ТОЧКА С БОЖЬЕЙ КОРОВКИ
(cтихи из новой книги)
* * *
Пошли мне лимонных долек -
улыбок в коробке.
Я половинка, нолик,
точка с божьей коровки.
Пошли кожуру с мандарина,
обертки, а не конфеты.
Шпажку в глаз - подарила:
взгляд - "ну что вы как дети!"
Я ли, господи, кто я? -
улыбаюсь с коробки.
Гибнет время, как Троя,
в темноте маскировки.
_^_
* * *
Ажурное теченье темных вод,
чередованье дерганий и пауз.
Так едет поезд наш или плывет? -
Он на мосту, мост над рекою - парус.
Ни яблочек на станции купить,
ни семечек в кулечке из газеты.
И реющая птица будто спит,
укачиваясь воздухом нагретым.
Но это только кажется, что взмах, -
отступит ширь; гнездо - подать рукою...
А если нет? А если это страх
растягивает небо над рекою?
_^_
* * *
Фото двух женщин и двух мужчин -
тени легли.
Что отделяет академию генштаба
от высшей худшколы.
_^_
* * *
Любя или ругаясь с родиной,
зря говоря:
"Высоко... ваш... выс-с-с-благородие,
всё зря, всё зря..."
А родина - в лице прохожего -
дерюга, стыд.
Смотри - в глазах созданья божьего
душа блестит.
Но ни за что уже не умер бы,
ни за кого.
С рассвета наступают сумерки,
проходит год.
Вот только отступали белые,
бежали в тыл.
И облака, что груди спелые,
о, я б схватил.
И прятались в засаде красные -
мерз продотряд.
И мокрый шарф, и очи ясные
всё говорят.
_^_
* * *
Зима. Пограничник съезжает с холма.
Он бел в маскхалате - прощай, хохлома.
Он чист, он чекист по отцу и отца
желанью бежать, точно зверь на ловца.
И холм не полог, и судьба не пряма.
Скользит пограничник, разведчик-чума.
Под ватником толстым, под теплым бельем -
подросток, берущий то спуск, то подъем.
Он попросту спит, он летит в тишине
и счастья куски собирает во сне -
счастливое море, безбрежный уют
и жизнь бесконечную в пару минут.
_^_
* * *
Если в первой строфе ты без лифчика,
то в последней стреляет ружье,
объясняя прям в сердце счастливчика,
что его, что твое, что мое.
Жарко в августе, даже на простыни
будто море приносит песок.
Золотое сечение осени
впереди или наискосок.
Время в темном неясном движении,
ноет в сердце живая вода.
Всё так четко и без искажения
и не будет таким никогда.
Счастье - легкими воздуха стрелами,
всё в томленье, слоев толчея.
И волнуется жизнь между стенами -
где моя, не моя и ничья.
_^_
* * *
Человек лежит, читает, никому не мешает.
Другой приходит: "Помоги снять сапоги, дорогая!
Умаялся!" А потом языком смешает
водку с хлебом, боль с кипятком для чая.
Человек смеется - аж слезы брызжут, -
до надрыва смеется, усталость ему неизвестна.
А другой в сомненье - не заработала б грыжу:
"Лежи, дорогая, читай со смешного места".
_^_
* * *
Я псих, но спящий. Не буди меня
бессонницей своей или простудой.
Душа волшебна в пять утра, смешна,
не помнит залпа тысячи орудий.
И встанет на дыбы во мне земля,
гремя костями, глиняной посудой.
Я б в это время всех прикончил для
спокойствия (а счастья и не будет),
и даже тех, с кем праздники встречал,
за образом ходил через туманы -
его там нет. И грош цена речам.
И нет нигде. Не надо новых данных.
Разворошу притухшую звезду
и пепел ночи вытряхну. Затеплю
сто сигаретных звездочек... Я жду
второго погружения под землю,
где будет тихо. Тени друг за дружкой,
кидают в кружку мелочь на еду.
Я псих настолько, что давно в аду.
Ты ночью задуши меня подушкой.
_^_
* * *
Мне нравятся разгон и замедление строк,
нехватка звука, провал в глубину.
Жужжал кукурузник, летел на войну
с друзьями, с точкой росы - прыг-скок
по воздушным ямкам. По ямочкам твоих щек -
скачет взгляд мой. Истончается голосок -
спеть ему хочется, как без сожаленья с тобой порвать.
Несильный удар, нисходящий шок.
Бледный кто-то присел на мою кровать,
разрушил ясность последних минут,
на которые я рассчитывал, как на целую жизнь.
Мир летит в те края, где меня не ждут...
Я ни пасть, ни взлететь не могу - хоть вставай-ложись!
Луна расплывчата - глаз-хризолит.
Луч полоснет по сердцу. Торможение и разгон? -
Ку-ку! Кукурузник летит, росою по самое горло залит.
Нитью стальной разрезает его горизонт.
_^_
* * *
Вода течет, набирая мужскую силу,
по глиняным трубам, по насыпным валам.
Входишь в бассейн харибду любить и сциллу -
голые их тела плывут по волнам.
Можно любить, желаний своих не пряча,
грудь полновесную, полный тепла живот.
Каждое утро жизнь начиналась с плача
и заплеталась струями слов и вод
по мрамору пола и чистому небу лепному,
где солнечный ветер метет лепестки.
Душа погружается полностью, по-любому,
в желание страсти на глубину тоски.
_^_
* * *
Только неба рваный тюль
марлевой повязкой.
Только рой счастливых пуль
над тряпичной каской.
Снега ветреная пыль
непрозрачной тканью.
Только свет на тыщу миль
поперек названью.
Не убитый, не живой,
дышащий неровно
тает мерзлою водой,
засыхает кровью.
Скрытый господом в снегу,
шепчет, связь теряя:
"Я запомню, что смогу
помнить, повторяя".
_^_
|
