[Оглавление]




Поэт перед взглядом тьмы: о стихах Юлии Матониной


Фото Николая Милешкина и Ники Третьяк - автор Александр Калинин
Фото Юлии Матониной - из личного архива Василия Матонина





Николай Милешкин на вечере памяти Юлии Матониной


В рамках цикла вечеров "Уйти. Остаться. Жить" (куратор - Николай Милешкин) в Культурном Центре им. академика Лихачёва состоялся вечер памяти поэтессы Юлии Матониной (1963 - 1988).

Юлия Матонина родилась в Пятигорске. С ноября 1982 года и до трагической смерти 19 сентября 1988 года жила с семьёй на Соловках. Стихи публиковались в газетах "Северный комсомолец", "Правда Севера", в литературных журналах "Аврора", "Нева", "Север". Уже после гибели поэта в Архангельске в 1989 году вышел сборник её стихотворений, следующий - в 1992-м. В 2014 году увидел свет третий посмертный сборник "Вкус заката", где также опубликованы воспоминания о Юлии Матониной.

"Cетевая Словесность" представляет два выступления с вечера - поэта, филолога Ники Третьяк и поэта, эссеиста Романа Шишкова.

Ника ТРЕТЬЯК:


Удивительно, но Юлия Матонина - второй поэт из антологии "Уйти. Остаться. Жить", с которым я чувствую родственную связь. Наши юности, наши биографии сходятся каким-то образом - от неё осталось трое детей, у меня один. Должна сказать, я понимаю, почему её век был короток, как северная ночь. Насколько я могу судить, она была очень сильным человеком, если она писала такие стихи и старалась хотя бы по инерции жить ради троих детей. Я искренне сочувствую, что её сил не хватило надолго. Таков мой некролог, обращённый к Юлии.

Возможно, благодаря этой родственности, мне эти стихи легче анализировать. В первую очередь, конечно, меня пленила их прозрачность и их чистота. Ясность слога, работающая на суггестивность, потому что сознание наше после этих стихов действительно меняется. Однако это прозрачность не набоковская, я бы хотела отметить. Сама сущность стихотворений Матониной - это предощущение смерти. Наверное, вы слышали о таком материале, который называется вантаблэк, субстанция из углеродных нанотрубок. Самое чёрное из известных веществ поглощает свет так, что человек видит не предмет, а будто бы полную пустоту. В поэзии Матониной за прозрачностью и некоторой воздушностью, устремлённостью ввысь над бытом, мы видим, как она вглядывается во тьму без края и конца. Можно сказать, что она смотрит в абсолютно чёрную пустующую бездну, будучи готовой в ней исчезнуть.

Множество моих наблюдений представляет из себя перечень отсылок или ощущений от текстов поэтессы, а начинается этот перечень с фольклора. Это и духовные стихи, и страдания, и плач, и частушки (например, "О живой воде"), и сказочность самих мотивов.

Частушечность превращается в переживание горечи, смех сменяется на слёзы. Сама форма традиционных народных высказываний зачастую невелика - от двух до четырёх ёмких по смыслу строк, как и в поэзии Матониной.

Здесь реализуется один из законов существования поэзии - концентрированность смысла в слове. Его эссенция расцветает в условиях ранее упомянутой прозрачности слога пышно, как тропическая флора. Мастерство Матониной тем и ценно, что она сумела выявить яркость из скудного соловецкого пейзажа.

Также я бы хотела провести параллели с поэзией Варлама Шаламова и, если возможно, задать вопрос - могли ли они читать друг друга или хотя бы слышать фамилии? На следующих стихотворениях ясно видно внутреннее сходство поэтической речи:

Или читаем у Шаламова:

И так далее. Мне кажется, что достаточные основания для сравнения - и обрывочный ритм, и близость внутренних голосов и застывание над болью, над ощущением конца. Конечно, ко всему прочему можно прибавить био- и географические факты - ведь Шаламов провёл часть жизни в ссылке посреди Сибири, вобрав в себя мороз, стужу и боль иссушающей колымской зимы.

Вспомню ещё одного современника, с чьим творчеством перекликается поэтический голос Матониной, - это Новелла Матвеева. Возвращаясь к разговору о ясности слога, надо вспомнить его простоту, которая также присутствует в текстах Юлии, несмотря на их возвышенность. Искренние и наивно звучащие стихи Матвеевой громки и сильны за счёт вложенного в них послания, хотя со стороны они кажутся тихими, исполняемые тонким голосом поэтессы. В противоположность этому голос в стихах Юлии представляется мне рёвом водопада или грохотом отколовшегося айсберга, потому что достигается не меньшая выразительная сила незамутнённого слога.

Хотелось бы ещё немного сказать о послесловии Нади Делаланд в антологии "Уйти. Остаться. Жить". Как будто бы автор подхватил мои мысли во время чтения подборки, но потом захотелось продолжить диалог. Согласно лингвистическим исследованиям, слова "начало" и "конец" имеют один корень: "в истории языка связаны корневым чередованием *kon/*ken". А когда мы читаем: "сохраняя в себе лишь тайну двух глубин: начала и конца", возникает вопрос, почему двух? Всё-таки одной глубины, но неизмеримой и бесконечной, откуда всё приходит и уходит. Человеческому сознанию доступнее понять двойственность природы, жизнь и смерть, вход и выход - чем её единство. Однако это объяснимо - мы всегда смотрим на одно целое через две трубки бинокля, или слушаем - стетоскопа. Тьма настолько необъятна, погружая осознающего человека в ужас, что остаётся выразить восхищение, как много было написано Матониной значимых строк и как долго она продержалась перед взглядом тьмы.

Что касается бури в одноимённом тексте, то Надя Делаланд пишет: "небо и море в стихотворении Матониной любовники". Зацепившись за эту мысль, немного разверну контекст. Я услышала отзвук не только "Буревестника" Горького, но и хрестоматийного стихотворения Жуковского "Море": "Ты, небом любуясь, / Дрожишь за него". Мне кажется, многоголосье природы, обилие стихий в творчестве Матониной неслучайно, ведь она саам - человек-стихия. Вспоминаем строки, что она парила над бытом, хотела оторваться и улететь, и ответ находится сам собой.

Хорошо, что неузнанные и достойные поэты продолжают находить своего читателя, хотя и неспешно. Дело продолжается, и за это приношу благодарность организаторам вечера.



Роман ШИШКОВ:


Несколько раз прочитав подборку стихотворений ранее неизвестной мне поэтессы Юлии Матониной, я почувствовал себя ни много ни мало Набоковым, писавшим, что проза Лермонтова "суха и однообразна, будучи инструментом в руках пылкого, невероятно даровитого, беспощадно откровенного, но явно неопытного молодого литератора". Лермонтов всего на год пережил Матонину (он погиб в 26 лет, она - в 25), но те слова, что Набоков писал о прозе Лермонтова, можно применить и к стихам Матониной (кроме "суха и однообразна", конечно же). Я нередко спотыкался о фонетические и орфоэпические неудачи этих стихов, например строки:

Непонятно, пóтом или потóм, потому что в ритмической структуре этого стихотворения читается именно пóтом. Это как в мультфильме "Дядюшка Ау": "Поливать супом нельзя поливать водой", только там путаница возникла из-за пунктуации. Тут меня можно упрекнуть в излишней придирчивости к уже мёртвому поэту. Пусть так, но первое впечатление я всё же счёл нужным зафиксировать.

Тем не менее, все эти мелкие неудачи не способны затмить самобытность Матониной. Самоцветом выпала она из пятигорских скал, проделав путь на другой конец страны - в Соловки. Возможно, что эта смена пространства (да и просто привычного климата) в юном возрасте могла быть одним из факторов, подтолкнувших поэтессу к роковому решению. Но, как я полагаю, благодаря именно Соловкам в стихах Матониной так много влаги. Хотя бы по этому примитивному индикатору её стихи никак нельзя назвать сухими.

Удивительно, как эта строфа созвучна Марине Цветаевой:

И там, и там вода становится свидетелем семейной катастрофы (рухнувший дом и остылый костёр). Вода воплощает в себе тёмную природу любви со своими бурями и штилями, глубинами и мелководьем. Так, в другом стихотворении боль и вода вновь сходятся, только вода уже в другом своём состоянии:

Вообще, всегда интересно восстанавливать читательское древо поэта, пусть это всегда и выходит "на глазок". Но как археологи с помощью современных технологий могут узнать по зубной челюсти древнего человека его рацион питания, так мы по поэтической интонации можем узнать, что читал поэт в 14-16 лет. Так, где-то у Матониной слышится Ахмадулина:

А где-то - уже из будущего - слышится отголоском современный поэт Михаил Гронас, который в одном стихотворении воплотил важную для поэтики Матониной сцепку небо-вода, как две бесконечно глядящие друг в друга зеркальные бездны, перетекающие друг в друга и становящиеся друг другом:

Но неспроста вначале был упомянут Лермонтов. Безусловно, Матонина, родившаяся в Пятигорске, не могла не заразиться терпкой лермонтовской печалью. Чтобы не быть голословным, сравню одно стихотворение Матониной с хрестоматийным Лермонтова:

Матонина, как и Лермонтов, прожила слишком мало, чтобы развить свой дар на полную мощность, что, опять-таки, не отрицает её таланта. Заглядывая в уже невозможное её бытие, осмелюсь предположить, что из неё был бы прекрасный поэт т.н. liminal space - лиминальных пространств. Вся Россия между точками Пятигорск - Соловки превратилась для неё в невозможное промежуточное пространство. Можно сказать, что строки "утопает наш островок в белом безмолвии моря, неба, снега / я перекатываюсь чёрной точкой по его поверхности" как раз про это, про поиск выхода из земного чистилища. И в конце этого стихотворения Юлия его находит:


Я выхожу за все пределы - и беспредельность нахожу.








© Ника Третьяк, Роман Шишков, 2021-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2021-2024.
Орфография и пунктуация авторские.



Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]