[Оглавление]



ПЛАЧ  ПО  ГЛУПОСТИ




Десять лет я не слушаю музыку. Она меня не раздражает, не мешает, а просто я не слушаю ее, и причина этому всего одна: я не люблю вспоминать. Словно кто по моей памяти прошелся наждаком и вытер все напрочь.



Получается, что у меня один день лучше другого. И чем ближе к середине жизни или, вероятнее, ближе к концу, я ощущаю себя все уверенней, давно пережевав тысячи ошибок, привычек и привязанностей. Наконец начинаешь воспринимать мир не как затянутый половой акт, как это бывает в поллюционном возрасте, когда мир открывается гигантский, прекрасный и созданный лишь для тебя одного красивого. Я не могу любоваться старыми городами, потому что они вызывают у меня тошноту - будто смотришь на пустое место, где ты растратил года на никчемную пассию, просто разводившую тебя на чувства, деньги и большую любовь. Начинаешь понимать, что мир вертится возле двух основных столпов - секса и денег. Прочее - эфемерные выдумки для избранных.

С музыкой у меня связана добрая половина молодости. На моих глазах поднимались такие киты как Скрипка, Середа, в России - Цой и Башлычев. Все стали легендами, в том числе и я, но большинству для этого нужно было перейти грань, что называется жизнью. Ведь обязательно нужно что-то терять, по-дурному, чтобы приобрести дар - эфемерную цацку, о которой забудет уже следующее поколение.

А еще стоит вспомнить Славика Кириленко, Олеся Дония, Толика Сухого и того же Пиховшека. Все это вызывает во мне какую-то мутную волну виноватости: блин, ты мог бы влезть в политику, а тогда бы... О, тогда бы... Бац - и у меня ничего не срабатывает. И слава богу!

За моим домом стоял пустырь. Я любил, отлежавшись от суеты дней, вылезть на балкон и посмотреть на красный кустарник, прямо-таки висевший в чистом синем пространстве. Прекрасно, эстетично, как советские трусы с бантиком на заду. Но спустившись, видел на том месте кучи протезов, презервативов и всякого мусора. Периодически милиция кого-то там вылавливала или находила с вываленным синим языком. Сейчас там гигантский гипермаркет стройматериалов. Ты можешь пройти вдоль широких стеллажей с пилами и ножовками, ножами и отбойными молотками. Рай для мещанина и маньяка. Там находишь все, что тебе нужно, а не толчешься с мешком макулатуры за томиком А.Дюма-старшего и не стоишь за гнилыми селедками-ивасями в очереди, ничего в результате не получив. Не можешь ляпнуть какой-то анекдот и попасть - хорошо, если так - на 15 суток. И много, много чего еще, вплоть до холодного свежего пива на опохмелку - в крайнем случае, прогнивший кисляк и рожа участкового с утра.

Возле моего подъезда часто собираются пенсионеры. Невольно слушаешь их разговоры и понимаешь, что о чем-то ином этот плач. Не о гнилых селедках, вшивых тамбурах электричек, тюрьмах и грубых колготках, за которые микрорайонные донжуаны нагибали не одно поколение женщин. Мир плачет по-новому, о другом, непонятном. Поэтому я, потеряв и приобретя опыт, почти никогда не плачу, ну, по крайней мере, неделями и годами. Я матюкаюсь, когда опаздываю на поезд, я ругаюсь, что не успеваю в какой-то гипермаркет, я жалею о женщине, которую любил и которая оказалась больше плодом моих фантазий. И все труднее мне жить в стране, где пока что ценится не талант, а панибратство и знакомство. Люди, что собираются возле моего подъезда, в те времена, наверно, были не намного старше меня нынешнего. Вот отчего делается грустно. Жизнь коротка, а мы переводим ее на всякую похабень. Так что ничего особенного, кроме фобии, в ностальгии нет. Широкое поле для психиатра, писателя и больного на голову. Но я почему-то всегда помню, на какой остановке я зашел, а вот на какой выходить...




© Александр Ульяненко, 2008-2024.
© Евгения Чуприна, перевод, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2008-2024.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]