Я ИДУ ИСКАТЬ
* * *
Если хочешь знать, я давно не видела снов,
Не гоняла сов, не ловила в лесу лисят...
Потеряла голос, истратив на горький зов -
Сколько лет прошло - двести? Тысяча? Пятьдесят?..
Я давно не растила роз, не роняла слез,
Не глядела вечности в каменные глаза.
И меня не трогал извечный мужской вопрос:
Для чего живу? - да чтоб ты мне в ответ сказал:
Я люблю вас... - нет, я, конечно, вру.
Я не жду ответа, словами - не приласкать...
Ну же, Кай! Давай продолжать игру!
Я иду искать.
_^_
* * *
Листья считаю - ворох цветных бумажек.
Каждый всхлип оберну разноцветной шуткой.
Как ты далек, и представить жутко мне, даже
Дальше, чем до луны пешком, с посошком и дудкой.
Там, на луне, не я ль стою с коромыслом?
Полные ведра за годы натерли плечи.
Речи свои мы вряд ли наполним смыслом -
Кажутся людям странными эти речи.
Вон луны половинка висит над крышей.
Видишь меня? Я сверху машу рукою.
Может, и видишь, да только вряд ли услышишь
В голосе дальнем смех пополам с тоскою.
Так и живем, решетами водицу носим,
Лунную пыль метем подолом расшитым...
Если не так сказала - прощенья просим.
Только прощенья - ни нежности, ни защиты.
_^_
* * *
Мой испытанный друг, нескончаемый лестничный холод,
Неизменность привычки к куренью на лестнице черной.
Издевательский серп, небеса отрицающий молот.
Каждый молод и голоден - кажется, так, мой ученый,
Мой испытанный кот? Эти сказки не нами напеты,
Намурлыканы, грозно и гордо, подобно рычанью.
Но сегодня, мой друг, на вязанье распущены петли,
И вязальная эта работа ведет к окончанью.
Сигарета привычно становится столбиком пепла.
Мой отчаянный холод привычно конечности студит.
Спицы падают на пол, вязальщица, к счастью, ослепла,
И за это сегодня ее не простят и осудят.
Я не слышу шагов, я пишу бесконечные списки
Равнодушных к куренью, считающих петли и плахи...
Но вязальщице той, как мечи, воздевающей спицы,
Не откажешь в размахе, мой кот. Не откажешь в размахе.
_^_
* * *
Я, говорит, слеп. Я, говорит, зол.
Вам, говорит, хлеб - нам, говорит, соль.
Степь, говорит, степь. Сон, говорит, сон.
Я, говорит, слеп, зряч, говорит, - он.
Зря огонек жжешь. Ляг, помолчи, спи.
Зря, говорит, ждешь: волки в степи.
Конь, говорит, хром; тул, говорит, пуст.
И не грусти о нем, если ушел - пусть.
Степь заметет след, сокол уйдет ввысь.
Я говорит, слеп - сжалься же, отвернись.
Волчьи глаза - стон, волчьи глаза - мрак.
Я, говорит, - он. Он, говорит, - враг.
Сторожевой пост, да неживой вор...
Пес, говорит, пес. Волк, говорит, волк.
Берегом - след в след. Городом - такт в такт.
Я, говорит, слеп, - о, не смотри так!..
_^_
* * *
Не в этот час - рассветный, дождевой,
Не в этой точке сжатого пространства
Ты выйдешь вон, как бабочка из транса,
Раскрыв прозрачный зонт над головой.
Не твой поспешный шаг расколет двор
На тысячи неуловимых капель,
Сложившихся, как бус драконий камень,
В бессмысленный невидимый узор.
Не ты, не ты, не ты из темноты
Бежишь стремглав, зонта не закрывая,
На свет метро, на гул, на звон трамвая,
На остановок мокрые цветы.
И не твоя забытая душа
На том краю, за кромкой дождевою
Наколота, дыша и трепеща,
На острый шпиль, парящий над Невою.
_^_
* * *
"Ах, пани, панове,
Тепла нет ни на грош..."
Под нашим старым, усталым, остывшим небом
Все изменилось, панове, - дворы, бараки,
Запах пекарни, очереди за хлебом,
Галич на старой пленке, сирень в овраге.
Что-то шепчу, бормочу, заклинаю слово
Или пространство - я и сама не слышу:
Дождь, переждав, обрушивается снова
Ритмами джаза на нашу ветхую крышу.
Луком своим золотым купидон-невежа
Издалека грозит, не решаясь - ближе.
Ах, золотой мой, где же ты раньше... где же?
Я бы сейчас жила, например, в Париже...
Что ж вы, панове, глядите все суше, глуше,
Что ж вы уходите, тускло блестя очками?
Разве забыли, как расцветали лужи,
Вдрызг разбитые женскими каблучками?
А ты, мой свет, - ах, плените меня, плените! -
Ты, кого все красавицы так любили?..
Ты в это время бредешь по другой планете,
Пыль подымая - груды лежалой пыли.
А на эмалевом синем чертоге рая
Больше не видно, панове, ни звезд, ни окон,
Только чокнутый ангел еще играет
В дудку, да чешет свой поседевший локон.
Дуй, золотой, ласкай мелодию нёбом,
Слёзы вплетая в дождь, зарядивший к ночи.
Эй, посмотри же вниз - я стою под небом
Всех одиноче, свет мой. Всех одиноче.
_^_
* * *
Покажите мне эту любовь, покажите мне,
Где она жива, где она, на каком вокзале
Провожает лица глазами, где, на какой луне
Оживет, дрожа, ожидая, чтобы сказали:
Я зову, я зову, скорее, иди сюда! -
И она покорно, нежно, в слезах, в неволе,
В лепестках, в осколках трехвекового льда -
Подойдет и встанет на точку предельной боли.
Запредельной боли, заверченной до винта,
До такой резьбы, за которой уже неважно.
Я тебя люблю, бесстыдная красота,
Я тебя люблю, безмерная простота,
Говорящая: полно... простите... ваша.
_^_
* * *
Нам с этих кораблей матросы бросят сеть,
В ячейках серебром и медью марш забьется...
Не медли, мой тунец! Нам предстоит висеть
В уродливом мешке над холодом колодца.
Не пойманным - не спи, позволь себя добыть
И выпусти, грустя, солдатика из пасти.
Мой сказочный тунец, как весело любить
До холода в груди обугленное счастье!
Мой стойкий, на одной серебряной ноге,
Распоротый штыком, отравленный зарином!
Нет славы в том, чтоб стыть в холодном пироге,
А есть - чтобы сгореть в крахмале балеринном.
Мой бедный, бей хвостом, роняя чешую.
Чешуйкой серебра медаль к груди прилипла.
Не бойся, я с тобой. И я тебе спою -
В гудении огня и шорохе прилива.
_^_
* * *
Машке
Я твоя не вчера и не завтра. Хочу налегке
Целовать раскаленную птицу в бумажном глотке,
Опустевший стаканчик швырять в беспорядочный хлам,
Накопившийся за ночь по черным делам и углам.
Покупать раскаленную пиццу в цветном паспарту
И любить ее за красоту, что не тает во рту.
Завести себе птицу-подругу, и, стоя в снегу,
Говорить ей: ты знаешь, я жить без тебя не могу.
Отвернуться от зеркала, лгущего, что молода,
И не видеть себя никогда. И тебя никогда.
Понимаешь меня? Я бреду, в колокольчик звеня,
В лепрозорий, завесив лицо. Понимаешь меня?
Только птица-подруга, подрагивая на ветру,
Разошьет мне снега васильками, когда я умру.
_^_
* * *
Уже отхлынула заря от крыш златой Тьмутаракани,
И долька лунная в стакане горчит в преддверье сентября.
И по колено в тишине за окнами проходят тени
Над грядкой крохотных растений, над кошкой, плачущей во сне.
Скорее вспомни обо мне!..
Златой чертог далек, далек. Дитя, не видевшее снега,
Следит, как по дороге с неба пыльцу роняет мотылек.
Его неразличимый путь над пестротой земных соцветий
Следить умеют только дети. Скорее обо мне забудь!
Мы будем очень долго жить в ладу с листвой и мотыльками,
Ловить прозрачными руками неудержимой жизни нить,
Полузабытое родство, рожденье снега, вечность мига.
И наша смерть в картине мира не переменит ничего.
_^_
* * *
В каждом окне - украденный манекен.
Каждый укор стеклянного взгляда горек.
Я не стала никем, никогда не стану никем,
Даже если встану для важности на пригорок.
Даже если взлечу с пригорка до шпилей, до
Городских часов, указующих в прошлый год,
Журавлиных стай, кричащих: "Ре-до... ре-до...", -
Остальные ноты не слышно, их глушит город.
Прокричи над моею немою тенью: "Беда, беда!", -
Назови меня, обозначь хоть как-то мои черты!
Я гляжу отсюда, ты тоже глядишь сюда,
Но мешают окна, часы и шпили, и я, и ты.
Ты давно уже тоже оглох, онемел, ослеп,
Ты по улице черной тросточкой - туки-тук, -
На меня натыкаясь, шарахаешься, нелеп,
Как слепой Гантенбайн, забывший про чуткость рук.
Я не стала никем, никогда не стану собой,
Налетая на стекла - молча, на стены - плача,
На чужие спины, трубы, крыши - слепой совой,
Беззащитное тело круша, и в руинах пряча
То, что мне осталось еще утаить, сберечь,
Ненадежное, точно месяц на дне колодца, -
То, что множит и множит мою непрямую речь,
И никак не может вспомнить, зачем. И бьется.
_^_
* * *
Мы так давно не дети, и луна
Лежит пятном на лаковом паркете.
И жизнь видна из темного окна.
И мы не дети.
Зима, зима, и скромные дары,
И золотые тонкие осколки,
И жизнь светла, как новые шары
На нашей елке.
Как золотые шкурки на снегу,
Как шкурки лис на мамином жакете,
Как звезд картон, как нежность на бегу,
Как - мы не дети.
Уткнуться лбом в желанное тепло,
В кафтан, пропахший пылью театральной,
И видеть жизнь в узорное стекло -
Большой и дальней.
Большой и теплой - с папиных колен,
Сияющей уже в мечтах о лете...
Мой новогодний сон, мой дом, мой плен,
Где мы - не дети,
Где ничего, любимый, никогда -
Под ватой свежевыпавшего снега...
И лишь твоя картонная звезда
Сияет с неба.
_^_
* * *
Ветер ангелов со света
Сжить пытается, и скоро
Будут падать с неба перья,
Пух и перья, день и ночь.
И земля забудет лето,
Дети станут строить горы,
Будет ветер хлопать дверью,
Не умея им помочь.
И растрепанные совы
Прилетят, шурша, как листья,
Обещать, что, кроме снега,
Есть тепло от очага,
И старик, что нарисован
В небесах бессмертной кистью,
И весна, что вниз, с разбега,
С неба прыгает в снега.
Говорите, говорите,
Птицы, ангелов обломки.
Хлопья пуха, хлопья праха,
Хлопья с неба - и покой...
Наливает Маргарите
В кружку теплые потемки
Авадонна - ангел страха -
Перевязанной рукой.
_^_
* * *
Это ли Чудо со Змеем стоит у меня на пути?
Ах, до чего же легко копьецо золотое!
Воздух прозрачен и горек. В осеннем настое
Голову можно легко потерять, а найти...
Я ли чешуйчатым телом тропу заслоню,
Жалом отравленным дерзко грозя у ключицы,
Выгнувшись, вскинусь, опутаю ноги коню -
Ты ли сумеешь теперь от меня защититься?
Ну, замахнись, занеси, занеси копьецо!
Станешь орудием мести и символом чести.
Я перед смертью тебя поцелую в лицо -
И на воротах Москвы мы останемся вместе.
...Полно, не бойся. Давно обезглавлен дракон.
Любим, воюем - как можем, живем - как умеем.
И позолота осыпалась с ветхих икон,
Грозных, прекрасных и темных, как Чудо со Змеем.
_^_
* * *
Ты знаешь, скоро Рождество.
Мари - мечтать о туфлях бальных,
Мышам - о сахаре. А в спальнях
Еще не знают ничего.
А год, как дворник с бородой,
Тебе отдавший рукавицы,
Уже подсказывает: птицы
Босыми ходят за водой.
С тех пор, ты знаешь, у меня
Для птицы не найдется клетки.
Щелкунчик на еловой ветке
Кричит: полцарства за коня!..
Он слабый, хрупкий, бесполезный,
Его преследует январь.
Свой месяц тонкий, серп железный
Меж звезд выводит крысий царь.
О, эта сказка будет длинной!..
Закрой глаза на счете "три".
Ночь рассыпает янтари
Меж половицами в гостиной...
Не бойся! Страшен взор совиный -
Но никогда не спит Мари.
_^_
* * *
Лови вчерашний день, потворствуя привычке,
Переведи часы вперед на полчаса,
Неловко возжигай костры, ломая спички,
Бесстыдно искушай гореньем небеса.
Наведайся в тот сад, где лисы роют норы,
Где зелен виноград, как поцелуй в глаза,
Подслушай голоса, шаги и разговоры, -
Но не копи утрат, бесплодная лоза!
Тебе твоих надежд приятен вкус осенний,
Но не дразни гусей, раскайся и постись!
Как лист перед травой, не преклонив коленей,
Ты перед ним стоишь - и думаешь спастись...
Спасешься ль на сей раз от роковой любови?
Над головой твоей небесный свод провис.
...О, пусть поймает он тебя на честном слове -
Засохшую лозу - осенний горький лис.
_^_
* * *
Птицы - всего лишь повод
Взгляд отвести от крыш.
Ветер в окне вагона,
Волосы на ветру.
Ты машинально куришь,
Смотришь в окно, молчишь,
Думаешь, что, наверно,
Я без тебя умру.
Станция. Два барака.
Сохнущее белье.
Тетки несут картошку,
Яблоки и цветы.
Дети, в пыли играя,
Имя кричат мое.
- Что это там за птицы?
- Гарпии, - скажешь ты.
И, как машинка "Зингер",
Рельсы сшивая встык,
Штопает скорый поезд
Длинное полотно.
А позади красиво,
Ярко горят мосты -
Чтобы тебе не скучно
Было глядеть в окно.
_^_
* * *
Ночью ветер заламывал ветки, на облаке
Тонкий месяц качался, и спелые яблоки
До рассвета катились в траве.
Снова Яблочный Спас, разводя внутривенное,
Утешает дождем, и желанно забвение,
Как подушка больной голове.
Поскреби по сусекам опасною бритвою,
Богохульства шепча вперемежку с молитвою.
Тень от яблока. Горечь глотка.
Гуси, гуси!.. На север? На юг? Гуси мечутся,
Рассекаемы серпиком юного месяца,
На котором не дрогнет рука.
Не сердись на меня! Я поводьев не трогаю,
Не смотрю в небеса, не слежу за дорогою.
Безнадежно петляет стезя,
Выводя, точно формулу ввысь улетания,
Нежных звуков бессмысленное сочетание,
На котором не дрогнуть нельзя.
Видишь, яблони в лунном сиянье полощутся?
Нежным тленьем исходит осенняя рощица.
Яд в том яблоке! Не поднимай!..
С кем припадок весны приключается? С нами ли?..
Сон под крыльями вечнозеленого знамени,
На котором написано: "Май".
_^_
* * *
Ребенок в матроске, на лбу - горделивое "Витязь",
Зачем Вы мне снитесь?
По берегу моря, по кромке, по краю, где крабы,
Я тихо следы оставляю, прошедшее скомкав.
Здесь время и место вполне безразличны, хотя бы
И выдумал кто-то такой календарь или компас.
На этом песке те же чайки, что в самом начале
Еще не написанной книги, как дети, кричали.
Но Вы, лейтенант с улетающим взглядом поэта, -
Зачем Вы мне, Отто?
Меня не пугает к ногам подступившая бездна,
Гораздо страшнее провальная синь между тучек.
Я прутиком имя черчу на песке бесполезно -
И черный, как прутик, из пены кивает поручик.
Зачем Тебе, Боже, кормить нас, пустых недоносков,
Не знающих броду, не помнящих выхода к дому?
За нами лишь барышни в шляпках и дети в матросках -
Как кто-то сказал, не умея сказать по-другому.
Ну, что вы так смотрите, ангелы, божьи сироты?
Иду, наступаю на краешек мокрого шара,
Который по-прежнему вертится, и обороты
Все той же длины - беззаботного детского шага.
И каждый мой след, год за годом, зима за зимою -
Смывается в море.
_^_
* * *
Сбежавшие в землю Нод, зарезав в себе ягненка,
Мы так теперь и живем - в потустороннем мире,
Где горло не знает нот, где рвется не там, где тонко,
Где тонко все, что болит, умножившись на четыре.
Давай, говори, болтай, твори, выдумывай, пробуй -
Ты славно умеешь врать, мое медовое жало.
Твой ангел уплыл в Китай, накрывшись соленой робой,
И нежная крысья рать давно от него сбежала -
Туда же, куда бегут все реки из Вавилона,
Куда стекает рассвет, как молоко из крынки.
На рану наложен жгут, и точит гарпун Иона,
Увидевший Новый Свет на движущейся картинке.
Твори, выдумывай, ври: цари, бунтари, принцессы...
Дури белизною щек, затаптывая окурки.
Когда у тебя внутри, вращаясь по ходу пьесы,
Зарезанный спит волчок в печальной овечьей шкурке.
_^_
* * *
Как некстати, поверишь ли, осень у нас холодна!
Все ужасней обломки - насмешка седого прилива.
И не вычерпать весь океан до туманного дна,
Обнажив расстоянье, что посуху преодолимо.
Чем похвастать? Уловом? Но скуден и жалок улов.
Ни салаки, ни хищных тунцов, ни сельдей, ни макрели.
Нынче волны да ветер играют обрывками слов -
Расплываются строчки, и письма твои отсырели.
Может, вахтенный твой встрепенется и крикнет: "Земля!..",
Может, ахнет соседский мальчишка: "Вернулись! Встречайте!" -
Только вряд ли, майн либер, ведь крысы бегут с корабля,
А пустынную пристань лишь я охраняю, да чайки.
Эти чайки простуженным горлом тревожат рассвет -
И рассвет наступает, туманом и плесенью тронут.
О, мы встретимся - там, в том краю, через тысячу лет, -
Где отец мой играет на дудке, а крысы не тонут.
_^_
* * *
Горький, горький звезд рассол
Каплет с телеграфных струн.
Ночью в дом крадется сон -
Желтоглазый врун.
Разве это осень? Спят
Злые птицы у стрехи.
Ходят в платьицах до пят
Мертвые стихи.
Разве это птицы? Рук
Не согреть, не согрешив.
Ты-то знаешь этот стук
В глубине души.
Разве это сердце? Мрак
Тянет тени в колыбель.
Ты мой враг, и я твой враг.
Обними. Убей.
Разве это песня? Дров
Хватит - угольки таскать.
Прячься, прячься! Мир суров.
Я иду искать.
_^_
ДИАЛОГ ОСЕНЬЮ
Она:
Ты так долго странствовал, милый, - даже
Стены седыми стали, не то что люди.
Вы, мужчины, всегда уходите дальше,
Чем долетает почта - за то и любим.
Бедный Йорик, сносивший твои капризы,
Спился и умер. Тень его на погосте
Тихо звенит бубенцами, и смотрит снизу
Вверх безутешный череп, венчая кости.
Он:
Птица моя, совенок, детеныш страха,
Я не за славой странствовал, не для денег,
Не за удачей даже, дрянная птаха,
Что ты себе придумала, в самом деле!..
Я не любил тебя, не любил, - не надо,
Не говори со мной, не тянись навстречу!
Хочешь налить мне мёда? Налей мне яда.
Вот моя кружка - лей. Я давно не вечен.
Она:
Ты так долго странствовал, милый! Мили,
Зимы, застывший мёд, эти нимфы, мифы...
Я тебя так ждала, что меня убили:
Я умерла в Харбине, весной, от тифа.
Зимы, дрянной погост, ледяные пчёлы,
Скудная зелень, тощий укроп, и смерти
Радостное лицо и оскал веселый...
Я не грущу ни о лете, ни о Лаэрте.
Он:
Птица моя, совенок, детеныш ночи!
Ты ли меня поила репейным мёдом?
Зимние пчёлы жалят мне сердце нынче,
Жалость все глубже, слаще, и с каждым годом
Всё удаленней твой башмачок забытый.
Сетуй - не сетуй, засохший букетик нюхай,
Топай на кладбище вслед за печальной свитой...
Счастье, что я не видел тебя - старухой.
Она:
Ты так долго странствовал, милый, - ива
Стала совсем седой, а меня однажды
Выдали замуж. С тех пор я живу счастливой -
Даже фиалки не утоляют жажды.
Брат мой убил лисенка; лисенок весел.
Всех веселее мертвые - уж тебе-то
Это известно... Йорик вчера подвесил
Очередной бубенчик в развилке веток.
Он:
Птица моя, совенок, детеныш лета!
Дай подержать в ладонях твою улыбку.
Я не имел друзей, не хранил секретов,
В мутной реке не ловил утопшую рыбку.
Лето в твоих золотых плечах, и в соломе
Выгоревших волос... Трех смолистых сосен
Дух гробовой витает в остывшем доме.
Вот я вернулся! Но здесь наступила осень.
_^_
© Ольга Родионова, 2002-2024.
© Сетевая Словесность, 2002-2024.