КОЛОБОК: БЫТЬ СЪЕДЕННЫМ
Однажды мне открылся тайный смысл "Колобка". Дело было так: мы с моей четырехлетней дочерью собирали в лесу чернику (я собирал, а она больше ела) и она попросила рассказать ей сказку. Что из сказок помнит современный русский человек? - "Колобка", "Репку" и "Курочку Рябу". Решил я рассказать "Колобка" и когда дошел до слов: "...а лиса его - Гам! - и съела!" - "Нет! - решительно прервала меня дочь, - колобок от нее убежал, вернулся домой, и там его съели бабушка с дедушкой!". Меня тогда позабавил такой финал сказки.
Через год мы опять собирали чернику, наверное, даже в том же месте. Памятуя об интересном финале "Колобка" в исполнении моей дочери, я решил проверить, как завершится сказка на этот раз. Я снова стал ее рассказывать и опять на тех же словах - "...а лиса его - Гам! - и съела" - Настя решительно возразила: "Нет! Он убежал от лисы, прикатился домой к бабушке и дедушке..." - и тут возникла пауза - колобок, вроде, сейчас должен погибнуть, сказка слишком быстро кончалась. Но у ребенка в пять лет море фантазии и желания ее применять, язык уже освоен для сочинения длинных историй, и сказка продолжилась: "он опять укатился от бабушки и дедушки, прикатился на болото и встретил там бобра...". Дальше была белка на вершине сосны, еще какие-то звери и иные персонажи - это была действительно длинная сказка. Заканчивалась сказка словами: "А потом он укатился в Америку и там его съели индейцы!".
Итак, если ты еда, быть тебе съеденным. Сказка о неизбежности смерти. "Бытие-к-смерти" - вот как называют это философы и вот что услышала в сказке моя маленькая дочь. Как это могло произойти, не случайность ли это, и почему этот смысл ускользал от моего внимания? Вот вопросы, которые ставит эта история. Попробуем решить их по очереди.
Вопрос первый: не случайный ли это смысл? Т.е. "бытие-к-смерти" примстилось моей дочери или оно объективно сокрыто в этой сказке?
Смысл этот не случайный, он сокрыт в самой структуре сказки. Во-первых, он устойчив - и в каноническом варианте, и в двух пересказах моей дочери колобка съедают. Причем, первый ее пересказ - когда колобок возвращается к бабушке и дедушке и они его съедают - может быть прочитан, как сказка об исполнении предназначения: они его испекли для еды и он, пройдя через приключения, исполняет свою судьбу. Второй вариант пересказа этот смысл отметает - колобок не предназначен для бабушки и дедушки, он - еда и все равно, кто его съест (повезло индейцам). Ему судьбой предназначено быть съеденным и это - неотвратимо. Неотвратимость такой смерти подтверждается даже каноническим текстом сказки. В русской культуре, как и во многих других культурах, число три - магическое. Герою, чтобы пройти инициацию, необходимо преодолеть три препятствия: решить три загадки, чтобы жениться на царевне, выполнить три иных поручения. При этом не-герой обычно срезается на последнем, третьем испытании. Почему три? Древние татары считали так: "Раз, два, три - тьма!", т.е. после трех идет актуальная бесконечность, предел, нечто качественно иное. Теперь обратимся к сказке "Колобок". Которая по счету лиса, что его съедает? Первый - заяц. Бабушку-дедушку не считаем, поскольку испытания там не было, было рождение колобка. Не создание - создание было раньше, когда его испекли, - а рождение, когда он лежал на окне и вдруг покатился. Кстати, знаменательное рождение, которое сродни последующим испытаниям. Рождение как бегство от смерти (зачем его положили на окошко - студиться, потому что горячим съесть не могли). Итак, первый - заяц, второй - волк, третий - медведь, четвертая - лиса. Казалось бы, испытаний должно быть три и после бегства от медведя инициация пройдена, можно жить-поживать. Но колобка съедает лиса, четвертая по счету. Если бы не было медведя и лиса была бы третьей, то колобок был бы ложным героем, "горе-напарником" американских боевиков, который по ходу фильма гибнет. В сказке же о колобке лиса-гибель четвертая. Казалось бы, правило тройственной инициации нарушено. Но что, если правило все же работает? Тогда вывод однозначен: испытания колобка не были инициацией, а поскольку в сказке, как и в мифе, нет ничего случайного в структуре, верно более сильное утверждение: инициации не существует, съедение (=смерть) колобка неизбежно. Рано или поздно. Он может быть сколь угодно хитрым, сколь угодно резвым - все равно его кто-нибудь съест. Хотя бы даже индейцы.
К тому же истолкованию сказки о колобке уже на основе развития сюжета приходит и В.Хоркин в своей статье с примечательным названием "Колобок: смерть поэта":
Русские сказки, надиктованные домашностью и бытом, от века тянут в пробирающую дрожью полынью судьбы. В истории Колобка [...] проговаривается непреклонная вера в обреченность лукавых игр с нею - с судьбой.
Здесь колобок толкуется как экзистенциальный герой, который "бежал от извне данной и со стороны провозглашенной [...] судьбы к судьбе, звонко и ликующе прозвучавшей, протрубившей изнутри, в себе самом". Герой, жаждущий перемены участи. И ему, как и положено экзистенциальному герою, противостоит судьба в личинах зайца, волка, медведя и лисы. В своем столкновении с зайцем (=судьбой) герой находит магическое оружие - хвалебную песню, - которое с успехом применяет в следующих схватках с судьбой (волк и медведь).
Колобок оказался не столь однотонным простецом, каким дотоле числила его судьба. Везучее бесстрашие этого вольного сочинителя, ветрено-порывистое, мятежное отношение его к предназначенной покорности заставляет судьбу расшевелить иные свои возможности. Поступки судьбы тоже, сообразно возросшей неожиданности поступков нашего героя, заметно усложняются. И только дополнив свою жесткую назидательность видимостью теплоты к беглому страннику, судьба разворачивает его и сталкивает нос к носу с собственной красноречивой реальностью. На манок тонкого, изящного понимания Колобок-песнопевец откликается. Откликается, отзывается, но и окончательно глохнет к голосу судьбы. Платит же он за эту глухоту полновесно, безвозвратно и с лихвой - своею жизнью.
Итак, можно считать доказанным, что смысл "Колобка" - неизбежность смерти. Аргументы разнообразны и убедительны. Но остается вопрос: как могла этот смысл увидеть моя четырехлетняя дочь и почему этот смысл ускользал от меня? Не только я - все взрослые видят в сказке о колобке нехитрую мораль о пагубности хвастовства. Психологи даже выделяют жизненный сценарий Колобка как человека, ищущего неприятностей и смерти. Вот одно из наиболее кондовых выражение этого:
О чем пел колобок? Я хочу, чтобы все обо мне знали какой я есть из чего меня сделали и как я лихо от всех убегаю.
Что погубило колобка? Погубила колобка любопытство и самоуверенность. Хочу узнать какой я. Могу я быть волевой личностью и устанавливать со встречными отношения с позиций своей сильной воли?
Н. Чаур "Анализ сказки "Колобок""
Почему, чтобы увидеть сокровенный смысл сказки, взрослому человеку нужен сложный анализ, а дети понимают сказку легко, самих трудностей понимания не замечая? Чтобы ответить на этот вопрос, нам надо разобраться, как именно в сказке живет смысл и как он прочитывается, извлекается. Для этого обратимся к структурному анализу мифов, разработанному Я.Э.Голосовкером в "Логике античного мифа" и К.Леви-Строссом в статье "Структура мифов", сборник "Структурная антропология". (Дальше будем придерживаться равенства сказка=миф - для анализа смысла это вполне оправданное отождествление, явно оговоренное в статье Голосовкера и подробно разбираемое Е.М.Мелетинским в статье "Миф и сказка".)
Миф [...] есть запечатленное в образах познание мира во всем великолепии, ужасе и двусмыслии его тайн.
Я.Э. Голосовкер "Логика античного мифа"
Как бы плохо мы ни знали язык и культуру народа, создавшего миф, он все же во всем мире любым читателем будет воспринят как миф. Дело в том, что сущность мифа составляет не стиль, не форма повествования, не синтаксис, а рассказанная в нем история. Миф - это язык, но этот язык работает на самом высоком уровне, на котором смыслу удается, если так можно выразиться, отделиться от языковой основы, на которой он сложился
К. Леви-Стросс "Структура мифов"
Мифологический сюжет [...] есть воображаемое, имагинативная действительность, выражающая смысл всего существующего с его чаяниями, страстями, мыслями, вещами и процессами при латентности его целей. Цель жива и скрыта в самом смысле мифа.
Я.Э. Голосовкер "Логика античного мифа"
Итак, в сказках (=мифах) сокрыты первичные основы, смыслообразы, репер культуры, а форма существования смысла - сюжет, рассказанная история. Более детальный анализ показывает, что каждый смысл воплощен в конкретные образы, причем не в один образ, а в целый спектр их, разбросанный по разным сказкам и разным вариантам этих сказок. Сознание отрабатывает себе категорию мышления, лекало, метрику восприятия и осмысления, универсальный инструмент мышления действительности. А как научиться пользоваться инструментом, тем более базовым, универсальным? Попробовать его в разных ситуациях, на учебных примерах.
Я даю логику образа не как единого индивидуального образа, а как всей последовательной совокупности индивидуальных образов одного логического смысла. Можно рискнуть в данном случае термином "смыслообраз". Сперва образ всегда конкретный предмет, затем он становится символом. Например, "видение" как смысл сперва определяется конкретно "глазом". Затем "глаз" становится символическим "внутренним зрением", и одновременно физическая "слепота" переходит в "слепоту духовную".
Я.Э. Голосовкер "Логика античного мифа"
Леви-Стросс в этом случае говорит о "пучках смыслов". При этом особенно важно рассматривать разные варианты сказки, сопоставляя их - так мы увидим игру разума со смыслообразом, оборачивающую к свету разные грани смысла. Попробуем же найти ту группу образов, которая, вместе с колобком, является воплощением их общего смыслообраза, т.е. раскрывает разные грани общего для них смысла.
И тут мы сталкиваемся с неожиданной трудностью в поиске вариантов сказки - мы живем в эпоху массового книгопечатанья и связанной с ним стандартизации, практически каждая сказка существует в единственном варианте, остальные варианты, если и существуют, то практически неизвестны. В свое время я был поражен, когда в одном фольклорном сборнике русских бытовых сказок прочитал достоверно народный вариант сказки "Репка". Сначала все было как обычно: "Посадил дед репку...". Дальше - тоже как обычно: позвал он бабку, бабка позвала внучку. А внучка позвала - сучку. И действительно - с чего бы это в сказке, где сплошь имена нарицательные, роли, вдруг взяться имени собственному - "Жучка"? Трансформация собаки из сучки в Жучку - явный след литературной обработки. Но не это оказалось самым интересным. Неожиданным оказался конец сказки: "Позвала сучка кошку. Тянут-потянут, вытянуть не могут. Утомились, пошли спать. А ночью пришла мышка и погрызла всю репку!". Вот тебе на! Была сказка о взаимопомощи, а стала о том, что всякое дело до конца доводить надо. Заметим, что народный вариант сказки структурно более логичен - это и отсутствие личных имен, и то, что в работе объединились члены одного хозяйства: семья и домашние животные. А противостоит им - мышка, вредитель. После такой сказки традиционные роли кошки и мышки сохраняются, кошка должна ловить мышей. А что делать кошке литературной сказки про репку? Сказать мышке: "Спасибо, помогла, а теперь я тебя съем"? А если наоборот, мышка теперь стала другом, то зачем нужна кошка? Сильно, сильно тут прекраснодушное литературное желание всех помирить. И во всех литературных сказках обязательно будет такой отпечаток и с ним надо считаться.
Но даже эти два варианта "Репки" вполне являются гранями одного смыслообраза - образа Работы. Литературный вариант сказки подчеркивает важность совместного выполнения работы, взаимовыручки, а фольклорный - требование не бросать работу на полдороги, доводить дело до конца. Не эти нехитрые морали являются смыслом сказки - главное то, что они вообще применимы к смыслообразу Работы, а принимать их или спорить с ними - дело не столько важное, сколько ситуативное: иногда важнее одна грань смысла, иногда - другая. Главное то, что у смысла есть эти грани.
Вернемся к колобку и к смыслообразу Смертности, Бытия-к-смерти. Нет ли иных сказок, похоже или иначе толкующих этот смыслообраз. Разумеется, есть. К примеру - "Снегурочка". Снегурочка, как и колобок, создана не для жизни:
Вот раз зимой пало снегу белого по колено. Ребятишки соседские на улицу высыпали - на санках кататься, снежками бросаться, да и стали снежную бабу лепить. Глядел на них дед из окошка, глядел и говорит бабе:
- Что, жена, призадумавшись сидишь, на чужих ребят глядишь, пойдём-ка и мы, разгуляемся на старости лет, слепим и мы снежную бабу.
А на старуху, верно, тоже весёлый час накатил. - Что ж, пойдём, дед, на улицу. Только на что нам бабу лепить? Давай-ка вылепим дочку Снегурочку.
Создана Снегурочка для развлечения и то, что она оживает, является чудом для создавших ее старика и старухи: "Дед и баба точно ума лишились - к месту приросли". Но, в отличие от колобка, несозданность ее для жизни выражается не в постоянных попытках судьбы ее убить - для Снегурочки невозможна социализация. Она живет во враждебной физической среде (тепло, солнце), которая естественна для ее подруг. То есть, она не может быть на равных с подругами, она выпадает из социума. И это не только ее дело - для старика со старухой важно, чтобы она была обычной девочкой:
Вот раз собрались девушки в лес по ягоду - по малинку, черничку, алу земляничку. Стали и Снегурку с собою звать:
- Пойдём да пойдём, Снегурочка!.. - Пойдём да пойдём, подруженька!.. Неохота Снегурочке в лес идти, неохота Снегурочке под солнышко. А тут дед и баба велят:
- Иди, иди, Снегурочка, иди, иди, деточка, повеселись с подружками.
Взяла Снегурочка кузовок, пошла в лес с подружками. Подружки по лесу ходят, венки плетут, хороводы водят, песни поют. А Снегурочка нашла студёный ручеёк, около него сидит, в воду глядит, пальцы в быстрой воде мочит, каплями, словно жемчугом, играет.
Вот и вечер пришёл. Разыгрались девушки, надели на головушки венки, разожгли костёр из хворосту, стали через костёр прыгать. Неохота прыгать Снегурочке... Да пристали к ней подруженьки. Подошла Снегурочка к костру... Стоит-дрожит, в лице ни кровинки нет, русая коса рассыпалась... Закричали подруженьки:
- Прыгай, прыгай, Снегурочка!
Разбежалась Снегурочка и прыгнула...
Сказка говорит, что жизнь вне социума хуже смерти - Снегурочка предпочла растаять, прыгнув через костер с подружками.
Поразительно, насколько предопределена форма смерти колобка и Снегурочки. Его испекли для еды и он будет съеден. Более того, только съедение ему и угрожает. Снегурочка слеплена из снега и она растает. И хоронится она только от солнца и тепла. А ведь им обоим нужно бы бояться и многого другого, но для сказки это не важно: кому на роду написано утонуть, тому не быть повешенным. Смерть, вплоть до ее формы, предопределена.
Но есть и различия между жизнями колобка и Снегурочки. Для колобка нормальная жизнь непредставима. "И стал он жить-поживать" - это не про него, такую жизнь ему не выдумаешь. Единственная форма его жизни это бегство от смерти. А вот представить жизнь Снегурочки вполне можно, есть такие варианты окончания сказки. Но, как сказано ранее, жизнь Снегурочке дается с условием невозможности социализации. колобок - смерть предопределенная, настигающая, Снегурочка - "на миру и смерть красна".
Есть ли еще грани у смертности, есть ли персонажи сказок, их воплощающие? Один из них - Кощей Бессмертный. Этот персонаж со смертью на конце иглы, что в яйце - воплощенный оксюморон:
...твоя жена теперь у Кощея Бессмертного. Трудно её будет достать, нелегко с Кощеем сладить: его смерть на конце иглы, та игла в яйце, яйцо в утке, утка в зайце, тот заяц сидит в каменном сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и тот дуб Кощей Бессмертный, как свой глаз, бережёт.
[...] Иван-царевич разбил яйцо, достал иголку и давай у неё конец ломать. Он ломает, а Кощей Бессмертный бьется, мечется. Сколько ни бился, ни метался Кощей, сломал Иван-царевич у иглы конец, пришлось Кощею помереть.
Даже бессмертный персонаж смертен, если надо. Кощей - прямая противоположность колобку, смерть от него бежит, а не он от смерти. И надо приложить немало усилий, чтобы убить Кощея. Но любой живущий может умереть, никому не избегнуть смерти.
Более интересную грань смертности раскрывает образ Красной Шапочки - внезапность и несправедливость смерти. (Возможно, рассмотрение "Красной Шапочки" вместе с русскими сказками покажется странным, но вернемся к нашей цели - понять, почему некий смысл более ясен ребенку, нежели взрослому. Механизм этого понимания должен быть одинаков для всех сказок, а "Красная Шапочка" давно уже стала русской сказкой в том смысле, что все дети слышат ее в самом раннем возрасте и для них не важно ее французское происхождение, это такая же сказка, как и "Колобок", "Репка", "Курочка Ряба". Любители чистоты жанра могут вместо "Красной Шапочки" рассмотреть близкую по структуре русскую сказку "Волк и козлята") Позволю себе процитировать книгу Р.Дарнтона "Великое кошачье побоище и другие эпизоды из истории французской культуры":
Как бы поучительны ни были в своих поступках герои сказок, они живут в мире, который кажется нам безнравственным и полным произвола. [...] В таком мире нет закономерностей. Несчастье настигает человека совершенно случайно. как "черную смерть", его нельзя ни объяснить, ни предсказать, а следует просто терпеть. Свыше половины из 35 зафиксированных вариантов "Красной Шапочки" оканчиваются тем же, чем приведенный выше текст: волк съедает девочку. А ведь она ничем не заслужила подобную судьбу - в отличие от версий Перро или братьев Гримм, девочка не ослушалась матери и не закрыла глаза на нравственное требование, имплицитно существующее в окружающем мире. Она просто шагнула навстречу смерти. И трогательность сказкам придает именно непостижимость и неумолимость беды, а вовсе не счастливые концовки, которые им зачастую прибавляли после XVIII века.
Шаг навстречу смерти, несчастье, которое нельзя предотвратить, а можно просто терпеть... Есть ли темы, более противные цивилизованному и рациональному сознанию? Красная Шапочка - это одна из подруг Снегурочки, что резвились у костра. Она создана для жизни, но и ее подстерегает смерть - беспричинная, внезапная. Это еще одна, отвратительная грань смертности.
Завершим на этом рассмотрение смыслообраза Смертности. На рисунке отражены рассмотренные грани смысла, но многое осталось за рамками - и живая-мертвая вода, и образ рябой коровушки из сказки "Крошечка-Хаврошечка"... Все это рассмотрение смыслообраза Смертности нужно нам было лишь для того, чтобы понять, как, каким способом живет в сказке смысл. Мы видели, что смыслообраз имеет много граней, разбросанных по разным сказкам и восприятие их подобно манипулированию физическим предметом - повернуть то одной, то другой стороной. В результате в сознании складывается объемная картинка. Что же есть такое сказки по отношению к их смыслу? - плоские проекции, своего рода фотографии. Леви-Стросс говорит о синхронном строении мифа - для восприятия смысла надо видеть все его грани. Вместе с тем любой текст организован линейно, последовательно - диахронно. Единственный способ положить синхронию в линейный текст - цикличность строения, повторения:
Характерная для мифа синхронно-диахронная структура позволяет упорядочить структурные элементы мифа в диахронические последовательности, которые должны читаться синхронно. Таким образом, всякий миф обладает слоистой структурой, которая на поверхности, если так можно выразиться, выявляется в самом приеме повторения и благодаря ему.
К. Леви-Стросс "Структура мифов"
Теперь вспомним, что смысл сказки в рассказанной в ней истории, т.е. в крупной единице текста. Рискну предположить, что ребенок склонен воспринимать сказки именно такими крупными единицами. Конечно, воспринять такую крупную, сложно организованную единицу трудно, с первого раза не получится. Может быть, поэтому ребенок так любит, чтобы ему помногу раз рассказывали одну и ту же полюбившуюся сказку - это позволяет воспринимать текст не только ретроспективно, обращаясь к ранее сказанному, но и перспективно, обращаясь в памяти к тому, что последует. А такой способ восприятия как раз оптимален, чтобы из линейного текста выделить синхронную структуру, смысл текста. Смысл в тексте скрыт, хотя и явлен - "за деревьями леса не видно". Зато очевидными являются более мелкие детали, не требующие синхронического восприятия. Детали, в тексте существующие на уровне фразы, своего рода переключатели жизненного опыта. Читатель замечает что-то хорошо знакомое из жизни - и сразу текст обогащается его, читателя, жизненным опытом. Мы слышим хвастовство в песне колобка и узнаем в нем знакомые черты личности, достраиваем ее по этой детали. Ура! Смысл найден! Возникает иллюзия, что это понимание - единственное, что текст исчерпан. В этом форма существования морали в сказке - обычное понимание "Колобка" сводится к осуждению хвастовства. И ведь нельзя сказать, что это понимание неверное! Оно вполне жизнеспособно, существует объективно (раз так большинство взрослых читателей понимает сказку - есть ли лучшее подтверждение объективности существования). В этом смысле психологи с их сценарием колобка правы, есть такой сценарий. И мораль такую из сказки извлечь можно. Самое интересное в другом - в том, что этот поверхностный смысл полностью маскирует основной, глубинный смысл сказки. Заметим, что при литературной обработке сказки мораль выделяется явно, специальной фразой, что обычно в народных сказках отсутствует. Это выделение - подчеркивание иллюзии существования единственного смысла сказки. Ребенок еще не имеет жизненного опыта и потому морали, поверхностного смысла не видит. По мере взросления, с появлением опыта, у него включаются механизмы "экономии мышления", в иных ситуациях именуемые штампами или интеллектуальной ленью. Сравнить этот процесс можно с овладением языком - фактически, слушая сказки и воспринимая через них смыслообразы, ребенок овладевает языком культуры, в которой он живет. От слов он переходит к устойчивым словосочетаниям, расхожим фразам. Его речь усложняется, и он может воспринимать все более сложные тексты, причем с первого раза. Ребенок одновременно овладевает двумя этими языками - языком, на котором он говорит, и языком своего мышления и восприятия жизни, причем языки эти тесно переплетены, хотя и различны.
Поверхностный смысл сказки надежно маскирует глубинные смыслообразы. Интересно бы пронаблюдать, как это происходит в динамике. Однажды я писал о подобном механизме в обычном языке - при изучении иностранного языка его штампы, его "розы-морозы" и "кровь-любовь" воспринимаются в их изначальном смысле, ученик еще не прочел достаточно текстов на этом языке, чтобы увидеть их излишнюю распространенность и не к месту применяемость. При дальнейшем изучении языка он увидит, что это штампы, клише, их первоначальный смысл исчезнет из оперативного сознания, и ученик забудет, что знал его когда-то. Но это не значит, что в глубине сознания этого смысла нет и он не оказывает влияния на восприятие текста. Думаю, так же обстоит дело и со смыслом сказок. И в этом - залог устойчивости смыслообразов, устойчивости культуры. Чтобы изменить эти смыслы, надо их осознавать. Но большинство людей воспринимает сказки на уровне моральном, поверхностном. Поэтому и появляется happy end в "Красной Шапочке" и в "Волке и козлятах" - и там, и там съеденные выходят из разрезанного живота волка живыми и невредимыми. Сомневаюсь, что в деревнях, где всегда была высокая детская смертность, должна жить такая ложь об обратимости смерти, по крайней мере, далеко не всегда. А в литературных сказках торжествует happy end и рациональность - главное, жить по правилам и все будет хорошо. Как будто жизнь в какой-то момент не опрокинет все правила. Как будто для жизни достаточно одного разума.
----------------------
С тех пор моя дочь выросла. Она, конечно, забыла свой вариант "Колобка" - когда в процессе написания этой статьи я пересказал ее сказку, слушала с неподдельным интересом. Об одном я жалею - не попросил тогда, давно, рассказать сказку "Курочка Ряба" - действительно загадочную русскую сказку. В чем ее глубинный смысл, гранью какого смыслообраза она является? Достоверного ответа я уже не получу. У меня есть мысли по поводу смысла "Курочки Рябы", но об этом - в другой раз.
© Тимур Василенко, 2007-2024.
© Сетевая Словесность, 2007-2024.
