[Оглавление]


Михалыч и черт



ГЛИЦИНОВЫЙ  КОТЕНОК


День был дождливый. Сырой и серый.

Тучи с самого утра всё росли и росли, толстели, надувались тяжёлой дождевою влагой. Их обвислые, бесформенные брюха всё больше чернели, словно от болезни какой. И, казалось, ещё немного - и настоль потяжелеют тучи, что тёмной массой своей прижмутся к земле и поползут водяными монстрами, обдирая бока свои о столбы, ограды, фонари, деревья.

К полудню и вовсе стало темно и тоскливо. Словно полночь вне времени наступила. И до ночи не хотела уже уходить.

Антон Максимыч болел. Поздней весной, на исходе холодного мая, успел он в который уже раз промочить ноги - и старая знакомая, ангина, вновь заявилась к нему (ночью пришла, любит она по ночам приходить), показала ему вспухший, белый свой язык, заявив хвастливо:

"А тебе я и покрасивше сделаю!"

И слово своё сдержала.

Утром горло стало багровым и болело так, словно содрали с него всю тонкую, слизистую плёнку. А язык...

Ну, красивше - не красивше, а и впрямь стал он белый и толстый.

С утра сходив в районную больницу и оформив бюллетень, решил Антон Максимыч болеть тихо и образцово.

Прополоскал горло раствором марганцовки (после этой процедуры раковина в ванной приобрела светло-розовый оттенок). Укутал шею старым шарфом.

И сел смотреть телевизор.

Но с самого утра, как назло, передавали какие-то бесконечные, ужасно занудные репортажи об официальном визите очень важного зарубежного гостя. Гость этот вроде обещал похлопотать о предоставлении России не то очередного кредита, не то отсрочки по старым долгам, и журналисты старались так, будто рассчитывали, что и им чего с этого дела обломится.

Посмотрев протокольную эту чушь часа два, Антон Максимыч ругнулся привычно ("Развалили, гады, страну, а теперь с кошёлкой по миру ходим!") и присел к окну.

Минут пять смотрел он на тёмно-серое небо и тоска одолевала его всё больше и больше.

Наконец, махнув рукой, подошёл он к холодильнику и достал оттуда початую бутылку "Столичной".

Поставив её на стол, он добросовестно выждал полчаса (пока водка нагреется), ибо даже в тоске своей нарушать больничный режим и употреблять холодные напитки он был не намерен.

Потом одел свитер и тренировочные штаны, решительно взял бутылку за горлышко и вышел из квартиры.

Поднявшись на этаж вверх, подошёл он к двери, оббитой коричневым дерматином, с неровными разноцветными заплатами, наклеенными по разным углам, и решительно в дверь эту постучал.

Звонок у соседа не работал, потому приходилась всем гостям его приходилось стучать кулаком по двери, но слой ваты, щедро набитой под дерматин, глушил звук ударов, оттого открывал сосед на сразу, а стук на пятый, а то и шестой-седьмой.

Вот и на этот раз пришлось Антону Максимычу изрядно отбить кулак, прежде чем сосед услышал его стук.

Дверь он открыл широко и беззаботно.

Словно заранее был уверен, что в гости к нему может придти только хороший, ну в крайнем случае - очень хороший человек.

- О! Сосед пожаловал! Заходи, Антон Максимыч!

- Здорово, Фёдор, - ответил Антон Максимыч, заходя в квартиру. - Не боишься открывать-то так?

- А чего боятся? - простодушно ответил Фёдор. - Чего у меня брать-то? Телевизор вон - картинка мельтешит. Одежду я уж давно не покупаю. Холодильник - "ЗиЛ" ещё, лет уж пятнадцать ему. Чего брать? Крупу с подоконника? Это богатые пускай боятся, а мне чего... Да ты хрипишь вроде, а?

- Прихватило, - махнул рукой Антон Максимыч.

Другой же рукой прижимал он всё это время к груди заветную бутылку.

- Один ты? - спросил он Фёдора осторожно.

- Не, с дитём сижу, - ответил Фёдор. - Ты ж знаешь, он у нас в ясли не ходит. Это... синдром у него... А, забыл, блин! Названий напридумывают - хрен запомнишь. Жена на работе, вечером в аптеку побежит... А я вот сижу...

- Ты чего, так и не устроился? - спросил Антон Максимыч, проходя на кухню.

- А где устроишься? - ответил Фёдор. - Ну так, разгружаю иногда... Вон, у нас тут склад рядом оптовый... Да тоже, козлы эти, из охраны, гоняют... Ну, в магазине иногда... Жена вот зарабатывает, живём пока... А ты чего спросил то? Принёс, что ль, чего?

- Нюх прямо у тебя, - сказал Антон Максимыч и поставил нагретую уже бутылку на стол. - Не веришь - с девятого мая храню. Две недели уже. Ты извини, я тут погрел её... Горло ж у меня...

- Две недели? - искренне удивился Фёдор. - Ну, воля у тебя...

По коридору, подволакивая ноги, прошлёпал малыш.

Пальцы обеих рук он держал во рту, глазёнки его недвижно смотрели в одну точку. Шёл неровно, постоянно оступался и даже покачивался.

В том месте, где коридор поворачивал к кухне, он остановился и замер недвижно.

- Нефёд, - позвал Фёдор.

Малыш стоял не шелохнувшись. Взгляд его, всё такой же стеклянный и недвижный, нисколько не изменился. Он словно и не слышал голос отца.

С края его рта на ворот рубашонки в грязно-бурых пятнах стекла прозрачная, липкая слюна.

- Вот так и ходит весь день, - пояснил Фёдор (словно бы Антон Максимыч видел сына его в первый раз). - Или встанет - и стоит чуть не час. И хоть что делай... Хоть перед носом щёлкай, хоть чего. Глаз да глаз за ним... Ничего сам не может. А ведь три года уже.

Антон Максимыч вздохнул сочувственно и достал из хорошо знакомого ему шкафчика два стеклянных стакана.

- Да я не надолго... Хлопнем да я пойду... Лечишь его чем?

- А чего? Ты и не мешаешь вовсе, - добродушно отозвался Фёдор. - Лечим... То говорят - йод нужен, то витамины какие. Глицин вон ему купили, несколько упаковок. А там - пятьдесят таблеток в каждой. Шутка ли? Пацану столько давать. Во я и...

В кухню, словно учуяв застолье, с распушённым хвостом влетел бело-рыжий котёнок.

- Тимоха это, - пояснил Фёдор. - Тоже вот... лечит. Нефёд с ним одним и играет. За хвост схватит и давай таскать. Тот когтями в ковёр, да шипеть! Прям самому смотреть умора! Э, только у меня с закусью... Каша там на плите...

- Давно институт то накрыли? - спросил Антон Максимыч, накладывая остывшую и загустевшую уже кашу в две глубоких тарелки.

- Месяца два уже... Присаживайся, Антон Максимыч. Табуретку вон возьми.

Чокнувшись, выпили.

После водки каша казалась уже хоть и холодной, но вовсе уже не такой противной.

- А я вот, - заглатывая очередной комок, сказал Фёдор, - химию эту коту даю... Чего пацана то травить? Все мозги ему химией этой забили уже...

- Этому что ли? - спросил Антон Максимыч, пальцем показывая на Тимоху. - Рыжему этому? Витамины, что ли?

- Всё даю, понемногу, - ответил Фёдор. - И глицин тоже... Слушай, а может кот с него поумнеть? А? Этот... мозг развиться?

- Да ну! - ответил Антон Максимыч. - В жизнь не поверю!

- А ты смотри, - не сдавался Фёдор, - глаза у него какие умные. Эй, Тимоха, иди ка сюда!

Голодный Тимоха подскочил к Фёдору, забрался ему на коленки и мордочкой провёл по колючему фёдорову подбородку.

- Ну, вишь? Всё понимает!

- Жрать он хочет, - сказал Антон Иванович. - Какой там ум! Ты так и черепаху какую умной объявишь, если она за тобой ползать будет... Ну, чё? Ещё разок?

- Давай, - согласился Фёдор.

И, подцепив кончиком пальца комок каши, поднёс ко рту котёнка.

Тимоха сглотнул его жадно и быстро, тщательно облизав потом и палец.

- А жрёт то как! - восхитился Фёдор. - Ну прямо ничего не оставляет! А? Скажи ведь?

И выпил.

- Это не ум, - вновь не согласился Антон Максимыч, хотя голос его звучал не так уж уверенно, как прежде. - Ты чего думаешь? Таблетками накормил, так и из кота человека сделать можно?

- Рыжие - все умные, - заявил Фёдор. - Вот возьмём, к примеру...

- Ты мне про него не говори! - стукнул кулаком по столу Антон Максимыч. - Нашёл тоже, про кого рассказывать... Ты в прошлый раз про него говорил - тебе мужики у подъезда чуть рожу не набили.

- Иван Грозный тоже рыжий был, - привёл Фёдор другой пример.

- На кол сажал, - парировал поднаторевший в чтении исторических романов Антон Максимыч.

- По делу... небось, - сказал Фёдор, но настаивать на реабилитации Грозного не стал.

Котёнок, не дождавшись нового угощения, спрыгнул с фёдоровых колен и, подбежав к недвижно стоящему малышу, стал тереться об его ноги.

- Вот, - пояснил Фёдор. - Это он играться хочет... Эх, умный кот! Зря ты со мной не согласен, Антон Максимыч...

Допили бутылку они часа через три.

К тому времени дождь усилился и с земли стал подниматься молочно-белый туман.

Малыш заснул прямо в коридоре, привалившись к дверному косяку.

Фёдор рассказывал страшные байки о мутантах, которых выводили ещё в советское время в секретных военных лабораториях и почти приручили уже было, да вот пришли демократы к власти и перестали деньги на корм выделять. Оттого мутанты охрану сожрали - и бродят теперь по городской канализации, питаясь бомжами и метростроевцами.

- Фигня это всё, - не верил Антон Максимыч, и в пьяном виде не утеряв привычный свой скептицизм.

- В газетах писали! - кричал Фёдор и в порыве чувств стучал об стол кулаком.

А умный, но в конец оголодавший котёнок, сидел у окна и считал сбегавшие по стеклу капли.

"Одна... две... три... Так страшно открыть однажды глаза и узнать, что живёшь ты в таком ужасном месте, где не хватает даже вчерашней каши... и где коты наказаны разумом... как и люди... пять... шесть... И зачем мне всё это надо?.. семь... восемь...Чего орут?.. девять... Я кот... и будь оно всё проклято!"

И, мяукнув, спрыгнул с подоконника.

Он знал, что в следующий раз кашу сварят только к ужину.




© Александр Уваров, 2002-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]