* * *
Я не могу найти детали,
не дождь и солнце в чистой дали,
не пальму пыльную в кристалле,
и море по горизонтали,
а чашку битую с ресницей,
окно, с хромающей синицей,
смех над Кирилловской больницей *
и локоть сломанный со спицей.
Родное небо дарит слезы -
на взгляд в себя, отрывок прозы,
глоток волнующий... Стрекозы
звенят, прозрачен мир, - не слезы
играют на ресницах - море
цветет. Я выбрал город с горя,
в котором счастлив. И по Торе:
я в мир пришел, - и с ним я в споре!
* психбольница в Киеве в Кирилловском монастыре.
_^_
* * *
Ударишься в темное, светлое,
в цветное, во "весь этот джаз" *.
Свернешься калачиком, пeтлею.
Забудешь, который здесь час!
И нить, что отсюда потянется,
потянет назад, в... Кагарлык -
подстрочником. Что-то упрямится
мотивчик на русский язык.
И Бродский на "инглиш" отсчитывал
ударами левой ноги.
И чуждою речью подпитывал,
пока разносил сапоги.
Я схвачен колючими буквами,
закопан по шею в пески,
и брежу во сне акведуками,
чужой серединой реки.
* "Весь этот джаз" - название фильма Б. Фосса.
_^_
* * *
Дорога линией бедра
холмов, бегущих к водопою.
И море синее - с утра
зеленое и голубое.
Широкобедрый Тель-Авив
с эмблемою летучих рыбок
бросает мне презерватив,
как розу, выходцу Магриба *.
Есть пыль - для дождика пирке,
для слов - достаточно песчинок.
И эхом от строки к строке -
поэт гуляет с "капуччино".
* Магриб - Арабский Запад.
_^_
ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ
1.
Не в полноводном Днепре, а в сухом Иордане
я простою - по колено, по пояс, по шею
в илистом дне, накрываясь волною страданий,
тазиком медным столетий, и - окаменею.
Кто призовет меня, с тем и начну переписку,
током реки заряжаясь и кровью заката.
Кто там горит и кричит из куста тамариска...
Яблоко солнца завернуто в серую вату.
Серые в яблоках скачут, несутся по склонам,
не захлебнувшись рекой, - задохнувшись песками.
Сколько часов бог рассыпал по нашим ладоням,
сколько просыпалось мимо и стало веками.
2.
Я над рекой, как памятник, стою!
И мог бы над любой рекою мира,
шлифуя солнцем медную струю,
не слыша плеск, с улыбкою сатира, -
в сиянии момента и реки,
катящей города - волной, и страны...
Мы встретимся на Эльбе в час тоски,
соединив оружие и раны.
Мы встретимся, отображаясь там,
в Днепре широкоскулом и косматом,
как памятник годам или местам,
вошедшим в кровь, разлитую закатом.
_^_
* * *
Ты спрашиваешь, я молчу.
Слова, что тень и дым,
вьют кокон яркому лучу,
найду тебя по ним.
И схлынут воды в зеркалах,
нет женщин и мужчин -
любовь в изгибах, в уголках,
на самом дне морщин.
Теряя женщину в песках,
как правду о себе.
Я буду сном ее, и в снах -
мы сами по себе.
_^_
* * *
Вернешься в город... жечь черновики.
И рухнут все пласты. И там, из ямы, -
и солнца свет, и солнца синяки -
перед глазами плавают кругами.
И я здесь жил! Летал на небеса
с балкона и со старого дивана
с девчонкой, до которой три часа
полета от меня, увы, болвана.
Я засушил в сознании пейзаж,
разрыв реки, смешного человека
посыпал пеплом, искорками глаз,
сухой слезою и кашицей света.
_^_
AMORE-МОРЕ
Теплые воды меня омывают забытого океана.
Гладят на пару с ветром по золотым лопаткам.
След от худого тела затягивается, как рана.
Волны шипят к песочным прижавшись складкам.
Бисером кислорода - чувства со дна всплывают.
Тонкой прозрачной нитью жизнь обозначив сходу.
Стало на миг телесным, что никогда не бывает:
ожило, полетало, село на звонкую воду...
Смотрит на воду, вверх - на облаков палатку,
на пик, где белый флажок от смеха трясет щеками.
И ветер золу сгребает на золотую лопатку.
И синие волны бегут на берег с высунутыми языками.
_^_
* * *
Все надоест и не заметишь,
как потеряют имена
любимые, которым светишь,
и вечный город, и страна.
И кровь, которой быть горячей,
застынет, превращая в лед
зигзаг реки, зигзаг удачи,
еще непрерванный полет.
И жизнь потребует исхода
всего, чему нет места быть.
И пузырьками кислорода
слова соединятся в нить...
И хрупкие небес картины -
осколками на языке.
И отголосками латыни
бузят колокола в песке.
Подменой всех стихий, стихией
в крови взрывающихся слов,
восходит солнце стать мессией
для остывающих голов.
_^_
* * *
| "Я дышу сквозь тростинку на самом дне" |
| Г. К. |
Я почти не дышу, я на самом дне.
Мотыльками порывы света.
Я - ничто, в понимании, что - нигде,
и что песенка спета. Спета!
Плавниками уже онемевших губ
вслух цежу еще воздух бледный.
И слезами блестящими лгу, как лгут
перед вечностью или бездной.
Но часы как-то медленно в такт идут,
сонно пчелы жужжат на раме,
застывая, как будто уже не тут
звук их слышен, а в небе, в яме,
где почти не дышу я на самом дне,
и сквозь темень смотрю, сквозь воду.
И стеклянные капли блестят на мне,
разрываясь в лицо восходу.
_^_
|
