[Оглавление]



РОДИНА-ТЬМА

Фейки, трибьюты и римейки


 



* * *

Разочтясь с судьбой привыкая быть публичным
неминуемо обзаводишься чем-то лишним
жировыми складками наглым еблищем
френдами что грозят судом Линча

а ты такой счастливый и немного косой
наблюдаешь вдумчиво и любовно
как Господь отрезает от жизни еще один кусок
улыбаешься и шепчешь
а мне не больно

_^_




С  УВАЖЕНИЕМ,  ЧЕРНЫЙ  ЛИБЕРТАРИАНЕЦ

Говорил мне колдун: ты найди себе Зверя -
одного на всю смерть, и не надо других.
Чтоб звенела тихонько хрустальная сфера
В развороченной пулей широкой груди.

В мире белых людей мы случайные гости,
каждый черен, когда поскрести до костú.
И припомнится Берег Слоновыя Кости,
и сердечко тамтамом забьет от тоски.

Будут пепел и сталь, будет скрежет зубовный,
голоса полустанков и пылающих хат.
Все пройди налегке, но Барону Субботе
ты в безлунную ночь принеси петуха.

Не молись пауку, ягуару и мамбе,
а молись самострелу в проворных руках.
Только старенькой, доброй морщинистой маме
принеси драгоценную печень врага.

Духи предков не лгут: лишь дорогой прямою
попадешь в черный рай - так иди же по ней.
Там пируют всегда партизаны Приморья
и живые мальчишки купают коней.

Папа Легба и Шанго, и ветхий Ананси
правят путь смельчака по далекой звезде.
Говорил мне колдун, что не будет иначе,
только мне и не надо других новостей.

_^_




ВАРИАЦИИ

                Сергею Зхусу

Когда на тонком горле ночи сомкнутся руки брадобрея,
когда горят глаза чудовищ и лабух поправляет бант,
когда взойдет звезда кастрата на черном бархате дисплея,
приходит рослый мексиканец и открывает кегельбан.

Когда поет звезда кастрата, и от рассвета до заката
стоит в сем логове разврата неимоверный шум и гам,
приходит Квентин Тарантино, рисует странные картины,
затем играет пиццикато, и наступает Пополам.

Когда, как яркая заплата, горит себе звезда кастрата,
и в репродукции "Квадрата" проявлен местный колорит,
облитый золотом заката, в обнимку с дочкой Бармалея,
приходит Казимир Малевич, но ничего не говорит.

Когда гогочет пьяный Будда, бессонным третьим глазом пялясь
на то, как в луже у трактира Зло кувыркается с Добром,
когда матрос танцует джигу и на курке танцует палец,
приходит рослый мексиканец и всем прописывает бром.

_^_




ГИТЛЕР  В  АДУ

Бог знает, когда это было:
свою неземную юдоль
на вздувшейся мертвой кобыле
задумал объехать Адольф.

Проведать лихих генералов,
старинных друзей и врагов
и гвардию, что помирала
в тиши забайкальских снегов.

Он молвит: "Восстаньте из праха,
наденьте свои ордена.
Потеряны Лондон и Прага,
и Аддис-Абеба сдана.

Не зря говорили мне руны
и пел патефон за стеной:
"Что ищешь ты, робкий и юный,
что кинул в Отчизне родной?

В стране торжествующей швали,
в краю сумасшедших берез
ты славу добудешь едва ли,
а лишь геморрой да цирроз".

А я так хотел, чтоб цветами
везде устилали мой путь,
и чтобы Отчизна святая
главу мне склонила на грудь.

И чтоб целовали мне стопы
и руки от плеч до пястей,
и дети не думали чтобы,
как будто бы я Бармалей".

И выслушав эту телегу,
вождю отвечают бойцы:
"Мы смерти своей не жалели,
и ты, луноликий, не сцы.

Пойдут эшелоны-составы
на север, восток и на юг,
И новые списки составят,
и новые стопки нальют.

И разве нам этого мало,
покуда в весеннем чаду
вендетту девятого мая
мы празднуем в здешнем аду?"

Но не отвечает им призрак,
лишь палец к запавшему рту,
да слезы холодные брызнут
на серый походный сюртук...

Спокойный и трезвый, как Зорро,
как Бэтмен, всегда молодой,
Аид объезжает дозором
царь мертвых, ефрейтор Адольф.

_^_




* * *
          Джанет

Ничто не имеет значения,
кроме любви и вражды.
Ты думала, что читаешь Книгу Кравчего,
а это Книга Несовершенств.
Сейдон и Амран вряд ли когда-нибудь помирятся,
тем не менее маленькая пестрая птичка
будет по-прежнему таскать в клюве нежные записочки влюбленных -
и если бросить на серебряные весы
все выдавленные глаза и расплющенные грудные клетки,
они не перевесят одной-единственной строчки.
Отрок повзрослеет, перестанет быть похожим на розу,
вино Аллаха не выдохнется никогда.
Только саднящий свет,
что-нибудь наизусть из старых поэтов,
ускоряющийся - roll and roll and roll - танец дервиша,
солнечные капли на оперенье птицы Хут-Хут,
чистая
энергия
взрыва.

_^_




РОДИНА-ТЬМА

хочешь правды слушай сука сюда                злое облачко само по себе
только родина господь и беда                по-над краем невысоких небес

а за край вообще не надо смотреть                здесь недетские стоят холода
эту родину зовут твоя смерть                хочешь правды значит слушай сюда

холода треноги красный бурьян                от прямых дорог от ясного ума
здесь на марсе каждый весел и пьян                позовет однажды родина тьма

мое сердце как кусок льда                орбитальная хрустальная тюрьма
цельнокованый кусок льда                золотая рвота звезд кутерьма

треугольные бесстыжие глаза                не видать им ни за что никогда
хоть нассы в них все им божья роса                марсианские сады города

только родина господь и беда                только сердце как кусок льда
только облачко бежит себе вдаль                вечно тающий кусок льда

_^_




* * *
            Е.Г.

1.

Я помню год когда так неохотно
накрылась льдом вонючая река
На тонком льду под выкрики и хохот
мы убивали черного щенка
Два ангелочка в школьных пиджаках
в ладонях потных кирпичи и палки
и чем-то сладким и знакомым пахло
а сверстники кричали Сдохни падло
с румянцем некрасивым на щеках

Мы проходили некую проверку
И кто-то важный наблюдал за нами сверху

Я помню этот взгляд и этот хруст
и как сочилась розовая пена
Никто из нас не оказался трус
Вот только кто скажи ударил первым

А говорят мол ангелы как дети
Но мнится хороши и те и эти

2.

Внутри тебя живет мальчик
14-летний тонкий в кости коротко стриженный
темно-русый а может рыжий
в анархистской маечке
Между прочим не придумщик и не обманщик
а вполне реальный пацан
строит планы воюет с ментами сплевывает сквозь зубы
с незнакомцами разговаривает голосом специальным грубым
за свои слова отвечает сам

Внутри меня живет девочка с высокими бровками
в платьице мужскими руками застегнутом неумело и бережно
В общем такая себе кисейная барышня
с трогательными переводными татуировками
Жрет шоколадки и цветочный шербет
сводит лопатки ломается и врет
крутит сетевые романчики злоупотребляет смайликами

Хочешь на время подарю ее тебе

А ты мне в обмен
этого твоего террориста маленького

ТУТ-ТО И НАЧНЕТСЯ ГЛАВНАЯ ПОТЕХА

_^_




БАЛЛАДА  О  ВЫБОРЕ
Tribute to Юрий Левитанский


каждый выбирает по себе
женщину/религию/гарроту
ипотеки/зимние курорты
карты-деньги/жизнь-велосипед

каждый выбирает для себя
дьявола исуса или ктулху
надувную/плюшевую куклу
чтоб не страшно было засыпать

каждый выбирает из себя
щепочками каловые массы
волоконца девочкина мяса
намертво застрявшие в зубах

дом/друзья/работа и семья
ближнее и дальнее загробье
между слов и снов/кишок и ребер
каждый выпирает из себя

_^_




ГОЛОСА

                Илоне Вандич

Никогда не узнаешь, каким днем заканчивается неделя.
Никогда не будешь жить в доме, построенном там, где сейчас вбита первая свая.
Один человек (не помню, как звали) прочитал сорок тысяч книг, и они его съели:
просто однажды проросли наружу, как одуванчики из асфальта.
Возможно, все, что происходит здесь, происходит оттого лишь,
что Господь криворукий жульничает, играя со своим отражением в нарды.
В пустой прихожей ума о темноту ушибешься, взвоешь:
Смерть - это место, тебе подсказывают координаты
голоса,
много голосов,
очень много голосов.

Смерть - это место, где все наперебой говорят о главном,
давясь землей, пережевывая фаланги пальцев.
Хочется попросить у мира прощения и вдуть ему по самые гланды,
но последние сорок тысяч лет он ни разу не просыпался.
Сорок тысяч лет длился день, пока ты играл в бирюльки,
не подозревая, что занимаешься чем-то куда более стыдным и древним.
А в это время в Теотиуакане, Катал-Хийюке, Чанъане и Бейруте
варили суп из некрупных младенцев, любовь добывали треньем.
Голоса,
много голосов,
очень много голосов, одинаковых и разных,
задумчивых и страстных, шерстяных, стеклянных, пряничных и наждачных.
Входя в покинутый дом, не говори даже в шутку "Здрасьте" -
может статься, ответит тот, кто тебя давно заждался.

..............................................................................

...В общем-то, у судьбы опять - классический батхерт.
Все-то она, бедная, не научится держать себя в рамках.
Все обидчиво поджимает губы (здесь просится в рифму: "идите нахер")
и повторяет по кругу, как заведенная: век мой-волк мой-враг мой...
Вместе с тем - хочется слушать, о чем трещит сгорающий хворост,
хочется мазать нос и щеки жирной звериной кровью.
Кто-то называет это странное явление - "такой возраст",
я называю это явление чувством другого неба.
Невысокое, оно изрыто оспинами чудовищно-прекрасных созвездий,
недалекое, оно всегда вон за тем поворотом.
Телефон вибрирует в кармане джинсов - а номер абонента тебе известен.
В дверь еще не позвонили,
а ты уже знаешь, кто там.

(Голоса.
Много голосов.
ОЧЕНЬ МНОГО ГОЛОСОВ.)

_^_




* * *

Одна девочка, которую я потом очень сильно любил,
сказала, послушав меня ровно пять минут
(а я пересказывал содержание какого-то фильма),
она сказала: "Странно",
она сказала это: "Странно, что тебя до сих пор",
ты сказала, Ксеня: "Странно, что ты до сих пор живой".

Я прислушиваюсь к работе,
которая происходит внутри меня, и тоже удивляюсь.
Я два раза был в коме, два раза - под судом
(оба раза - по обвинению в нанесении телесных повреждений средней тяжести),
дважды меня хуячила эпилепсия,
плюс две трепанации черепа.

Очень странно, что меня никто не пырнул ножом как следует,
не ударил, подкравшись сзади, свинцовым кругляшом,
упрятанным в женский чулок
(впрочем, с некоторых пор я оглядываюсь на неосвещенных улицах
и ношу с собой нож тюремной работы).
Из оскорбленных мной можно составить небольшую сучью зону.

А еще мне иногда очень хочется умереть от стыда за то,
что бывает по обе стороны моего взгляда.
(Но я ведь знаю, что я и вы, мы все останемся живы.
По этому поводу можно возрадоваться прямо здесь.)

Тем не менее мир все так же непостижимо зелен,
а кровь внутри меня продолжает делать свое красное дело.
А я все пересказываю тебе
тот фильм,
моя постаревшая детка.

_^_




НЕЧТО  КОСМОГОНИЧЕСКОЕ

(1) мир был слаб, и более того - не было опоры у него.
мир был глуп, и глух, и нем, и слеп. медленно черствел всегдашний хлеб.

(2) кто-то вытер миру пот со лба. кто-то произнес слова-слова.
кто-то распростер крыла-крыла - и настали сразу свет и мгла.

(3) селезень нырнул на дно воды, в клюве притащил сырой беды.
на беду поставил мор и глад, а на самой крыше - тихий ад.

(4) там живут мохнатые слоны в домиках из сахарной слюны.
а еще веселые хорьки там живут у медленной реки,

(5) дверь не запирают на засов, и никто не носит там часов.
времени там вырвали язык, нет ни компасов, ни мудрых книг.

(6) так что ты, дружок, не обессудь, если заплутал в гнилом лесу.
если нет опоры под стопой, это время говорит с тобой.

(7) это время говорит с тобой, просто - тупо говорит с тобой
на родном нерусском языке, в золотом и близком далеке.

(8) видишь, в горнице светлым-светло. матушка седлает помело.
на холме у завтрашней реки - ангелы, козлы и мотыльки.

_^_




* * *

По небу полуночи фюрер летел
и кровушки русской хотел,

и жидкую бомбу из девичьих слез
в когтях он изогнутых нес.

Он пел о блаженстве хрустальных лесов,
о щеточке черных усов,

и люди, что слышали сладкий тот зов,
во сне превращалися в сов.

_^_




ТРИ  ВЕРЛИБРА

1.

Ты не поверишь,
но все псы будут с ангелами
на небе. У отца был эрдельтерьер Джим,
когда я приходил, он вылетал в коридор
и с размаху ударялся слюнявой мордой
мне в лицо (по ощущениям -
как если бы приложил боксер-любитель
в среднем весе). Джима хоронили
на пустыре за домом, в конце ноября,
когда землю схватило морозом, она была
твердая и сердито звенела под лопатой,
отказываясь принимать то,
что было завернуто в старое покрывало.
А на следующее утро я вышел покурить
на балкон, и оказалось, что ночью кто-то здорово
потрудился, убрав вон те и вон те дома, оставив
лишь одну панельную пятиэтажку,
которой лет как мне. Впрочем, теперь она
была заново выкрашена в легкомысленный
яичный цвет. По улице шли люди, одетые
в странные, будто из картона
вырезанные пальто, на головах у мужчин
были шляпы, у женщин - смешные круглые папахи,
на дворе стоял жутко холодный апрель
1976 года, мы с тобой только что переехали
в новую квартиру, где еще пахло строительной мастикой,
и какая-то женщина, чудесным образом
не ослепшая и не умершая через несколько лет
(откуда-то я знал это совершенно точно),
смотрела на нас снизу вверх,
щурясь от солнца, и махала рукой, и улыбалась.
И я сказал тебе:
"Ты не поверишь..."

2.

Двадцать четыре года своей жизни
я прожил на верхних этажах, под самой крышей,
а потом еще семь - в самой середке
густозаселенного девятиэтажного улья.
Поначалу было странно слышать шаги
соседей над головой, не менее странно,
чем твое дыхание каждую ночь совсем рядом,
плач ребенка или шум лифта
за тонкой стенкой (там, где я прожил
двадцать четыре года, не было лифта) -
как ему не надоест ползти то вверх, то вниз,
содрогаясь в узкой шахте, будто сглатывая комок.
Каким-то образом я всегда
угадывал, остановится ли он на нашем,
четвертом, или проедет мимо.
Теперь я снова живу на последнем этаже дома,
в котором лифт не предусмотрен проектом.
Я убеждаю себя, что ничего не
изменилось, абсолютно ничего, и даже порой
слышу за стенкой знакомый спотыкающийся шум.
"Нет, это не к нам, это на третий, шестой или девятый".
.........................................................
А на самом деле где-то снаружи
льет дождь.

3.

Это искусство -
носить недорогие шмотки с таким видом,
будто ты король в изгнании и единственный
не догадываешься об этом, делать
одни и те же ошибки при заполнении важных
казенных бланков, наблюдать за развитием
облаков при помощи некоего инструмента,
спрятанного в мозжечке, бесить самим фактом
своего существования бухгалтеров во всех редакциях,
забывать о человеке, как только он выпал
из поля зрения, принимать подарки не кобенясь,
лгать любимым с улыбкой, глядя в глаза просто и ясно,
каждой весной умирать от счастья, перед каждой
женщиной открывать невидимую дверь,
прятать от себя ножи и прочие колюще-режущие предметы,
редко просить, а если просить, то таким голосом,
что отказать невозможно, разговаривать с маленькими детьми
как с очень важными персонами (может быть,
тоже царской или ангельской крови), памятуя
об их месте в иерархии Луны,
наслаждаться алкоголизмом,
говорить "спасибо".

_^_




КЛУБ  ЗНАТОКОВ  ВСЕГО

Сука, погладь манула, милый, ступай вразнос.
Ахтунг, пошла минута. Девушки, встаньте в ряд.
Телезритель из Ашхабада задает говно-вопрос:
в каком гей-клубе отжигает сегодня DJ Герострат?

Я давно с этим свыкся, и ты, приятель, не трусь.
На каждого сфинкса найдется свой Александр Друзь.
На каждую хитрую жопу положен хуй с резьбой.
Слышишь электрический шепот?
Они пришли за тобой.

Вертухай в отставке желает узнать: когда
марсианские танки войдут в наши города?
Некто из Мухосранска просит рассказать о том,
наступит ли пиздец всем сразу или для некоторых - потом.

Камрады, это измена, партайгеноссе, это война.
Только капитан Немо знает все пароли и имена.
Но пока Большая Ящерица держит эту слабую твердь,
пусть вынесут черный ящик, а в нем - Кащееву смерть.

Стертые медальоны, шрамы от игл и торпед.
Мертвые батальоны просят еще огня.
Братья-однополчане, где же вы, бля, теперь.
Чмоки всем в этом чате.
Далее - без меня.

_^_


Эль, 2010



© Алексей Сомов, 2010-2024.
© Сетевая Словесность, 2010-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]