[Оглавление]




Литературно-критический проект "Полёт разборов"
серия 60, Николай Архангельский


18 апреля 2021 состоялась шестидесятая серия известного литературно-критического проекта "Полёт разборов", в которой участвовали поэты Андрей Першин, Филипп Хаустов и Николай Архангельский. Обсуждение Филиппа Хаустова и подробный репортаж Ники Третьяк о мероприятии читайте в журнале "Формаслов", обсуждение Андрея Першина - в "Сетевой Словесности".

Представляем стихи Николая Архангельского и рецензии Нади Делаланд, Ирины Кадочниковой, Алексея Колесниченко и Александра Григорьева о них. Видео обсуждения смотрите здесь.



В целом, если говорить о стихах Николая Архангельского, то мне показалось, что его увлекает просодия, он находится в плену инерции говорения, но, что чаще встречается у молодых поэтов, для этого внешнего действия, для транспорта этой энергии, нет пока достойного содержания. Это немного удивляет в случае Архангельского, потому что здесь можно было бы предположить какой-никакой накопленный жизненный багаж. Возможно, дело в том, что фокус его внимания сейчас находится в большей степени на технике, это учебные стихи, которыми он просто расписывается, набирает обороты, разгоняется. Правда, технически они тоже пока слабые.

Но я бы хотела остановиться на последнем стихотворении подборки, которое показалось мне самым симпатичным. Оно, на мой взгляд, напоминает стихи ростовского поэта Александра Соболева.

Эпиграф не просто задает тональность и ракурс, но даёт некое распоряжение, с которым стихотворение Архангельского вступает в полемический диалог, едет в затекст. Самое любимое ты должен отдать. Ок, но что есть любимое? И финал текста не отвечает на этот вопрос, но даёт некоторую надежду, что при определённых обстоятельствах всё прояснится:

Но этим финалом Архангельский делает нечто очень важное, а именно - он продлевает текст за его пределы, выносит в бессловесное пространство листа часть смысла и продолжает стихотворение в воздухе жизни.

Вообще это стихотворение лишено избыточности других текстов подборки, и оно не лобовое. Больше того, оно неточное, здесь все - немного в молоко, мимо нот, но эти промахи иллюстрируют основную идею текста о непонимании сейчас и возможности этого понимания потом, у них есть иконическая функция.

Вообще, если бы я намечала линию развития для поэтики Архангельского, я бы отталкивалась именно от этого текста. В нём есть покой, внимание, нет суеты, натужности, оно написано в каком-то очень верном для Николая эмоциональном регистре. Мне нравится вот эта почти литургическая часть, начинающаяся со слов: "Пока день не берет за погляд...", нравится вот это уточнение в самом начале "под небом" - "Лечь на землю листом под небом", оно здесь не лишнее. Это раструб взгляда, Болконский и Сивка-Бурка ("встань передо мной, как лист перед травой"). А о недочётах я подробно говорить не стану, потому что считаю, что для того, кто пишет, это вредно. Правильнее сосредотачиваться на своих удачах.



Николай Архангельский работает в основном в рамках традиционной поэтики, пишет классическим регулярным стихом, хотя представленная подборка показывает, что автор осваивает и другие, неклассические, формы поэтического высказывания - верлибр, например. Подборка раскрывает автора как тонкого лирика, как человека, обладающего большим жизненным опытом и стремящегося объективировать этот опыт в поэтическом слове. В стихах Николая Архангельского звучит и ностальгия по советскому прошлому, вообще в его стихотворениях очень много ностальгических нот - не случайно в одном из текстов упоминается распутинская Матера. "Хрущевские пятиэтажки", "Ода пароходу" - эти тексты представляют собой философские размышления о быстротечности времени, о неизбежной смене эпох. Поэтика Николая Архангельского вырастает из поэтики русской лирики второй половины 20-го века (вспоминаются имена Д. Самойлова, Вл. Соколова, И. Бродского). Автор зачастую идёт по уже проторенному пути. В этом нет ничего зазорного, за этим стоит понятное желание сказать так же пронзительно, как и предшественники, а может - даже пронзительнее их. Тем не менее, читатель не может не поймать себя на мысли, что многое из сказанного Николаем Архангельским ему уже известно: многое, но не всё. Видно, что автор осуществляет поиск - новой (хотя бы относительно собственной поэтики) формы, новых смыслов, нового образного ряда, работает с мифом, делает предметом поэтической рефлексии социально-бытовую проблематику.

Стихотворение "Хрущёвские пятиэтажки" полностью держится на элегической интонации, которая задается первой строкой и протягивается до финала. Собственно, финальные строки, на наш взгляд, и являются самыми сильными в стихотворении: удачны метафоры "заснеженные черепашки", "дворцы советского райка". Но начало стихотворения, к сожалению, полностью состоит из штампов, из вполне узнаваемого (даже избитого) образного ряда ("город", "туман", вечер"): "На город падает туман, / Небрежно приближая вечер". Третья строфа ("В ней были ссоры и покой...") представляется лишней, потому что всё, что в ней перечисляется, - это сумма априорно известных психологических сюжетов, лучше было бы их оставить в подтексте. Метафорика пятой строфы интересная, необычная ("небесное стекло", "смотрят звездно"). А вот эпитет "священный" (звук") слишком предсказуемый, как будто автор не нашел другого, более тонкого слова, которое могло бы передать сложный смысл изображаемой ситуации. Но в целом стихотворение удалось - оно вызывает эмоциональный отклик, сопереживание.

Не менее сильный эмоциональный отклик вызывает второе стихотворение. Только слово "аура" представляется стилистически неуместным, да и весь оборот "дополняет ауру осадка / кофе" имеет неясный смысл. В остальном - речь разворачивается естественно, стихотворение воссоздает образ человека-поэта, который вслушивается в тишину мира, чтобы расслышать в ней настоящую музыку.

Верлибр "у царя мидаса золотые руки" в контексте подборки вызывает удивление: настолько его поэтика не похожа на поэтику других стихотворений. И если в некоторых регулярных стихах Николая Архангельского можно обнаружить поэтические штампы, то здесь их по определению удалось избежать. Миф о царе Мидасе проецируется на миф о Пигмалионе и Галатее, это стихотворение и о любви, и о власти, и о том, что любовь ничем не заслужить, и о том, что в мире далеко не всё подвластно человеку. В стихотворении много подтекста, много философских смыслов, оно читается как загадка, пробуждая в сознании читателя целый веер культурологических ассоциаций.

Понятно, что в рамках регулярного стиха очень сложно разорвать с традицией, он по определению отсылает к традиции, и поэту приходится затрачивать большое количество энергии, чтобы эту традицию преодолеть, открыть новую интонацию. Работать с регулярным стихом в современных обстоятельствах сложнее, чем с верлибром. Верлибр позволяет преодолеть власть традиции. Возможно, для Николая Архангельского будет более продуктивным именно такой путь - работа с верлибром. Так, стихотворение "Иосифу Бродскому" само по себе очень пронзительное, написанное как будто на одном дыхании, все слова точные, стоят на своих местах, и финал сильный. Но этот диалог с Бродским выглядит не столько как продолжение традиции Бродского, сколько как подражание ему. Автор говорит о Бродском средствами Бродского, использует его интонации, его просодию. А зачем? А вот стихотворение "Он увидел её на вокзале", в котором Николай Архангельский снова уходит от регулярного стиха, заслуживает внимания: очень точно и при этом непрямо сказано о типичной жизненной ситуации. Есть тут и ирония: "Он увидел её на вокзале, / Но возникли человеческие отношения" (подразумевается, что в таких общественных местах, как вокзал, вообще не может быть нормальных встреч). И вторая строфа строится как каталог ассоциаций: ситуация не называется, её нужно реконструировать, поднять из подтекста (фантик, свадебные фотографии, поездка, палатка, полуправда, коридоры, зеркала). Работа с ассоциациями, намеками, обрывками фраз позволила автору сказать не прямо, не назвать главного, а в хорошем стихотворении, как известно, главное именно то, что не сказано. Финал выводит к бытовой проблематике, нивелируя весь романтический пафос отношений между героем и героиней ("приятные заблуждения", "она была из другого мира"). Вся романтика отношений заканчивается разделом имущества - всё как в жизни. Этому тексту веришь. Единственная метафора, которая представляется избыточно сложной (и, соответственно, непонятной) - "круговая интрига эфира".

В заключительном стихотворении подборки особенно удачны первая строфа и две финальных. Строка "у меня не работает этот лад", на наш взгляд, некорректна с точки зрения лексических норм (как это - "лад не работает"?), а выражение "не выходит memento mori" вообще противоречит идее стихотворения: герой как раз-таки помнит о смерти ("Что мне дорого / Я должен отдать", "лечь на землю листом"), тем более что образный ряд, развернутый в финале третьей строфы ("темна вода", "светла река") отсылает к семантике инобытия, перехода в другой мир. Финал стихотворения очень философский, глубокий: автору удалось прийти к выводу, имеющему общечеловеческое звучание:

Не возникает никакого сомнения, что это стихотворение подлинное, что это не текст, а именно стихотворение - поэзия. То же самое можно сказать и о других стихотворениях подборки: видно, что Николай Архангельский относится к своему делу с ответственностью, с большой серьёзностью, прикладывает много усилий (прежде всего внутренних), чтобы слово звучало по-настоящему пронзительно.



Стихи Николая Архангельского оставляют ощущение несоответствия самим себе. Мне несложно оценить глубину их содержания, несмотря на то, что само по себе оно меня не трогает - вероятнее всего, из-за разницы в опыте (хотя, если вспомнить формулировку Нобелевского комитета, вручившего Луизе Глик премию за универсализацию личного опыта, возникает вопрос, во мне ли проблема). Однако техническая сторона этих стихов побуждает не к восхищению неожиданностью формы, а к поиску первоисточника, почвы, из которой растет данная поэтика. И мне кажется, что эта почва несколько зыбкая.

К примеру, строки:

Когда задумываешься, почему они кажутся шершавыми, натыкаешься сперва на неочевидную тавтологию: "окрестности спальных районов" - что это? где это? Спальный район сам по себе символ "окрестности", последнего круга обитаемого пространства. В окрестностях окрестностей, в таком случае, оказываются не-места, лишенные антропологического измерения, а значит, в равной степени далекие и от Шекспиров, и от айфонов. Последние, кстати, в общей лексике стихотворения смотрятся необязательным анахронизмом, будто бы существующим здесь исключительно для рифмы. Что за круговая интрига эфира, которой их заряжают, - мне разгадать не удалось.

Словом, это пример строфы, без которой стихотворение могло бы обойтись. Попробуйте прочесть его без неё - и убедитесь, что единственное логическое объяснение её существования в композиции текста - попытка соблюсти точность интонации, условную трехактную структуру: после эмоциональной кульминации должна проследовать развязка перед финальным твистом. Но следующие за ней три строки эту функцию, на мой взгляд, выполняют куда лучше.

Это не единичный пример: практически в каждом стихотворении Николая Архангельского присутствуют элементы этой необязательности. Подчас значительная часть стихотворения существует ради одного образа: лица за "небесным стеклом", "утонувшая Матера", прииски за таможнями - настолько же самодостаточны, насколько прочее вспомогательно. "Свет фавора" оказывается слишком уж тихим, читай, рассеянным, этим стихам словно не хватает концентрации.

Впрочем, я не исключаю, что в этой рассеянности и состоит авторский метод: легкие, еле заметные прикосновения к предмету наблюдения с помощью хорошо изученной и частично заемной просодии. Это может производить истинно терапевтический эффект - благодаря легкости идентификации. И это хорошо: всем нам на определенных этапах нашей жизни очень нужны легкие стихи.



Дорогой Николай,

мы познакомились задолго до того, как я познакомился с Вашими стихами. И я искренне очень рад тому, что в них обнаружил: неподдельному лиризму, психологической точности, перерастающей в точность поэтических средств, просодическому обаянию и много чему ещё. Свою речь к Вам хочу выстроить следующим образом: вначале сказать о вещах общего порядка, а затем обсудить несколько конкретных строк.

1. В современной поэзии, насколько могу судить как регулярный (хотя и не самый прилежный) читатель критических текстов, главный вопрос - это что, собственно, перед нами: стихи (версификация) или поэзия (чудо)? Мне запомнились изумительные - их легко найти в интернете - размышления на эту тему Леонида Костюкова и Григория Дашевского. Уверен, что о том же писали и многие другие. Но, главное, в повседневных разговорах с людьми, к поэзии неравнодушными, так или иначе обязательно всплывает вопрос: такой-то текст - это всего-лишь-стихи или в нём живёт сама поэзия? Мне кажется, что в Вашей подборке поэзия есть (и это главное! всё, что я скажу после, в какой-то мере является лишь продолжением и уточнением этой мысли), но есть и не-вполне-поэтическая стихотворность. Причём в некоторых случаях граница между нормальными стихами и поэтическим чудом поразительно резка и конкретна. Например, на мой вкус, "Он увидел её на вокзале, / Но возникли человеческие отношения" - это поэзия. А следующие две строчки - "Что было делать, она сказала, / Что она любит приятные заблуждения" - уже стихи, причём, к сожалению, отягощённые неловким, затрудняющим чтение повторением слов "что" и "она". (В скобках спрошу: может быть, второе "что" лучше заменить на "раз": "раз она любит приятные приключения"? Или, может быть, изменить пунктуацию и выбросить второе "она"? Получится: "Что было делать? Она сказала, / Что любит приятные заблуждения").

Все такого рода суждения - поэзия? непоэзия? почтипоэзия? - разумеется, неизбежно субъективны. Быть субъективным не стыдно, но надо отдавать себе в этом отчёт. Надеюсь, из моего отзыва очевидно, что, опираясь на собственный вкус, я ни в коем случае не претендую на роль арбитра.

2. Ваша подборка примечательна ощущением честного творческого поиска. Можно было бы сказать и иначе: она неоднородна. Да, неоднородна ("Хрущёвские пятиэтажки" и стихотворение о царе Мидасе принадлежат к разным поэтикам), но это не похоже на бесхребетную компиляцию. Хребет - стержень - есть. Это именно что искреннее, сильное - и поистине редко встречающееся - стремление расширить границы своего поэтического пространства. Смею предположить, что изначально Вы - поэт стопроцентно традиционный. И в диалоге с этой традиционностью - в желании подсмотреть, а что же лежит за границами привычного, в стремлении освоить чужое и сделать своим, в экспериментах и в возвращении к родному после того, как зашли в области повышенной эксцентричности, где Вам зябко - и проходит Ваша эволюция как автора. За ней интересно наблюдать, потому что каждый сдвиг в искусстве письма - это очень хорошо чувствуется - происходит не по конъюнктурным соображениям (а напишу-ка я что-нибудь эдакое, чтобы меня напечатали в особо авангардном издании), а по сердечному порыву. Ваши стихи - при всех несовершенствах, о которых я скажу далее - это жизнь, а не её имитация.

А теперь - обещанные частные наблюдения. Вначале - несколько придирок, затем - несколько восторгов и напоследок - несколько недоумений.

А. "На город падает туман, / Небрежно приближая вечер". Возможно, я просто не испытывал того, что Вы, но наречие "небрежно" мне кажется вопиюще небрежным. Представить хоть какую-то небрежность во внезапно образовавшемся тумане не могу, как ни стараюсь.

Б. "Их обитателей черёд" и "уходит к горизонтам вышним" - на мой вкус, дурная, неоправданная архаизация речи.

В. "Аура осадка / Кофе, выпитого поутру". Может быть, я неправильно восстановил смысл фразы - и осадок относится не к кофе, а аура - не к осадку. Но если всё задумано именно так, как прочитано мной, то - нагромождение родительных падежей обрекает бедного читателя на муки смыслокопания, а несчастного слушателя вообще лишает возможности понять хоть что-либо.

Г. Стихотворение, посвящённое великому нобелиату, мне кажется самым слабым в подборке. Вы взяли ритмическую основу знаменитых стихов - и наполнили её несколькими фактами из биографии их автора. На мой вкус, получилось упражнение в версификации, а не самостоятельное высказывание. Сравните, например, ваш опыт с тем, как сам Бродский перепел Кантемира: "Скучен вам, стихи мои, ящик" превратилось в "Не хотите спать в столе. Прытко...". Здесь - перекличка и свободное обращение с оригиналом при полной самостоятельности. (Впрочем, я осознаю, что сравнение с Иосифом Александровичем - не самое удачное: рядом с этим эталоном любая мера виртуозности может показаться недостаточной).

Д. Всплывшая на поверхность "Оды пароходу" мифическая "нереида" кажется какой-то абсолютно неуместной в этом предельно "земном", лишённом какой бы то ни было "потусторонности" стихотворении.

Е. "Дыханье их темно и тяжко, / Как тяжек предвесенний снег" - прекрасное в своей точности и свежести сравнение. Без натяжек образцовое проявление того начала, которое принято называть акмеистическим (и которое существовало задолго до исторического акмеизма).

Ж. Лица смотрят "звёздно" - чудесный образ, оригинальный без претенциозности.

З. "На слепом ветру" - ещё одна удача. Как ветер может быть слепым - не имею ни малейшего понятия, но чувствую бесконечную точность и оправданность этого образа.

И. Песня "присутствует" с утра - не звучит, не льётся, не тянется, а именно - как будто застыв - "присутствует". Замечательная находка!

К. "- Вспомни, ведь ты обещал! / - Я лгал. / - Вспомни, ты обещала! / - Я лгала." К своему стыду, не знаю, как объяснить свои ощущения, но эти четыре строки привели меня в восторг при первом чтении - и при перечитывании ощущения повторялись. Наверное, мне кажется, что Вам здесь удалось навести луч света на что-то нутряное и подлинное в запутанной и тёмной человеческой природе. Это - тот случай, когда художественное слово в своей объяснительной силе становится вровень со словом научным - и у читателя появляется ощущение, что, прочитав несколько строк, он хоть немного лучше и острее понимает мир, чем считанные секунды назад.

Л. Почему имена - "восковые"? Простите, не могу понять.

М. Стихотворение о царе Мидасе внятно в частностях: так, в первой строчке забавно обыгрывается идиома "золотые руки", а последняя талантливо перекликается с хрестоматийными строчками Маяковского о зажигаемых звёздах. Но в целом - о чём оно? Что в нём происходит? Некоторым поэтам (точнее, их поэтикам) было бы неуместно задавать такой вопрос в принципе. Но мне кажется, что Вы играете по другим правилам - и открыты к объяснениям.

Н. Не кажется ли Вам, что в последнем стихотворении - с эпиграфом из Рериха - звучит (причём звучит чужеродно и неуместно) интонация Маяковского? Вот в этих строчках: "Пока день не берёт за погляд / Священнодействует чист и длинен / Пока самочинна всяческая суета / Под чертою вечерних линий"?



В завершение же скажу вот что. У Глеба Шульпякова есть изумительная мысль: подлинная поэзия всегда - о чём бы она ни говорила, какие бы формы ни обретала - разворачивается из одного-единственного внутреннего импульса. Это озарение, это ощущение можно сформулировать так: "Мир прекрасен, а человек умирает". Мне бесконечно дорога эта мысль, хотя в то же время такое предельное обобщение и кажется неоправданным... И вот теперь я хочу использовать Ваши строки, чтобы сделать схожее обобщение - одновременно и претендующее на предельную точность, и не способное её достигнуть. Подлинный поэтический поиск - даже если он начинается как погоня за мастерством, как попытка взрастить красноречие - всегда оборачивается поиском экзистенциальным. Решая задачи языковые, автор - как новый Сократ - уточняет границы своего незнания. Со сменой форм и ритмов, с обретением новых метафор и других выразительных средств устанавливается новый баланс света и тени: автор и мы, его читатели, заново узнаём, "Что мы можем о себе понимать / И чего не можем".

Мне кажется, слова, которыми завершается Ваша подборка, превосходны. Это - дистиллят поэзии в её классическом понимании.





© Надя Делаланд, Ирина Кадочникова, Александр Григорьев, Алексей Колесниченко, 2021-2024.
© Сетевая Словесность, публикация, 2021-2024.
Орфография и пунктуация авторские.



Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]