ИЗ ПРОШЛОГО В НАСТОЯЩЕЕ
* * *
Нет, время никогда не виновато:
ни перед теми, кто когда-то был,
ни перед звёздной точкой невозврата,
где смешивает космос пыль и пыл.
Календарям, сменяющим друг друга,
за годом год ронять свои листы,
и птицам улетать на юг – и с юга,
окликивая землю с высоты.
За веком век наматывает мили,
вчерашний день в тумане хороня,
как многое и многих мы забыли
в непрочности сегодняшнего дня.
И памяти уже не обмануться,
раскручивая прошлое с конца.
И даже если б выпало столкнуться,
то не узнать, наверное, лица.
И выцветает адрес на конверте.
И всё короче августовский свет.
А мир играет в войны и в бессмертье
на самой уязвимой из планет.
_^_
АВГУСТ
Яблоком своим имперским,
Как дитя, играешь, август.
Неси, небесная река,
над неприметною судьбою
пушистой ваты облака
и между ними – голубое.
И будут даль, и лес, и луг,
и свет, и путь – "дитя ошибок",
как будто лодочками рук
ребёнок ловит дождь и рыбок.
Пусть август – плут,
туда, где осень глины месит,
но – медлит, словно каждый – зван,
и полдень ничего не весит.
Плыви, невидимый ковчег,
над синей Русью колокольной,
где постигает человек
свои миры, пиры и войны –
порой не в лад и не в ладу –
среди витийств и бессловесиц.
И снова яблоки в саду
роняет
В привычном круге перемен –
сквозь переходы-перелазы –
даруй до старческих времён
искать досказанности фразы,
и торность дружеской тропы,
и прочность веры стародавней,
где Магдалинины стопы,
и свет звезды,
и пустошь камня.
______________________________________________________________________
* Анжамбеман – [фр. Enjabement – перенос, перешагивание] – перенос части фразы
из одной стиховой строки в другую.
_^_
ДОЖДЬ
Дождь – по стёклам автобусным,
по раскрытым зонтам...
Праздный день вроде бонуса
мне от осени дан
простодушным объятием
влажных рук сентября,
будто время утратило
узелки-"якоря",
словно стало неважно мне,
что там было, когда
плыли разноэтажные
за окном города
в давнем поезде прошлого,
как во сне, не со мной,
словно сбросила ношу я –
и легко за спиной.
Эта птичья романтика
с сентябрями в родстве.
Капли с шелестом фантика
исчезают в листве.
_^_
СКИТАЛЕЦ. НЕЧТО ВРОДЕ ФАНТАЗИИ
Нынче ветрено и волны с перехлёстом.
Увидеть Ниццу, родиться в Вене,
пожить австрийским пенсионером...
Не то чтоб возраст осенней лени
к лицу кофейням и тихим скверам,
не то чтоб небо в чужом закате
хандру и сырость лишало силы,
не то чтоб место твоей кровати
важнее места твоей могилы...
А впрочем, чтó нам, коль все мы – гости,
чьим – мимоходом – уловлен глазом,
где перекрестье как перехлёстье:
никем не узнан, ничем не связан,
где неизбывна печать изгоя –
в полуулыбке на давнем фото,
как будто чьё-то лицо – другое –
напоминает тебе кого-то.
И – по рожденью – почти острожна
в том, что отечеств не выбираем,
услышь, как вечер пустопорожний
в осенней Вене звенит трамваем,
помешкай – тенью на парапете, –
чужому камню почти знакома...
Но поздно телу менять столетье,
пространство речи и номер дома.
_^_
ПРЕДОСЕННЕЕ
Когда в краю великоросов
прозрачно небо, как в раю,
плетутся луковые косы
и август жмётся к сентябрю,
когда уже прохладой дышит
рассветный луч в моём окне,
и птицы, оставляя крыши,
оттуда, с неба, машут мне,
и разговор – почти эклога,
и светел голос в полумгле,
чего ещё желать от Бога
для райской жизни на земле?..
_^_
ВЕТЕР ОСЕНИ
Осень в груды смела листья
старенькой метлой дворника.
Часовым понедельник выстоял,
чтобы пост передать вторнику.
Ветер губы прижал к трубам
водосточным. Их звук гулок.
И ладони сложил в рупор
обезлюдевший переулок.
Дождь на плечи ронял рифмы.
Их, как плащ, у дверей сброшу.
Нет, не с ног –
ветер, тот, что уже в прошлом.
_^_
ОКТЯБРИНЫ
"...и великая кротость
разлита в предвечерье".
Предвкушение холода,
осязание вольности,
прихоть смутного замысла,
что уныл и бредóв...
Это осень куражится
над моею застольностью
в пору долгого месяца
накануне снегов,
разлетается листьями,
разбегается лисами
по лесам, по окраинам
городской суеты.
Наполняется золотом
задорожье лесистое,
и прошедшее с вечностью
переходит на "ты".
Окунается в марево
сердцевина осенняя,
чтобы небу безлунному
припадать к чердакам,
жечь листвя́ными гарями,
и сулить воскресение,
и сполóхи рассветные
отдавать облакам.
Пахнут сумраки дымные
терпкой, вязкою горечью.
И от этой причастности
возвышается слог.
Словно здесь сочетаются
всех миров заокóличье*
и земные сплетения
наших дольных дорог.
__________________________________________
* Заокóличье – авт. от "околица" (ср.: за околицей)
_^_
НАСЛЕДСТВО
В осенних застольях порою и страшно, и странно.
Наверно, причиной тому недостаточность света.
Там горла чернильниц зияют открытою раной –
их вечно терзают гусиные перья поэтов.
Горячечной крови, какую ни выстави цену,
минор неизменен, а век изменяет лишь средства:
инъекцией слова тональность струится по венам –
к немым многоточьям, оставленным впрок и в наследство.
И вкус этой красной строки – сладковатый и терпкий –
в нём тайна начала и ложь пустоты окончанья,
и боль разливает по строфам ночной виночерпий,
и рифма язык обожжёт – на помин, на прощанье,
наследуя сущность стиха от английского Stalker*,
беснуясь: а вдруг не услышу, забуду, разрушу...
И мне безразлично: сжимать карандаш или "Паркер" –
неважно, за сколько и чем расцарапывать душу.
Уходит в неведомый космос дымок сигареты,
и небо, наверно, грешней, но вершиннее звонниц,
поэтому курят и молятся звёздам поэты,
стихи, как детей, зачиная во время бессонниц.
Их дом, может быть, слишком беден и храм не намолен,
и утро омыто дождями, а вечер завьюжен,
там досыта кормят печалью в бесхлебных застольях,
но мне очень нужно сейчас напроситься на ужин:
минорные терции лучше, чем кварты и квинты,
и осень родней оттого, что врачует стихами –
они заменяют собой основные инстинкты
и всё, что случиться могло, но, наверно, не с нами.
____________________________________________________________
* Stalker – англ. "преследователь" (от to stalk – "подкрадываться").
Минорная терция, кварта, квинта – интервалы в музыке.
_^_
ПРИБЛИЖЕНИЕ
Осень – средоточие покоя,
древних новолетий Рождество.
Усмиряя "торжище людское",
август обнаружит естество
улицы
где ещё не мгла –
где –
и привычны голос и ответ.
Скоро листья лягут тёмной прелью,
подустав от жизни на свету,
в лужи мутноватых акварелей –
словно краску выбрали не ту
и смешали с серыми дождями
зáводи оранжевой луны.
И застолья с поздними гостями
в эту пору тру́дны и странны́.
Отпоют все те, кому поётся,
улетят все те, кому – на юг.
Только память с нами остаётся,
будто самый неотвязный друг.
Оттого ли осенью не спится,
чтобы в час, похожий на тоску,
предсказала чистая страница,
"что случится на твоём веку",
будто, бремя прожитого сбросив,
знает тайну будущего дня.
Послепослезавтра будет осень,
словно долгожданная родня.
_^_
ДЕКАБРЬ
Зима во все четыре стороны.
В окне – заснеженная падь.
Спи, тихий город, из которого
мне будет грустно уезжать.
Я всё запомню: небо грузкое
и краткий свет дневных часов,
неторопливость среднерусскую
и простодушие лесов,
и флёр предутренней печальности,
и поезд серо-голубой,
и власть насмешливой случайности
над рассудительной судьбой.
Здесь дни просты и ненавязчивы,
как чьи-то дети во дворе,
как мимолётность настоящего
и расставанье в декабре.
_^_
НОВОГОДЬЕ
Быть как роса и как тростник,
молчать и дожидаться света,
как ждут ребёнок и старик
выздоровления и лета.
И слушать снег: а он шуршит,
ночами прикасаясь к окнам,
чтоб стать вернейшей из защит
от сна, как шёпот или оклик.
Не спи, ты слышишь, не усни,
следи за музыкой летящей,
пока небудничные дни
оберегает дух ледащий,
от многословия храня,
и ствол смолою мироточен.
И чуток мир – не больше дня,
а может быть, не больше ночи.
_^_
ИОСИФ
(фрагмент цикла)
28 января. Памяти И. Бродского
В старости главное – пережить зиму.
Утром – до ближнего магазина,
благо, дорога известна до
каждой неровности на асфальте.
Дворник на удивленье молод.
Улица предощущает холод,
но ни к чему обновлять пальто:
здесь не Милан в изразцовой смальте,
где и старухи ещё "ого!.."
Гладить собаку, читать Гюго
у гобелена в каморке Карло,
в Карловых Варах, а впрочем, Нарва
тоже сгодится, когда зима:
смахивать лица, менять дома
и оставлять за порогом время,
в странном созвучии "Ревель – ревень"
распознавать переливы вод...
Посуху – это почти что вброд,
если родился среди евреев.
Ночь промелькнула, как интермеццо.
Жизни не хватит и ста Венеций –
смерть по запросам куда скромней.
Скован предзимьем бессильный хорос,
долгое слово ворует голос
в полуиспуге коротких дней.
Где-то январь – незнакомым бродом,
белой рекою, большим народом –
там, на неведомом берегу, –
в час, где следами – в сухом снегу, –
здесь – наступление воскресенья.
Тут не проходишь в твоём осеннем –
снег прогнозируют к четвергу.
________________________________________________________________________
28 января 1996 г. – день смерти И.А. Бродского, а 4 июня 1972 г.,
покидая навсегда Россию, сидя в самолёте, в первые минуты эмиграции И. Бродский
напишет: "В полдень самолёт стартует без разворота прямо на запад <...>.
Внизу – Эстония, вижу Усть-Нарву, где Нинуля и Лёша [Лифшиц] с детёнышами. <...>
Вот и всё. За шеломенемеси, за облаками. Кто платками машет вслед, кто кулаками..."
_^_
В окончание января
Между жизнью и смертью – век,
между светом и тьмою – миг,
связка писем, седой дневник,
давний ветер и новый снег.
Измеряют года круги,
вымеряя пространство дел.
Этот город и вправду бел,
даже если вокруг – ни зги.
А в какой-то цветной дали,
где темнеет часам к шести,
прерывают свои пути
океанские корабли,
и, качая в ладонях вод
камни мокнущих площадей,
хитрый вечер, что тот халдей,
зазывает к себе народ.
Так, наверно, в любой январь,
в долгий месяц чужих гостей,
обнулением новостей
утешается календарь.
Только где-то на рубеже
ваших ливней и наших вьюг
обозначится час разлук,
недоступный для слов уже.
Но проросшие, как трава,
через время другой строки,
осязаемы и близки,
все несказанные слова,
превращая в бумажный хлам
многоточия дневника,
новым снегом приходят к нам
из высокого далека.
_^_
АННА
(фрагмент цикла)
Сожжённая тетрадь
...Сколько раз глядела я,
Как они горят...
Мечены, мечены
Каторжным клеймом.
А. Ахматова. Застольная, 1955 г.
Последнее искушенье –
свет, вспышкою перед тьмой, –
прошением о прощенье
к себе – от себя самой –
за то, что у кромки края
тебя сторожит фонарь,
за то, что, с огнём играя,
застольно метёт январь.
Умножив твои печали,
твой смех остаётся юн,
когда не к добру вещает
приветливый Гамаюн,
когда, размыкая руки
и пальцы отъяв – не трожь,
ты взмолишься о разлуке,
не веря, что это ложь.
А завтра, зарёю тощей –
сквозь хлёст снеговой крупы –
в костёр – так ведут на площадь –
под шёпот глухой толпы:
на слухи слова растащат –
поветрием площадным...
Полынная горечь слаще,
чем этот рассветный дым.
Меж дружеств и одиночеств
к ответу придёшь одна
туда, где живут без отчеств
крестильные имена, –
в надежде на искупленье.
И всё же благодари
последнее искушенье
и поздние фонари.
АМАНТА
Ворожее, ласточке, аманте
слово – и пророчество, и миф.
Дрогнут стёкла в стареньком серванте,
приближенье чьё-то уловив, –
и уже уходит отраженье
в зеркала распахнутых времён.
Только звуков звонкие движенья –
в перезвоне с тонким хрусталём.
Как несостоявшиеся встречи,
будоражит праздная тетрадь.
Станет мифотвóрица под вечер
чётки на столе перебирать.
Словно взгляд далёкого жирафа,
обожжёт вольфрамовая нить,
и дожди подобьем телеграфа
будут континенты единить...
Но когда нахлынувшею речью
бредит ночь, бесстрашна и юна,
меркнет золотое Междуречье.
И плывут над нею времена,
где ещё не стали скорбной данью –
в непомерной му́ке этих плат –
крестные "крестовые" свиданья
и его последний звездопад.
_______________________________________________________________________
Аманта - устар. – "возлюбленная, любовница", от франц. amante в том же значении.
Мифотворица – по мнению современников и критиков, А. Ахматова сама создавала миф о себе,
в том числе биографический.
Чётки – здесь метафорическое указание на сборник А. Ахматовой "Чётки" (1914 г.).
"Словно взгляд далёкого жирафа..." – отсылка к стихотворению Н. Гумилёва "Жираф" (1907 г.),
посвящённому А. Ахматовой.
Междуречье – то же, что Месопотамия: Н. Гумилёв – один из крупнейших
исследователей Африки.
"Крестовые" свиданья – от "Кресты" – бывший следственный изолятор в Санкт-Петербурге.
В 1935 году в "Кресты" попадают сын Н. Гумилёва и А. Ахматовой, будущий знаменитый
историк Л.Н. Гумилёв, и второй муж поэтессы искусствовед Н.Н. Пунин. Им обоим
А. Ахматова носила "передачи", стоя в очередях среди таких же родственников заключённых.
В 2006 году напротив "Крестов" был установлен памятник Анне Ахматовой: в поэме "Реквием"
А. Ахматова сама указала на это место:
"А если когда-нибудь в этой стране
Воздвигнуть задумают памятник мне, <...>
здесь, где стояла я триста часов
И где для меня не открыли засов".
_^_
ПРЕДСКАЗАНИЕ
"Зима тревоги нашей позади..."
Окоём измерений:
только вечность и миг,
и пространство, и время
разделяют на два.
Но тревожные зимы
позабудет старик,
и в распахнутый полдень
устремится листва.
Так кончаются грозы,
и болезни, и ночь.
Так невидимый ангел
Божью службу вершит.
Назначение скорби –
пережить, превозмочь –
и широкое небо
тишиной оглушит.
Все долги неоплатны
в этом дольнем краю.
Но и Бог милосерден,
ибо дивен и благ.
Зааминь троекратно
эту веру свою.
Будет радость – по вере.
Будет так.
Будет так.
_^_
ШЕКСПИР
– 1 –
Каждый из нас носит внутри смерть и бессмертье:
воин в бою, путник в пути, книжный герой.
Месть или честь тенью клинка дремлет в Лаэрте?
Выпад – и хлад: время идти вслед за сестрой.
Каждая рознь носит внутри месть и пощаду,
зло и добро, правду и ложь, бездну и высь.
Клавдий хранит тайну письма, трона и яда.
Небо хранит тайну развязки.
Молись.
– 2 –
Есть в произволе начал произвол окончаний.
Автор за тёмной строкой прозревает финал.
Мир – это только преемство единоначалий –
Бог и сегодня над всем, что вчера создавал.
Если отмерены сроки песчинкам и глыбам,
значит ли это, что каждый спасён и прощён?..
Шпага в руке –
это выпад,
и выход,
и выбор,
рана Лаэрта,
и Гамлет под белым плащом.
Кончится пьеса.
Но кажется: Vitaincerta.*
Осень в окне притворится межзвёздной дырой.
В каждом из нас умещаются смерть и бессмертье,
воин
и путник,
и автор,
и книжный герой.
______________________________________________________
* Morscerta, Vitaincerta – лат. поговорка "Смерть несомненна,
жизнь неопределённа".
_^_
* * *
Нет, я не Байрон. Я другой.
Иным родство* – в небесности оков,
а то, что разно, – вольность провиденья:
непрочные барьеры языков,
несходство предпоследнего мгновенья.
Я вижу: чуть хромая при ходьбе,
два, оба, не один – на самом деле,
бросают вызов дрогнувшей судьбе –
и оба погибают на дуэли.
Мой книжный шкаф похож на тихий порт,
где, от судеб измучившись без меры,
одетый в позумент британский лорд
встречается с российским офицером.
_________________________________________________________
* Дж. Байрон и М.Ю.Лермонтов – действительно дальние родственники.
Предок Байрона Гордон, живший в XVI веке, был женат на Маргарет Лермонт,
представительнице известного шотландского рода, который и является истоком рода
предков М.Ю. Лермонтова. Предок М. Лермонтова, пленный поручик Георг Лермонт,
в XVII веке поступил на службу в Россию, принял православие и стал Лермонтовым.
_^_
ГЕРОИНЯ
Распахнутся страничные створки подобием окон,
но уйдёт от окна – в глубину – прототип отражений.
И уляжется ночь, оставляя её одинокой:
да не спутает глаз чужака две похожие тени.
То, что стало строкой, не верней ремесла хиромантий,
разве только сойдёмся на правде и милости к падшим,
ведь она ещё тот, записной, неизбывный романтик –
что возьмёшь, если лет на пятнадцать она меня младше.
Те, кто ищут её у окна, только призрак отыщут:
не потрогать Луну, что глядится в озёрные донья.
Мне не вклинить её в отведённую площадь жилища –
ей меня не впустить в нежилое своё заоконье.
Пусть она остаётся в своей неоконченной саге,
где господство руки утверждает моё первородство,
чтобы снова – и ночь, и окно, и слова на бумаге
поверяли строкою земную науку несходства.
_^_
ФЕВРАЛИ
Земную суть открытий смысла
лови, февральское тиранство,
и я в межвременье зависну,
как в невесомости пространства,
где мир рождается abovo,
отрекшись от сует и мáет,
когда навязчивое слово
снега летящие хватает,
напоминая о глубинах
и майской пене в чаше Гебы.
Но в снежной слепоте куриной
есть отгороженность от неба,
и приземлённость, и укромность,
где скорый день играет в прятки,
и даль таит свою огромность,
и кажется, что всё в порядке,
и свет наполнен тишиною,
и сумрак кротче и бесстрашней,
и грань меж миром и войною
прочней, чем день позавчерашний.
_^_
ЭОС
Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос.
– 1 –
У жизни скорость вестовых
и опадающих соцветий.
В мельканье вешек верстовых
листаю будни двух столетий.
Надёжен памятливый кров,
доднесь хранящий по соседству
с медлительностью вечеров
лоскут недлительности детства.
Пока не вырван из рядов,
на круг всему найдётся мера.
У жизни скорость поездов,
твоих шагов, строки Гомера,
дождливых капель – по стеклу
окна, глядящего в закатность.
Живи – от холода к теплу,
опровергая невозвратность,
из бездны снов, где всё – твоё:
и миражи, и предрассудки,
перемещаясь в бытиё,
в миг ежеутренней побудки,
где вновь пленит ездóчный раж,
и держат слово ритм и мелос,
и переменчивый пейзаж
являет пламенная Эос.
– 2 –
Полу́ночный свет потушу напрасно я,
и ночь встрепенётся на полчаса
и вытолкнет в смутное, неподвластное,
подавшись на тени и голоса.
Каким продолженьем строка утешится,
в кого воплотишься – "велик" и "мног", –
когда из-под рук уплывёт столешница
землёй, уходящею из-под ног?
Землёй, где оплатится и оплачется,
где истину ищут в своей вине,
где что-то неясное обозначится –
и вдруг проясняется, как во сне.
Как будто со слóва снимают кожицу
и делят на дольки нутро – изволь.
Но час настаёт – и уже не можется,
и слово уходит, как бред и боль:
полночные строчки зияют дырами,
и ты им – седьмая на киселе –
в минуту, где Эос, из мрака вынырнув,
тебя застаёт на седой земле.
_^_
АЛЛЮЗИИ
Ловить мгновений радужные блики,
но ни одно не смочь остановить,
не зная, что покажется великим,
что выпадет хвалить или клеймить;
не верить ни в предчувствия, ни в знаки,
и не скитаться, словно вечный жид,
и о себе сказать: живу, как всякий,
кто понял жизнь и больше не спешит,
вдруг изумившись лёгкости открытий,
что сложности приводят к простоте,
что зев земли и щедр, и ненасытен,
а память умещается в листе,
что, может быть, о главном надо – тихо,
как будто пьёшь – одна – вечерний чай.
И, перепутав двери "Вход" и "Выход",
умерить шаг, заметив невзначай,
как правда наполняется покоем,
как дорог век живого существа
и как взрослеет каждою весною
за две недели новая листва.
_^_
ДОСЛОВНОЕ
Владельцам небогатого улова,
нам так привычна рыбья немота
и вера, что сумеет правда слова
сравниться с правдой чистого листа.
Но слово – ложь, бессилие попытки
поймать, как рыбу, суть на остриё.
Расхожие словесные пожитки –
одни на всех, и каждому – своё.
Щедрот ли, тщет стяжает невеликость
имущества – до-словное стеречь,
чтоб ночь преодолела безъязыкость,
немое запечатывая в речь.
_^_
|
