих ветрах ноября?
Не знаю... И день выпадает пробелом
на рукопись осени. Может быть, зря.
_^_
|
