[Оглавление]





САНКТ-ПЕТЕРБУРГ,  "МИТИН ЖУРНАЛ"
ДОНЕЦК,  "МНОГОТОЧИЕ"


Одной из центральных тем критических баталий прошлого года была судьба "толстых" журналов. Тема эта навязла в зубах и вызывает тягучее и томительное чувство тоски, но что поделаешь, если появляются всё новые и новые поводы вновь обратиться к надоевшему предмету вчерашней страсти. На этот раз подобным поводом явилась статья Натальи Ивановой в первом номере "Знамени" - и не сама даже статья, а одно замечание. Совершенно справедливо констатируя завершившийся процесс распада большой Литературы на несколько "автономных сублитератур", Иванова, тем не менее, полагает, что существует некий мэйнстрим, и что этот "бурный поток" по определению превосходит маленькие и жалкие тусовочные ручейки. Отличается же литература мэйнстрима исключительно тем, что публикуется в нескольких столичных журналах: "Так уж сложилось, что по-настоящему замечен автор бывал только после публикации в "Новом мире" или "Знамени", "Дружбе народов" или "Звезде". <...> прописка в "толстом" журнале является принципиальной метой перехода литератора в другой ранг ..." Таким образом, Наталья Иванова близкую ей, родную сублитературу назначает мэйнстримом - ну что ж, если унтер-офицерская вдова могла сама себя высечь, то унтер-критик себя может и короновать. Между тем литературная жизнь Бродского, Довлатова, Венедикта Ерофеева, Саши Соколова прошла вне журналов - я называю имена только самые бесспорные, имена тех, к чьей сложившейся славе толстожурнальная братия поспешила присоседиться. (И, если уж на то пошло, то это их тексты образовывали и образуют мэйнстрим, а не упоминаемые Ивановой писания Токаревой, Бакланова и Кувалдина.) Можно, конечно, ссылаться на политические условия, всесилье и засилье - факт остается фактом: писатель без журнала проживет, журнал без писателя вряд ли.

Впрочем, одно неоспоримое преимущество "толстые" журналы имеют: они создали свой образ "центра духовной жизни". Печататься в "толстых" журналах престижно, выгодно и приятно: спонсоры, издатели, политики, репортеры и западные слависты вокруг них так и вьются. Густая дымовая завеса славословий скрывает изрядно увядшие физиономии актеров. Но если не они, то кто же? Но вот, например, существовал ленинградский самиздат 60-80-х годов. Более того, при всей неудачности термина, можно говорить о полноценной "второй культуре": выходили журналы, книги, проводились выставки, присуждались премии. Возникла инфраструктура, среда, контекст. И молодые ленинградско-петербургские литераторы и художники ориентировались уже на эту среду, на этот контекст. Целые поколения прошли мимо всевозможных "творческих" союзов, советских кормушек и загонов. И на этой почве волей-неволей выросли странноватые цветы современной культуры, появились среди прочих независимые издания, не слишком похожие на своих официальных собратьев. Таков и родившийся еще в 1984 г. "Митин журнал". Вот что писал в первом полноценном типографском номере (N 50 с момента основания) бессменный главный редактор Дмитрий Волчек: "Было жутко. Царствовал Черненко. Всюду шныряла гебня. Писатели служили истопниками. <...> Всё это миновало, как сон золотой. <...> Остался только "Митин журнал". Единственный из великого множества самиздатовских журналов. Почему именно он? <...> Какая, в сущности, разница? Главное - журнал существует и, надеюсь, любим тем чрезвычайно узким кругом читателей, которому он, собственно, и адресован". Итак, перед нами журнал, во-первых, наследующий подпольной эпохе 80-х, и, во-вторых, претендующий на элитарность. Очевидно, что он должен кардинальным образом отличаться от традиционных толстяков. Он и отличается. Как строится, например, журнал "Знамя"? - элементарно: центральная большая проза как несущая опора; рассказы и стихи в качестве обязательных декоративных элементов; и, наконец, публицистика, критика и прочие рецензии, придающие зданию законченный вид и стройную соразмерность. "Митин журнал" отказывается от большой прозы сразу. Основным жанром становится эссе, эссе как апофеоз говорения - обо всем сразу: о политике, архитектуре, кинематографе, географии, эротике, ну и т.д. Эссе, размывающие границы и взламывающие лед. Эссе, пестрящие именами Делёза, Бодрийяра и Деррида. Эссе, временами притворяющиеся рассказами или даже стихами. И нет никакой соразмерности и стройности: всё движется, изменяется, живет.

Основной принцип существования: диалог. Материалы под рубрикой "Коллегия Песка и Воды" иногда просто имитируют кухонные посиделки с обязательной беседой на тему (В N 52 такой темой были, например, пытки. Вот замечательная цитата: "Д.Голынко. ... в Хорезме XVI века никого особенно не казнили <...> люди жили спокойно. Приходит Тамерлан, строит три пирамиды из 70 тысяч голов каждая. <...> И человек из нормального состояния переходит в состояние головы в общей куче. Совершенно другое ощущение". Но всё серьезно, всё предельно серьезно.) А редакционная почта включает в себя и почти личные письма, и стихи. Журнал для своих. Журнал, создающий в первую очередь контекст и контекстом в первую очередь озабоченный. Легко обвинить его в замкнутости, сектантстве, но он столь же принципиально открыт внешнему миру. Переводы из современной польской поэзии соседствуют с отрывками из инфернальной "Телефонной книги" американки Авитал Ронелл, а рассуждения Сергея Добротворского о развитии кинематографа со статьей Татьяны Щербина "Поэзия сегодняшней Франции". Стремление к включенности в мировой культурный процесс отличает многие тексты "Митиного журнала".

Естественно, что при подобном положении вещей вопрос о качестве отдельных текстов не актуален. Провалов нет, хороший средний уровень обеспечен (а часто и преодолен), всё втянуто в одну контекстуальную воронку, и читается с одинаковым интересом, от первой страницы до последней. Но всё-таки заметно выделяется роман Александра Ильянена "И финн" - хотя бы объемом, он расположился в двух номерах (N N 51, 52) и ожидается, кажется, продолжение. "Роман" - определение авторское. На самом деле это - руины романа, нечто вроде лирического дневника с продуманно разрушенным синтаксисом, странной пунктуацией и сомнительной орфографией; осколки зеркала, в каждом из которых таинственным образом навсегда осталась зафиксированной часть когда-то цельного изображения. Источники подобного письма хорошо известны - от Розанова до Сосноры - последнего Ильянен именует Мэтром и считает достойным Нобелевской премии. "И финн" - "роман о странностях любви", любви гомосексуальной, "голубой" - но здесь акцент именно на любви, нежной и немного сентиментальной. К сожалению, чувствительность порой превращается в слащавость, непосредственная интонация повествования - в кокетство, манера - в манерность. Некоторые страницы читать просто невозможно - до того приторны.

"Митин журнал" противостоит "толстым" журналам как издание современное и актуальное. Может быть, это звучит выспренно, но человечество уже вступило в информационную эру, и вопрос: "Как подключиться к Интернету", возможно, очень скоро будет важнее вопроса: "Как нам обустроить Россию". Очевидно, что очередные новые времена нуждаются в новых журналах, и появляются они не только в Москве и Петербурге, но и в других городах, в любых других городах, где говорят и пишут по-русски. В Донецке, скажем, где вышел второй номер журнала "Многоточие". Мне уже приходилось писать об этом проекте литераторов Марины Орловой и Сергея Шаталова (рецензию найти у себя в архиве не удалось - примечание 2001 г.). Второй номер позволяет сделать некоторые выводы. Журнал еще более стал похож на классическую "братскую могилу" - особенно уныло выглядят стихотворные подборки с подозрительными названиями "из Донецкой поэзии" и "из Киевской поэзии" - не всё там плохо, но чаще всего это образцы стихотворчества, являющегося продолжением образа жизни - в их кругу принято писать стихи, они и пишут - в качестве примера приведу строки представительницы "Донецкой поэзии" Люси Константиновой:

"Мутационный сбой" произошел, по-моему, в голове не только у Люси, но и у редакторов "Многоточия", опубликовавших такое. Еще больше сомнений вызывает правомочность наличия рубрики "Экстравагантное существование", поскольку диагноз и литература суть вещи разные. Еще больше раздражает пристальное внимание к культуре хиппи, явственно контрастирующее с довольно богатым полиграфическим оформлением журнала. В целом же "Многоточие" производит впечатление издания предельно бестолкового: смешались в кучу кони, люди, и редкий прохожий найдет что-либо похожее на путеводную нить. Здесь можно было бы и продолжить, и сделать еще несколько язвительных замечаний, но все-таки большинство текстов в журнале совсем не плохи (лучшие: изящные рассказы Ивана Буркина, прозрачно-графические - Элины Свенцицкой и полуобморочная "Лунная девочка" Олега Дарка). И еще одно: это же, если подумать, просто замечательно, что нашлась в Донецке неведомая компания "Лига", учредившая не стриптиз-бар, а литературный журнал, и это удивительно, что чуть ли не в каждой стране мира есть русские писатели, и что на полпути между Парижем и Ферганой, по дороге из Москвы в Иерусалим, среди шахт и заводов - и так далее, и тому подобное. И на этой оптимистической ноте я завершу сегодняшнее путешествие по журналам.


"Независимая газета" от 9.04.96 (со значительными искажениями).




© Андрей Урицкий, 1996-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]