[Оглавление]


Родные и близкие

ПАЛЬЦЫ

Вот этот странный, не похожий ни на кого из нас человек на фотографии - дядя Андрей. На самом деле он - брат мужа маминой двоюродной сестры, но мы не знаем или не помним слова, которым метят таких родственников, потому для нас он просто дядя Андрей.

Самый высокий, самый худой, с гладким голым куполом черепа - удивительно вытянутым вверх, будто неземной белёсый овощ. Дядя Андрей был лыс, но лыс без достоинства, лыс беспомощно - лысина ему не шла, он её жутко стеснялся и круглый год ходил в одной и той же зелёной шляпе из мягкого фетра.

Впрочем, шляпа ему тоже не шла - она слишком торчала над ушами, будто бы наполовину заполненная, например, ватой и потому до упора не налезающая. Уши дяди Андрея были чересчур обыкновенными для всей остальной фигуры и своей заурядностью её даже портили - какие-нибудь хрящеватые лопухи добавили бы к общей нескладности его организма последний курьёзный штрих, и дядя Андрей стал бы, не сомневаемся, почти красив, а так он всегда казался нам немного незавершённым, как бы недорисованным - будто бы потерял что-то в себе по пути к нам.

Дядя Андрей никогда не курил, не пил водку и на семейных застольях до определённого момента сидел тихо, возвышаясь над остальными на добрый метр и уложив костлявым ромбом вокруг почти пустой тарелки свои удивительные руки.

Казалось, что в каждой его руке по два локтя, настолько они были длинны. Тонкие белые пальцы его с небывало овальными голубоватыми зеркалами запредельно отполированных ногтей поражали наше воображение в самое сердце. Мы, рассеяные промеж взрослых за исполинским, ещё с до революции столом, тайком сравнивали свои короткие корявые - с его паучьими бамбуковыми, немного, наверное, этой паучести опасаясь, но не сильно, поскольку опаску легко побивало восхищение.

Дядя Андрей был музыкантом. Играл он необыкновенно лихо и лучше всех на редком для наших краёв инструменте - аккордеоне. Мы знали гармошку, знали баян - сами пошли потом на него в музыкалку, но аккордеон впервые увидали в руках дяди Андрея.

На застолья непьющий дядя Андрей попадал исключительно из-за своего таланта и диковинного инструмента. В нашей семье никто не умел. Посмотрите на пальцы наших взрослых, жадно вцепившиеся в стаканы, - такими сардельками непросто хотя бы ключи взять из кармана, куда там играть.

Все наши были коротышки строители, жёсткие по усталости и страшные по пьяни, но отходчивые и вполне душевные когда надо. Муж маминой двоюродной сестры, дядя Степан, сильно походил на дядю Андрея, но был как-то пониже и попроще и быстро умер от туберкулёза. Никто сначала не понимал, почему и зачем нужны эти люди в нашей семье, - до первого большого застолья, на которое длинные братья явились с потёртыми чёрными футлярами.

Андрей и Степан знали все песни вообще из тех, что были в ходу в то время. Андрей только играл, а Степан ещё и пел, аккомпанируя себе на балалайке - инструменте для нас привычном, но в руках дяди Степана расцветавшем звуками из какого-то другого, большого и несоразмерного с нами мира.

После первой же песни все наши поняли, за что тётя Ира, мамина двоюродная сестра, вышла замуж - за музыку! - хотя, конечно, вряд ли кто-нибудь из этих крепких недоросликов смог бы такое сформулировать - и тётя Ира в их числе.

Андрей и Степан оба работали в одном оркестре - народных инструментов, хотя мы, если честно, не совсем понимали, каким боком в эти народные вписывается аккордеон, но долго над этим не думали, предпочитая больше слушать, чем думать.

Без наших музыкантов теперь не обходился ни один праздник, а когда дядя Степан умер и наш личный маленький оркестр осиротел ровно на половину, дядя Андрей постарался быть за обоих и начал петь, играя при этом в два раза кудрявее, но вышло как-то не очень. Пел дядя Андрей глубоким басом против мягкого тенора дяди Степана, а от баса пахло церковью или оперой, но никак не более доступными неглубокой душе наших недомерков народными инструментами.

У наших были очевидные проблемы со слухом при жгучей любви к музыке, но мешать дяде Андрею никто не пытался и замечаний его басу не делал даже в пьяной свирепой дури. Дядя Андрей догадался сам и петь перестал. Просто играл, мастерски добавляя партию голоса поверх остального звукового массива какими-то потайными для нас клавишами аккордеона.

Уходил дядя Андрей всегда немножко раньше остальных и, впрочем, по другим каким-то поводам обычно не появлялся, будучи человеком вне музыки замкнутым и диковатым. Мы редко слышали его голос, на наше "здравствуйте, дядя Андрей" он обычно только кивал длинным замедленным кивком, будто бы аккуратно клюя крупным белым носом воздух перед собой.

Руку взрослым подавал неохотно, поскольку наши привыкли давить и жать чужие пальцы как в последний раз и скромных бледных рукопожатий категорически не понимали, но к фантастической ладони дяди Андрея быстро приноровились и старались с ней не забываться. Дядя Андрей руку другому не жал, а осторожно обнимал, совсем чуть-чуть надавливая и стесняясь своих необычных пальцев.

Умер он тоже необычно - его ударил сзади по голове боковым зеркалом большой красный автобус, из-за гололёда не вписавшийся в предусмотренную остановку.

Дядя Андрей долго лежал в больнице, тревожно уставясь в потолок из-под сероватой шапки бинтов, а пальцы его лежали поверх одеяла - неподвижные и совершенно мёртвые. Он умер, так и не сумев никого из наших узнать и превратившись в окончательный бамбуковый белый скелет с глубоко запавшим взглядом.

На поминках было непривычно тихо - ни одной, даже удобной к моменту печальной песни. Аккордеон тётя Ира через несколько дней продала за большие деньги.


14 октября 2011 г.

Дальше: ПАПА

Оглавление




© Константин Стешик, 2011-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2013-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]