НА ГРАНИ
НА ГРАНИ
Я расскажу тебе про тишину.
Прислушайся, как травы говорливы,
как солнце не спеша идёт ко дну
небесных вод осеннего разлива.
Вот-вот во тьме зажгутся огоньки.
О, этот тёплый свет – от дома к дому.
Так бабочка касается руки –
беззвучно, безмятежно, невесомо.
Так дышит ветер, шепчется с тобой,
крикливых птиц с закатной глади сдунув.
Подслушаем, как, взяв гитару, Бог
задумчиво перебирает струны –
и звук за звуком тает в облаках.
В заоблачном тумане время тонет.
Ни слова не сорвётся с языка.
Мы тишину баюкаем в ладонях.
Не помним ни про мир, ни про войну,
не чувствуя вины за малость эту,
за счастье быть у осени в плену.
На грани между музыкой и светом.
_^_
КАЛЕНДАРЬ
... случится так, что август не настанет,
и ты меня не встретишь невзначай.
Замёрзшим утром ложечка в стакане
вызванивает зыбкую печаль.
Он помнит губы, тонкие запястья,
дыханием рождённое тепло:
негромкое – по-августовски – счастье
от русых растрепавшихся волос;
и шорохи от падающих яблок,
теряющихся в скошенной траве,
как вдруг колени у двоих ослабли,
и полз по юбке рыжий муравей...
В остывшем чае продолжает танец
и бьётся в стенки ложечка-звонарь.
Я лишь сказала – август не настанет.
А ты не перевесил календарь...
_^_
БЕГИ, СОЛДАТ
Когда случится двадцать лет спустя
и боль сплетёт силки в твоих костях
на каждый день, что прожит сверх лимита –
достанешь припасённую бутыль,
глотнёшь, чтоб злой огонь в груди остыл,
и матюкнёшь былого замполита.
Глотнёшь ещё – и вроде ноги есть,
и девок у тебя не перечесть:
весёлый, заводной рубаха-парень!
В коляске можно даже танцевать.
Крути колёса, в душу всех их мать –
ты инвалид войны в шальном угаре...
Ты думал, покидая Кандагар,
что будешь задней частью мять бульвар,
пустой стакан протягивать прохожим?
И вспоминать – пока рубли стучат –
чужую ложь в словах военврача:
– Страна не бросит вас, страна поможет.
Ещё глоток... Смотри, какой закат!
В такой же точно, двадцать лет назад,
ты понял – иногда везёт убитым.
А здесь, сейчас, опять одни враги.
Ну, что же ты? Беги, солдат, беги!
Окно открыто...
_^_
АСТРЫ
Снилось сегодня, что поезд, как птица, взлетал,
звал за собой – только ты бесконечно устала...
Утро расставит фигуры по тем же местам:
на тротуаре у ржавой ограды вокзала.
Будет бесцветно-тоскливым промозглый рассвет –
узкие улочки в нём непривычно просторны.
Астры в корзине – одна из осенних примет
(люди не ценят цветы, у которых есть корни).
Час или два – и торговля начнёт свой разбег,
улица стиснется рёбрами шумных прохожих.
К церкви стечётся с десяток фальшивых калек –
ждать подаяний, кивая на промысел Божий.
Снова покатит по кругу безрадостный день,
цепкой рукой суетливо доходы считая...
Город, возможно, признал за свою – но взамен
молча забрал у тебя журавлиные стаи,
росные травы, прильнувший к подолу репей,
тёплые смолы доверчиво плачущих сосен,
дымку над речкой забрал – и оставил тебе
осень.
Долгую осень – в которой живёт пустота,
страх одиночества, крики товарок горластых...
Ты по ночам приручаешь к себе поезда –
чтобы вернуться туда, где не срезаны астры.
_^_
ВСЁ НИЖЕ СОЛНЦЕ...
Всё ниже солнце, ниже и светлей.
Качает небо поздних журавлей,
а ты качаешь небо на ладонях,
баюкаешь тугую синеву –
мне всё равно, во сне ли, наяву –
не расплескай (иначе мы утонем)!
Смотри, уже стремится первый снег
в ловушки детских рук, неспящих рек –
отдать себя, заполнить все пустоты,
саднящие, как водится, внутри.
И в белом так изящны пустыри
на тусклом фоне городских высоток.
Возможно всё: случатся холода
и в трещинках застывшая вода
раздавит стенки – заболит, заноет.
Но сколько б нас ни ожидало зим –
простим, переживём, детей родим!
Пока ты небо держишь надо мною...
_^_
СВЕТ В ОКОШКЕ
Утром Наталья, проснувшись, кивнёт – жива.
На образа перекрестится аккуратно.
Что за окошком? Безбожно растёт трава,
солнце по ней выжигает цветные пятна.
Стало быть, надо косить – зарастает двор,
старый репей у крыльца, как хозяин хаты.
Только вот ноги – Наталье наперекор –
шага не сделают, будто набиты ватой.
Губы закусит, мол, я вам не так проста –
и побредёт, ходунками скрипя до боли:
чёрт с ней, с травой, но пора покормить кота!
Вот он, шельмец одноухий, вернулся с воли.
Ждёт там, снаружи, мурчит и зовёт её.
Знает Наталья, что сам не пойдёт навстречу.
После на лавке привычно сидят вдвоём,
слушают птиц, что вовсю из листвы щебечут.
Ей божий свет – бесконечная синева,
пение птиц, и – дождаться приезда сына.
Снова Наталья, проснувшись, кивнёт – жива.
И замяукает кот со двора призывно.
_^_
БЕЗ ТЕБЯ
Катится яблоко, падает со стола.
Стук отзывается гулкой сердечной болью.
Где-то есть небо, янтарное, как смола –
чайка, застывшая в капле его, светла,
шумные травы гудят о морском раздолье.
Берег до камушка солнцем насквозь прогрет,
кажется, даже шипит – ну, давай, потрогай...
Где-то у нас заготовлена горсть монет,
ластится море к ногам, оставляя след,
чтобы случилось обратно найти дорогу.
Помнишь, как мы возвращались – не раз, не два,
помнишь ли сладость и терпкость сентябрьских яблок?
Странно, как сложно порой подобрать слова,
если самой непонятно – мертва... жива...
Если до дрожи давно изнутри озябла.
Мир за окном – как болванчик, из пустоты
выглянет, выскочит, спрячется за решёткой...
Мне говорят, всё проходит – пройдёшь и ты.
Знаешь, у ангела в белом твои черты.
Крутится, крутится в мыслях рецепт шарлотки.
...Катится яблоко, падает со стола.
Стук отзывается гулкой сердечной болью.
Чёрное небо здесь тянется, как смола –
капли его выжигают траву дотла.
Где-то есть мы.
Ты прости...
не могу...
не помню...
_^_
ВОТ И ОСЕНЬ
Вот и осень снова золотится,
льётся облепихи тёплый свет.
Женщина, прислушиваясь к птицам,
ждёт домой мальчишек-непосед.
Незаметно выросшие дети,
сами осознавшие едва...
Беззащитно небо на рассвете –
рвётся птичьим криком синева.
Брызжут капли алого кизила.
Тише, птицы, нет мальчишек тут.
А она под сердцем их носила.
А она уверена – придут.
Верит свято, что дорогой дальней
мальчики её домой спешат.
...Смотрит Бог на женщину печально.
И вздыхает.
И отводит взгляд.
_^_
АЛЫЧА
Пока ещё дожди не ко двору,
а осень будто вовсе не настала,
бабульки образуют полукруг
в тени полураздетого платана.
Ловя остатки летнего тепла,
торгуют мелочовкой. Между делом
жалеют Маньку – ту, что померла,
и кошку, что теперь осиротела
и мявкает весь день, до хрипотцы.
Товар нехитрый: связка книжек старых,
в корзинке – астры, в банке – огурцы;
опять же – кошка (эта, впрочем, даром).
Такой знакомый с детства чайный гриб
медузой рыжей за стеклом слоится...
Бабулям лишь бы с кем поговорить –
тогда светлеют сморщенные лица.
Про пенсии и Маньку помолчим.
Про остальное скажут:
– Бог поможет...
Возьму у них немного алычи.
И кошку тоже.
_^_
МОСКВИЧКА
Я не была здесь целый век, не меньше...
Скрипят качели посреди двора,
Свисая с лавки, дремлет кот милейший.
Шумит о чём-то важном детвора.
Вот так стоишь у старой голубятни,
прислушиваясь к вечному "курлы",
а небо – глубоко и необъятно,
в нём тонут люди, птицы, корабли.
В нём тонут расписные двухэтажки
и тополя, и полусонный кот...
Дедки всё так же, хлопнув по рюмашке,
ругают власть за показушность льгот,
да так порой клянут, что уши пухнут.
Здесь всё, как есть – и грустно, и смешно.
И ту же песню мать поёт на кухне,
впуская день в открытое окно.
И суетится хрупкой певчей птичкой,
за жизнь не постаревшая ничуть...
А я стою, заезжая москвичка,
и не дышу, чтоб счастье не спугнуть.
_^_
УПРЯМАЯ
Она упрямо смотрит в полумглу:
осенний ливень лупит по стеклу,
качает ветер мокрые деревья.
Хоть вплавь бросайся – полон двор воды,
скрывают лужи старые следы.
Он не вернётся, но она не верит.
Осточертевший комнатный уют.
В аквариуме рыбки тоже ждут
и на неё поглядывают косо.
Всплывая, булькнут, и опять ко дну –
мол, не они придумали войну,
какие к рыбам могут быть вопросы?
Прокурен чужаками за ночь дом,
и чувствуется каждым позвонком
неотвратимость будущей потери.
И страшно, что поверишь, что вот-вот...
Она его найдёт! Найдёт, найдёт!
Снимите поводок, откройте двери!
Её обнимет нежная рука –
хозяйка тоже ждёт наверняка
знакомый свист из уличного мрака.
Он не погиб, конечно, не погиб...
Сбивает дождь листву со старых лип.
Упрямо смотрит вдаль его собака.
_^_
не птица
небо над рекою низко клонится,
пряча солнце в плюшевый рогоз.
я когда-то здесь осталась горлицей,
берег с той поры совсем зарос.
сколько в эту воду было брошено
слов любви – монетки на возврат.
черпаю ладонью наше прошлое,
пальцы зябнут, зябнут и дрожат.
светлый ли закат, закат сиреневый –
неживым нюансы не важны.
мокрая ладонь – так мало времени
до не нашей будущей войны,
что пустыми жадными глазницами
высмотрит – хоть бейся, хоть беги...
в этой жизни без тебя не птица я.
камень в воду.
по воде круги.
_^_
БЕРЕГ
– Скажи мне, друг, за что ты сражаешься?
Высокий берег ждал тебя всегда,
весной искала талая вода,
по всей округе заливая пойму.
И годы порастали сон-травой,
пока ты не пришёл: пришёл живой,
за сгорбленной спиной оставив войны.
И всё, что было раньше – было сном.
А здесь такой рассвет, что в горле ком,
и воздух травяной, душисто-пряный.
И если звать – откликнется река,
с проворностью бродячего щенка
холодным языком залижет раны
и ляжет по-собачьи возле ног.
Здесь будешь ты, а рядом будет Бог –
в руладах птиц, в лиловой медунице,
в последнем слове каждой из молитв...
Всё отболит, однажды отболит!
Закрой глаза, и пусть тебе приснится –
что вовсе нет последнего пути,
что можно светлой вербой прорасти
и пить улун молочного рассвета;
что тихо шепчет мама: "Спи, сынок", -
что нет ни войн, ни тех, кто одинок...
И так легко – что жизнь отдашь за это.
_^_
ТАК БЫ ВСТРЕТИЛИСЬ...
Виснет солнце мочёным яблоком
над осенней засолкой крыш.
Тишина равнодушно-зябкая –
сойка свистнет и снова тишь.
Редко-редко дымок потянется
по следам перелётных птиц,
бродит грядками кошка-странница
под каркасом былых теплиц.
И малина уже подвязана,
и посажен давно чеснок:
подготовлена дача на зиму.
Баба Нюра старалась впрок,
чтоб в июне – ватрушки с вишнями,
колыбелить весь день внучат.
Только мысли, что путь не ближний-то
(привезут ли?) слегка горчат.
Так бы встретились все на Троицу...
И не знает – решён вопрос:
здесь коттеджный посёлок строится.
Дачи летом пойдут под снос.
_^_
ДЕВОЧКА
Выгулять небо на облачной шлейке,
вместе взбодриться от птичьего гомона...
Девочка, что же ты, тонкая шейка,
руки раскинешь – а крылья-то сломаны.
Сны слишком взрослы, и мечешься втайне,
нежности столько, что страшно – до грубости.
Дерзко смеёшься, что осень летальна,
пряча внутри одержимость ли, хрупкость ли.
Нимбом над городом бледное солнце,
смотришься – словно в разбитое зеркало.
Мальчик-отличник однажды сопьётся,
жизнь ведь не зря оскорбительно-серая.
Впрочем, так сладко бедовое счастье:
губы распухшие прятать от матери,
лезвием гладить худое запястье,
шею в засосах заклеивать пластырем...
Помнишь, в обнимку шептались о разном –
мир на двоих, ну и прочие глупости.
Взрослая девочка смотрит бесстрастно.
Падает небо,
пусть его...
_^_
БЕССОННОЕ
Зима, сны приходят всё реже,
всё меньше понятно, о ком.
Моргнёшь – вот и снова забрезжил
блуждающий свет за окном,
где с ночи ещё минус тридцать,
и тихо, как в толще воды:
невидимы люди и птицы,
бесшумны дома и кусты.
На белой небесной портьере
рассветные тени сплелись.
Чем снег не причина для веры
в счастливую новую жизнь?
Возьмёшь поводок без собаки
(аукнется старая боль) –
и выйдешь искать в полумраке
ответ, что такое любовь.
_^_
Я ПОМНЮ
Я помню дом. Я помню тихий свет,
танцующий на гроздьях винограда.
Неспешность предобеденных бесед.
Накрытый стол. И все родные рядом.
Когда туманом наполнялся сад
(какой там сад – две яблони, три груши),
вдруг чудилось, что мир до точки сжат,
где жизнь внутри, а пустота снаружи.
Я помню, как в рассветной тишине
бабуля заговаривала астры.
Вьюнок взбирался к солнцу по стене –
за годом год, вчера, сегодня, завтра.
И вновь весной кудрявилась листва,
топорщилась усами земляника.
О, сколько в этом было волшебства –
казалось, по-кошачьи сад мурлыкал...
Какой бы жизнь ни виделась потом,
за тенью солнц, давно во мне потухших –
я помню тихий свет.
Я помню дом.
И этот мир становится чуть лучше.
_^_
весеннее
когда уходит снег в другую жизнь,
когда рассвет считает этажи,
пуская зайцев солнечных по стёклам,
иду искать начало всех начал –
на место давних встреч, на наш причал,
где долгая зима все краски стёрла.
шагаю не спеша на птичий зов,
а тощий голубь, раздувая зоб,
курлыки перекатывает в горле.
смотрю, как плющ гуляет по стене...
мне кажется, я – маленький птенец,
который был твоей любовью вскормлен.
доносит ветер дальний скрип весла,
на блёсны солнца ловится весна
и набухает раннею клубникой.
когда ты рядом – всё такой пустяк,
мы будем здесь и двадцать лет спустя
стоять в обнимку...
_^_
ДЫМ
Белёсый дым тревожит небосвод,
кудрявится, настойчиво зовёт
вглядеться в синеву за дальней сопкой,
куда ведёт проказливый ручей,
негромко вопрошая: "Чей ты, чей?" –
касаясь ног приветливо и робко.
Там ждёт провинциальный городок,
где сходится начало всех дорог
у старых деревянных танцплощадок,
где каждый двор бельём сырым распух
и дразнит губы яблоневый дух –
тягуч, как в детстве, и всё так же сладок.
Приснившись, город ластится ко мне –
а я ещё не знаю о войне,
а я ещё ничуть не опоздала:
ручей в любом ответе слышит – "свой",
и город, по-весеннему живой,
доверчиво встречает красноталом.
Но даже сон не сдерживает дым
над крышей дома, бывшего родным,
и сердце бьётся в рёбра всё больнее.
Вчерашних новостей взрывной сюжет:
"Ночной обстрел, неясно, сколько жертв..."
На выжженном пригорке церковь тлеет.
_^_
ТОЛЬКО ШАГ
Шагни туда, где пляшет лёгкий свет
серебряным мальком на водной глади,
пока рассвет обманчиво прохладен,
поговори с июлем тет-а-тет.
Так можно только в детстве и теперь –
пощебетать с ним золотистой ржанкой,
не знающей божественной изнанки,
не помнящей ни боли, ни потерь.
Июль о главном, впрочем, промолчит.
Давно стянула раны медуница,
а долгий сон всё снится, снится, снится
и каждый вздох – подобие молитв.
Пока не время – пой, летай, кружись,
хватай в охапку солнечные блики!
Ещё чуть-чуть – и я тебя окликну,
и обниму, и расскажу про жизнь,
где тихо отцветает черемша,
лосось вновь умирать идёт на нерест...
Настанет скоро наш черёд поверить –
от смерти до июля только шаг.
_^_
ОГОНЬКИ
На мгновение – долгое, тёмное –
потерялся рассвет за окном.
Слишком много забытого помню я.
Слишком пуст не дождавшийся дом.
Шаг за шагом скрипя половицами,
нарушаю застывший покой –
заколотится сердце вдруг, птица ли
вдруг забьётся под слабой рукой.
Здесь все тени до боли знакомые,
невесомо коснутся щеки –
мол, простили,
и выйдут из комнаты...
На гирлянде моргнут огоньки.
Бесконечным был год, да вот выгорел.
Сколько лет так сгорело дотла.
И не важно – где жизнь, а где вымысел,
я пришла насовсем.
Я пришла.
_^_
|
