ЗВЁЗДЫ КОЛЕБЛЮТСЯ
ЗВЁЗДЫ КОЛЕБЛЮТСЯ
Так ли объятья разума нам тесны?
Господи, господи - ты ли пророчишь сны?
Ты ли придумал грустного человека -
просто слепил из снега.
Веришь ли ты в гулкий комок тепла?
Тело его тщедушно, любовь светла -
глиняный стебелёк, бесконечная чаша,
подлая сущность наша.
Господи, господи - ты вот зевнул, а здесь
тысячелетия к нам продолжают лезть.
Ты вот моргнул - и кончились небеса,
звёзды колеблются, вламываются в глаза.
Так ли всё это, Господи, смерть и страх,
порох и мясо, вечности тлен да прах?
Звёзды колеблются - ими полны глаза,
битая чаша, острые голоса.
_^_
ЗВОНАРЬ
Я ещё до конца не изучен,
не испытан на прочность пока,
но как колокол бьётся в падучей -
я набатом сдираю бока
и плыву в этих отзвуках долгих,
наблюдая, как с гулом сердец,
проступает над веною Волги
побелевший часовни рубец,
и в малиновом хрусте костяшек,
на ветру у свияжских лагун,
прозреваю я голос свой тяжкий,
но понять до конца не могу.
Бечеву до небес изнаждачив,
истрепав до полбуквы словарь,
я пою - как стону, не иначе -
одинокий безрукий звонарь.
_^_
СТОМАТОЛОГИЯ
Теперь зубочистке осталось
царапать по нервам прорех -
тянись, саблезубая старость,
расщёлкать познанья орех.
Фарфоровой мудрости гностик,
вставной летописный резец -
вгрызайся с малиновой злостью
в проклятый язык, наконец.
Последние сгустки апломба
за ваткой сомнения сплюнь,
почуй, как морозная пломба
врастает в пульпитный июнь.
На страшное синее нёбо,
на хрусткую, с кровью, эмаль -
смотри через зеркальце в оба
и скрежету глотки внимай.
Пока ты под местным наркозом,
пока ещё жив протезист,
напильник извечных вопросов
над лобною костью навис.
Но всё перемелется, братцы:
коронки, каретки, мосты...
Придёт санитарка прибраться
и буквы смахнёт на листы.
К покою приёмному хлопца
крылатый ведёт поводырь.
Лишь челюсть болеть остаётся
в стакане кричащей воды.
_^_
ПОДЪЕЗД
Бог не фраер, не лох, но весьма любознательный шкет:
он давно наблюдал втихаря, притворившись умершим,
как в прокисшем чаду, в этом грязном кирпичном мешке
нас, нахальных цыплят, становилось по осени меньше.
Кто ушёл на войну - умирать под чеченским селом,
кто допрыгнул до звёзд, разбежавшись по пьяни с балкона,
кто-то веру обрёл, получив кирпичом за углом,
и в психушке теперь добивает земные поклоны.
Нас подъезд воспитал и вскормил из бычковых сосцов
сладкой водкой свободы безумно дешёвого понта,
пацаны-старшаки нас пороли ремнём за отцов -
их отцов, не вернувшихся с фронта.
И я с лекций летел на безжалостный окрик свечи
в полутёмном пространстве Вселенной друзей-одногодок:
там обоймой кассет Доктор Албан нас насмерть лечил,
и калечил язык беглый говор обкуренных сходок.
...Что-то вспомнилось ныне, как плавились дух и сердца...
Нас осталось немного - шепчу я светло и печально...
Свой рубец оставляет подъезд у любого жильца,
если ты не мертвец изначально...
_^_
КИНО
Ещё один денёк засвеченный,
испорченный рекламой дубль,
и на сеансе парень вечером
с экрана дует янки-дудль.
Ещё один стишок немедленный -
реакция на рецидив.
Затих поэт с проводкой медною,
сквозь зубы небо процедив.
А кинолента не кончается,
механик сеет беглый свет,
и вновь по лицам луч качается,
слезой стекая из-под век.
Да, в этой солнечной империи,
где каждый входит в каждый дом -
мы все умрём в десятой серии,
но если надо - оживём.
_^_
МЕДВЕДЬ
Солнце тёплое торопится меднеть -
из берлоги лезет каменный медведь,
на рогатину опёршись, во всю грудь
ширь земную он пытается вдохнуть.
Ловит лапами весеннюю печаль,
злобный век ему вцепился у плеча,
уходя до ноября - на посошок -
кровь медвежью пьёт разрыхленный снежок.
И зарёю цвет впитавший небосвод
давит давностью открытых несвобод,
а умишко у медведя - не хребет,
мысль за мыслью рассыпается от бед.
Ковыляет он в лесную круговерть,
лето, осень остаётся прореветь,
из вишнёвых глаз медведя сну вдогон
лишь берёзовый струится самогон.
_^_
САМАРА: БУНКЕР СТАЛИНА
В землю, как в масло, на час уходи,
звякая лезвием взора,
и под конец рукоятью груди
не ощущая упора.
Слыша, как глохнет скрипучий вопрос
при пересчёте ступеней:
этот ли воздух просвечен насквозь
мглою декабрьских бдений?
Этот ли бог за зелёным сукном
мог разражаться эдиктом?
Глубже и глубже, как сумрачный гном,
в шахту сомненья входи ты.
Вдруг понимая, что в списке наград
нужен таланту не букер,
а бесконечный и внутренний ад -
голову давящий бункер.
Чтобы, когда побоявшись остыть,
в поисках вечного солнца,
за драпировку заглядывал ты -
и не увидел оконца.
_^_
ДЕКАБРЬ
Свернёшь в декабрь - кидает на ухабах,
оглянешь даль - и позвонок свернёшь:
увидишь, как на наших снежных бабах
весь мир стоит, пронзительно хорош.
И вьюжная дорога бесконечна,
где путь саней уже в который раз
медведем с балалайкою отмечен,
а конь закатан в первозданный наст.
И глянец солнца в сумерки запущен -
предсказывает тёмную версту,
а снеговик за нас в угрюмой пуще
морковкой протыкает темноту.
Замёрзший звон с уставших колоколен
за три поклона роздан мужикам
и, в медную чеканку перекован,
безудержно кочует по шинкам.
И тянется тяжёлое веселье
столетьями сугробными в умах,
и небо между звёздами и елью
на голову надето впопыхах.
_^_
МЁРТВОЕ СЛОВО
Мёртвым словом вытяни созвучья
к нёбу воспалённому, и чтоб
трепетала радостью паучьей
паутинка голоса взахлёб.
Пусть затянет раны неживые
болью окаянной ножевой -
будто на язык твой кто-то вылил
олова расплавленного вой.
Выпрями тугие плечи звука,
грудью напирая на глагол...
Ничего, что боль твоя безрука -
был бы лёгких медленный прокол.
Засипит латынь во славу Бога:
выспренно, таинственно, черно -
эта мёртвость значит очень много,
а живое слово - ничего.
_^_
ФЛЭШКА
Выйдешь в сеть из родимой берлоги -
разуверишься в истинном блоге,
и начнут над тобой небеса
облаками шуршать, зависать...
От друзей ни картинки, ни звука -
только чёрные вести фэйсбука
гонят стон из болящей груди
в мировую тоску паутин.
Если клик - только отклик мышиный
на зловредные сбои машины...
Бесполезна возня под ковром -
раз на писк перейдёт cd-rom.
Навострив воспалённое око,
полистаешь системного Блока,
как наскучит - отключишь канал
и фонарь, что его доконал.
А посмотришь сквозь windows на звёзды
и подумаешь: кто же их создал,
если ты на рабочем столе
запаролил сиянье во мгле?..
Ведь душа - и юна и крылата,
и жива материнская плата,
что добро в твоё сердце несла
без гарантий покоя и сна.
Но загрузится тучное утро -
и начнётся всё заново будто:
раздающийся скрипт Командора;
бесконечная гладь монитора...
_^_
ЛЯДСКОЙ САД
Мы выжили, спелись, срослись в естество
чернеющей в садике старой рябины,
глухой, искорёженный донельзя ствол
не выстрелит гроздью по вымокшим спинам,
плывущим к Державину, выполнить чтоб
в обнимку с поэтом плохой фотоснимок:
блестят провода и качается столб,
троллейбус искрит, перепутанный ими,
а ливень полощет у сосен бока
и треплет берёзы за ветхие косы,
газон, осушив над собой облака,
под коврик бухарский осокою косит,
и голос фонтана от капель дождя
включён, вовлечён в наше счастье людское...
и мальчик соседский, в столетья уйдя,
по лужам вбегает в усадьбу Лецкого.
_^_
ОГОРОД
Жили-были холодно да голодно, -
только не хватались за ножи.
С вороньём за вечерами лобными
пугало справлялось у межи.
Пили водку с горьким молочаем,
хоронили яблока микроб.
Кулаками в зубы получали,
кто чужой подёргивал укроп.
Примирялись: просто и за сало,
ленточку победы теребя.
А теперь вот Родина зассала
выручать советского тебя.
Видишь, как при всём честном народе
за ботвой картофельных наград
на соседском тощем огороде
гибнет в керосине колорад.
Всё теперь давно уже не слишком,
телек кровожадненько басит:
"Помнишь, как сжигали наших мишек?!
Мишка, ты теперь не одессит!.."
Вот и ватник сдан под одеяло -
лоскуты ползущие на нём.
Нас имперским смыслом наделяло,
что по одному не проживём.
По уму ли, по сердцу, бессрочно
городили общий огород,
кости перемешивали с почвой
и плодами раскровили рот.
_^_
СНЯТСЯ СНЫ
Снятся сны - голодные волчата,
правду звука из груди сосут.
Жизнь моя - как заболоцкость чья-то -
свет, которым отмерцал сосуд.
Словно мышь, из этого кувшина
молоко взбиваю до крови,
но спасает тайная пружина
и пера зубчатый маховик.
По стихам, что делаются гуще,
выбираюсь и качусь, юля,
я качаюсь, я волчком запущен,
я верчусь, и значит я - Земля!
_^_
|
