[Оглавление]




ЧЁРНЫЙ ПЁС И ДРУГИЕ

Рассказы и стихи



ЧУДОВИЩЕ

Стояла середина июля, и на пляже было не продохнуть. В буквальном смысле слова. От жары стучало в висках и закладывало уши, море было тёпленьким, как детсадовский кисель, и некуда было спрятаться от лап Великого инквизитора – солнца. Оно выжирало глаза и стаскивало с тела кожу, которая повисала лоскутами, как рваный полиэтиленовый кулёк. По раскалённой гальке хряпали туда-сюда обгорелые, как головешки, торговцы, бесцеремонно наступая на распростёртых в истоме отдыхающих:

– Кукуруза, кукуруза горячая!

– Раки варёные, горячие!

– Пиво, пиво...

"Пиво горячее, – мысленно подсказывала Марина, заползая поглубже под спасительное полотенце. – Мороженое горячее, всё горячее, и нет этому конца..."

Рядом на цветастом покрывале сопела под панамой свекровь, принимала солнечные ванны. Лежала она лицом вниз, и лямки полосатого купальника безжалостно прорезали мясистые красные плечи. Недвижно распластался убитой птицей раскрытый журнал, глянцевая бумага нещадно выстреливала блики. Свекровь изредка шевелила сухими белесыми пятками, и только это и свидетельствовало о том, что она ещё жива.

"Вы бы перевернулись, Алла Александровна, подгораете... Солью вы в море уже пропитались, уксусом бы вас полить да перчиком посыпать... А впрочем, вы правы: я совершенно не умею готовить..."

Где-то в густых пляжных дебрях метался томимый жаждой муж Юрик, гонялся за пивом. Марину бесило его пристрастие к этому напитку, особенно по такой жарище, когда ото всех и так воняет непонятно чем. "А потом он будет всю ночь икать на меня этой дрянью, и не избавишься от неё, как ни чисти зубы... А ведь у него уже явственно лезет брюшко, добропорядочное такое, как залог семейного счастья... На работе целый день сидит за компом, дома та же песня, ещё и под пивасик. Скоро в кровати помещаться перестанет. И ведь ничего ему не докажешь..."

Она перевернулась на бок. Полотенце на мгновение съехало, открыв неприятно белые бёдра в полосках растяжек. "Да и я красавица... Навеки прикована к джинсам, под страхом смерти не полезу в шорты с такой кормой. Сижу разом на трёх диетах, а в прошлогодние штаны всё равно не помещаюсь. Двадцать семь, и с каждым годом всё больше мяса..." Мысль неожиданно понравилась. "Мясо! Да, точно. Кто же это сказал, не помню... Читала и не обращала внимания, а теперь сама вижу: кругом сплошное мясо. Вот Алла Александровна, например, говядина. Всё-таки не свинья, хотя и сволочь порядочная. Вечно то мычит, то быкует... А сынок её – баран. Курдюком трясёт и блеет, боится, что рога вырастут..." Она улыбнулась, новая игра постепенно увлекала. "А вон конина идёт, землю копытами так и роет. Стерва. Ноги стройные, такая как лягнёт – мало не покажется. Ничего-ничего, к старости станешь клячей... Сумки потаскаешь на горбу с базара, и конец... Ага, а эта вот индюшка! Кругленькая, ножки короткие, и кудахчет. В смысле кулдыкает. Трое детей, пищат по-цыплячьи и за перья, то есть за парео, дёргают. Ох, ощиплют они тебя..."

– Маська, пиво будешь?

Законная половина, сияя, плюхнулась на покрывало. Свекровь недовольно завозилась и действительно замычала, подтвердив невесткину догадку.

– Не хочу я эту гадость, – капризно отказалась Марина, отпихивая от себя скользкую полторашку. – Я бы водички выпила, там чё-нить осталось?

Она пошарила под полотенцем. На дне пластиковой бутылки поплескивались остатки минералки близкой к кипению температуры.

– Дождика не хватает, – скорбно вздохнула Марина, с отвращением допив минералку. – Эх, вот бы щас гроза как шандарахнула...

– И испортила нам весь отпуск, – ядовито дополнила свекровь. – Не каркай, ради Бога, в кои-то веки на море выбрались всей семьёй...

Марина молча полезла под своё полотенце, которым и отгородилась от всего мира. "Вся семья" посовещалась и похрустела купаться, оставив гордую присматривать за вещами.

"Дождь, – подумала Марина и сладко зажмурилась, точно в лицо ей уже брызгали прохладные струи. – Подмочить репутацию всей этой мясной лавочке, чтобы они взвыли и засобирались по домам. Да не тёпленький какой-нибудь дождик, а настоящий, холодный, чтоб хлестал, как ремнём, по всем этим отвислым задницам... И обязательно шторм! Как в кино: волны до второго этажа, пена и грохот, а с неба такие длинные молнии... Перевернуть к чёрту все их "таблетки" и "бананы", лодки порасшибать об волнорезы, горки эти надувные посносить, чтоб ни лоскутка цветного не осталось... Вот тогда мясо затрясётся по-настоящему!.." Она заёрзала в своём укрытии от удовольствия, как будто её щекотали. "А потом... Если уж мечтать на полную катушку, то чтоб из моря вылезло чудовище и начало всех хавать!.." Она припомнила виденные в фильме многометровые щупальца, крушившие мачты парусников, кольцевидное жерло пасти, густо обсаженное клыками... Да! Ночью из бурлящего моря, как макароны из кипящей кастрюли, выбросятся щупальца, взроют мокрую гальку, перемешанную с мусором... Ударят по забытым шезлонгам, разметав их по щепочке, обрушат в море дурацкие горки, перелопатят пляж к чертям собачьим и уцепятся за бетонное ограждение. А потом... потом из чёрного водного месива появится нечто ещё более чёрное, блестящее под молниями мрачным угольным блеском... И мясо вздрогнет в своих постелях, услышав сквозь сон гулкий, на нижайшей ноте рёв морского чудовища...

– Мась, ты чего, спишь?

Мокрый и радостный Юрик возник из ниоткуда и сразу присосался к любимому пиву.

– Нет, я не сплю, – высунулась она из-под полотенца, как черепаха. – Поспишь тут с вами... Я думаю.

– О чём?

– Да так... Хорошо.

– Ну вот, а ты говорила – дождя не хватает! – засмеялся наивный. – Может, сходишь искупаешься?

– Потом... – сонно протянула она и сделала вид, будто действительно засыпает.


* * *

На пыльный асфальт улеглись вечерние тени, кафешки залились кавказской народной попсой. Марина достала из сумки чистое полотенце и отправилась в общественный душ – отмываться от пота, соли и гадливого настроения. Возле душа росли кусты ежевики, и Марина засмотрелась на тёмные тяжёлые ягоды, набухшие соком.

...Чёрное лоснящееся нечто вздыбилось над морской пучиной. Молния прошила небеса, и стало видно, как волны перекатываются через необъятную спину чудовища...

Она вздрогнула и пошла мыться.

В кабинке было сыро и пахло мылом. Холодный кафель ласкал запылённые ступни. Марина повернула кран и на горячие волосы хлынул искрящийся водопад, заливая воспалённые глаза, размыкая слипшиеся губы. Несчастное студенистое тело, объятое водой, собралось и окрепло; в голове прояснилось, и Марина тихонько засмеялась, представив себя оплетённой множеством ласковых щупалец. Меньше надо смотреть всякую чушь по DVD... Однако воображение тотчас нарисовало чудную картину: Алла Александровна – перекошенным орущим лицом и стоящими дыбом блондинистыми кучеряшками – пытается ползти по развороченному пляжу, а клубящиеся чёрные щупальца медленно подтаскивают её за ноги к полускрытому волнами разверстому зеву... А Юрка бегает вокруг и орёт, а щупальце тем временем добирается и до него, хватает поперёк пуза, вскидывает в воздух и, изящно выгнувшись, бьёт о волнорез... А она, Марина, стоит где-нибудь на возвышении в длинном развевающемся платье и смотрит, и смеётся, а ветер обдаёт её солёными брызгами... И чудовище, сожрав Аллу Александровну, снова издаёт свой низкий глубинный вопль, и Марина отвечает ему победным визгом...

Она завернула кран и села на мокрый кафельный пол, обняв руками колени. Сверху ещё капало, и она мимоходом удивилась: ну какой идиот сказал, что это пытка? Пытка – это когда лежишь не первый час на пляже и слушаешь свекруху, талдычущую о сериалах и подскочивших ценах на продукты...

Мимо прошлёпала какая-то тётенька в розовых сланцах, остановилась, недоумённо поглядела на Марину:

– Девушка, вам плохо?

– Нет, мне, кажется, хорошо... Впервые за весь отпуск...

Она улыбнулась тётеньке, встала и принялась с сожалением вытираться.

А тем временем откуда-то из-за гор выпятилось брюхо огромной тучи и медленно поползло на город...

– Накаркала Маринка, – сказала Алла Александровна, откладывая газету. – Дождь собирается, Юр, пойди принеси с балкона полотенца с купальниками.

Солнце садилось. Внизу тревожно заколыхались пальмы, и вместе с ветром прилетел с моря тоскливый крик какой-то птицы.

– Летучий Голландец, – мечтательно сказала Марина. – Пиратские клады, абордажные крючья, просмолённые доски палубы под ногами... Километры воды под килем, осьминоги и каракатицы... А ещё...

Юрик и Алла Александровна посмотрели на неё.

– Морское чудовище, – прошептала она.

– Насмотрелась, – хихикнул муж.


* * *

Гроза разразилась ночью, и Марина, проснувшись от первого удара грома, вскочила с чувством безумной ведьминской радости. "Вся семья" дрыхла, набарахтавшись за день в море до одури. Марина выбралась из постели, дрожа от предчувствия чего-то великого, босая прокралась мимо надувного матраса, прислонённого к стенке, тихонечко вышла на лестницу и аккуратно прикрыла за собой дверь. Сбежала вниз, скользя рукой по перилам, и у выхода на секунду остановилась, набираясь храбрости. Ветер, ворвавшийся в дверной проём, закрутил ей ночнушку вокруг ног, на что она счастливо рассмеялась и шагнула в темноту.

Яростный дождь заливал всё вокруг, точно в небе открылся огромный кран. Стенали истязуемые пальмы, кусты пригибались к земле, униженно пресмыкаясь пред разгневанной стихией. За невидимыми в темноте горами ударил гром, низкой вибрирующей нотой сотряс барабанные перепонки. Оскальзываясь в холодной грязи, Марина побежала к пляжу, боясь пропустить появление чудовища.

Бетонное ограждение было на месте и за ним еле виднелась полоса гальки. Дальше не было ничего. Тёмная рокочущая каша клубилась на том месте, где днём резвилось мясо в своём цивилизованном мирке. Чёткая молния, как раскалённая проволока, возникла вверху, почти не осветив сплошную массу небо-море-тумана, но Марина ясно различила небольшую фигуру там, где кипели, набрасываясь на берег, волны. Человек?..

– Эй, там! – заорала Марина в приливе какой-то шутовской весёлости, ей одной понятной. – Вы случайно чудовища не видели?..

Фигура приблизилась. Оглушительный рык моря заглушал шаги, и в бесшумном движении её было что-то нестерпимо призрачное.

– Я – чудовище, – сказала фигура.

Марина прикрыла глаза, и где-то на пределе слуха донёсся до неё глубинный отголосок рёва. Она блаженно улыбнулась. Мокрые ледяные руки – нет, щупальца! – мягко, как струи воды, скользнули по её телу, обвились вокруг талии. Лица коснулось пахнущее морем дыхание и что-то влажно хлестнуло по щеке – волосы? водоросли?..

Марина вздохнула и стала опускаться на гальку, увлекая за собой чудовище.

– Ты знаешь, – забормотала она, глотая струйки солёной воды, стекающие по лицу. – У него пивное брюхо и волосатые ноги, а она красится помадой цвета "морковь" и всё время орёт, что я неряха...

– Я понимаю, – ответило чудовище и надвинулось на неё сверху.

...Волны накатывали всё неистовей, захлёстывали с головой, Марина захлёбывалась, судорожно глотая воздух вперемежку с водой, а в уши, перекрывая грохот шторма, вливался, постепенно нарастая, торжествующий рёв чудовища...


* * *

– Мам, надо звонить в милицию, с ней, наверное, что-то случилось! Ну куда она могла уйти одна среди ночи?

Алла Александровна жестом тореадора накинула на себя парео – одевание на отдыхе она считала излишним.

– Куда-куда! По мужикам пошла шляться! Я её давно раскусила, говорила же тебе: не смей жениться на этой шалаве!..

– Мама, как тебе не стыдно! Что ты всё время лезешь в нашу жизнь, мы же взрослые люди, в конце концов...

– Лезу, потому что я мать! Я тебя одна вырастила, всё тебе отдала, пахала как лошадь, лишь бы кусок хлеба у тебя был! И мне больно смотреть, как над моим сыном издеваются, а он слова в ответ не скажет, обидеть боится!..

Юрик, опухший от беспокойства и раннего пробуждения, задохнулся, пытаясь что-то сказать, но только махнул рукой и отошёл к окну. Рассветное небо, не омрачённое ни единым облачком, было розовым, словно клубничный йогурт. День обещал быть жарким.

– Она у тебя на шее сидит, свесив ножки, как так и надо, и на тебя же ещё и плюёт, и на меня заодно... – не успокаивалась Алла Александровна. Слова равномерно выскакивали у неё изо рта, вызывая в памяти работающий "фоном" телевизор. Привычный к подобному аккомпанементу Юрик высунулся из окна и тотчас увидел бредущую по дорожке растерзанную фигуру в ночнушке.

– Слава тебе Господи, вон она! Вернулась!..

– Да кому она нужна, кроме тебя, дурака...

Марина уже влачилась по лестнице, с видимым трудом переставляя ноги, когда на неё налетел перепуганный муж.

– Где ты была?! Что с тобой случилось?!

– Случилось... – неопределённо протянула она, улыбаясь в пространство улыбкой сомнамбулы.

– Марина!!! Ты что... пила?

– Пила... Рыба-пила, рыба-молот, рыба-наковальня...

Заалев лицом, супруг тряхнул её за плечи. Ему не хватало слов.

– Ты... Ты чудовище! – выговорил он наконец. Марина встрепенулась и грубо, с какой-то невиданной яростью сбросила его руки.

– Да, – отчеканила она. – Я чудовище. – И после паузы ухмыльнулась: – А ты – нет.





ДЕВОЧКА С КУКЛОЙ


Девочка с куклой поссорилась нынче:
Кукла не съела пирожное с вишенкой.
Девочка злилась, кричала и топала.
Кукла молчала. Была непреклонна.
Кукла, наверное, чем-то обижена:
Сжатые губы, нахальная поза.
Может быть, просто суставы расхлябались?
Или же – девочку больше не любят?..
Кто разберёт их – о чём говорили
Девочка с куклой ночами под пледом?
Кукла любила глазами и бантиком,
Девочка – голосом, тихим и тёплым.
Что изменилось под пледом иллюзий?
Девочка больше не слышит ответов.
Недомадонна с пластмассовой дочерью:
Эта незрелая, та – неживая...



ПРОКЛЯТИЕ


Вёдра дырявые кверху дном.
Скатерти в лохмы, тарелки в крошево.
Дом. У меня был когда-то дом.
Вот он – загажен, но не заброшен.

Вырваны ящики для белья,
Дверцы распахнуты – не закроешь.
Здесь до сих пор обретаюсь я –
Самое страшное из чудовищ.

Не поднимайтесь на мой чердак –
Там я лежу, не меняя платья.
Снять бы его – только вот никак,
Без толку всё: я и есть проклятье.

Руки мои разучились шить,
Гладить, стирать, вычищать, вылизывать –
Ищут того, кто меня лишил –
Нет, не спокойной, а просто – жизни.

Тело изломано вдрызг и в хлам,
Голос пропал – я давлюсь словами...
Слышите скрип? Я спускаюсь к вам.
Стойте столбом. Я иду. За вами.



КРЫСОЛОВ 1


Я знаю как пишется нужное слово
на лбу на стене на сарае с дровами
и ловкой рукой удалого хирурга
я ставлю на место нахальные буквы

но как бесполезно умение строить
когда бестелесный рождается выдох
и я безутешно завидую лёгким
которые просто способны дышать



ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ВИТЫ

– А у вас тут столько заведух новых открылось, – весело говорит Варя, наливая себе третью рюмку. Все остальные разбавляют коньяк колой, а она нет. И болтает тоже в основном Варя, хотя день рождения не её, а Виты. Вита, Андрей (муж) и Наташа (подруга) сидят за столом с не самыми праздничными лицами и лихорадочно едят, чтоб был законный повод молчать.

– Да тут вообще всё поменялось, пока ты в Москве жила, – вяло поддакивает хозяйка и нервно режет пирог с сыром и зеленью. Начинка вываливается на блюдо белёсыми в крапинку хлопьями.

– Ну мы, короче, с этим чуваком вчера четыре места обошли. Вот, это тут рядом барчик, – показывает Варя на телефоне размазанное селфи. – Там коктейли прикольные делают, в пакетиках, ну, кровь в таких переливают, знаете?

Андрей суёт в рот горсть чипсов и начинает медленно и хрустко пережёвывать. Вита и Наташа осторожно заглядывают в Варин телефон с разных ракурсов.

– О, а это видос из моей палаты. Это у меня ещё не было малыша... А, нет, уже был. Вот.

На экране – чистенькая уютная палата. Рядом с большой взрослой кроватью – колыбелька. Над колыбелькой крутятся красивые цветные игрушки, а под ними лежит малыш с очень красной и круглой мордашкой.

– Помидорка моя, – нежно говорит Варя и в свете телефона становится похожа на мадонну Возрождения.

– Варь, – Вита кладёт руку на её локоть. – Не надо...

– А что, ну был и был, – пожимает плечами мадонна, превращаясь обратно в Варю. В Варю с крупным подвижным лицом, пирсингом носа и вечной улыбкой от уха до уха.

Помидорку звали Димой, и накануне его похоронили.


* * *

Вита встретила хохочущих Варю с Сашей на вокзале, и у неё сразу появилось ощущение, что что-то сильно не так.

– О, вы помирились? – спросила она шёпотом, обнимая подругу.

– Не, мы всё. Я теперь свободная женщина, а он послезавтра обратно на сэвэо, – объяснила Варя в полный голос.

– Да, мне отпуск на неделю дали, чисто сына похоронить.

– Блин, чуваки, это реально пипец, – с некоторым облегчением сказала Вита. Потому что женщина, у которой только что умер ребёнок, не должна ржать, размахивать руками и шутить на грани фола. Особенно если отец ребёнка её бросил. И непонятно, как с этим быть и что делать. Плачущего человека можно обнять, пожалеть, утешить, а ржущего?..

– Вот, короче, смотри, это экоурна, – показала Варя цилиндрик в прозрачной сумке.

Вита отшатнулась, но сразу взяла себя в руки.

– О, это такая, с семенами? Чтобы дерево выросло?..

– Да, там какая-то система, ну мы в интернете посмотрим, – Варя уже гарцевала к выходу из вокзала, а на плече у неё раскачивалась сумка с прахом младенца. Саша на ходу вызывал такси через приложение.

– Ты к маме сейчас? – спросила Вита, и ощущение мутной жути нахлынуло на неё с новой силой.

Варина мама считала, что в недоношенного внука вселилась инопланетная сущность, но другой матери у Вари не было.

– Да, щас вещи забросим и пойдём куда-нибудь тусить.

– Давай я пакет понесу, – предложила хрупкая Вита. Она была согласна на любые килограммы, потому что самое тяжёлое висело на плече у Вари.

– Да ладно, таксос уже подъезжает. Знаешь хороший бар поблизости? Я сто лет же здесь не была...


* * *

В начале нулевых Вита и Варя выпустились из одного класса во взрослую жизнь. Вита поступила в институт, а Варя пошла работать татуировщицей. Но на танцполе неизменно блистали обе – яркая Варя и изящная Вита. К обеим липли гирлянды поклонников – Вита брезгливо отшивала всех, а Варя выбирала кого посимпатичней. На том этапе взросления, когда приходит пора что-то менять, Вита встретила Андрея, а Варя уехала в Москву. Первое время писала и слала гигабайты фоток, а потом резко исчезла с радаров. Диапазон слухов был обширный: говорили, что она села за хранение и распространение, что встретила арабского шейха и улетела в Эмираты, что поехала автостопом в Тюмень и пропала по дороге, что ударилась в дремучее сектантство и выращивает брюкву в экопоселении... Вита достаточно знала Варю, чтобы допускать любой из вариантов.

Конечно, её искали. Вита ходила к Вариной маме, пила чай, слушала про дочеловеческие цивилизации и уходила расстроенная. Звонила и писала вариным бывшим, кого могла вспомнить. Собиралась даже ехать в Москву, но остановила здравая мысль: и чё?..

И вот, спустя пять лет молчания в эфире, Варя прорезалась сама. Ни в какие Эмираты и экопоселения она не девалась, а просто встретила парня и жила с ним. Нет, не все пять лет. Меньше года. Вита не стала спрашивать, где она в таком случае болталась, потому что следующая новость была ещё круче. У Вари – Вари! – появился ребёнок.

Дима родился весом в несчастные полкило и лет тридцать назад считался бы выкидышем. Лёгкие у него не желали раскрываться, и он лежал в кювезе на аппарате ИВЛ. Но Варя всё равно была счастлива. В отделение её не пускали, она сидела дома с так называемой свекровью и каждые два часа сцеживала молоко. Свекровь Варю невесткой не считала и де-юре была права. Сашу мобилизовали, когда Варя была ещё беременна, и сына он так и не увидел. Живым.

Сперва казалось, что всё идёт на лад. Диму перевели в обычную палату, Варя лежала с ним и надеялась на лучшее. Вита через мессенджеры надеялась вместе с ней. А Саша где-то там надеялся выжить и почему-то вдруг решил, что у них с Варей нет будущего.

Свекровь была с ним в этом солидарна.

Выписываться Варе стало теперь некуда, но она упорно была счастлива.

"Как-нибудь выкручусь, – писала она, – впишусь пока у кого-нибудь, найду удалёнку, сниму хату..."

"Если что, приезжай, – отвечала Вита, – разберёмся".

Но однажды вечером на телефоне Виты всплыло сообщение, что Дима умер. Обычное сообщение. Только без смайликов.

Вита долго сидела на кухне, ушибленная новостью по затылку. Строчила сообщения, где цензурными были только предлоги – потому что матерные слова самые страстные. Потом пошла к Андрею, который что-то смотрел в комнате на планшете, и тихо прилегла к нему на диван. Всё вспоминала фотку – довольная Варя с букетом шариков над детской кроваткой. И так и уснула с ужасающим чувством перекошенности мира.

А неделю спустя Варя вернулась домой.


* * *

Безутешные родители на похороны опоздали. Вернее, они с Витой договорились встретиться часов в десять утра и вместе поехать на кладбище. Вита прождала их до трёх пополудни и наконец позвонила сама.

– Ой, блин, мы до утра вчера гудели, ну и проспали, сорри, – нисколько не извиняющимся тоном сообщила Варя. – Щас заедем за тобой, а потом на кладбище.

В неформальной юности они часто гуляли по кладбищам – но то были старые, неработающие кладбища, поросшие мхами времени, укрытые кружевной тенью истории. На тех кладбищах, больше похожих на парки, имелись, конечно, детские захоронения. Но этих детей, ровесников бабушек и дедушек, придавило краснозвёздными пирамидами в начале прошлого столетия. Тогда ещё не изобрели экоурны.

Приятно жить в эпоху прогресса.

Новое, действующее кладбище встретило скорбящих пыльным степным ветром и рёвом взлетающих самолётов. В городе стоял тёплый, яблочно-жёлтый сентябрь, но здесь был не город. Неправдоподобно огромное кладбище наползало на горизонт, как рябое уродливое пятно. Солнце сидело высоко, почти не собираясь клониться к закату, и поливало плоскую равнину духовочным жаром. Злобный суховей швырялся в лицо собранной с памятников пылью. Пахло почему-то металлом и гарью.

Вита закашлялась, но сама себя не услышала – самолётный рёв опять перекрыл все звуки. Это было что-то среднее между визгом и воем, рыком и гулом. Вита подняла голову и увидела люк на брюхе истребителя. За городом и за кладбищем находился аэродром, и самолёты, как Змеи Горынычи, возникали откуда-то сбоку, чуть не срезая верхушки надгробий. От этого хотелось пригнуться и зажать уши. А ещё лучше – накрыться с головой одеялом.

Варя что-то быстро говорила, тыча рукой куда-то пониже солнца. На ней было белое ультракороткое платье, и пышная юбочка билась на ветру, как занавеска, открывая сплошь зататуированные ноги. Платье было куплено на выписку.

– ...администрация до скольки? – донеслось до Виты, когда самолёт наконец удалился.

– По ходу, до четырёх, – отозвался Саша, и они, петляя по дорожкам между памятниками, ринулись в сторону центра. До четырёх оставалось минут пятнадцать. За эти минуты пролетела ещё парочка самолётов, а администрация неожиданно оказалась открыта.

– Какого ещё разрешения не хватает?! – кричала Варя в пятнадцать пятьдесят три. – У нас место семейное, там бабушка лежит! Что, трудно его возле неё закопать?!.

В пятнадцать пятьдесят семь Саша и Вита вывели её под руки из здания администрации. Сумка с экоурной и не всеми документами так и болталась у неё на плече, задевая Виту по боку.

– И что теперь делать, ехать домой?..

Все трое посмотрели на сумку.

– Пошли, так закопаем, – решительно сказала Варя. – Хрен с ними, с документами.

И они пошли.

Варина бабушка в молодости была знаменитой лётчицей, и к её заметному памятнику водили школьников на девятое мая. В последнее время экскурсий становилось всё меньше, зато в небе восемьдесят лет спустя вновь зарычали истребители. Но памятник стоял как стоял, и народная тропа к нему почти не заросла,

Бойкая круглолицая девушка в форме глянула с чёрно-белого фото на внучку, вынимающую из сумки останки правнука.

Саша достал сапёрную лопатку.

– Дай я сама, – сказала Варя и, нагнувшись, принялась копать. Вита напряжённо рассматривала портрет бабушки. Под юбкой на Варе были надеты стринги – по крайней мере, Вита на это надеялась. Но пялиться на подробности хотелось меньше всего.

Вита впервые в жизни участвовала в незаконном захоронении, но уровень абсурда уже настолько превысил критическую массу, что происходящее казалось ей почти нормальным.

Над головами взвыл очередной самолёт.

– Хватит или ещё? – выпрямившись, проорала Варя.

– Давай дальше я, – Саша отобрал у неё лопатку. – А ты пока погугли, как это делается.

Вита и Варя сели на оградку бок о бок.

– Заполните нижнюю капсулу прахом любимого человека, – сказал добрый голос с Ютуба.

– Ааааауууууууыыыыврррр! – перебил его истребитель.

Отжали паузу, продолжили.

– Смешайте компоненты с выбранным семенем в верхней капсуле.

– Так, – Варя повертела биоразлагаемый цилиндр. – Где тут у него верхняя капсула?..

Под самолётное завывание собрали конструкцию и опустили в ямку "на три-пять сантиметров от поверхности почвы". Варя руками забросала ямку землёй. Сели и замолчали. Ветер гонял сухие лепестки цветов с соседней могилы. Лётчица смотрела с фотографии вслед скрывшемуся истребителю.

– Блин, – внезапно вскочила Варя, – прах забыли высыпать!..

Вита поняла, что сейчас будет, и захохотала, как филин.


* * *

Праздничный ужин заканчивается и все дружно идут провожать Наташу. Вечерами уже прохладно. Вита и Наташа надевают в прихожей куртки, а Варя застёгивает дутый жилет поверх футболки. Длинный жилет почти скрывает микрошорты и кажется, будто тату на ногах – это и есть одежда.

Город машет им листьями и мигает огнями. Ночь жёлто-оранжево-чёрная, будто уже наступил Хэллоуин, и китайские фонарики в ещё открытых сушичных скалятся иероглифами, как злые тыквы.

– Наташ, а ты в больнице работаешь? – спрашивает Варя, размахивая сигаретой, как бенгальским огнём.

– В лаборатории.

– А ты не знаешь, как найти одного доктора, может, какие-то корпоративные группы есть?

– Что за доктор?

– Патологоанатом. Симпатичный, я с другом пришла тело забирать, а он говорит – может, лучше муж займётся документами? А я отвечаю – это не муж... Ха-ха-ха!

– А, так это он вскры... Вёл... Занимался...

– Он.

– Тогда в заключении должна быть фамилия.

– Точно! – Варя, отбежав в сторону, давит окурок о край урны. Яркие искры вгрызаются в чёрный мусорный пакет и гаснут. – Интересно, он сильно охренеет, если я ему напишу?

– Патологоанатомы не охреневают, у них профдеформация.

Вита идёт между Варей и Андреем и думает о том, что дерьмо случается. Случается с соседями и знакомыми, дворниками из Средней Азии, депутатами Госдумы, арабскими студентами, пожилыми бухгалтершами, гопниками в спальном районе и проводниками в спальном вагоне, красивыми тёлочками и кассирами в "Пятёрочке", премьер-министрами и старшими экономистами. А главное – в любую минуту дерьмо может приключиться с тобой, и тут уж как можешь, так и выгребаешь. Восемьдесят лет назад одна девчонка летела в чёрном небе на горящей фанерке с задорным "Эге-гей" и приземлилась в силосную яму, потому что больше было некуда. Главное – дотянуть. А кто будет воротить нос, пусть сам сначала приземлится.

Вита подхватывает под руки Андрея и Варю и радостно предлагает:

– А пойдёмте в бар по коктейлю! Ну, день рождения же всё-таки.





ФРОДО О ДЕВЯТИ ПАЛЬЦАХ


Едкая боль, что засела в теле,
Снова со мной, как сезонный насморк.
Сэм, я устал. Я устал смертельно.
Только никак, всё никак не насмерть.

Ни прогуляться среди акаций,
Ни подремать у камина в кресле...
Сэм, я умел, я умел сражаться!
Только теперь-то сражаться не с кем.

Я закрываю глаза – и зреньем
Внутренним вижу ладью и парус;
Поднятый в сторону Среднеземья
Несуществующий средний палец...

Я просыпаюсь – и слышу запах
Моря – но в спальне темно и пусто...
Сэм, я боюсь уходить на Запад.
Вдруг и на Западе не отпустит?..



* * *


Когда-то у котов имелись крылья –
Пушистые и с длинными когтями,
А нынче – только острые лопатки
И очень обтекаемое тело.
Коты летали раньше, точно пули.
А нынче хорошо умеют падать
И лазают по крышам и деревьям,
Заливисто взывая к небесам...



ГОРОД СНОВИДЕНИЙ 2


Краснодар-2008

В тёмных парках качаются сонные липы,
За немыми фонтанами прячутся звёзды.
Я, как водится, путаю "leben" и "lieben" –
Ведь уже очень поздно...

Я смеюсь, потому что устала бороться.
Я вальсирую в свете каштановых свечек...
Как забавно! Твой крёстный – сам дядюшка Моцарт,
Этот милый и странный, чудной человечек...

Я во власти пломбира с банановым вкусом,
Как другие бывают во власти эмоций...
Я смеюсь, потому что устала быть грустной –
А, наверное, всё-таки скоро придётся:

Наше тёмное небо становится серым,
Набухая малиновой пеной по краю...
Я в тебя бесконечно, безудержно верю –
Потому что теряю.



ЧЁРНЫЙ ПЁС

В детстве Аня, как полагается, очень хотела собаку. Причём даже знала, какую именно:

– Мам, ну большую такую, чёрную, помнишь, мы в кино видели...

– Ротвейлер?

– Нет! Ротвейлер толстый и у него ушки висят, а у этой торчат.

– Доберман?

– Нет! Доберман лысый, а эта пушистая и с хвостом.

– Ладно, а в каком кино она была?..

Фильм оказался третьим "Гарри Поттером", а собака – чёрной овчаркой. Но мама, которой не улыбалось заводить косматого монстра в двушке на седьмом этаже, решила немного схитрить:

– Анечка, это же сказка. Собачку нарисовали на компьютере, а на самом деле таких не бывает.

– Нет, бывает! Бывает! Бывает! – закричала и заплакала Анечка, нутром почуяв, что её обманывают. – Я сама видела! В садике! Мы гуляли, а он подошёл к забору! Я хотела погладить, а там решётка, я не достаю, а он так и убежал, ну маааам!

– Хорошо, хорошо, солнышко, успокойся. Давай поищем такого пёсика, если найдём – купим...

Конечно, никакого пёсика мама искать не стала, а сама Аня была ещё маленькая и не умела читать объявления. Но с тех пор на всех её рисунках и во всех историях начал фигурировать чёрный пёс. На картинках у него почему-то были голубые глаза с расходящимися лучиками.

– Это они светятся, – поясняла девочка.

По её словам, пёс приходил к садику, а позднее – к школе. Иногда просто пробегал мимо, иногда останавливался и смотрел на неё издалека. А ещё он лаял по ночам за окном, и тогда Аня взбиралась на подоконник и пыталась разглядеть его сквозь темноту.

– Это он, мамочка, это его голос, – доказывала она, волнуясь. – Когда он лает, все другие собаки молчат, ну как ты не слышишь?

Мама забеспокоилась и потащила Аню к психологу. Потом к другому, потому что первый сказал – купите ребёнку щенка. Потом к третьему. Все твердили примерно одно и то же: девочке нужен друг, или – девочке нужен отец. Анин папа уехал далеко-далеко, когда она ещё даже в садик не ходила, и пока не мог вернуться. Только присылал подарки на Новый год и день рождения. А подружек у Анечки было много, и всем им она рассказывала про собаку. А вот маме в конце концов перестала. Зачем её нервировать?..

Со временем собачья история как-то отошла на второй план. Аня увлеклась аниме и рисовала теперь большеглазых розоволосых девочек. Но иногда по дороге в школу замечала краешком глаза тёмное нечто – позади и чуть сбоку. Поворачивала голову – а там никого. Только две синие световые точки.

Ей было уже десять, даже почти одиннадцать, когда они с мамой поехали на осенние каникулы к морю. Вот странно, думала Аня, лежа на верхней полке плацкартного вагона. На море же ездят летом. А осенью что там делать? Купаться-то нельзя.

– Гулять будем ходить, – пообещала мама. – Поедем на экскурсию, посмотрим водопады. Знаешь, как там красиво?..

И они поехали на экскурсию.

– В горном лесу мы увидим комплекс дольменов, – рассказывал в автобусе экскурсовод, и у Ани ныло под ложечкой от предчувствия чего-то таинственного. "Дольмен, менгир, городище", – повторяла она про себя непонятные страшноватые слова и с удовольствием ощущала, как мурашки бегут по телу. От этих слов веяло мшистой лесной древностью, каменным холодом веков. И лес, горный лес, как в мультфильмах Миядзаки! Интересно, там водятся духи?..

Лес был пасмурный, жёлто-зелёный и мокрый, потому что накрапывал дождь. Дубовые листья цвета горчицы скользили под Аниными кроссовками. Плющ (экскурсовод сказал, что он называется "колхидский") оплетал прямые коричневые стволы, и его листья были похожи на полосатые сердечки. Дождь шелестел в кронах, закрывающих серое небо, и даже весёлая болтовня экскурсантов не могла заглушить его невнятного шёпота.

Мама достала из рюкзака ярко-розовый Анин зонтик.

Экскурсовод привёл их к полянке, и взрослые сразу бросились к полосатой палатке с сувенирами. Палатка выглядела обыкновенной и совершенно не сочеталась с лесом. На прилавке были разложены какие-то книжки, камешки, браслетики, пирамидки и колокольчики. За прилавком сидела женщина в многорядных переливающихся бусах и обещала диагностику кармы, анализ ауры и предсказание судьбы.

Держа на плече зонтик, Аня тихонько пошла вверх по тропинке. Там за деревьями виднелось что-то большое и каменное, с ровными боками и плоской крышей. Дождь по-прежнему шелестел, шептал, шебуршал, тихо и мелко постукивая по зонтику. Внизу, как птицы, перекликались экскурсанты, но настоящих птиц было не слышно. Оскальзываясь на листьях, Аня взобралась на самую верхотуру.

Дольмен стоял, матово поблескивая под дождём, как какой-то древний зверь. Огромный и приземистый, в ширину он был больше, чем в высоту. Сильнее всего он напоминал странный домик с круглой дырочкой спереди. Аня опасливо заглянула в дырочку. Там ничего не было, но ей почему-то сделалось жутковато. Пахло подвальной сыростью и чем-то лесным, вроде грибов. Аня поспешно высунулась обратно и полезла на тяжёлую каменную крышу. Там рос кудрявый мох и расползались какие-то белёсые пятна, а ещё лежал жёлудь. Аня подняла его и положила в карман.

Тропинка вела дальше в лес, мимо лежащих каменных плит, полузасыпанных листьями, мимо шершавых замшелых валунов и упавших дубов, густо обмотанных плющом. Аня шла под своим розовым зонтиком, внимательно глядя под ноги. Ей попался пень, поросший жирными грязно-белыми грибами, похожими на уши. В трещинах копошились муравьи. Аня брезгливо отпрянула и скорее отправилась дальше. Валуны стояли вокруг, как толстые часовые в пятнистых мундирах. Два высоченных камня, опёршиеся друг на друга, образовывали что-то вроде ворот. Взрослый бы там точно застрял, а вот Аня пролезла, только пришлось закрыть зонтик. Несколько раз проскочив туда и обратно, она огляделась и поняла, что в лесу начинает темнеть.

– Ой, – прошептала она растерянно.

Ни голосов, ни шагов – только шорох дождя, похожий на разговор вполголоса. Будто какие-то существа обсуждают, откуда взялась в их владениях девочка и что теперь с ней делать.

Изо всех сил стараясь не испугаться, Аня принялась искать пень – тот самый, с ушами. Возле него должна была быть тропинка. Может, вот этот? Нет, он какой-то кривой, и грибы на нём жёлтые, а не белые. Или этот? Нет, на нём вообще нет грибов. Зато из-под подгнивших корней выскочила ящерица и тотчас юркнула обратно.

– Да где же эта тропинка? – спросила Аня вслух, но ей никто не ответил. Вокруг были только камни и лес, и будто из-под земли выползала неотвратимая ночь.

Аня поняла, что заблудилась, и в носу у неё защипало.

– Мамочка, мамочка, – зашептала она срывающимся голосом, а потом закричала во всё горло:

– Маааааа-маааааааа!..

Тишина и дождь словно проглотили её крик.

– Мааааа-мааааа! Мамочкаааааа! Помогите!!!

За ближайшим валуном что-то ворохнулось, потревожив мокрые листья. Аня мгновенно замолчала и присела на корточки, чтобы стать как можно меньше. Из завязавшегося в животе страха в горло пророс настоящий ужас. Надо было убегать, или кричать, или готовиться отбиваться зонтиком, но Аня могла только сидеть и смотреть на валун, не моргая и не отводя взгляда.

Снова влажно зашуршали листья, негромко щёлкнул сучок, и из-за камня вывернул чёрный пёс. Он был гораздо выше овчарки, наверное, как дог или волкодав. Но всё остальное было как надо: острые уши торчком, пушистый хвост, чёрная шерсть, собравшаяся от влаги в иголочки. И синие, синее, чем у хаски, глаза, тускло светящиеся в сумерках.

Аня заметила, что уже несколько секунд не дышит, и осторожно выдохнула. Пёс, не спеша, подошёл ближе.

– Вуф, – вежливым басом произнёс он, как в трубу. И опустил громадную голову, чтобы обнюхать Аню.

Девочка не шелохнулась. Она видела блестящий кожаный нос, слышала тихое пофыркивание и совершенно перестала бояться. Пёс был самый настоящий, мокрый, лохматый и добрый. Только глаза странные. Как молнии, почему-то решила Аня и потянулась погладить пса.

Тот мотнул головой и отступил на несколько шагов. Затем остановился и глянул на Аню. Фыркнул, сдержанно дёрнул хвостом. И снова пошёл, то и дело оглядываясь – проверяя, идёт ли девочка следом. Она шла. Послушно пролезла в щель меж высоких камней – удивительно, но массивный зверь протиснулся там без труда. Обогнула ушастый пенёк с муравьями. Пёс шёл впереди, уверенно и неторопливо, и только однажды остановился – гавкнуть на что-то, невидимое за огромной плитой. Аня не знала, что водится в этом лесу – звери или духи, или ещё кто-то опасный. Но при чёрном псе вряд ли оно бы к ней сунулось.

– Аааааааня! Анечкааааа!

Сразу несколько голосов кричали снизу и сбоку, и даже как будто бы сзади. На полянке палатка сияла электричеством, люди носились туда-сюда и звали пропавшую.

– Мама!!! – завизжала в ответ Аня и бросилась бегом с горки. Поскользнулась, упала, ударилась руками и коленками. Но в следующую секунду уже ревела от облегчения, уткнувшись в мамину куртку.

– Боже мой, почему я не купила тебе телефон! – ревела и мама, как маленькая, и всё ощупывала Аню – цела ли.

– Здесь телефоны не ловят, – таинственно сказала женщина в бусах. Действительно, по поляне бегал испуганный экскурсовод и смешно вытягивал руку со светящимся телефоном. Видимо, пытался поймать сеть.

– Где ты была? Ты заблудилась? Мы тебя уже целый час ищем, – как чайки, выкрикивали экскурсанты, толпясь вокруг Ани и её мамы.

– Заблудилась, – девочка снова зашмыгала носом, потому что не любила, когда громко орут. – Но меня собака вывела.

– Какая собака?

– Та самая! – Аня обернулась, ища глазами пса, но того не было. – Ну чёрная собака, мам, помнишь?..

Все удивлённо заоглядывались. Конечно, никакой собаки никто не увидел. Но из тёмного, уже совсем непроглядного леса отчётливо донеслось гулкое басовитое "вуф".


* * *

Анечка выросла в симпатичную, умную и весёлую Анну. Закончила школу, потом институт, потом нашла работу, поменяла её на другую. Оставалось лишь встретить хорошего парня, желательно тоже весёлого и симпатичного. А если он будет ещё и умным, то можно наконец подумать о семье.

И вот однажды появился Артём. У него были чёрные волосы, голубые глаза и потрясающая улыбка. Артём был всего на год старше Анны, но вёл себя так, будто был взрослым мужчиной, а она маленькой девочкой. Ему нравилось заботиться о ней, баловать, покупать ей подарки – даже такие, которые были ей не слишком нужны. Например, большущего плюшевого медведя с неё ростом. Анна жила на съёмной квартире и ей приходилось перекладывать медведя с кровати на комод, с комода на пол, с пола обратно на кровать. Он занимал чересчур много места, к тому же быстро пачкался и, конечно, не влезал в стиралку. Но Анне было приятно.

– Почему он у тебя валяется на полу? – спросил Артём, придя в гости к Анне. – Он же белый. Тебе не нравится мой подарок?

– Нравится, – неловко засмеялась Анна. – Но если положить его на кровать, на полу буду спать я.

– Это потому, что ты живёшь в какой-то конуре, – снисходительно заметил Артём. – Знаешь что, переезжай ко мне. У меня нормальная квартира, а не убожество с текущими потолками.

Анна любила свою квартиру, но ей хотелось всегда быть рядом с Артёмом. И она перебралась к нему, а вскоре уволилась и с работы. Артём сказал, что вполне способен прокормить и её, и ребёнка, когда он у них появится. И вообще ей дешевле сидеть дома. Он занят, ему некогда возить её через полгорода на работу, а общественному транспорту он не доверяет.

Маме Артём почему-то не нравился, хотя придраться вроде бы было не к чему.

– Твоя мама не хочет, чтоб ты становилась взрослой, – говорил Артём, целуя Анну и мешая возразить. – У неё самой женская жизнь не удалась, вот она и пытается нас разлучить. Но ты же у меня умница, ты же не станешь вестись на манипуляции?..

И Анна стала звонить маме, только чтоб сообщить, что она в порядке. А Артём всё так же окружал её заботой. Они всюду ходили вместе, даже в магазин, даже к подругам. Правда, их приглашали всё реже и реже, потому что в гостях Артём мрачно сидел в углу и молча следил за спутницей. Однажды подружкин парень удачно пошутил, и Анна звонко засмеялась шутке. Артём вывел парня в прихожую и ударил кулаком в лицо. Схватил Анну за руку и увёл домой, не дав даже застегнуть пальто.

Теперь Анна целыми днями сидела дома и ждала любимого с работы. Друзей у неё не осталось, потому что Артём перессорил её со всеми. Придя домой, он всегда проверял её телефон и однажды прочёл в переписке примерно следующее:

"Твой Артём – домашний тиран и абьюзер, – писала подруга Алина. – Бросай его и беги, пока не поздно".

"Нет, он просто очень сильно меня любит и ко всем ревнует, – отвечала Анна. – Но если с ним поговорить, он всё поймёт".

Артём заблокировал Алину с Анниного аккаунта и швырнул телефон в стену.

Ночью, когда они спали в обнимку, Анна почувствовала, что задыхается. Она попыталась высвободиться, но даже спящий он был сильнее.

На следующий день Артём пришёл с работы поздно и торжественно объявил, что им надо поговорить. Достал из кармана коробочку, опустился на колено и спросил, выйдет ли Анна за него замуж.

– Нет, – прошептала она, отступая. – Нет, нет, нет...

И тогда он выпрямился и ударил её – той самой рукой, в которой до сих пор была зажата коробочка.

Анна чудом проскользнула мимо него в прихожую и помчалась по лестнице в пижаме и тапочках. Сзади по ступенькам грохотал Артём.

– Вернись, овца! – эхом рычали стены подъезда. Но Анна уже летела по улице, расталкивая прохожих, а позади и чуть сбоку скачками неслась чёрная тень. Последним рывком девушка вскочила в автобус, потеряв на ступеньке тапок.

– Пожалуйста, – зарыдала она в окошко водителя.

Двери захлопнулись и автобус отвалил от остановки, как пароход от пристани. Подбежавший Артём успел только пару раз стукнуть по корпусу.

– Он будет тебя искать, – час спустя говорила Алина, наливая трясущейся подруге в чай коньяку. – Никуда не высовывайся. Я позвоню твоей маме, завтра все вместе пойдём в полицию.

Как ни странно, но преследовать беглянку Артём не стал. Проходили дни, Анна временно перебралась к маме, купила телефон и принялась ходить по собеседованиям. Первое время Алина ходила с ней.

– Да всё нормально, – сказала наконец Анна. – Люди же кругом, что он мне сделает?..

И договорилась о собеседовании на место администратора в фитнес-клубе.

Клуб находился вроде бы в центре, но Анна, приехав, увидела с одной стороны автостоянку, с другой заброшенный цех, а с третьей кладбище. С автостоянки доносился непрерывный лай – там жила стая дворняг, страстно кидавшихся на хлипкий забор при виде прохожих. Анна посмотрела на цех, на забор, на кладбище – и решительно набрала номер.

– Здравствуйте, я звонила вчера по поводу вакансии. Да, да, извините, пожалуйста, но я уже нашла работу. Да, и вам хорошего дня.

На самом деле день был почти на исходе, к тому же собирался дождь. Нужно было возвращаться в цивилизацию, пока не сгустились сумерки, но Анна очень долго стояла и раздумывала, какой путь выбрать. Сюда она шла мимо автостоянки с дворнягами, а через дорогу зиял выбитыми окнами цех. На крыше покачивалось молодое деревце, но даже это не делало цех привлекательным.

Парадоксально, но самым безопасным выглядел путь через кладбище.

"Живых надо бояться, – уговаривала себя Анна, проходя под кирпичной аркой ворот. – К тому же тут церковь, в ней наверняка есть люди. И пройти-то всего несколько метров, на аллее фонари, а дальше проспект. Правда, фонари не горят, ну так ещё и не ночь".

Поначалу она шла, не глядя по сторонам, ступая как можно мягче, чтоб не стучать каблуками. Туфли были на низком ходу, но всё равно неприятно цокали об асфальт. Анна так увлеклась, стараясь красться бесшумно, с носка на пятку, что не заметила, как миновала церковь. Дальше шли старые кварталы с безголовыми ангелами, грязно-зелёными от плесени, мраморными вазами и затейливыми решётками. Далеко впереди виднелись распахнутые ворота.

Осмелев, Анна подошла к обелиску у края дороги и попыталась разобрать надпись. Та почему-то была на английском, причём явно не современном:

"She cometh forth like a flower, and is cut down: she fleeth also as a shadow, and continueth not".

"А, всё понятно. Анна Лаврова, урождённая Филиппс, британская подданная. 1856-1912. Наверное, муж был русский, а она к нему сюда переехала".

Она, не торопясь, побрела по аллее, рассматривая надгробья. Вечерний свет красил потемневший мрамор в серовато-розовый. Кое-где проглядывали моховые пятна и ветвистые разводы лишайников. В одной из ваз поникли головками две полусгнившие розы. Наверное, при жизни они были красными, но теперь выглядели тёмно-коричневыми, как обгорелая бумага.

"А тут красиво", – подумала Анна. Печальное очарование старого кладбища захватило её, и она ещё замедлила шаг, не обращая внимания на начавшийся дождь.

Внезапно брехавшие на стоянке собаки разом замолкли, будто их выключили. Анна остановилась. Совсем близко, кажется, где-то за церковью, раздался знакомый басовый лай – сначала негромкий, отрывистый, точно удары по металлу, затем всё мощней, полнозвучнее, с громовыми вибрирующими раскатами. Бледная Анна обернулась и увидела бегущую по аллее фигуру.

Это был человек. Более того: это был Артём.

Анна опрометью кинулась к воротам. Они были почти рядом, и за ними сверкал фонарями проспект. Там проносились машины и люди толпились на остановке в ожидании автобуса. Но Анна всё ещё была здесь, на сумеречном кладбище, и проклятые туфли мешали бежать. А из-за спины слышался неотвратимо догоняющий топот.

Дождь полил как из шланга, и силуэты надгробий резко высветило молнией.

– Стой! – заорал Артём сквозь хлещущие струи. – Стой, кому сказал! Всё равно догоню!

Тяжёлое тело врезалось в Анну сзади, насело на неё и подмяло под себя. Она визжала без слов, силясь вырвать запястья из крепкого захвата, пиналась, плевалась, но он неумолимо волок её в глубину квартала. Она знала, что он сейчас убьёт её, и кричала, кричала, билась о памятники, садилась на землю, кусала его за руки. Но он шёл, как машина, в самые заросли, в темноту, и тащил её, словно мешок, не обращая внимания на пинки и укусы.

Вдруг из кустов впереди выступила какая-то тень. Чёрная на чёрном, высотой с человека, но гораздо массивнее. Не выпуская жертву, Артём остановился и рявкнул:

– Пошёл вон отсюда!

Тень шевельнулась и двинулась на них. Прижатая к Артёмову боку, Анна дёрнула головой, отбрасывая волосы, и увидела два синих светящихся глаза. Тень зарычала – глубже и ниже, чем Артём, почти за пределами слышимости,

– Что это за... – просипел тот и, уронив Анну, потащил что-то из кармана. Она так и не узнала, что там у него было – баллончик, нож или травмат. Она услышала боевой рёв могучего зверя, увидела разинутую пасть, мертвенно-белые клыки размером с ладонь – и потеряла сознание.


* * *

Из больницы поседевшую Анну забирали Алина и мама. Её нашёл сторож, шедший запирать ворота, и вызвал "Скорую помощь". По словам сторожа, Анна лежала почти у самых ворот, поперёк аллеи, и он об неё споткнулся. Сама Анна точно знала, что упала не там, но никому об этом не сказала. И не спросила об Артёме. Она вообще нескоро снова смогла разговаривать.

Местные СМИ написали, что возле заброшенного цеха нашли тело мужчины, убитого молнией.




© Екатерина Вольховская, 2025.
© Сетевая Словесность, публикация, 2025.
Орфография и пунктуация авторские.




Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]