[Оглавление]


[...читать полную версию...]




 



НА  КРАЮ  СТАРОГО  КОЛОДЦА
2-я редакция

    Смутные знаки воды: в пасти ночи разбитые лбы,
вздохи на черной подушке синих мальчика теней,
шорохи клена, шаги в заброшенном парке,
звуки концерта, что стихают на лестнице в доме,
а может, это луна, тихо взбираясь, считает ступени.
Нежное пенье монашек в ветшающей церкви,
голубая с дарами святыми шкатулка, чьи медленны створы,
звезды, что падают сверху в мои костяшки-ладони,
быть может, еще движенье сквозь покинутость комнат,
голубая мелодия флейты в орешнике - тихо-тихо.


перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




ИСТАЯЛО  ЛЕТО

    Зеленое лето истаяло тихо,
чуть слышно; сквозная хрустальность.
Приняли смерть цветы у вечернего пруда.
Черный дрозд бросает испуганно зовы.

Жизни надежда - напрасна. Ласточка в доме
в путь собирается дальний.
В холм погружается солнце,
ночь уже намекает о странствиях звездных.

Тихи деревни, звучно окрашены рощи,
всеми забыты. Сердце,
мягче, нежнее склонись
над невинно уснувшей.

Зеленое лето истаяло тихо,
чуть слышно; звонок шаг чужеземца
в серебряной ночи.
Запомни синюю птицу тропы его дикой,

блаженного пенья его молитвенной жизни!


перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




ГЕЛИАН

    Одинокими часами Духа
хорошо идти под солнцем
вдоль желтых стен лета.
Тихо звучат шаги в траве; в мраморе сером
сновидения отпрыска Пана всё еще длятся.

По вечерам на террасе
мы опьяняем себя темным вином виноградным.
Красным огнем персик рдеет в листве;
мягкая поступь сонаты; смеха свеченье.

Ночи молчанье прекрасно.
По туманной равнине
навстречу движутся нам пастухи и белые звезды.

Осень приходит и вместе с ней - созерцанье
трезвой прозрачности рощи.
Блаженно бредем вдоль ржавеющих стен
и изумленными взорами следуем птиц перелетам.
По вечерам опускаются белые воды в свои погребальные устья.

В голых ветвях светится небо.
Чисты крестьянские руки, несущие хлеб и вино нам.
Мирно плоды дозревают в солнечной дреме.

О, как серьезны лица возлюбленных мертвых!
И блаженна душа в созерцаньи правдивом.

Необъятно и мощно молчанье опустевшего сада;
юный послушник в венке из листвы темно-бурой
тихо пьянеет, вдыхая морозное злато.

Прикосновенье рукою к древности голубеющей влаги
или в холодную ночь - к белым сестринским лицам.

Как гармонично, как тихо это движенье мимо дружеских окон,
где - одиночество, кленов шуршанье,
где, быть может, все еще дрозд поет свою песню.

В сумерках призрачен человек и прекрасен.
Изумленно он движет руками, ногами,
а в пурпурных гротах медленно вращаются очи.

К ночи в черном ноябрьском хаосе
          затерялся чужак-незнакомец,
в гуще ломких ветвей, вдоль богатой настенной проказы;
здесь монах проходил незадолго,
в своего сумасшествия нежные струны всецело ушедший.

О, как одинока кончина вечернего ветра!
Испуская дыханье, он голову клонит на сумрак оливы.
Потрясающа гибельность рода людского.
В этот час наполняются золотом звезд
созерцателя очи.

Вечером тонет игра колокольная; молчь и беззвучье.
Черные стены на площади города рушатся.
В храм зазывает мертвый солдат.

Ангелом бледным
сын возвращается в дом своих предков, тот - пуст.

В даль среброликую к старцам сёстры ушли незаметно.
Ночью, проснувшись, он их встречает под колоннадой в прихожей:
только что возвратились с грустных паломничеств дальних.
Но в волосах их, о бог мой, - грязь, нечистоты и черви!
Это он видит, стоя вблизи; в серебре его ноги.
А в это время из комнат пустых удаляются мертвые тихо.

О, эти псалмы их в огненном шуме дождя полуночном!
Мерно холопы хлещут их кроткие очи крапивой;
детские кисти бузинные изумленно склонились
над опустевшей могилой.

Тихо свершают свой круг пожелтевшие луны
по лихорадке простынной того, кто еще только отрок;
не подступили безмолвные зимы.

Молча Кедрона высокий удел опускается к кедру,
вот он раскинулся в плавности линий - отпрыска кротость -
под голубыми бровями отца размышляя.
Там по пастбищам ночью пастух ведет свое стадо.
Или, быть может, это крики во сне,
в том сне, где бронзовый ангел, в роще застав человека,
плавит плоть его - тело святого -
на раскаленной решетке.

Виноградником пурпурным стены увиты глиняных хижин
и снопами, поющими ветру, желтого жита.
Пчелы жужжат, журавлей одиноких пролеты.
По вечерам на скалистых тропинках - внезапные встречи воскресших.
Прокаженные, в зеркало будто, смотрятся в почерневшие воды,
а потом одежды свои, провонявшие гноем и гнилью,
открывают, стеная, бальзаму упругого ветра -
он со склонов летит, где розы в полном расцвете.

Легкостройные девы наощупь ночь изучают
по переулков извивам, словно пастыря милого ищут.
По субботам в хижины входит нежное пенье.

Пусть расскажет им песня про того мальчугана,
про безумье его и про седые его брови,
и про его уход, и про его тленье,
когда раскрылись внезапно глаза его во всей своей сини.
О, как печально мне это с ним, в тихих напевах, свиданье!

Ступеньки безумия в комнатах черных,
древние тени в дверях, распахнутых настежь.
Здесь душа Гелиана себя созерцает в зеркале отсвета розы,
снег и проказа сыпятся вниз с чела Гелиана.

На стенах нет уже звезд, все звезды потухли.
А вместе с ними и белые призраки света.

Прах человечий могильщик бросает наверх, на зеленые травы.
Глухо молчат, завалившись, кресты на медленных склонах.
Ладана сладость в пурпуре ветра ночного.
Очи ушедших разбились, ртов обнажились черноты.
И покуда их внук, плавно сойдя в помраченье,
одинокую думу молчит о конце неизвестно-кромешном,
тихо Господь над ним голубые веки смыкает.


перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




ПОДСОЛНУХИ

    Золотые подсолнухи,
Всем сердцем к смерти склоненные,
О кроткие сестры
В тишине - вот она -
Гелиана кончается год
Год свежести гор.

Лоб упоенный его
От поцелуев становится белым
В то время как некто Другой
Цветы золотые печали
Духу приносит и прочит
Безмолвию тьмы.


перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




ХОЕНБУРГ
2-я редакция

    Дома пустынность; в комнатах - осень;
Лунносветье сонаты,
Внезапное пробужденье на краю рассветного леса.

Неотступные мысли о лике седом человека,
Что оставил в далекой дали суматошное время;
Над сновиденным нежно склонилась зеленая ветка;

Крест и вечер;
Обнимают поющего звезд его пурпурных руки,
Прикасаясь к пустынно-заброшенным окнам.

Так что дрожь пробирает во тьме чужестранца,
Когда тихие веки свои поднимает
Поверх человечьего он, как далеко уж оно;
Голос серебряный ветра в прихожей.


Хоенбург - название поместья Рудольфа фон Фикера
неподалеку от Инсбрука.

перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




ВЕЧЕР  В  ЛАНСЕ
2-я редакция

    Пешее странствие по смеркающемуся лету
Мимо снопов пожелтевшего жита. Под свежебеленою аркой,
Где ласточка бойко порхала, пили вино обжигавшее мы.

Как прекрасно: тоска и пурпурный хохот.
И вечер и запахи зелени смутно-неведомы
Охлаждают ознобно пламенность наших голов.
Серебристые воды по леса ступеням текут,
По ночи и по жизни в молчании этом забытой.
Друг; тропинка в деревню сквозь гущу листвы.


перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




СЕМИПСАЛМИЕ  СМЕРТИ

    Голубея, дымится весна; меж деревьями - о, как сосут! -
Смутно-неведомость движется в вечер, в закат,
К нежным плачам дрозда приникая всем слухом.
Молча появляется ночь, зверь, кровавящий след свой,
Медленно никнущий рядом с холмом.

В воздухе влажном цветущей яблони ветви дрожат;
Серебрясь, растворяется всё, что сплелось,
Медленно гаснет в глазах, куда вошла ночь; падучие звезды;
Кроткий детства псалом.

Призраком спящий спускался к черному лесу;
И запел из земли ручей голубой,
Едва тот неслышно белые веки поднял
На заснеженном лике.

А луна за зверем красным гналась
От самой пещеры;
Сквозь стоны он умер; смутны женские плачи.

Тот, что светился, к звезде своей руки воздел,
Седой чужестранец;
Молча покойник оставил дом разрушенный этот.

О, прогнивший проект человека: структура холодных металлов,
Ночь и ужас лесов затонувших
И пылающей чащи звериной;
Ни дуновения в душах.

На чернеющей лодке Другой спускался по мерцанью потока,
Пурпурных звезд был он полон; зазеленевшая ветка,
Благословляя, на него опустилась,
Мак из серебряной тучи.


перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




ЗАКАТ
5-я редакция

   
      Карлу Борромеусу Хайнриху
Над озером белым
Вдаль потянулись дикие птицы.
Вечером ветр леденящий задул от наших созвездий.

Над могилами нашими ночь
Склонила проломленный лоб свой.
Под дубами качаемся в лодке серебряной мы.

Стены белые города непрерывно звенящи.
Под терновыми сводами, брат мой,
Мы слепые стрелки часов, что взбираются в полночь.


перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




НОЧЬЮ

    Синева моих глаз затухла в этой ночи,
Красное золото сердца моего. О, как тихо сгорел этот огнь!
Твой плащ голубой укрыл упавшего вниз.
Пунцовый твой рот печатью скрепил погружение друга во мрак.


перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




В  ВЕНЕЦИИ

    Ночь; как в комнате тихо.
Серебристо мерцает подсвечник.
Дыхания песня;
Одиночество;
Розовых туч волшебство.

Стаи мушиной круженье
Затемняет пространство из камня.
До предела наполнена
Мукою дня золотого
Голова чужестранца.

Недвижимо темное море.
Звезда и чернеющий след
Исчезли в Канале.
Дитя, твоей боли улыбка так тихо
В сон погрузилась со мной.


перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




ГРОЗОВОЙ  ВЕЧЕР

    Красные часы распада
Дня под вечер, ветра рвенье,
Где в сплетеньях винограда
Свили гнезда привиденья.

Как в оковах стонут ставни,
Пыль танцует в мерзких стоках,
Гонит облачную стаю
Молния, сверкая в стеклах.

Зеркало пруда разбито,
Чаек крик в оконной раме,
Всадник огненный копыто
Вбил, взметнув над елью пламя.

Сонм больных охвачен страхом.
Синь ночного оперенья
Вдруг прорвал единым махом
Дождь серебряным сеченьем.


перевод Марины Павчинской
[оригинальный текст]




МУЗЫКА  В  МИРАБЕЛЛЕ
2-я редакция

    На небе - стая облаков
Пушистых, нежных - вечер жаркий,
Поет фонтан в тиши веков,
Гуляют пары в старом парке.

Все глуше птичьи голоса,
И мрамор предков тронут тленьем,
И фавна мертвые глаза
Следят за уходящей тенью.

Осенний лист в окно летит
И кружит как живая птаха.
Жизнь отсветов огня дрожит,
Живописуя грезы страха.

Пришелец белый входит в дом,
Навстречу мчится пес лохматый.
Потушен свет, и все кругом
Во власти льющейся сонаты.


перевод Марины Павчинской
[оригинальный текст]




ГРЕЗЫ  СЕБАСТЬЯНА

   
          Адольфу Лоосу
1
Мать вынашивала дитя под белой луной,
в орешника тени и вековой бузины,
хмельная от маковых соков и плача дрозда;
и тихо склонялся над ней
в состраданье лик бородатый,

едва заметный в туманности окон; и старые
праотцев вещи
лежали дряхлея; любовь, осень, мечты.

Стало быть - смутный день года, печальное детство,
когда опускался тихо мальчонка к водам прохладным,
к серебряным рыбам;
Покой и Лицо;
когда ж, каменея, он бросился перед бешеными вороными,
в серой ночи над ним его звезда начала восходить.

Или: когда он подле руки материнской замерзшей
шел сквозь погост осенний Петера Санкта,
нежный покойник, тихо лежавший в сумраке склепа,
вдруг приподнял на него свои холодные веки.

И все же был он маленькой птичкой в голости веток,
колокольной игрой ноябрьских вечерий,
молчаньем отцовским, когда во сне
спускался винтом по лестнице в дымке рассветной.

2
Покой на душе. Одиночество. Зимний вечер,
смутные пастухов силуэты у старого пруда;
дитя в шалаше из соломы; о, как незаметно
упадал этот образ в черноту лихорадки.
Священная ночь.

Или когда он, подле сильной отцовской руки,
молча взбирался на угрюмость кальварской горы, *
то в брезжащих нишах межскальных
ритмами своего мифа шла голубая фигура,
а из раны под сердцем пурпурно кровь струилась.
О, как неслышно крест воссиял в смутной душе!

Любовь; по черных углам - таянье снега,
весело покачиванье старой бузины голубым ветерком,
плотные своды лещины;
тогда-то мальчугану явился неслышно алый ангел его.

Радость; в прохладе гостиной - вечерней сонаты звучанье,
из серебряной куколки на коричневеющей потолочной
балке выползала бабочка голубая.

О близость смерти! В каменную кладку стены
уперлась желтизна верхушки, замолчал ребенок,
и в том же марте зачахла луна.

3
Алые пасхальные колокола в склепе ночи,
серебряные голоса звезд,
благоговейно стерты они темным безумьем
с уснувшего лба.

О, как тихо скольжение вниз по синей реке,
оживленье смыслов забытых, когда в зеленых ветвях
дрозд в закат Чужестранность позвал.

Или: когда он возле костлявой старца руки
вечером шел вдоль ветшающих стен городских,
некто в черном плаще пронес розового младенца,
тогда-то под тенью лещины внезапно дух зла и явился.

Движенье наощупь по зеленым лета ступеням. Как незаметно
сад одряхлел в бурой осенней тиши,
ароматы старых кустов бузины; о, эта тоска их,
когда в тени Себастьяна голос серебряный ангела умер.


* Кальварий - место, обычно специальный сад на горе,
где верующими католиками инсценированы с помощью икон, скульптур и т.п.
муки (страсти) Христовы. Слово восходит к латинскому "calvaria",
что в свою очередь - к арамейскому "golgota". (Прим. перев.)

перевод Николая Болдырева
[оригинальный текст]




Приложение:
  • Николай Болдырев: Грезящий Себастьян Тракль
  • Мартин Хайдеггер: Язык в поэме. Истолкование (поиск местности) поэзии Георга Тракля





    • © Николай Болдырев, Марина Павчинская, перевод, 2007-2019.
    Сергей Слепухин, иллюстрации, 2007-2019.
    © Сетевая Словесность, 2008-2019.



    (WWW) полная версия материала
    [В начало сайта]
    [Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
    [О pda-версии "Словесности"]