ПРАЗДНИК ТОПОРА
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава двенадцатая. Чокнутая дева
Сонечка шла по одному из длинных коридоров Ленинградского Государственного Университета, сжимая в руке купленную накануне газету с кроссвордом и стараясь держаться поближе к стене, чтобы не так бросаться в глаза попадающимся на пути студентам и преподавателям. Она чувствовала, что ни по возрасту, ни вообще по внешнему виду не вписывалась в это, как ей казалось, крайне серьёзное и взрослое заведение, и потому боялась, что какой-нибудь особо бдительный сотрудник возьмёт её за шкирку и выставит отсюда вон, как забредшего не на свою территорию бездомного котёнка.
Добравшись наконец до двери с табличкой "Секретариат", Соня, поколебавшись пару секунд, робко постучалась. Не услышав никакого ответа, она всё-таки решилась заглянуть вовнутрь. Внутри, за приставленными друг к другу наподобие супружеских кроватей письменными столами сидели две почти одинаковые женщины с шапками вздутых химической завивкой причёсок и в очках на цепочке. Обе они вопросительно посмотрели на возникшую в дверях Сонечку.
- Здравствуйте, - проговорила Соня.
Женщины удивлённо переглянулись, будто с ними ни разу ещё никто не здоровался.
- Понимаете, - начала опять Соня, протягивая вперёд газету, - мне нужен адрес или телефон человека, который написал вот эту статью. Я знаю, что он здесь учится.
Одна из женщин милостиво взяла в руки газету и взглянула туда, куда указывала Соня.
- МК, - сказала наконец секретарша, многозначительно вскинув брови.
Её коллега чуть-чуть приподнялась с места, чтобы тоже видеть, о чём идёт речь.
- А зачем вам его адрес? - она вдруг подозрительно посмотрела на Сонечку.
- По одному очень важному делу, - ответила Соня, глядя в пол. - Это касается его статьи.
Обе секретарши переглянулись.
- Мы не можем раскрывать личные данные наших студентов, - сказала та, что держала газету, возвращая её обратно. - Не имеем права.
- Ну пожалуйста, - взмолилась Соня. - Скажите хотя бы, где его можно здесь найти.
- О Боже, - всплеснула руками одна из секретарш, - ну откуда мы знаем? Сейчас каникулы, девочка. Занятий нет. Он, может, и не заходит сюда вообще.
Она встала и, вытеснив своей фигурой Сонечку из секретариата, прикрыла за ней дверь.
Соня, чуть не плача, отошла к окну, находившемуся напротив злополучного секретариата, и облокотилась о подоконник, абсолютно не представляя, что делать дальше. В коридоре послышались гулкие шаги. Она вздрогнула и оглянулась. К ней приближался добродушного вида парень в чёрной футболке с надписью "I wanna die" и с кулончиком в виде черепка на шее. Всё-таки он выглядел не так строго и серьёзно, как большинство людей в этих академических стенах, поэтому Соня устремила на него полный надежды и взывающий о помощи взгляд. Парень отреагировал на её молчаливый призыв и остановился.
- Ну что? - спросил он самым приветливым тоном. - Ты, может, кого-нибудь ищешь?
- Да, - обрадовалась Соня его готовности принять в ней участие. - Вот, - она протянула ему газету и показала на подпись под статьёй.
- Ах, МК, - понимающе кивнул парень, будто разыскивать здесь МК было делом самым обычным. - Послушай, я его только что видел.
- Правда?
- Да, во дворе. Он, может быть, всё ещё там сидит, - парень выглянул в окно. - Ну да, вон там, на скамейке. Видишь? - парень будто сам невероятно обрадовался за Сонечку, что она нашла наконец того, кого искала. - Знаешь, как во двор выйти? Вон по той лестнице спустись, там слева будет дверь наружу. Только, смотри, в подвал не забреди.
Парень хотел было идти дальше своей дорогой, но Соня задержала его ещё одним умоляющим взглядом.
- Скажите, - нерешительно спросила она, - а он очень злой?
- Злой? - парень рассмеялся с таким видом, будто он вообще не понимал, как на свете может существовать зло. - Да нет, нормальный чувак, не волнуйся.
Он подбадривающе подмигнул Соне и зашагал в противоположный конец коридора. "I wanna die", - прочитала Соня и на обратной стороне футболки.
"Но почему?" - невольно спросила она себя.
Но времени на долгие размышления у неё не было. Свернув газету в трубочку, она заспешила вниз по лестнице, ведущей к выходу во двор.
Однако, когда Соня оказалась на улице, последние капли решимости оставили её. Вблизи МК производил ещё более неприступное впечатление, чем из окна второго этажа. Он сидел на спинке скамейки, поставив ноги на сидение, и курил. Всё на нём выглядело предельно аккуратно и ухоженно: и замшевый пиджак, и бежевые вельветовые брюки, и тщательно выбритое лицо, и начищенные до блеска ботинки. Соня с беспокойством взглянула на свои покрытые грязными разводами туфли и засомневалась: имеет ли она вообще право в таком виде заговорить с этим человеком. Но, в конце концов, дело, с которым она к нему пришла, было слишком уж важное, чтобы бросать его из-за сомнений, и, глотнув для храбрости побольше воздуху, Соня на дрожащих ногах приблизилась к скамейке, на которой сидел МК.
- Здравствуйте, - тихо произнесла она.
МК скосил на неё глаза и, улыбнувшись одним уголком рта, сказал:
- Привет!
- Я... это... - Соня совсем оробела.
МК всё ещё терпеливо смотрела на неё.
- Статья, - наконец выговорила Сонечка, показывая ему газету.
- Да, статья. Ну и что? - МК стряхнул пепел с сигареты.
Было видно, что ему уже наскучило общаться с Соней.
- Вы там про Родиона написали, - Сонечка наконец нашла в себе силы составить более связную фразу.
- Про Родиона? - МК вдруг внимательно посмотрел на неё.
- Да, про Родиона Раскольникова, - подтвердила Сонечка.
- А с чего ты взяла, что я там про него написал? - спросил МК.
- Он мне сам сказал.
- Так-так, интересно. Опознал себя, значит, - усмехнулся МК.
- Нет, не то что бы опознал, - поспешила пояснить Сонечка. - Вы его там совсем неправильно изобразили, так что и узнать, в принципе, никак нельзя... - осмелела она вдруг.
- Так как же он узнал? - развёл руками МК.
- Ну он же знает сам, что он этих женщин убил, - немного растерянно проговорила Соня, удивляясь такой непонятливости журналиста.
- Убил? Ага-ага, - МК закивал головой, будто до него только сейчас дошло, в чём дело. - А ты откуда об этом знаешь? С его слов только или видела что-нибудь?
- Нет, он мне просто рассказал, как всё было, во всех подробностях.
- В подробностях? Ну-ка, интересно!
- Так вам же и так всё, наверное, известно, - удивлённо напомнила ему Сонечка. - Вы же сами писали...
- Ну конечно известно, - тут же согласился МК. - Как же иначе? Так что ты от меня по поводу этой статейки хотела?
- Хотела, чтобы вы перестали его мучить, - призналась Соня.
- Как же я его, по-твоему, мучаю? - усмехнулся МК.
- Ну вы ему намёки делаете, что он убийца, пугаете его, статьи вот пишете...
- Постой-постой, - МК швырнул окурок в урну. - О каких намёках идёт речь? Чего намекать, когда и так всё понятно - и мне, и ему? Так что я не намекаю, а прямым текстом говорю.
- Да, но зачем вы вообще занимаетесь этим делом? Какая вам от этого польза? - искренне поинтересовалась Соня.
МК вместо ответа только коротко рассмеялся, показывая таким образом, что вопрос кажется ему слишком нелепым, чтобы на него отвечать.
- Вы же, наверняка, хороший человек, - продолжала Соня. - Какая вам радость, если Родион в тюрьму попадёт?
- Не знаю, кто более наивный из нас обоих, - сказал МК, всё ещё усмехаясь. - Наверное, я, потому что я считаю, что место преступника, а тем более убийцы, за решёткой. Так, по-моему, и справедливее, и спокойнее.
- Нет! - воскликнула Соня. - С другими убийцами его даже и сравнивать-то нельзя! И вы должны как журналист это понимать.
- А ты-то его откуда так хорошо знаешь? - спросил МК, зажигая новую сигарету.
- Я? Я его подруга, - не без гордости сказала Соня.
- Вот-те на! Сколько же у него подруг? - он выдохнул дым прямо ей в лицо.
- У него действительно раньше другая девушка была, - пояснила Соня. - Но со вчерашнего дня я его подруга и больше никто. Он ко мне в ближайшие дни совсем переедет.
- Ну я думаю, он в ближайшие дни совсем в другое место должен переехать, - возразил МК. - А? Как ты считаешь?
На глазах у Сони появились слёзы.
- Не расстраивайся, - попросил её МК. - Тебе же лучше. Этот тип не компания таким девочкам, как ты. Иди домой, к маме, и постарайся забыть свои приключения с Родионом Раскольниковым. А мне, - он спрыгнул со скамейки, - тоже пора идти.
- Постойте! - взмолилась Соня, с трудом борясь со слезами. - Я вам ещё кое-что принесла.
- Ну давай, показывай, - согласился МК.
Соня порылась в висевшей у неё на шее маленькой кожаной сумочке-кошелёчке и достала оттуда новенькую сторублёвую бумажку.
- Вот, это вам, - она протянула её МК.
- За что? - изумился тот, с некоторой даже опаской глядя на Сонечку: пожалуй, в первый раз в жизни ему попался собеседник, которого он не сразу мог разглядеть насквозь.
- За то, что вы Родиона в милицию не сдадите и писать про него больше не будете.
На протяжении пары секунд МК не мог решить, как ему реагировать: что-то защипало у него в глазах и защемило в сердце. Но это продолжалось действительно всего только пару секунд. В следующее мгновение он громко расхохотался и, метко закинув очередной окурок в урну, зашагал прочь.
Ему действительно надо было торопиться: его ждало одно срочное дело. За этим делом он, собственно говоря, и приехал сегодня в университет. А касалось оно ни кого иного, как Дунечки Раскольниковой, с которой ему в связи с этим срочно понадобилось увидеться. Наведя заранее справки в прилегавшей к университетскому комплексу библиотеке Академии Наук, куда Дуня иногда приходила заниматься на каникулах, МК узнал, что на сегодня она заказала себе в читальный зал какую-то редкую книгу о проблемах перевода поэзии и прозы Артюра Рембо, а значит представлялся удобный случай пообщаться с ней на нейтральной территории. Поэтому с самого открытия читального зала МК сидел в университетском дворе, подкарауливая Дуню, которая, направляясь в библиотеку, непременно должна была пройти вдоль ведущей через двор галереи. В то время, как он разговаривал с Соней, она действительно скорым шагом прошла мимо, не заметив его или заметив, но не удостоив взглядом. Так или иначе, поскорее отделавшись от Сонечки, от которой он уже всё равно не надеялся получить более никакой ценной информации, МК, не теряя ни минуты, заспешил в библиотеку, где теперь непременно должен был обнаружить Дуню.
Показав при входе читательский билет, МК поднялся на второй этаж в отдел филологии. В просторном читальном зале царила какая-то неестественная тишина, почти резавшая уши. За длинными столами, утыканными зелёными лампами, напоминающими по форме грибы-сыроежки, сидели до предела сосредоточенные читатели. На них смотрели со стен из своих золочёных рамок не менее сосредоточенные учёные. Если кто-то из работающих за столами поднимался со своего места и шёл к одному из стоявших у стен книжных шкафов, то делал он это только на цыпочках, видимо из уважения к витавшему в этом зале божеству Науки.
МК огляделся. Дуня сидела за одним из столов в глубине зала и, опершись головой на руку, немного рассеянно смотрела в одну из лежавших перед ней книг. Во всей её позе была не то непринуждённая расслабленность, не то просто вялая слабость. МК подумал, что никогда не видел её такой: даже тогда в машине, когда они обкурились травой, в ней и то, пожалуй, оставалось больше воли.
Он подошёл к её столу и сел напротив, хотя в зале было полно совсем свободных столов. Дуня тут же будто опомнилась, выпрямилась на стуле, состроила надменную гримасу и, подняв перед собой книгу, отгородилась ею от МК. Тот равнодушно пожал плечами, разместился поудобнее на своём месте и, достав из пиджака ту же самую газету, с которой только что подходила к нему Сонечка, разложил её на столе таким образом, что статья "Праздник топора продолжается" оказалась повёрнутой прямо к Дуне. Некоторое время они так и сидели друг против друга. Наконец Дуня не выдержала и, опустив книгу, молча швырнула газетой в МК. Страницы гулко зашелестели. Люди начали оборачиваться. МК опять положил статью перед Дуней и указал на последний абзац. Дуня, нахмурившись, пробежала его глазами, потом подняла их на МК.
- Что тебе нужно, скотина? - прошептала она ему в лицо, отчётливо выговаривая каждое слово. - Твои писульки никого не интересуют!
- Вот как? - прошептал МК ей в ответ. - Так значит ты ничего не поняла, моя дорогая? Это ведь о твоём брате речь идёт, - он снова ткнул пальцем в статью. - Родион Раскольников и есть убийца.
Дуня ещё раз склонилась над статьёй, затем вдруг согнула газету вдвое и в ярости ударила ею МК с размаху прямо в лицо.
- Ну это уже хулиганство! - из-за соседнего столика приподнялся седой старичок. - Что вы себе позволяете, девушка? Вы вообще понимаете, что вы в библиотеке находитесь, а не на базаре? Где ваша интеллигентность?
- Там же, где и ваша! - и Дуня выругалась так, что у старичка встали дыбом не только волосы, но даже кончики усов.
Он уже окончательно поднялся из-за стола:
- Сейчас позову библиотекаря, и она вас навсегда читательского билета лишит...
- Ах, не стоит беспокоиться, - обратился к нему МК. - Просто девушка перезанималась, с каждым может случиться. Сейчас мы выйдем немного проветриться, и всё пройдёт.
Он поспешно подхватил Дуню под локоть и попытался направить её в сторону двери. Но она отдёрнула свою руку и сама быстро пошла к выходу. МК направился за ней. Когда они оказались в коридоре, Дуня в гневе повернулась к нему.
- Как ты посмел оклеветать Родиона? - воскликнула она. - Тебе мало того вранья про меня и про Свидригайлова? Чего ты к нашей-то семье привязался?
- Ну со Свидригайловым тогда не такое уж враньё было, - отпарировал МК. - Я до сих пор думаю, что ты с ним спала. А если и не спала, то просто ждала и цену себе набивала. Так что всё вполне могло бы произойти, если бы Марфа Петровна вовремя, а вернее, не вовремя не вмешалась. Впрочем, у вас всё ещё, может быть, впереди. В цене-то никогда не поздно сойтись. К тому же он, вроде бы, в твоём вкусе...
- Не больше, чем ты, - мрачно отозвалась Дуня, отходя к распахнутому окну и усаживаясь на подоконник, чтобы ощутить на своём лице прохладное дыхание ветерка.
- Ну тогда я польщён, - сказал МК, вставая рядом с ней. - С таким человеком меня сравниваешь!
- Я вас обоих ненавижу, - призналась Дуня. - Тебя даже немного больше.
- Ну а кого же ты любишь? Лужина? А может, этого, как его, Разумихина? Тебя с ним что-то часто видеть стали. Откуда он, кстати? Рязанская губерния?
- Он из Пскова, но тебя это не касается.
- Меня-то не касается, - согласился МК. - Просто парня жалко. Ты из него все соки выжмешь, а потом бросишь на дороге, как кожуру от мандарина. И вообще, хотел предупредить тебя: поосторожней с ним перед свадьбой, а то до Лужина слухи дойдут. Будут у вас с Разумихиным у обоих неприятности. Впрочем, сейчас я тебе всё равно советовал бы прежде всего на проблемах твоего брата сосредоточиться. Я ведь не шучу: это он убил.
Дуня лишь зло рассмеялась ему в глаза:
- Ну хорошо, - вздохнул МК. - Если не веришь, придётся тебе в подробностях рассказать всё, что я знаю. Слушаешь? Не убегаешь? Уже хорошо. Хочешь сигарету?
Поколебавшись секунду, Дуня взяла предложенную ей сигарету. Они закурили.
- Так вот, - продолжал МК. - Я был в том колхозе, где Родион работал. Там из клуба в день преступления топор пропал. В тот же самый день исчез из колхоза и Родион, а вахтёрша видела, как человек, по приметам точь в точь похожий на твоего брата, входил в клуб и выходил обратно. Её показания подтверждают и четыре человека, которые занимались на тот момент в зале тренажёров. И всем им показалось, что он что-то тяжёлое из клуба за пазухой выносил. Он им так хорошо запомнился, потому что слишком уж возбуждённый и безумный вид имел. Ну что, узнаёшь своего братца?
Дуня задрожала.
- Да ты не волнуйся, - успокоил её МК. - В милиции об этом пока ещё никто ничего не знает. У них там единственная горячая ниточка - Ларс из Кёльна, и на Родиона им своими силами ни за что не выйти. Ну какой следователь додумается ни с того, ни с сего ехать за тридевять земель в этот Богом забытый колхоз и выяснять, где там у них топор висел и какие подозрительные личности из клуба выходили?
- Однако ты додумался, - вставила Дуня, с трудом владея собой от гнева.
- И я бы, конечно, никогда не додумался, - заметил МК, - если б не те статейки, которые ты Лужину принесла, а он уж мне за полной ненадобностью всучил. Очень подозрительные статейки, я тебе уже говорил. Впрочем, одни статейки ещё слабоватая наводка. Мало ли в Ленинграде тихих сумасшедших, не все они с топорами на людей кидаются. Но тут ещё ряд подозрительных обстоятельств совершенно неожиданно всплыл. Помнишь ту вечеринку у Разумихина? Родион ведь туда в совершенно преображённом виде пришёл: костюмчик приличный, волосы чистые, и даже бритвой, как оказалось, умеет пользоваться...
- Если ты на его новый костюм намекаешь, - вмешалась Дуня, - то не утруждай себя. Я узнавала: костюм и ботинки ему мама прислала, так что ни о каком внезапном обогащении за счёт награбленных денег не может быть и речи.
- Да нет, я не о том, - отмахнулся МК. - Тут не в костюме дело, а во внезапном изменении стиля. Преступники так часто делают: после преступления стараются одеваться и вообще выглядеть совершенно по-другому. Ну да ладно, это ещё, конечно, тоже не улика. Мало ли, человек действительно к вечеринке приодеться решил, а тут ещё как раз мама костюмчик подарила. Обычное дело, в конце концов.
- Ну так чего же ты хочешь?
- Да, ты права, - согласился МК. - Если б только это, то и придраться-то было особенно не к чему. Но вот незадача - тут же на вечеринке я узнаю, что Родион, оказывается, на день раньше своих сокурсников из колхоза отбыл. Как тебе это нравится?
- Он заболел тогда, - проговорила Дуня хриплым от волнения голосом.
- Может, и вправду заболел, - кивнул МК. - Кто его знает? Но эта болезнь, в принципе, очень плохое алиби. Его же не парализовало, правда? И вообще, раз он из колхоза смог уехать, то значит ещё вполне трудоспособный был, я имею в виду - боеспособный. Ведь женщины-то на канале Грибоедова, кстати сказать, очень боевые попались, не божьи одуванчики. Особенно с одной из них преступнику изрядно побороться пришлось: она об него половину ногтей сломала. Да, заметь кстати, на какие подвиги способен человек ради выживания! Правда, ей это мало помогло. Ну да ладно, о чём я говорил? Ах да, о ногтях. Так вот, потрясающий факт - у Родиона на той вечеринке щека очень порядочно исцарапана была.
Дунины пальцы дрогнули, недокуренная ещё сигарета выпала из них и приземлилась на полу. МК старательно затушил её ногой и пнул в угол, за батарею.
- Да и эта щека ещё, в принципе, ничего страшного, - продолжал он. - Всякое бывает. Но вот что подозрительно: когда я Родиона про эти царапины спросил, он мне про какую-то кошку наплёл, которая у него якобы живёт.
- Ну и что? - не выдержала Дуня.
- Да ничего. Просто зачем обманывать? Кошки-то у него никакой нет.
- Откуда ты знаешь?
- А мне его подруга сказала, ну та, которая в очках - как её? - Настя, вроде бы. То есть, скажем так, подруга номер один. Потому что ведь у него теперь вторая подруга есть, - усмехнулся МК. - Да, твой братец прямо Дон Жуан у нас оказался. Плейбой, не иначе. Завёл себе теперь Олега Попова двенадцати лет.
- Какого Олега Попова? - совсем растерялась Дуня.
- Да ты, когда шла в библиотеку видела меня с ней, наверное. Нет? Не обратила внимания? Странно: она невзрачная, в принципе, но заметная, как попугай, в своей клоунской одежде. Хотя ладно, о ней потом. Сначала о Насте. Так вот, Настя эта на редкость милая девушка оказалась, хотя, конечно, и уродина. Я к ней в институт пришёл, она даже не спросила, кто я и откуда - всё мне за спасибо выложила, что меня в отношении Родиона интересовало. У таких людей, думаю, чувство опасности или, там, подозрительность совсем не развиты. А всё потому, что они в тепличных условиях своих книгохранилищ существуют и о реальном мире самое смутное понятие имеют. Вот и получается - святая наивность и полная откровенность с первым встречным. Так что от неё я много полезных вещей узнал: про ту же несуществующую кошку, например, или что Родион со старушкой-коллекционершей лично знаком был, Настино кольцо собственноручно к ней продавать носил.
- О Боже! - нетерпеливо воскликнула Дуня. - Да разве он единственный человек в городе, который к ней вещи носил?
- Да если бы он это колечко только туда отнёс - полбеды, но ведь он его ещё и обратно притащил.
- Как притащил? - удивилась Дуня.
- А вот так: после преступления он вручил колечко назад Насте, сказал, что в последний момент спохватился, что слишком низкую цену взял, ну и выкупил его у старушки.
- Вполне могло быть, - твёрдо сказала Дуня.
- Да нет, как раз навряд ли, - покачал головой МК. - Старуха-то вещи покупала не для того, чтобы их назад отдавать. Как ты думаешь? У неё ж коллекция, а не ломбард. Выручила колечко за низкую цену, ну и прекрасно: тем меньше причин его возвращать. Да к тому же очень весёленькое совпадение - отнёс к ней до преступления, а принёс после. Над этим стоит задуматься. А теперь прибавь к колечку ещё и другие обстоятельства, особенно кражу топора из клуба, и получится очень убедительная цепочка улик.
Дуня злобно прищурила глаза:
- Я тебе не верю ни на капельку. Не мог Родион убить: он не умеет врать. В отличии от тебя.
- А ты с ним разве об этом уже говорила? - с усмешкой заметил МК. - Ну так поговори: может, он и отнекиваться не будет, потому что врать, действительно, как следует не умеет. А если ему и приходится приврать, как тогда с кошкой, то вид у него при этом такой жалкий и неуверенный, что сразу понятно - человек вывёртывается из последних сил, преодолевая внутреннее отвращение. Да, скрывать твой братик ничего не умеет, тут виден прямолинейный, эмоциональный и вместе с тем довольно трусливый характер. У него как на рентгене видно, где правда, а где неправда. И, судя по рентгену, он, между прочим, на все мои попытки с ним того дела коснуться самой беспомощной ложью отвечал. Тогда-то у меня и зародилась идея устроить ему решающую проверку, способную развеять последние сомнения в его виновности. И та статейка, которой ты так трогательно размахалась в читальном зале, была частью моего плана. Я в ней нарочно намекнул, что Родион убийца, чтобы посмотреть, как он на это отреагирует. Если никак, то при всех уликах он, может, и вправду невиновен, а если с детской непосредственностью прибежит сознаваться и умолять не выдавать его милиции, то, прости, тут уж всё слишком очевидно. Н-да, до последнего момента сегодня думал, что пойду к тебе без этого последнего подтверждения, но тут и оно подоспело...
- Неужели пришёл умолять? - Дуня побледнела.
- Не сам пришёл, но зато своего Олега Попова послал. Сразу видно, что эта девчонка от Родиона без ума. Ещё бы: взрослый человек интересуется таким малолетним убожеством! Где он её только откопал? Всё за него отдать готова. Допускаю даже, что не посылал он её никуда: сама по преданности и глупости ко мне привалила. Впрочем, не всё ли равно? Главное, что ей из его уст, как она говорит, во всех подробностях о преступлении известно, а значит вина полностью признана. Чего ещё надо?
Дуня сидела на подоконнике в какой-то не то задумчивости, не то оцепенении. Её широко раскрытые глаза смотрели прямо на МК, а может, сквозь него, чуть приоткрытые губы слегка вздрагивали.
- Да не надо так волноваться, - сказал МК, выждав некоторую паузу, каким-то примирительным, почти успокаивающим тоном. - Милиции-то пока ничего не известно. Родиона там никто не подозревал, да и не будет подозревать. Сама посуди, что им моя статья без доказательств и без фактов? Да я там и имени-то конкретного не назвал. Всё спишут на "журналистскую жажду сенсаций", вот увидишь. Спишут, забудут и не вспомнят, - он улыбнулся, как добрая фея из сказки, приготовившаяся к процессу превращения тыквы в карету с лошадьми.
Во взгляде Дуни промелькнула искорка надежды, которая, впрочем, благоразумно предпочла тут же укрыться за недоверчиво-презрительным прищуром.
- Самое главное от единственного вещественного доказательства избавиться, - благодушно продолжал МК. - Я колечко имею в виду. В мусоропровод бы его хорошо отправить, а ещё лучше в канализацию. Я бы сам это тут же сделал, но рука не поднимается - жалко мне его как-то. Оно мне всё-таки не даром досталось...
- Тебе досталось? - Дуня нахмурилась. - Каким же образом?
- Самым естественным. Мне его Настя продала по простоте душевной. А почему бы ей, собственно говоря, и не продать? Оно же всё равно для продажи предназначалось, а денег у них с Родионом с тех пор навряд ли прибавилось. Старухины-то тысячи благодаря Ларсу из Кёльна давно уже в "Тройке" осели. Вот я и решил попытать моё счастье: зашёл к ней вчера на работу, предложил сто пятьдесят рублей и тут же получил кольцо. Вот это везение!
- Зачем оно тебе? - глухо проговорила Дуня.
- Ну не знаю, - пожал плечами МК. - Для начала буду им дома любоваться. А когда надоест, то, думаю, в милицию отнесу. Они мне ради такой существенной улики, пожалуй, эти сто пятьдесят рублей, что я за него отдал, возместят. А нет, так, может, медаль какую выдадут - "За доблесть в борьбе с преступностью". Тоже ведь приятно. Впрочем, знаешь, я его всё-таки с намного большим удовольствием любимой девушке подарил бы, чисто по-рыцарски. Пусть делает с ним, что хочет... Ну чего смотришь? Ты именно эта избранная девушка и есть. Довольна теперь?
- Где кольцо? - дрожащим от волнения голосом спросила Дуня.
- Зачем же такая спешка? - упрекнул её МК. - Это как-никак ценный подарок, и я не могу преподносить его наспех, тяп-ляп. Думаю, нам лучше встретиться для этого в более торжественной обстановке. Я заодно и приложение к подарочку принесу: Родионовы статейки вместе с другими собранными мной письменными материалами, аудиокассеты со свидетельствами очевидцев из колхозного клуба и так далее. Всё это я тебе аккуратненько в папке передам вместе с торжественным обещанием никогда больше ни с кем ни единым словечком об участии Родиона в преступлении не обмолвиться. Символический акт, скреплённый колечком. Неплохо, как ты считаешь? И всё ради тебя.
Он замолчал. Дуня нервно заёрзала на подоконнике.
- Что ты от меня хочешь? - спросила она наконец, стараясь не глядеть на него.
- О, что я хочу, - на его лице появилось задумчиво-одухотворённое выражение. - Что я хочу... - он неопределённо покачал головой. - А что бы ты могла для меня сделать? Вернее, нет, я неправильно сформулировал вопрос: что бы ты хотела сделать для меня из благодарности? Да, благодарность - благородное чувство, особенно если есть, за что спасибо сказать. А тут, Дунечка, как раз такой случай. Сама посуди: от какой участи я твоего брата освобождаю. Ведь если его по этому делу арестуют, что тогда будет? А? Первым делом он в тюрьму попадёт, к уголовникам. Ну а те церемониться не будут, сделают с ним такое, что наш впечатлительный юноша с философским уклоном навсегда забудет и про Ницше, и про всё остальное. Хотя там, думаю, ницшеанские идеи о выживании сильнейшего как раз и воплощаются в своём чистом и самом непосредственном виде. Прекрасное поле для научных наблюдений, но нашему одухотворённому философу, как я уже сказал, к сожалению, не до того будет. Единственное, что ему останется: ждать суда и молить Бога, чтоб его приговорили к высшей мере и положили таким образом конец всем страданиям. И я думаю, это последнее желание будет удовлетворено. Хоть какое-то утешение...
Дуня опустила лицо в ладони, но тут же снова подняла его и сквозь подступивший к горлу комок снова спросила МК:
- Что ты от меня хочешь?
- А ты подумай-подумай, - посоветовал ей МК. - Во что бы ты оценила жизнь любимого брата?
Дуня молчала.
- Какая ты, оказывается, ненаходчивая, - усмехнулся МК. - Вот подружка Родиона номер два более изобретательной оказалась: предложила мне сто рублей за спасение своего возлюбленного. Для такой малышки это огромная сумма, так что попрошу не смеяться, - сказал он, хотя Дуня и не думала смеяться. - Но как я мог пообещать ей то, что с самого начала предназначалось тебе? Да, Дунечка, из любви к тебе довёл я до конца это расследование, из любви к тебе готов теперь отказаться от журналистских лавров, которые мне за него причитаются, и взамен я ничего, кроме любви, не прошу, да и то совсем немного - один день, ну или одну ночь, это уж как ты захочешь.
В глазах у Дуни заблестела злость, она до боли сжала кулаки, подавляя возглас гнева.
- Ну что ты на меня так обиженно смотришь? - недоуменно развёл руками МК. - Разве я виноват? Родиону скажи спасибо: он убил, а ты теперь расхлёбывать должна. Так что все упрёки, пожалуйста, к нему. Впрочем, какие могут быть упрёки к любимому брату? Пощёчину ты от него ведь, не моргнув глазом, стерпела? Значит, и тут молча исполнишь свой долг. Боже, моя дорогая, да на тебе лица нет! Можно подумать, тебя со мной в постели Бог знает что ожидает. Не волнуйся, я же не Свидригайлов. Тот ведь, кажется, если по случаю с его женой судить, всякими там ремешками и прочими атрибутами маркиза де Сада увлекается. Меня такие увеселения не интересуют. Поверь, Дуня, я с тобой нежным и ласковым буду, хоть ты, между нами говоря, этого не очень-то заслуживаешь. Может, тебе и самой понравится. Даже наверняка понравится, я уверен. Потом ещё запросишь, хотя я так вот сразу не могу обещать тебе добавки, посмотрим сначала на твоё поведение...
Дуня прикусила нижнюю губу и сдвинула брови, будто напряжённо размышляя о чём-то. Затем она сложила обе руки ладонями друг к другу и медленно подняла их к подбородку, будто собираясь молиться или медитировать. Потом вдруг снова уронила руки на колени и, внимательно взглянув на МК, спросила:
- Почему? Почему тогда после Филармонии ты не отвёз меня к себе и не сделал со мной всё, что хотел? Тогда мне было всё равно. А теперь... теперь... - она опустила глаза, - теперь нет.
- А чего так? - почти участливо поинтересовался МК. - Что теперь изменилось-то? Ага, понимаю: приближается свадьба, укрепляются шаткие моральные принципы, ты, как будущая хранительница семейного очага, не хочешь позволять себе ничего лишнего. Угадал? Да нет, по глазам вижу, что не угадал. Плевать тебе и на Лужина, и на семейный очаг, и тогда, и сейчас - как говорится, и ныне, и присно, и во веки веков. Аминь. Ну так в чём же дело? А, знаю! - воскликнул он вдруг. - Как же я сразу-то не догадался? Разумихин! Большая, романтическая, а главное, платоническая любовь! Ведь ты ему не даёшь, я надеюсь? Ну и правильно: зачем его баловать? Он и так перед тобой на задних лапках стоит с сахаром на носу и преданностью в сердце. К сожалению, тут я тебе ничем помочь не могу. Пожалуй, только советом: не устраивай из этого такой уж драмы. Раз Лужина по меньшей мере ещё лет пятнадцать терпеть собираешься, то и меня в общей сложности несколько часов потерпишь. А Разумихин-то и тем более потерпит. Я уверен, он тебя ко мне ещё и проводит, а потом во дворе будет дожидаться, сколько надо. Повезло тебе, Дуня: ангел, а не мужчина. А что того случая в машине касается, когда мы с тобой травку курили, то мне, конечно, взять тебя тогда особого труда не составляло, но, пойми, победа, достигнутая так легко, теряет всякий смысл. Вернее, это даже и победой-то назвать было бы нельзя. Подумаешь какой подвиг - соблазнить одурманенную травой девушку, которая отдаётся тебе только потому, что под рукой нет никого другого. Это просто обидно, в конце концов. Вот я и отправил тебя тогда подальше. Но теперь, теперь всё не так. Теперь не ты мне нужна, а в первую очередь я тебе. Так-то. Я упрашивать не собираюсь: хочешь спасти брата, значит будешь спать со мной "с чувством, с толком, с расстановкой", не хочешь - убирайся, тебе же хуже. Впрочем, я добрый - даю тебе время подумать. Обдумай всё хорошенько: и то, что я тебе про тюрьму говорил, и то, как твоя больная мать отреагирует на то, что её единственного сына к смертной казни приговорят. Ты ведь хочешь, чтоб она поскорее выздоровела, а не, как говорится, наоборот? Ну вот, думай, только недолго, потому что у меня одно условие - всё по возможности до свадьбы должно произойти. Я из принципа не хочу дожидаться, пока ты в законное пользование Лужина перейдёшь. Знаешь, как он мне за эти годы в университете осточертел? "Здравствуйте, Пётр Петрович", "интересное замечание, Пётр Петрович", "всё будет подготовлено, Пётр Петрович" - так и хочется ему иногда в лицо плюнуть, чем дальше, тем больше. Ну, в лицо плевать некультурно и между образованными людьми не принято, но как-то ведь надо компенсировать себе моральный ущерб за все эти резиновые улыбки и вызубренные наизусть цитаты из Маркса, да и за будущие унижения, которые, наверняка, ещё последуют. Ну так вот, если я буду знать, что мне его жена ещё до него самого досталась, то всё-таки хоть какое-то облегчение. Так что решай побыстрее. Когда у нас, кстати, свадьба? - он порылся во внутреннем кармане пиджака и достал оттуда нарядную открытку с изображением двух склонившихся друг к другу лебедей и украшенной виньетками надписью "Приглашение". - На той неделе от Лужина получил, - объяснил он Дуне. - Ага, через два дня. Ну что ж, времени у тебя ещё меньше, чем я предполагал, - МК снова убрал открытку. - Мой тебе совет: приходи прямо сегодня. Или лучше завтра, а то ты сегодня бледная какая-то. Погуляй перед этим, проветрись, чтобы уж в самом лучшем виде. Ты же понимаешь: от этого многое, очень многое зависит.
Некоторое время они молчали. Дуня сидела на подоконнике, низко опустив голову и размеренно ударяя каблучком о батарею. Вдруг она резко закинула подбородок вверх, гордо подёрнула плечами, но в следующую секунду, внезапно потеряв равновесие, соскользнула назад и чуть не выпала в распахнутое окно. МК, вздрогнув от испуга, обхватил руками Дунину талию и удержал её на подоконнике.
- Ты что? - воскликнул он. - Чокнутая? Второй этаж! Смотреть надо, дура!
Но Дуня уже зло и весело смеялась ему в лицо:
- Ну что? Кто теперь кого напугал? Да я нарочно, специально для тебя, понял? Эксклюзивное представление! - она смахнула с себя его руки. - А теперь послушай: не видать тебе меня как своих ушей. Никогда! Твоей истории про Родиона я ни на грош не верю, ясно? Мы с ним вместе ещё над тобой посмеёмся. А перед Лужиным тебе больше заискивать не придётся, я ему сегодня же всё расскажу, и он тут же вышвырнет тебя из университета. Понял? - она спрыгнула с подоконника. - Мне пора, надо дальше работать, а то ещё читальный зал на обед закроют. Пока, - и уже пройдя несколько шагов, она ещё раз повернулась к нему и с усмешкой бросила: - Один ноль в мою пользу.
- Да нет, - как-то задумчиво проговорил МК. - Не один уже, а по меньшей мере десять ноль, только, к сожалению, далеко не в твою пользу.
Дуня, ничего не отвечая, пошла прочь. Её шаг был уверенным и равномерным, как всегда, даже ещё увереннее и равномернее. Выражение лица казалось спокойным, почти расслабленным, и для постороннего наблюдателя ничто уже не могло выдать Дуниного волнения. Однако её душу раздирали на части два страшных диких зверя: сомнение и тревога.
"Нет, - она пыталась усилием воли остановить стихию разбушевавшихся чувств, - не надо сходить с ума. Я не могу верить словам этого подонка. Всё выяснится само собой, всё будет нормально. А сейчас надо взяться как следует за работу и отогнать от себя этот кошмар".
Дуня решительно перешагнула порог читального зала, прошла к столу, где всё ещё лежали её книги и тетради, и, усевшись поудобнее, вывела на ещё чистом листке заглавие прозаического отрывка из Артюра Рембо, который ей предстояло перевести: "Чокнутая дева".
Ей не пришлось долго размышлять над формулировкой первой фразы: подходящие слова вдруг сами выскочили откуда-то, без посторонней помощи образовали цепочку предложения и в идеальном порядке, не требующем дополнительных корректур, легли на бумагу. Так же легко возник целый абзац, потом ещё и ещё один. Дуня писала, почти не делая остановок, даже не заглядывая в словарь, лишь время от времени бросая беглый взгляд на французский текст оригинала. Тревога постепенно испарилась из её сердца, но тем ощутимее была теперь затаённая боль, которая вдруг с новой силой поднялась со дна души и заметалась в ней подобно беспокойным морским волнам. Но Дуня теперь почти с наслаждением ощущала в себе эту боль, ей казалось, что она окунает в неё свой карандаш, как перо в чернильницу, и аккуратные, наполненные жизнью и страданием строки одна за другой пересекали тоненький тетрадный листок, который, казалось, вот-вот не выдержит тяжести выплёскивающихся на него слов:
О божественный Супруг, мой Повелитель, не отвергайте исповедь самой печальной из ваших прислужниц. Я пропала. Я опьянена. Я нечиста. Что за жизнь!
Простите, божественный Повелитель! Ах! Сжальтесь надо мной! Сколько слёз! И сколько слёз ещё будет потом, я надеюсь!
Дуня смахнула просочившуюся из глаза слезу и продолжала переводить исповедь чокнутой девы:
Я - наложница демонического Супруга, того, кто губит неразумных дев. Да, вот этого самого дьявола. Нет, это не призрак, не галлюцинация. О, как он опасен!...
А ведь когда-то меня уважали, я была благопристойна, и не для того я появилась на свет, чтобы заживо сгнить в могиле!.. - Он был ещё почти ребёнок... Его загадочная утончённость соблазнила меня. Я забыла все свои обязанности, чтобы следовать за ним. Разве это жизнь! Настоящая жизнь там, где нас нет, и мы бежали из реального мира, пытаясь найти тот единственный, настоящий. Я до сих пор следую за ним, я не могу иначе. А он часто жестоко обрушивается на меня, на меня, ту, которая утопает в собственных слезах. Дьявол! - Знайте: это Дьявол, это не человек.
Дуня задумалась: кто тот воображаемый демонический супруг, которому она, подобно чокнутой деве, мечтала посвятить всю свою жизнь и за которым, не задумываясь, последовала бы и прямо сейчас? Нет, он не похож на прежних её любовников и на Разумихина тоже не похож. Пожалуй, в нём есть что-то от Родиона: какое-то отчаянное стремление делать всё наперекор, какая-то восхитительная тяга к запретному и опасному:
Я слушаю, как он бесчестье облекает в мундир славы, как он пытается очаровать меня своей жестокостью: "Я происхожу от далёкого народа: мои предки были из Скандинавии, они вспарывали себе вены, чтобы напиться крови. - Я изувечу себе тело, я покрою его татуировками, я стану уродливее, чем монгол. Ты увидишь, я буду оглашать улицы моим рёвом. Я хочу обезуметь от бешенства. Я буду кататься по полу в припадке, если ты ещё раз посмеешь показать мне свои жалкие драгоценности! Я украшаю себя только тем, что смочено в крови. Я никогда не пойду работать..." Бывало ночью его демон хватал меня, наши тела извивались, как в драке. Да, я, несчастная, осмеливалась бороться с ним... - Как часто ночами он навеселе прятался в закоулках или подворотнях и, вдруг выскочив из-за угла, пугал меня до смерти. "Моя голова когда-нибудь и вправду полетит с гильотины, - говорил он тогда. - Это будет отвратительное зрелище!" О, как любит он тешиться преступными игрушками!
Но была в Родионе и другая сторона, так не сочетавшаяся с его мрачными, жестокими фантазиями. Дуня отлично знала, сколько нежности, любви, сострадания помещается в этом сердце, как сжимается оно болью за тот мир, который он сам же и хочет разрушить в наказание за несовершенство:
Иногда он лепечет что-то трогательное, про смерть, которая заставляет раскаяться, про несчастных, которые наверняка есть где-то там, про изматывающий труд, про расставания, которые разрывают сердца. В кабаках, где мы праздновали наши оргии, он рыдал, наблюдая людей вокруг, этих несчастных животных. Он поднимал грохнувшихся на мостовую пьянчуг. Он жалел их, как злая мать жалеет своих деток. - Он удалялся потом с грацией барышни, идущей к молитве. - Он хвастался, что познал всё: экономику, искусство, медицину. - Я бежала за ним, я не могла иначе!
Да, в детстве Дуня действительно бежала за ним, в торопливом восторге подхватывая брошенные им идеи, чтобы потом осторожно взрастить их на благодатной почве своей души. Но потом ей не хватило сил или она просто сочла более благоразумным умерить свой пыл. Так или иначе, Дуня вскоре повернула на другую дорогу, им с братом стало не по пути. Но в глубине души она всё ещё трепетно хранила те тайные и запретные помыслы, которые когда-то пробудил в ней Родион. Правда, они порядком подзасохли и поистрепались, как листья в гербарии, но всё же - Дуня вдруг остро ощутила это - без них её жизнь лишилась бы своей главной субстанции, превратилась бы в череду равнодушных, бесцветных дней, без желаний, без надежд и без смысла. И те статьи про Ницше, которые она нашла в запылённом углу секретера после того, как Родион выехал из их квартиры, вдохнули свежий ветер в её приспущенные паруса, заставили вновь задуматься о том великом и важном, что было долгое время отодвинуто на второй план. Она опять поверила в брата и иногда часами втайне предавалась мечтам о его воображаемом могуществе, представлявшимся ей уже почти достигнутым.
Я видела все декорации, которыми он окружал себя в своём воображении: наряды, шёлковые обои, мебель. Я вкладывала оружие в его руки и играла новую роль. Я видела мир таким, каким он хотел создать его для себя. Когда мне казалось, что он не в духе, я благословляла его на все опасные затеи, хорошие и дурные. Я была уверена, что мне всё равно никогда не дано войти в его мир. Сколько ночей провела я, бодрствуя, рядом с его милым спящим телом. Я пыталась тогда понять, почему он так ненавидит реальность. Никто никогда ещё не испытывал подобной ненависти!
За него я никогда не боялась, однако не могла не признать, что сам он может, пожалуй, быть ужасно опасен для общества. - Вы думаете, он знал секрет, как изменить мир? Нет, он только пытается разгадать его, вот что он мне тогда ответил. Его сострадание, скажу я вам, действует так колдовски, оно завораживает и превращает меня в его узницу.
И всё же она часто сердилась на Родиона - за его упрямство, вспыльчивость, неприспособленность к практической стороне жизни, то есть за всё то, что, с другой стороны, приводило её в восторг. В конце концов Дуня уже не знала точно, любит она его или ненавидит. Наверное, и то и то. Но чем упорнее старалась она идти своей, рациональной, до мелочей продуманной дорогой, тем скучнее становилось ей жить, и тем острее ощущала она тоску по брату. Часто Дуне хотелось снова вернуться в детство, в то время, когда их с Родионом сердца звучали в одной тональности, когда стена отчуждения ещё не возникла между ними и вдохновение беспрепятственно переливалось из одной души в другую.
И вот я всё сильнее и сильнее хочу, чтобы он был добр ко мне. Его поцелуи и доверчивые объятия... О, это было небо, но пасмурное небо. И всё же, раз вознесясь на него, я хотела остаться там навсегда, несчастной, глухой, немой и слепой. Дурная привычка! Я видела, как мы, подобно двум детям, прогуливались по Райскому Саду печали. Мы жили в согласии. В восторженном вдохновении работали мы вместе. Но как-то раз после ласки, пронзившей меня, он сказал: "Какой глупостью покажется тебе всё, что между нами было, когда я уйду. Когда мои руки больше не будут обвивать твою шею, когда ты уже не сможешь отдохнуть на моей груди и ощутить мои губы на твоём лице. Ведь однажды я отправлюсь в путь, очень далеко. Пойми, я должен помочь другим, это мой долг. Хоть это и довольно противно... моё солнышко...
Да, он ушёл. Но куда? Дуня не могла знать, в каких закоулках блуждают теперь его трудолюбивые мысли. Да и знала ли она когда-нибудь, в каком направлении действительно работает его разум, на какую головокружительную высоту забиралось его воображение без страха и без страховки? Нет, наверняка она никогда не могла этого достичь, она просто цеплялась сзади за его крылья, надеясь, что хоть ненадолго сможет насладиться вместе с ним волшебным ощущением полёта, для которого - увы! - не была рождена.
О жизнь искателей приключений, та, что описана в детских книжках, подаришь ли ты её мне за то, что я так страдала? Нет, он не может. Я не знаю его идеалов. Он говорил, что о чём-то сожалеет, на что-то надеется, но всё это, вероятно, не имеет ко мне никакого отношения. Разговаривает ли он с Богом? Так не обратиться ли мне прямо к Богу? Но я на самом дне пропасти и не смогу уже докричать до небес мои молитвы.
Ах, эта пропасть! Дуня теперь ясно ощущала себя в ней. Как могла она зайти так далеко? Как могла так безнадёжно запутаться в ажурной паутине собственного благоразумия? Теперь уже поздно призывать его на помощь: она предала их идеалы, и Родион справедливо презирает её. Но, несмотря ни на что, он навсегда останется её манящей мечтой, её тайным повелителем, её единственной надеждой.
Когда-нибудь, быть может, он испарится, как в сказке. Но мне непременно нужно вовремя узнать, попадёт ли он в рай, чтобы хоть одним глазком успеть взглянуть на вознесение моего мальчика!
Дуня поставила последнюю точку и решительно захлопнула тетрадь. И в ту же секунду странная мысль до боли пронзила её:
"Он убил! Он должен был это сделать! Больше некому! - слёзы восторга заструились по Дуниным щекам. - Да чего я радуюсь? - в испуге подумала она, поспешно вытирая их с лица. - И вправду - чокнутая!"
Продолжение
Оглавление
© Екатерина Васильева-Островская, 2000-2024.
© Сетевая Словесность, 2000-2024.