Переводы:
Георг Тракль
Перевод: Николай Болдырев
Марина Павчинская
Иллюстрации Сергея Слепухина
- НА КРАЮ СТАРОГО КОЛОДЦА
(перевод Николая Болдырева)- ИСТАЯЛО ЛЕТО
(перевод Николая Болдырева)- ГЕЛИАН
(перевод Николая Болдырева)- ПОДСОЛНУХИ
(перевод Николая Болдырева)- ХОЕНБУРГ
(перевод Николая Болдырева)- ВЕЧЕР В ЛАНСЕ
(перевод Николая Болдырева)- СЕМИПСАЛМИЕ СМЕРТИ
(перевод Николая Болдырева)
- ЗАКАТ
(перевод Николая Болдырева)- НОЧЬЮ
(перевод Николая Болдырева)- В ВЕНЕЦИИ
(перевод Николая Болдырева)- ГРОЗОВОЙ ВЕЧЕР
(перевод Марины Павчинской)- МУЗЫКА В МИРАБЕЛЛЕ
(перевод Марины Павчинской)- ГРЕЗЫ СЕБАСТЬЯНА
(перевод Николая Болдырева)
НА КРАЮ СТАРОГО КОЛОДЦА | ||
![]() |
Смутные знаки воды: в пасти ночи разбитые лбы, вздохи на черной подушке синих мальчика теней, шорохи клена, шаги в заброшенном парке, звуки концерта, что стихают на лестнице в доме, а может, это луна, тихо взбираясь, считает ступени. Нежное пенье монашек в ветшающей церкви, голубая с дарами святыми шкатулка, чьи медленны створы, звезды, что падают сверху в мои костяшки-ладони, быть может, еще движенье сквозь покинутость комнат, голубая мелодия флейты в орешнике - тихо-тихо. перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
ИСТАЯЛО ЛЕТО | ||
![]() |
Зеленое лето истаяло тихо, чуть слышно; сквозная хрустальность. Приняли смерть цветы у вечернего пруда. Черный дрозд бросает испуганно зовы. Жизни надежда - напрасна. Ласточка в доме в путь собирается дальний. В холм погружается солнце, ночь уже намекает о странствиях звездных. Тихи деревни, звучно окрашены рощи, всеми забыты. Сердце, мягче, нежнее склонись над невинно уснувшей. Зеленое лето истаяло тихо, чуть слышно; звонок шаг чужеземца в серебряной ночи. Запомни синюю птицу тропы его дикой, блаженного пенья его молитвенной жизни! перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
ГЕЛИАН | ||
![]() |
Одинокими часами Духа хорошо идти под солнцем вдоль желтых стен лета. Тихо звучат шаги в траве; в мраморе сером сновидения отпрыска Пана всё еще длятся. По вечерам на террасе мы опьяняем себя темным вином виноградным. Красным огнем персик рдеет в листве; мягкая поступь сонаты; смеха свеченье. Ночи молчанье прекрасно. По туманной равнине навстречу движутся нам пастухи и белые звезды. Осень приходит и вместе с ней - созерцанье трезвой прозрачности рощи. Блаженно бредем вдоль ржавеющих стен и изумленными взорами следуем птиц перелетам. По вечерам опускаются белые воды в свои погребальные устья. В голых ветвях светится небо. Чисты крестьянские руки, несущие хлеб и вино нам. Мирно плоды дозревают в солнечной дреме. О, как серьезны лица возлюбленных мертвых! И блаженна душа в созерцаньи правдивом. Необъятно и мощно молчанье опустевшего сада; юный послушник в венке из листвы темно-бурой тихо пьянеет, вдыхая морозное злато. Прикосновенье рукою к древности голубеющей влаги или в холодную ночь - к белым сестринским лицам. Как гармонично, как тихо это движенье мимо дружеских окон, где - одиночество, кленов шуршанье, где, быть может, все еще дрозд поет свою песню. В сумерках призрачен человек и прекрасен. Изумленно он движет руками, ногами, а в пурпурных гротах медленно вращаются очи. К ночи в черном ноябрьском хаосе
здесь монах проходил незадолго, в своего сумасшествия нежные струны всецело ушедший. О, как одинока кончина вечернего ветра! Испуская дыханье, он голову клонит на сумрак оливы. Потрясающа гибельность рода людского. В этот час наполняются золотом звезд созерцателя очи. Вечером тонет игра колокольная; молчь и беззвучье. Черные стены на площади города рушатся. В храм зазывает мертвый солдат. Ангелом бледным сын возвращается в дом своих предков, тот - пуст. В даль среброликую к старцам сёстры ушли незаметно. Ночью, проснувшись, он их встречает под колоннадой в прихожей: только что возвратились с грустных паломничеств дальних. Но в волосах их, о бог мой, - грязь, нечистоты и черви! Это он видит, стоя вблизи; в серебре его ноги. А в это время из комнат пустых удаляются мертвые тихо. О, эти псалмы их в огненном шуме дождя полуночном! Мерно холопы хлещут их кроткие очи крапивой; детские кисти бузинные изумленно склонились над опустевшей могилой. Тихо свершают свой круг пожелтевшие луны по лихорадке простынной того, кто еще только отрок; не подступили безмолвные зимы. Молча Кедрона высокий удел опускается к кедру, вот он раскинулся в плавности линий - отпрыска кротость - под голубыми бровями отца размышляя. Там по пастбищам ночью пастух ведет свое стадо. Или, быть может, это крики во сне, в том сне, где бронзовый ангел, в роще застав человека, плавит плоть его - тело святого - на раскаленной решетке. Виноградником пурпурным стены увиты глиняных хижин и снопами, поющими ветру, желтого жита. Пчелы жужжат, журавлей одиноких пролеты. По вечерам на скалистых тропинках - внезапные встречи воскресших. Прокаженные, в зеркало будто, смотрятся в почерневшие воды, а потом одежды свои, провонявшие гноем и гнилью, открывают, стеная, бальзаму упругого ветра - он со склонов летит, где розы в полном расцвете. Легкостройные девы наощупь ночь изучают по переулков извивам, словно пастыря милого ищут. По субботам в хижины входит нежное пенье. Пусть расскажет им песня про того мальчугана, про безумье его и про седые его брови, и про его уход, и про его тленье, когда раскрылись внезапно глаза его во всей своей сини. О, как печально мне это с ним, в тихих напевах, свиданье! Ступеньки безумия в комнатах черных, древние тени в дверях, распахнутых настежь. Здесь душа Гелиана себя созерцает в зеркале отсвета розы, снег и проказа сыпятся вниз с чела Гелиана. На стенах нет уже звезд, все звезды потухли. А вместе с ними и белые призраки света. Прах человечий могильщик бросает наверх, на зеленые травы. Глухо молчат, завалившись, кресты на медленных склонах. Ладана сладость в пурпуре ветра ночного. Очи ушедших разбились, ртов обнажились черноты. И покуда их внук, плавно сойдя в помраченье, одинокую думу молчит о конце неизвестно-кромешном, тихо Господь над ним голубые веки смыкает. перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
ПОДСОЛНУХИ | ||
![]() |
Золотые подсолнухи, Всем сердцем к смерти склоненные, О кроткие сестры В тишине - вот она - Гелиана кончается год Год свежести гор. Лоб упоенный его От поцелуев становится белым В то время как некто Другой Цветы золотые печали Духу приносит и прочит Безмолвию тьмы. перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
ХОЕНБУРГ | ||
![]() |
Дома пустынность; в комнатах - осень; Лунносветье сонаты, Внезапное пробужденье на краю рассветного леса. Неотступные мысли о лике седом человека, Что оставил в далекой дали суматошное время; Над сновиденным нежно склонилась зеленая ветка; Крест и вечер; Обнимают поющего звезд его пурпурных руки, Прикасаясь к пустынно-заброшенным окнам. Так что дрожь пробирает во тьме чужестранца, Когда тихие веки свои поднимает Поверх человечьего он, как далеко уж оно; Голос серебряный ветра в прихожей. Хоенбург - название поместья Рудольфа фон Фикера неподалеку от Инсбрука. перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
ВЕЧЕР В ЛАНСЕ | ||
![]() |
Пешее странствие по смеркающемуся лету Мимо снопов пожелтевшего жита. Под свежебеленою аркой, Где ласточка бойко порхала, пили вино обжигавшее мы. Как прекрасно: тоска и пурпурный хохот. И вечер и запахи зелени смутно-неведомы Охлаждают ознобно пламенность наших голов. Серебристые воды по леса ступеням текут, По ночи и по жизни в молчании этом забытой. Друг; тропинка в деревню сквозь гущу листвы. перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
СЕМИПСАЛМИЕ СМЕРТИ | ||
![]() |
Голубея, дымится весна; меж деревьями - о, как сосут! - Смутно-неведомость движется в вечер, в закат, К нежным плачам дрозда приникая всем слухом. Молча появляется ночь, зверь, кровавящий след свой, Медленно никнущий рядом с холмом. В воздухе влажном цветущей яблони ветви дрожат; Серебрясь, растворяется всё, что сплелось, Медленно гаснет в глазах, куда вошла ночь; падучие звезды; Кроткий детства псалом. Призраком спящий спускался к черному лесу; И запел из земли ручей голубой, Едва тот неслышно белые веки поднял На заснеженном лике. А луна за зверем красным гналась От самой пещеры; Сквозь стоны он умер; смутны женские плачи. Тот, что светился, к звезде своей руки воздел, Седой чужестранец; Молча покойник оставил дом разрушенный этот. О, прогнивший проект человека: структура холодных металлов, Ночь и ужас лесов затонувших И пылающей чащи звериной; Ни дуновения в душах. На чернеющей лодке Другой спускался по мерцанью потока, Пурпурных звезд был он полон; зазеленевшая ветка, Благословляя, на него опустилась, Мак из серебряной тучи. перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
ЗАКАТ | ||
![]() |
Вдаль потянулись дикие птицы. Вечером ветр леденящий задул от наших созвездий. Над могилами нашими ночь Склонила проломленный лоб свой. Под дубами качаемся в лодке серебряной мы. Стены белые города непрерывно звенящи. Под терновыми сводами, брат мой, Мы слепые стрелки часов, что взбираются в полночь. перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
НОЧЬЮ | ||
![]() |
Синева моих глаз затухла в этой ночи, Красное золото сердца моего. О, как тихо сгорел этот огнь! Твой плащ голубой укрыл упавшего вниз. Пунцовый твой рот печатью скрепил погружение друга во мрак. перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
В ВЕНЕЦИИ | ||
![]() |
Ночь; как в комнате тихо. Серебристо мерцает подсвечник. Дыхания песня; Одиночество; Розовых туч волшебство. Стаи мушиной круженье Затемняет пространство из камня. До предела наполнена Мукою дня золотого Голова чужестранца. Недвижимо темное море. Звезда и чернеющий след Исчезли в Канале. Дитя, твоей боли улыбка так тихо В сон погрузилась со мной. перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
ГРОЗОВОЙ ВЕЧЕР | ||
![]() |
Красные часы распада Дня под вечер, ветра рвенье, Где в сплетеньях винограда Свили гнезда привиденья. Как в оковах стонут ставни, Пыль танцует в мерзких стоках, Гонит облачную стаю Молния, сверкая в стеклах. Зеркало пруда разбито, Чаек крик в оконной раме, Всадник огненный копыто Вбил, взметнув над елью пламя. Сонм больных охвачен страхом. Синь ночного оперенья Вдруг прорвал единым махом Дождь серебряным сеченьем. перевод Марины Павчинской [оригинальный текст] | |
МУЗЫКА В МИРАБЕЛЛЕ | ||
![]() |
На небе - стая облаков Пушистых, нежных - вечер жаркий, Поет фонтан в тиши веков, Гуляют пары в старом парке. Все глуше птичьи голоса, И мрамор предков тронут тленьем, И фавна мертвые глаза Следят за уходящей тенью. Осенний лист в окно летит И кружит как живая птаха. Жизнь отсветов огня дрожит, Живописуя грезы страха. Пришелец белый входит в дом, Навстречу мчится пес лохматый. Потушен свет, и все кругом Во власти льющейся сонаты. перевод Марины Павчинской [оригинальный текст] | |
ГРЕЗЫ СЕБАСТЬЯНА | ||
![]() |
Мать вынашивала дитя под белой луной, в орешника тени и вековой бузины, хмельная от маковых соков и плача дрозда; и тихо склонялся над ней в состраданье лик бородатый, едва заметный в туманности окон; и старые праотцев вещи лежали дряхлея; любовь, осень, мечты. Стало быть - смутный день года, печальное детство, когда опускался тихо мальчонка к водам прохладным, к серебряным рыбам; Покой и Лицо; когда ж, каменея, он бросился перед бешеными вороными, в серой ночи над ним его звезда начала восходить. Или: когда он подле руки материнской замерзшей шел сквозь погост осенний Петера Санкта, нежный покойник, тихо лежавший в сумраке склепа, вдруг приподнял на него свои холодные веки. И все же был он маленькой птичкой в голости веток, колокольной игрой ноябрьских вечерий, молчаньем отцовским, когда во сне спускался винтом по лестнице в дымке рассветной. 2 Покой на душе. Одиночество. Зимний вечер, смутные пастухов силуэты у старого пруда; дитя в шалаше из соломы; о, как незаметно упадал этот образ в черноту лихорадки. Священная ночь. Или когда он, подле сильной отцовской руки, молча взбирался на угрюмость кальварской горы, * то в брезжащих нишах межскальных ритмами своего мифа шла голубая фигура, а из раны под сердцем пурпурно кровь струилась. О, как неслышно крест воссиял в смутной душе! Любовь; по черных углам - таянье снега, весело покачиванье старой бузины голубым ветерком, плотные своды лещины; тогда-то мальчугану явился неслышно алый ангел его. Радость; в прохладе гостиной - вечерней сонаты звучанье, из серебряной куколки на коричневеющей потолочной балке выползала бабочка голубая. О близость смерти! В каменную кладку стены уперлась желтизна верхушки, замолчал ребенок, и в том же марте зачахла луна. 3 Алые пасхальные колокола в склепе ночи, серебряные голоса звезд, благоговейно стерты они темным безумьем с уснувшего лба. О, как тихо скольжение вниз по синей реке, оживленье смыслов забытых, когда в зеленых ветвях дрозд в закат Чужестранность позвал. Или: когда он возле костлявой старца руки вечером шел вдоль ветшающих стен городских, некто в черном плаще пронес розового младенца, тогда-то под тенью лещины внезапно дух зла и явился. Движенье наощупь по зеленым лета ступеням. Как незаметно сад одряхлел в бурой осенней тиши, ароматы старых кустов бузины; о, эта тоска их, когда в тени Себастьяна голос серебряный ангела умер. * Кальварий - место, обычно специальный сад на горе, где верующими католиками инсценированы с помощью икон, скульптур и т.п. муки (страсти) Христовы. Слово восходит к латинскому "calvaria", что в свою очередь - к арамейскому "golgota". (Прим. перев.) перевод Николая Болдырева [оригинальный текст] | |
Приложение: |
© Николай Болдырев, Марина Павчинская, перевод, 2007-2022.
Сергей Слепухин, иллюстрации, 2007-2022.
© Сетевая Словесность, 2008-2022.