[Оглавление]




ТОТАЛЬНАЯ  КЛОУНАДА,
или  Асисяй  и  другие  "Лицедеи"



Глава 6. Там, где застанет вечер



В период своего самого бурного расцвета и успеха Лицедеи смогли осуществить мечты о путешествиях по всему миру, а так же "людей посмотреть и себя показать", проявить натуру во весь размах.

К примеру, едут Лицедеи в поезде на гастроли за границу. Входит таможенный контролер в военной форме, собирает у артистов паспорта, начинает сличать с фотографиями. А у одного клоуна на документе другим клоуном только что авторучкой пририсованы усы как у кота. Остальные артисты такие рожи корчат, объясняя свои действия старанием совпасть с выражением лица на фотокарточке, снятой десять лет назад, что офицер только рукой махнет.



Однажды Лицедеи целый сезон колесили по Франции, объездив за несколько месяцев на автобусе шестьдесят городов. В другой раз выдержали такое: по две недели последовательно в Токио, в России, и в Нью-Йорке. Единственный признак утомления - красные кроличьи глаза после всех этих перелетов туда-сюда вокруг планеты. Причем, никакого реабилитационного карантина, извольте с корабля прямо на бал, как раз ваш выход.



Летят это однажды Лицедеи в ТУ-154 вот уже три часа в город Париж. Стюардесса гундосит: "Чрз 20 мнт наш смлет свршит псдку в аэрпрту Шарль д Голль". Приземление, аплодисменты. Вдруг женский голос в микрофоне, утратив свое самодовольство, неуверенно сообщает: "Извните, мдам и мсье, это оказвтся не Париж, а Брюссель. Во Франции туман, ждем сбщний. Нахдитесь, пжлста, на свх мстах до особго прглшения."

Через пару часов туман накрыл всю Европу. Пассажиры нажали на свои съестные и питьевые припасы. Вскоре мужская половина заметно повеселела и разгорячилась. Потом объявили, что всех довезут до Парижа по земле, благо, что близко. Пока в здании аэропорта ждали автобус, Леонид сел на транспортировочную ленту посреди чемоданов и чуть не уехал в черную дыру багажного подземелья, еле успели поймать за ноги. От напряженного ожидания все разнервничались, кто-то спьяну начал драться, а администраторша так расстроилась, что состроила брови домиком и заплакала, боясь, что труппа опоздает на вечерний концерт.

Ворвавшись в свою гостиницу, швырнув чемоданы, Лицедеи помчались туда, где они должны были выступать. Сильно напуганный одинокий сторож театра неуверенно сказал, что их ждут завтра...

На другой день, уже после отличного спектакля, Роберт в гримерке, уставленной цветами и пивом, смачно жуя орешки, как всегда говорил: "Это же какой-то праздник!"



В 1991 году пришлось осесть на целую зиму в Париже. Там, в маленьком театрике "Ранлаг" давался лучший лицедеевский спектакль "Чурдаки" о четырех выживших из ума безработных клоунах, обретающихся на старинном чердаке, которым тяжело без зрителей и выступлений, и они играют сами перед собой. У них ничего нет. Они выдумывают себе все: любовь, полеты над землей, кошмарные ужасы, азартные игры, казнь, войны... Их безудержная фантазия перемешивается с убогой бытовой жизнью на чердаке, а мнимая значительность - с иронией.

В этом спектакле выражена эманация клоунского духа, продемонстрирован универсальный закон жизни клоунов: подмена реального мира, где царит "Нет", миром вымышленным, в котором царит "Да". И поскольку роли клоунов исполняют сами прирожденные клоуны, то стирается условность: "здесь играем, здесь не играем".

У Борхеса есть такой персонаж старый дансер, потрясающий танцовщик танго, которого кто-то спрашивает: "Как это вы так непостижимо танцуете, лучше всех?" А он и говорит: "Просто я танцую внутри женщины". Вот и Лицедеи в этом спектакле "танцуют" внутри каждого зрителя.

В ту памятную зиму в Париже для Лицедеев были сняты квартиры в разных местах города. Прекрасные половины семейств вели хозяйство в сложных условиях тотального соблазна (ужас-ужас-ужас!), выгуливали детей у Эйфелевой башни, а по вечерам чинно раскланивались с местными клошарами (по-нашему, бомжами).

Один из них, облюбовавший для жилья вентрешетку под раскидистым фонарем, в сумерки укладывался спать в длинной картонной коробке. Его беззубая колючая физиономия с мерцающими глазами обычно была обращена к звездам. Он то задумчиво жевал банан, то напевно гудел себе под нос, а то поднимался по нужде к ближайшему заборчику, романтично увитому розами.



Жизнь Лицедеев была намного труднее и суетнее. Ведь надо же все успеть увидеть, услышать, съесть и выпить. Ведь Париж же! Музеи, русский "Скватт", гостеприимные дома друзей, магазины, блошиный рынок, и все эти улицы, площади, бульвары... Причем все оттенялось полным незнанием французского языка. На вопрос по-английски продавцы пренебрежительно отвечают: "У нас тут не Англия, а Франция, и говорите по-французски". И надменно поворачиваются спиной.

Из-за этого однажды Боря Петрушанский попал впросак. Он зашел на распродажу в огромнейший магазин и в продуктовом отделе вдруг увидел герметичные упаковки с чем-то непонятным. Сверху красовалась сочная картинка с какой-то красиво сервированной вкуснятиной. Ясно лишь, что пять штук стоит два с половиной франка. Само собой, надо брать. Придя домой, Боря похвастал дешевизной покупки перед сожителями и засунул ее в морозилку. Вечером, ближе к ужину, он достал пакет и на глазах своего голодного семейства извлек из него пять пластиковых тарелочек для микроволновой печи.

В другой раз солидная троица: лицедеевские завпост, художник и ведущий солист (всем за сорок) прогуливаясь по палисаднику со значительными лицами, увидели декоративные деревья, усыпанные спелой хурмой. Тут ошибки быть не могло. Найдя палки подлиннее, мужчины начали сбивать плоды, недовольно зыркая на удивленных прохожих. Пожрав добычу на месте, они неторопливо пошли дальше со вспученными животами, с грязными липкими руками и физиономиями, напряженно обсуждая: пронесет или не пронесет... (Пессимисты не ошибутся).



И покупки, и акты их приобретений были совершенно клоунскими. Папа устроил себе инквизицию с беготней, упаковкой и перетаскиванием горы мешков с подарочками и гостинчиками. Анвар накупил игрушечных паравозиков, ради которых он "в детстве бы, наверное, удавился", причем умудрился к своей досаде непредвиденно просадить на это практически все свои деньги. Равиль долго думал и выбрал себе потрясающе роскошную курительную трубку, а владельцы автомобилей в ажиотаже нахватали себе подстилок на колесиках. (Это такие похожие на раскладушки лежанки, чтобы закатываться под дно автомобиля и чинить его снизу, не мараясь в грязи). Когда счастливые покупатели решили устроить испытания, то выяснилось, что все их автомобили имеют настолько низко висящие днища, что не только на тележке, но и вообще никак туда не подлезть. Все кончилось веселым соревнованием: кто, лежа ничком на этой раскладушке с колесиками, промчится быстрее всех вокруг парковки.

В другом турне, во время автобусного перегона Орлеан-Лион Лицедеи завернули в придорожный ресторан, быстренько пообедать. После трапезы все торопливо загрузились в машину и усвистали. А в это время Анвар с достоинством вышел из ресторанного туалета, обозрел пустынный горизонт, и зигзагами бросился на трассу ловить попутку. Но поскольку Анварио не знал ни слова по-французски, а был лишь слегка знаком с немецким языком, то решил останавливать машины только с немецкими номерами, каковых на ту пору не оказалось. Тогда он решил не паниковать, засел в баре и, закрывшись газеткой, стал нервно глотать кофе, чашечку за чашечкой. Так прошло часа три.

А в это время Лицедеи приехали в свою гостиницу, обнаружили пропажу Анвара, и с виноватыми улыбками выслушивали трехэтажную брань разъяренной французской администраторши. Она сначала кричала "Браво, рюс компани!", а в конце принялась злодейски хохотать. Через полчаса, оповещенные по рации, полицейские того района, где Анвар уже объяснялся с подозрительной барменшей, ворвались в зал с криком: "Клюн де Л'Юнион Совьетик?!" Анвар эффектно выкрикнул "Яволь!" и по-геройски прошествовал за спасителями в патрульную машину. Радость встречи была неподдельной.

Совсем по-другому произошла встреча Лицедеев с их автобусным водителем. Он устал ждать когда закончат выступление эти артисты, запер машину и ушел со своей подружкой. Дело было в Монпелье. Грязные после уличного спектакля, уставшие, в мокрых костюмах актеры сунулись было переодеваться и ехать домой. "Попью чайку и пойду спать", - размечтался Папа. А ему и говорят, "Вот фигу тебе. Наш шофер сейчас где-то этим занимается". Клоуны зашли погреться в ближайший магазинчик, но перед ними тут же возникла управляющая с напряженным лицом: "Но, мсье, пардон, ме анпосибль". Выдворила всех вон и повесила табло "Закрыто". Тогда молодые ребята пошли в местный пивбар, выступили там с импровизациями и через минуту уже были приглашены угоститься за какой-то столик. Остальные же сидели вповалку у автобуса на поребрике и заунывно пели жалостливую песню про белую березоньку. Кому нужны замученные до неприглядности, голодные-холодные артисты, не потешающие публику? Все же на эту стезю можно идти, когда нет альтернативы. Например, как Раневская, которая признавалась: "Я не выбирала профессию, она всегда была у меня в крови".



Гостиницы, в которых живали странствующие клоуны отличались отрадным разнообразием. Самая шикарная была в Париже: ну просто "Конкорд де Лафайет" многоэтажный бастион, принадлежащий воротилам от капиталистического телевидения.

Входишь в фойе, как в огромный золотой грот. В центре Ника Самофракийская, по периметру букеты свежайших цветов высотой с дерево. "Сквозь тонкий слой стекла бездонны зеркала", отражающие мириады бликов. Ведущий в ресторан коридор из хрусталя и зеркал, закручен улиткой для пущего эффекта. Глаза разъезжаются в разные стороны. Кстати, проживание в роскошном номере, которое стоит четырехзначную цифру, не всегда располагает к отдыху и расслаблению. И все оттого, что психика русского человека, сложившегося в советский период, в своих реакциях порой не адекватна обстановке шика и свободы. Вот, например, характерная ситуация в изложении участников.



Жена Май Михалыча: "Сижу это я себе в номере, муж ушел завтракать в ресторан (талоны-то на питание раздаются только артистам), и смотрю по телевизору кошмарную передачу про террористов, аж кровь стынет в жилах. Вдруг стук в дверь. Я говорю: "Кто там, ки э ля?!" Тишина. Я думаю: "Хм". Опять стук, весьма настойчивый. Я громче спрашиваю; опять тихо. Между тем вспоминаю, что при входе в отель ни один швейцар ни у одного человека гостевых карт не спрашивает, как во всех советских гостиницах. И мало ли кто и зачем возьмет и станет стучать в мою дверь. Нет, думаю, косясь на телеэкран, показывающий всяких убийц крупным планом, ни за что не открою, лучше позвоню в милицию. Или для начала кому-нибудь из своих. А в дверь уже дубасят изо всей силы, и на мои враждебные вопли ни гу-гу. Ни ответа, ни привета. Ну на что это похоже? Ладно, думаю, и быстренько набираю по телефону номер Полунина, что за соседней стенкой. Трубку снимает мальчик Дима, и я ничего умнее не могу сказать, как "Димочка, выйди, пожалуйста, посмотри, кто там ломает мою дверь?" Ну полное затмение в мозгах."

Май Михалыч: "На завтрак в ресторане еды выставляли столько и такой вкусной, что некоторые чтобы не ожиреть, отказались приходить вообще. Образовался лишний талончик, я вручил его Чоре, который уже поел и направлялся к себе, и объяснил на пальцах, чтобы он занес его моей жене в такой-то номер. Ждал-ждал ее. Не дождался. Тьфу, думаю, что за бестолочь!".

Чора (глухонемой артист): "Я отнес лишний талончик на питание к ней в номер. Стучал, стучал. Не открывают. Разозлился. Ну сколько можно дубасить? Плюнул и ушел".

Мальчик Дима: "А я ей сказал: да Вы сами можете посмотреть, в дверях же глазок есть".



Очень приятное впечатления оставили все швейцарские гостиницы. Особенно та, что прилепилась к одной из скал, окаймляющих Женевское озеро. Ультрасовременный отель, весь обшитый деревом под старину, расположился выше облаков, чтобы туристы были вечно довольны. Зимнее утро, кристально чистый воздух, и солнышко нежно так греет... Лицедеи выходят в трусах на свои балконы и восклицают что-то нечленораздельное типа: "А мамыньки!" Вся Леманская долина утонула в облачной пелене. Сверху это выглядит как озеро из облаков меж грандиозных каменных вершин, его пушисто-перистая поверхность переливается всеми оттенками от темно-серого до сверкающей белизны и слабо дымится...



Но были на пути и полузаброшенные бойскаутовские лагеря. Барак с короткими переборками, напоминающий стойла для лошадей. В каждом стойле - по восемь коек. "Белье и подушки найдете себе вон в том шкафу. Умывальник на первом этаже."

Это происходило, когда Лицедеев занесло выступать в какую-то французскую деревушку. Клуб похож на наш сельсовет, только вместо лавок невесомые сверкающие стульчики. В зале местный Голова с дородной женой и дети со всей округи. Пока Лицедеи в задней комнате гримировались, дегустировали местные яства и особенно вина, не углядели, как трехлетняя Машенька, дочь клоуна, выбралась на середину сцены и увидев перед собой зрителей, бойко завела: "Муха-муха-цокотуха..." Со всей серьезностью она втолковала им про самовар и тараканов, чувствует, смотрят внимательно, пошла в пляс. Аплодисменты, провожающие со сцены довольную Машу, плавно перешли в приветствующие появление профессионалов. Концерт был принят чрезвычайно тепло.



Совсем другая атмосфера царила на знойном берегу Бискайского залива во французском местечке с потрясающим названием: Сен-Жорж-Де-Ди-Донь. Произнесите без запинки и нараспев и вы поймете, сколько там солнца, сладкой неги и счастья. Лицедеи прожили летний сезон в грандиозном автокемпинге. По началу всех потрясали чистота и удобства прицепных домиков и туалетно-душевого комплекса. В кухонных гарнитурах каждого домика помимо всевозможных приборов находились еще и такие диковинки, что лицедеевские жены организовали сходку для обсуждения: чему служит, например, эта низкая кастрюлища из мягкой пластмассы с сеткой-дуршлагом внутри и со сложной крышкой, из которой торчит крутящийся рычажок? Глубокие раздумья привели к выводу: взбивать яйца для омлета. Соседки-француженки потом долго смеялись. Отсмеявшись, они показали помрачневшим русским дамам, как с помощью этого предмета стряхивать воду со свежевымытых листьев салата.

До океанского пляжа десять минут бегом, а там - богемная набережная, пальмы, аттракционы. Хотите на дикий пляж? Это вон за той скалой: все голые, но народу многовато. Настоящий океан вы увидите, если сядете на катер и доедете вон до того мыса. Там дивный песчаный рай. Ладно, сели, домчались - ух ты! И впрямь, цвет песка и неба, как на картинах Дали. Десять километров туда, десять километров сюда - никого, за исключением двух рыбаков с циклопическими спиннингами. Срочно бросились в бурные океанские волны. Волна с человеческий рост расшибла всех об дно и отхлынула, перекатывая людей, как гальку. Гена даже ссадил бедро до крови, остальные отделались временным помрачением, оглушением и вывертыванием купальников наизнанку. Выползли на берег, шатаясь, выгребли из трусов по килограмму песка и распластались с крокодиловыми улыбками до вечера слушать музыку океана и покрываться малиновым загаром. Абсолютно безмятежный покой. Организм запасал знойный морской воздух, как бульонные кубики, впрок, до тяжелых времен. Вообще для некоторых такая жизнь оказалась пагубной, слишком быстро и слишком много образовывалось в теле сил, здоровья и горячей крови. Для племени из холодного туманного Петербурга это подчас опасно, как большая доза валерьянки для семейства кошачьих. (Вы представить себе не можете, какие человеческих драмы скрыты за этими словами, молвить страшно).



Еще одно интересное место проживания, часто посещаемое Лицедеями, располагалось в западной части Берлина и называлась "Уфа-Фабрик" (к российской Уфе никакого отношения не имеет).

Полсотни молодых нонконформистов когда-то заняли квартал, где располагалась заброшенная после войны кинофабрика и осуществили там свою утопическую идею: все равны и едины, едят из одного котла, деньги в общем кошельке. Маленькая коммуна посреди процветающего капитализма.

На отдельно взятом гектаре или двух замкнутая биосоциальная система с натуральным хозяйством. Жилой корпус, пекарня, открытый кинотеатр с кафе, спортзал, где ведутся кружки физкультуры для беременных и дзюдоистов, отличный концертный зал, живописный скотный двор, со свиньями, пони, гусями в пруду, фруктовый сад, гостиница для гостей и еще бог знает что... Все размером с японский сад камней и такое же чистое и радующее глаз и душу.

Полиции туда вход запрещен. Зато жители окрестных кварталов постоянно болтаются там то в кино, то в тусовочном кафе, то на концертах, будь это негритянский джаз, русская клоунада или цирковое представление для детей, устроенное силами самих коммунаров. Они же все умеют, мастера на все руки. Кстати, Лицедеи и подружились с ними, когда Уфа-Фабрик привезла в Россию свое барабанное шоу.

Люди там чрезвычайно милые, простые и радушные. Но, правда, какие-то изможденные. Сидя за столиками в баре, смакуя знаменитые местные сласти, Лицедеи говорят Уфинцам: "Какая у вас классная жизнь! Как это правильно! Потрясающе! Всем бы так... А почему вы не кушаете пирожные?" Те скривились и кисло произнесли: "Да мы же сами их на кухне лепили. В количестве шестисот штук". Все вздохнули и задумались.



Когда рухнула Берлинская стена, Лицедеи, Уфа-Фабрик и голландская Дог-Трупп подготовили уличный спектакль на том пустыре (бывшей демаркационной зоне), где за неделю до них группа "Пинк Флойд" показывала свою знаменитую "Стену". Неизвестно, сколько тысяч смотрело плод совместного творчества. Я не в силах это описать. Впечатление соизмеримо с разгоном грандиозной уличной демонстрации, но только наоборот: цель была собрать людей и в унисон возрадоваться.



А однажды довольно длительный срок между гастролями Лицедеи прожили в настоящем дворце XIX века посреди Эльзасских лесов. Это был муниципальный "Мэзон де мюзик". При входе - замысловатая многомаршевая лестница, в центре свисает пирамидальная люстра с большущим хрустальным шаром на конце. Грандиозный камин, рояли, канделябры, круглая столовая зала увешана гобеленами с вытканными дамами в кринолинах. И никого нет. Совсем. Каждый Лицедей получил по пятидесятиметровой комнате с видом на парковые угодья. Эхо по углам. В длинных коридорах шкафы четырехметровой высоты (как-то жутко их открывать). Звуки, произведенные в любой точке замка гулко резонируя, распространялись по всему внутреннему пространству дома. По утрам снизу слышны детские требования: "Мама, пить! Мама, писать!" Слева доносится семейная ссора, наверху песни орут, справа кто-то в душе моется.

Булгаковский образ: дворец-коммуналка.

В подвале, где испокон веков была прачечная с почерневшими ваннами и исполинскими прутьями для просушки белья, теперь стояли два мощных стиральных агрегата. Но спускаться в это страшное подземелье по длинной узкой лестнице как-то не тянуло. То ли электрического света там не хватало, то ли домовые гостей не жаловали. Один раз, клоунская супруга, развешивающая там белье, услыхала вкрадчивое цок-цок-цок, вдруг свет "чик!" и потух. Она, обмерев с остановившимся сердцем, прижав к себе выстиранную простыню, тихонечко выглянула из-за сушилки. В дверном проеме, вытаращив глазищи, стояла некая фигура, которая, заметив перемещение белой простыни вскрикнула дурным голосом: "Ой! Кто это?!" Жена с облегчением фыркнула, опустив тряпки: "Фу, Ленька, дурак, это ты, что ли, свет погасил?" Леня, издав напряженное: "Ха-ха, а я думал, здесь нет никого!" - повернул включатель и быстро убежал наверх к людям.



Целыми днями Лицедеи рыскали по окрестностям, где почти на каждой горе - по средневековой развалине, а серпантиновые дороги живописны до умопомрачения. Однажды под вечер лицедеевские детишки под присмотром двух родителей, оседлав велосипеды, помчались на ближайший холм любоваться закатом. Художник Боря, "наш маленький Эль Греко", бородач с агатовыми глазами, с фигурой небольшого роста, но объемной в центральной части, вдруг ошалело бросился вслед за компанией, знать не зная куда и для чего. Дорога вначале спускалась круто вниз. Живот папочки, бегущего в эскорте за сыном, был заполнен пивом выше ватерлинии. Беспомощно улыбающийся во весь рот, с нарастающим ускорением, Боря мчался на всех парах под откос в объятия своей судьбы. Судьба смилостивилась. Он, с панической скоростью перебирая ножками, вышел из пике, вписался в поворот и, затормозив около аплодирующих ему друзей, спросил: "Слушайте, а почему я вообще-то за вами бегу?" "Как почему? Для пользы здоровью и чтобы запечатлеться на фоне заката. Всю жизнь потом вспоминать будешь."


Продолжение
Оглавление




© Ирина Терентьева, 1987-2024.
© Сетевая Словесность, 2001-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]