СОН ДРУГИХ ВРЕМЁН
* * *
закат провинции.
драповый храп хребта.
подгнившие яблоки сквозь отсутствие рук
падают.
в ухте трухлеет забытый рейхстаг.
червеют года, оседая за кругом круг.
и птицы тот хлеб не клюют - им бы другой.
на местном мшистом синае стихает местный идиш.
в рябиновой каше, приправленной ивы трухой,
не отражение - небо в иголках увидишь.
где шел коробейник, баюкая злую весть,
что вот - только - банка кофе - и снова - в долги к соседям,
туго затянута тишина. шёл - вышел весь.
священная тишина, в зубах её - нож и ветер.
(а помнишь, твой прадед с рогатиной шел на медведя.
а помнишь, твой дед на охоте встретил медведя.
а помнишь, отец твой когда-то видел медведя.)
священная тишина, в зубах её - нож и ветер.
_^_
* * *
наевшись лимфы дождевой
свистят прозрачно ноги
в потемках бредишь бог ты мой
(а это спит убогий)
луну под нижнею губой
катаешь хлебным шаром
как будто с детства на убой
растил её в кошмарах
густеет от ступни страна
комком земли слежалым
не зря гниенью отдана
спаленная пожаром
шагов ломает за углом
и тело ждет утырка
с готовым маленьким ножом
а там огромная семья
вращая сотней глаз
гудя тепла соблазном как её края дрожат
но в дверь подъезда ох едва дыша пролезешь ты один
как в горлышко бутылки
_^_
* * *
в мягкоугольной пластике грибов
дыхание расписанное по коробкам
не ровен час отлепит рот от язв иов
и сделает глоток с улыбкой масляной и робкой
порхание от спор затекший взгляд
нежнеющие капли скал в губе
я отыскал лишь хворост слов пока спешил к тебе
а до тебя дойдет и вовсе только хруст на тихий ляд
покуда небо гулко немо
пока мицелий тянет за вихры фонемы
и этим взроет в предъязычье борозду
как сквозь бескровную слюду
я смотрю сквозь тебя на гриппозное солнце
на замерзшие в кислой возне перелюдья
и вздымаются вены как волны
и болезнь всего лишь мясистый виток правосудия
я готов быть тягуче исполнен
на манер угасающих католических гимнов
и истопнуть в трясине и терниях первым
вот моё непреложное право
in te, мой осколок прозрачья, speravi
non confundar in aeternum
_^_
от йоханнеса
он нес в руке обугленную глубину
и дул через неё пузырь стеклянный
болотный бог держал себя в глухом плену
кисть ивы гнулась грубо и упрямо
и в целом звук был врыт под спуд
весть неблагую будто бы несут
немые утки в клювах скомкав ржавый прут
мы сжались чтоб преодолеть жизнь
и шерсть её вчесать в живот внутрь
из кратких писем и простых чисел
плести замшелые судьбы кудри
не на осле но на уже в омут
вползти и ягод жрать волчьих
грядет антихрист и ветра стонут
но нам пристало ждать суда молча
_^_
от матти
он вышел в ночь всеволч всерысен
над тээрцэ как из огнива
отплакал свет в чугунной выси
и разбрызгался пугливо
об темечко звезда стучит
кочующая в черном блюдце
в колени бьют зрачков ключи
ему в руки не даются
ни на голгофе ни на плахе
ни через сон ему явиться
и по спине ползут монахи
рассыпною чечевицей
куда грядешь здесь нету песен
и просфора в зубах счерствела
лишь только вымпел птичий грезит
лишь тополь крепнет на безлесье
лишь толпы клерков воздух месят
в их неоновых капеллах
и крики их пока быть может
едва ли бурю нам накличут
но все ж сильнее душу гложут
чем твой хор о всесиничен
вернись в пещерные покои
а лучше ляг со мною на дороге
здесь воздух так натужно скроен
здесь слёзы в легких кипятит от зноя
здесь грёзы клерки крики всё без перебоя
плети бесплотною рукою
разгоряченные мне щеки
_^_
* * *
потом наступает то что на юге зовется утром
я тихо кричу и кутаюсь в тонкие простыни крика
по пяткам и полкам катаются пятна колючего света
так стыд и обида растут в изобилии студня
утра седокрылого
один седатив мне в кормушку упал ненароком
макать этот страх как пакетик в сад из шиповника
то есть в эти вопросы
чего же боишься больше
смерти луны в стекле недопитого чая
холодной ручки дверной заблудиться в лесу
или всё-таки вспомнить
вспомнить и врезать в обои
и позже разрыть себе почву зрачка глядя прямо на стену
схватить эти стыд и обиду за горькую кожу
потом наступает то что с похмелья похоже на полдень
и лаком покрывшись белеет моё дыхание
_^_
* * *
каморка-улица звезда провал
нагроможденье
сквозь ветер и витрину куковал
смотрел пока не осветилось тенью
вдаль дребезжа землёй кидает тёс
сосед
его расклад размечен ленью
родному слуху choose грубей чем чёс
и параллельно падают поленья
и опускает девушка колени
из края воздуха на горизонт воды
седьмой воды на киселе и дым
и пар
и паром покрываются колени
родному слуху плеск вдали претит
а щупаешь вблизи - сухие книги
табак и кость стекла - того гляди
окно чердачное предстанет телескопом
сквозь зренье сникнет
вновь перезакопан
в свой шаг узлом
купить - или забыть уж наконец-то
морс фильтры водка яблочный пирог
или не их
уже не помнишь с детства
_^_
* * *
здесь тему смерти слету не поднимешь
но и ронять разжав ладонь - табу
поэтому молчи храни лишь корень слова
второй этаж и перья полусвета
бокал дрожит давно съестного нету
молчи лениво пачкая дыханье
мицелий ждет гостей в достойную постель
снаружи город рвется внутрь спросонья
но видно недостаточно силен
махнешь рукой в окно - и все кивают
но тишина всё та же углевая
на каждый рот пятно золой и черным жиром
бродить бросая улицы под нос друг другу
указывая в них как будто в кожу лука
где время-плесень сон других времен
_^_
* * *
холодный вкус вечерней лампы
стоп-кран садись на стул вздыхай свободно
он каждый вечер ногтем цапал этикетку
на ней было написано: инсульт,
мертворождение, была картинка,
с угрюмым боди-хоррором -
но взгляд крошился мятым глянцем полиэтилена
и сыпался сквозь фото мертвого ребенка
остаточное слово мертво..рожд...
два слова вшитые в два легких пасторальной
картины.
он каждый вечер проводил у бабки
и что осталось с этих вечеров
уж тот ребенок вот действительно погиб
пытался вытащить вкус кислых яблок
песок из косточек внутри морошки
но ничего ох ничего ох ничего
пространство-желудь
пространство-крытый-желоб
закаменевший недоколотый орех
не доколоть уж точно ох уж точно
холодным и тупым ножом вечерней лампы
и к потолку несутся сопли дыма
он каждый вечер видел в них всё меньше
_^_
* * *
отходит пар
отходит беспомощный пар
с щеки земли
мои горелые черные ясли
такси эконом и сгорбленный уголь плеч
водителя он сортирует зубами ветер
из боковых стеклотар
он тоже всё видит но ему всё предельно ясно
он говорит
это ещё что вот раньше
ещё больше росло и таяло это нигде
сминая судьбы надежды на манер свинца
сминая наматывая их на вал горизонта вдали
сминая их в скисший мед на пластинах ногтей
я смотрю сквозь прозрачные листья его лица
говорю и воздух беззвучно сыпется с языка
и пар слетает с щеки земли
_^_
ТРИ МАЙСКИХ СТРОФЫ
молчи вскрывайся и тай
мясным налетом пространств
одна из мрачнейших тайн
весенний до вони станс
в увалинах медных рос
отмученных грязной рекой
я молча в металлы рос
как святогор молодой
ты слышишь гроза мычит
ты слышишь стук в двери
о ничего не говори молчи молчи
пусть дрожь озона через кожу говорит
_^_
|
