МОСКВА, "НОВАЯ ЮНОСТЬ"
Вряд ли требует доказательств утверждение, что литература живет, где хочет - но именно живет, развивается, ищет новые формы существования - и уже многим ясно, что сегодня эта жизнь наиболее интенсивна и содержательна на страницах газет. (А старое не умерло, но лишь погрузилось в спячку, впало в анабиоз и лежит в хрустальном гробу, иногда прекрасное и всегда неподвижное; и где-то бродит пока неведомый королевич Елисей.) Газета приспособила к своим нуждам множество жанров, слегка их адаптировав и заставив писателей выражаться кратко, сжато и максимально эффектно. Газетная литература вспыхнула и засверкала; среди стразов и стекляруса попадаются и бриллианты чистой воды.
Подобный опыт не мог не оказаться заразительным, и появились журналы, пораженные газетным вирусом, и один из них - "Новая юность" ("НЮ"), возникшая после раскола "Юности" прежней, широко известной; и поскольку "НЮ", пережив времена радостной презентации каждого очередного номера, начала выходить более или менее регулярно, то можно рассмотреть подробно пять последних журнальных книжек.
Помимо традиционных материалов (стихов, рассказов, эссе) заметное место занимают в "Новой юности" тексты фактически газетные, например, удивительно тактичный, негромкий и сдержанно-серьезный отклик на чеченскую войну: эссе Виталия Пуханова "Востоконеведение" и статья Нины Молевой "Мцыри пишет Лермонтова", посвященная судьбе художника Петра Захарова, чеченца по происхождению. Это - удача из редких, но преобладают репортажи (случайные), очерки (бессодержательно-лирические) и душещипательные "случаи из жизни". К счастью, кроме дурного наследия комсомольско-молодежной печати журнал извлек из газет острое чувство современности, дух новизны, веселую безалаберность. Так, в названиях рубрик блицкриг превратился в "блиц-крик", а привычный вернисаж в очаровательный "верНЮсаж". И совсем уж великолепен раздел "Для тех, кто читает по...", где безо всякого перевода публикуются стихи на английском или итальянском языке. Здоровая шизофрения таких экспериментов придает "Новой юности" окончательно запредельный оттенок. Впрочем, читатель легко возвращается с небес на землю - хотя бы с помощью психологического детектива Буало-Нарсежака "Вдовцы" (N 5-6, 1994), чье присутствие в журнале прекрасно соотносится с газетным духом и заставляет вспомнить о французских романах-фельетонах.
Здесь удобно перейти к привычному обзору и поговорить о печатавшихся в "НЮ" романах и повестях ("Новая юность" упорно держится за большие формы, якобы для журнала необходимые). Итак: Александр Бородыня "Эпикур в постели. Маленькая эротическая антиутопия" (N 4, 1994). Если и не самый лучший текст, то самый веселый - история из полубредового будущего, разухабистая пародия на квазифрейдистские сочинения, занимательная литературная игра с овеществленными метафорами, в процессе которой любовный огонь становится натуральным пожаром, уничтожающим придуманный автором мирок. В этом же номере журнала и самое неинтересное произведение - не то очень маленькая повесть, не то разбухший рассказ Михаила Успенского "Чугунный всадник", сатира на злобу вчерашнего и позавчерашнего дня, лишенная актуальности и имитирующая глубину.
Екатерина Садур "Чужой дневник" (N 5-6, 1994). Повесть молодого прозаика о том, как трудно быть молодым, тонко чувствующим и одиноким. Молодые и одинокие творят всевозможные мерзости и в непомерных количествах хлещут водку, вино и пиво. Исповедальная интонация сочетается со стремлением выложить о жизни всю правду-матушку, описывая самые смердящие и гнилостные уголочки. Из всей повести запоминается одна фраза, но зато надолго: "Они все выворачиваются наизнанку, они так привыкли с самого детства, у них уже не понять - где нутро, а где одежка ..."
Петр Гладилин "Охота в зоопарке" (N 3, 1995). Миленькая фантасмагория о человеке, у которого похитили дочь и который потихоньку начал сходить с ума, а окончательно рехнувшись, принялся безжалостно отстреливать звероподобных злодеев, притворяющихся людьми. ("Ночью он вышел, <...> и вдруг услышал крик. <...> женщина звала на помощь, с большим трудом отбиваясь сумочкой от человека средних лет отвратительной наружности. <...> прозвучал выстрел, и у хищника не стало верхней трети черепной коробки".). В конце концов выясняется, что все произошедшее герою странным образом привиделось, прошло не несколько месяцев, а два часа, дочка весь день сидела дома, но наш мир, тем не менее, отвратительный зоопарк, поскольку какую-то девочку все-таки запихнули в проезжавший мерседес гадкие люди. Роман написан местами очень метафорично ("В купе было невыносимо душно. С каждым ударом колес воздух все сильнее сгущался, теряя свойства газа и превращаясь в минерал".), местами сухо и сдержано; ему не хватает единства, в том числе и стилистического. Текст заметно больше своего содержания и потому пустоват; мыслям в нем весьма просторно. Гораздо предпочтительнее выглядят прозаические миниатюры того же автора (N 1-2, 1995).
Роман Торнтона Уайлдера "Каббала" (N 4-5, 1995) - вариации на тему "закат Европы". Этот же роман в другом переводе был напечатан в прошлом году в "Новом мире", и его появление в журнале - явный прокол редакции "НЮ" (и свидетельство внезапной и необъяснимой всеобщей любви к Уайлдеру).
Среди прочих текстов заметны несколько хороших (и очень хороших) рассказов: "Ксения" Николая Климонтовича (N 5-6, 1994) - рассказ жесткий и умный; "И одно дыхание у всех" Славомира Волковича (N 1-2, 1995) - рассказ изящный и поэтичный; "Ты моя Атлантидочка" Станислава Гридасова (N 1-2, 1995) - рассказ свободно-импровизационный. Любопытны и удачные подражания Борхесу в исполнении Антона Никитина (N 3, 1995), хотя второй Борхес никому и не нужен.
Вообще, "Новая юность" журнал интересный, его просто интересно читать, и интерес поддерживается умело выстроенной структурой, когда стихотворные подборки соседствуют с многочисленными небольшими эссе, а тексты присланные из провинции (рубрика "Пошла писать губерния") с переводами. Переводы следует отметить особо. Почти каждый заслуживает отдельного упоминания: и пьеса Тома Стоппарда "Гамлет на четверть часа" (переводчик Глеб Шульпяков) (N 1-2, 1995), и кусочек из фальшивых мемуаров д`Артаньяна (переводчики Анна Плугина и Сергей Олюнин) (N 3, 1995), и извлечения из "Большого кулинарного словаря" Александра Дюма-отца (переводчик Галина Мирошниченко) (N 1-2, 1995), откуда я позволю себе привести замечательную цитату: "Агути. Это млекопитающее, относящееся к грызунам. Ростом агути с кролика, а жесткостью щетины, издаваемыми звуками и жадностью напоминает свинью. <...> Агути очень легко приручается и его легко содержать <...> Мясо жирного и хорошо откормленного агути довольно вкусное, хотя имеет некоторый привкус дичи".
Надеюсь, что из всего вышесказанного следует, что "НЮ" журнал своеобразный и оригинальный. Сохраняя некоторые черты обычного толстого журнала, испытав влияние современных газетных писаний, он неожиданным образом оказывается сравним только с одним изданием - петербургским "Митиным журналом". В этих журналах значительное место занимает свободная эссеистика, они с пристальным вниманием относятся к новейшим компьютерным технологиям, в них ощущается удивительная домашняя атмосфера, когда в дело идет всё: переписка, стенограммы редакционных заседаний, страницы из семейных архивов. Оба журнала делаются с любовью и желанием; их создатели относятся к литературе личностно и интимно. Но одновременно "Новая юность" и "Митин журнал" противостоят друг другу, и это противостояние вполне сравнимо с оппозицией "славянофильства" и "западничества". "Митин журнал" обращен лицом к модной французской философии, в "Новой юности" отчетливо слышны нотки христианского морализаторства, шелест степных трав, крики северных птиц; "Митин журнал" подключен к сети высокого напряжения, "Новая юность" расслаблена и комфортна; "Митин журнал" чаще всего ироничен, "Новая юность" не стесняется быть серьезной. Продолжается вечный, нескончаемый, неразрешимый спор. Победителей нет и не будет. Вот как пишет в узорчато-фантастическом эссе "Сква и бУфф" Константин Плешаков (N 4-5, 1995): "Москва - выстроена, Петербург - выдуман. Москва - как сорная трава, вся вразнобой. Петербург - по линеечке, потому что - из мечты, <...> Москва - проваливается сквозь землю. Петербург - тает <...> Москву тянет в землю. Петербург - в небо. Но оба к исчезновению. <...> Рвутся прочь с земли обе столицы, <...> И кровоточит Русская Земля, как развороченная десна, <...> Но что-то говорит, что если одна столица рвется вглубь, а другая ввысь, то страна все же останется в мучительном болезненном равновесии, ..."
"Независимая газета" от 28.06.96.
© Андрей Урицкий, 1996-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.