Дочь сатаны или
По эту сторону добра и зла
Глава четырнадцатая.
Спал окруженный колючей проволокой лагерь. Время от времени прожектора пробегали по металлической сетке, тень от которой лежала на легком снегу. Стыли на вышках тяжелые пулеметы, готовые в любую минуту разорвать на куски черную усеянную звездами безотчетную пустоту ночи. Вдалеке за оградой лагеря на железнодорожной развязке чавкали буферами сгоняемые в состав товарные вагоны. Ещё дальше за железнодорожным перегоном начиналось асфальтированное шоссе, ведущее к поселку, в котором жил обслуживающий персонал. В нескольких П-образных аккуратных домах горели окна. Александр сидел за письменным столом, на котором стояло шато двадцать восьмого года и лежали рассыпанные в беспорядке игральные карты. Он стряхнул пепел и взял первую лежавшую с краю карту, перевернув её, он увидел, что это пиковый туз. Александр внимательно посмотрел в центр карты и ему показалось, что черное сердце приобрело форму глаза и подмигнуло ему.
"Я сравняю зависимость от них с зависимостью от себя и, таким образом, мы никогда не будем неожиданностью друг для друга, а пока я только закрываю шахматные клетки тенью своего тела" - подумал Александр. Через минуту он вышел из дома.
Он шел по обочине асфальтированного шоссе и яркая, круглая, как сыр, луна светила ему, и казалось, что вовсе это и не луна, а просто большой белый фонарь из китайского балаганчика. Он миновал металлические ворота и теперь находился на территории лагеря. Из трех труб крематория валил черный дым.
Александр вошел в низкое здание с металлическими дверями. Это был морг.
- Покажите свежих, - попросил он, и его подвели к штабелю, сложенному из человеческих тел.
Тронув мыском сапога курчавую голову, он приказал вытащить труп и перевезти его в прозекторскую.
- Снимите кожу с его спины и принесите мне, я буду на улице. Александр вышел, и тяжелый запах ушел из легких.
На улице шел снег, ветер раскачивал фонарь. Александр прищурил глаза, и золотые лезвия лучей метнулись от лампы во все четыре стороны света. Через двадцать минут ему вынесли кусок кожи, завернутый в мешковину.
Вернувшись, Александр тщательно запер дверь и прошел в комнату. Он убрал со стола всё лишние и положил на него огромный кусок темно-синей бумаги. На улице кожа замерзла и съежилась и теперь, что бы отогреть её, он наставил вокруг зажженные свечи. Прикрепив кожу канцелярскими кнопками, он стал выставлять на стол разные нужные ему предметы. Это были металлические кубики с замысловатыми рисунками, похожими на хитросплетение миниатюрной чугунной ограды, составленные друг в друга наподобие складного стаканчика, потом он выложил на стол короткие тупые спицы с треугольным свечением серо-зеленого цвета. Посидев немного, Александр подождал, когда материал прогреется, и намотал на палец шелковый шнурок, на конце которого находился маленький треугольный отвес из темного металла. Наклонившись над столом, он стал передвигать отвес над поверхностью кожи. Над некоторыми местами отвес замирал, почти не раскачиваясь, над иными он начинал вращаться и двигаться по всем направлениям. В одном из таких активных мест Александр и нарисовал звезду, используя циркуль и треугольник. Затем он взгромоздил друг на друга металлические кубики, а на самую вершину поставил золотую четырехгранную пирамидку с перламутровым глазом. Долго Александр рисовал значки и писал тарабарские слова с обратным прочтением, но к первому часу ночи он закончил свои упражнения в рисунке и в работе со шрифтом. Теперь все кожаное поле действия было сплошь покрыто густой сетью символов, приводящих в действие энергию из страшного мира бесконечной тьмы. Александр знал, что самые сильные демоны приходят из восточных пределов земли, поэтому он развернул стол таким образом, что бы глаза его смотрели прямо на восток. В комнате было тепло и уютно, теперь стол стоял напротив окна и волнующиеся огоньки свечей отражались в покрытых морозным узором окнах. В стакане вина он размешал порошок, чем-то похожий на порох, и выпил эту смесь с закрытыми глазами.
- О, Великий зодчий подлунного мира! Мать и Отец, рожденный от звезды Астарот! Перед твоим величием рушились царства, и потоки крови устремлялись в моря и океаны вселенной. Ты могущественней творца людей, сильнее света, звезд и ярче солнца - фальшивого знака бренных рождений. Ты отличаешь избранных, и слабый умирает, освобождая путь понявшим тебя. Приди, могучий Вельзевул, приди, заклинаю тебя символом и именем твоим.
И слова больше не похожи на слова, а похожие на точки и запятые со свистом и шорохом слетали с горячих губ Александра. Перед ним прямо на столе вспыхнуло яркое пламя. Горела кожа, испещренная символами и значками. И теперь под магическим материалом, под его частью, когда-то представлявшей из себя часть человеческого тела, прошло движение, похожее на ветер, крадущийся между двух шелковых покрывал. И вот из-за завесы огня, из нестерпимого этого жара перед глазами Александра стал возникать прекрасный, как сама сказка, город. На минарете кричал муэдзин, и распластавшиеся в экстазе мусульмане стучали лбами о тысячелетние камни. Протяжно и тупо ревели ослы, и важно ступающие по узким улицам верблюды перешагивали через нищих, распластанных в дорожной пыли. На базаре горластые торговцы обманывали горожан, а стража визиря плетками разгоняла зевак, расчищая дорогу для важной персоны, которую несли на носилках черно-синие, как ночное небо нубийцы. Постепенно воздух в комнате стал наполняться запахами южных растений: шалфей, роза, мандарин и корица, и особое теплое и зыбкое марево, плывущее над маленькими людьми и маленькими постройками, обволакивало предметы и проникало глубоко в подсознание Александра, туда, где реальное и нереальное сливалось в одну волнующую бесконечность, манящую и мерцающую, как летучий голландец за острой волной. Шум южного города и терпкие запахи вскружили голову Александра, так что он почти забыл, зачем он сидит за этим столом и кто должен к нему явиться. Но вот сильный ветер ударил в окно, и длинная трещина перебежала стекло от одного угла до другого. И тогда в единое мгновение сорвалось и улетело в безотчетное никуда волшебное это царство, а на стол и подоконник посыпались осколки стекла, и облако образный пар ворвался в комнату, разрушая и благополучие маленького восточного города, поднявшегося из человеческой кожи, и саму жизнь Александра, которому до смерти оставались считанные мгновения. Песочные постройки города поблекли и обесцветились. Маленькие люди с ужасом смотрели на небо затянутое страшными холодными тучами. Смерч закружился над городом, песочный столбик прошелся по улицам и площадям. Сначала он был маленьким, а потом начал расти, и превратился в высокий, уходящий к самому небу столб. Но смерч этот был смерчем только для маленьких человечков, копошащихся на улицах города. Для Александра же это было почти живое существо, напоминающее иглу рожденную из человеческой кожи. И вот по мере того, как смерч разрушал город, само, неизвестно что, и почти живое существо стало на глазах Александра превращаться в трость с острым концом и массивным набалдашником в виде руки, лежащей на шаре. И вот, танцуя, замечательная трость перебралась сначала на край стола, а затем и на колени Александра, так, вращаясь, слегка застревая в тканях мундира, она донесла свое острое жало до подбородка и, задержавшись немного на этом уровне, пошла дальше вверх. Александр сидел с прямой спиной, положив пальцы на край озаренного свечами стола. Перед ним лежал почти начисто разрушенный город. Мертвые животные и люди были похоронены под облаками зданий. Трость замерла над теменем Александра. Рука на шаре ожила и задвигала пальцами, а затем, захватив набалдашник покрепче, с силой опустила острый конец на голову Александра. Пробив темечко, трость, оказавшаяся невероятно длинной, пригвоздила мага к креслу прошла сквозь него и воткнулась в пол. Из подъезда, в котором проживал Александр, вскоре вышла высокая, худая женщина в траурной черной одежде. Сквозь редкую сетку вуали на белый снег глядело узкое, как лезвие ножа, лицо и два горячих темных, как маслины, глаза. Энергии Александра хватило на то, что бы материализовать демона и придать ему целенаправленное движение.
Глава пятнадцатая.
Круглые сутки составы с техникой и продовольствием двигались на фронт. Глаза охранников пронзали кромешную тьму, огни поселков и городов убегали за горизонт. Вся страна работала с величайшим напряжением сил. В половине пятого ночи вождь ещё не спал, перед ним были разложены карты, изображающие небесный свод из двух полушарий.
- Продолжайте, товарищ Тур, - тихо проговорил вождь и углубился в чтение каких-то пожелтевших, обкусанных огнем и временем листов, старая бумага хрустела под руками. Вождь читает, беззвучно шевеля губами, один глаз прищурен, рука плывет по воздуху, захватывает стакан в подстаканнике и замирает.
Тур, бритый наголо, с длинным треугольным носом, коренастый, широкоплечий с чрезвычайно узким тазом.
- Есть фотографии, - говорит Тур, сделавший паузу в монологе. Он подает Сталину конверт, тот молча принимает его и опускает на стол.
- Продолжайте, пожалуйста, - едва слышно говорит он и смотрит на замешкавшегося человека.
Откашлявшись, Тур продолжает.
- Время для исследования было крайне мало, но кое-что можно сказать вполне определенно. Их клеточная структура не разлагается до конца даже под воздействием сильных химических препаратов. Казалось бы, мертвая клетка делится, параметры её изменяются, можно сказать, что клетка активно сопротивляется, то есть мутирует, сохраняя жизненно важные для нее компоненты. Мы воздействовали на тела электрическими разрядами. Реакция отсутствует. В наших реальных условиях даже частичная регенерация в данный момент невозможна. Мы столкнулись с совершенно новым небиологическим строением клетки. Вскрытие показало, что в строении данных объектов отсутствует костное вещество, зато много хрящеподобных конструкций различного профиля, напоминающее образцы высококачественного пластика. Спектральный анализ так же невозможен по причине неразложимости тканей. Трепанация черепа, проводимая военным хирургом генералом Асатиани, показала наличие желеобразного зеленоватого вещества с черными схематическими линиями, представляющими сложный геометрический рисунок. Сквозь руки и ноги объекта проходит несколько крупных артерий, внутри артерий голубовато зеленая жидкость. При вскрытии женской особи в брюшной полости находился зародыш, представляющий из себя уменьшенный вариант взрослого. Глазные яблоки объектов огромны и представляют из себя шары из темно-зеленого вещества, диаметр глаза взрослого больше десяти сантиметров. При легком нажиме на глазное яблоко внутри зрачков происходит перемещение разноцветной радужной массы и возникает туман или дым, который оседает в состоянии покоя. Ярко выраженная хрящевая борозда пересекает на две части основание лба и, увеличиваясь на темени, спускается по затылочной части, создавая на шее и спине подобие позвоночника, заканчивающегося маленьким конусообразным хвостиком. Объекты шестипалы, между пальцами имеются небольшие треугольные перепонки.
Тур закончил читать и посмотрел на вождя. Сталин следил за толстым пауком, поднимавшимся вверх и не обращавшим никакого внимания на происходящее в этой комнате.
- Результаты исследований засекретить. Для объектов соорудить бункер с морозильными камерами, проводивших исследование ликвидировать, - тихим голосом проговорил Сталин и взял со стола маленькие маникюрные ножницы.
- Слушаюсь, товарищ Сталин. Тур закашлялся, голос у него сорвался на фальцет, он повернулся и, по военному щелкнув каблуками, вышел из кабинета.
А Сталин, мудрый, рябой человек, отвинтил колпачок золотого паркера и написал:
Ведь есть события, поступки,
И города и корабли.
Они к нам движутся навстречу
Под тайным градусом земли.В молодости он писал неплохие стихи, и это четверостишие была дань времени, которое уже невозможно вернуть.
Глава шестнадцатая.
Антон Иванович вывозил Милера на последнее место жительства. Ночью пришел приказ о ликвидации группы, дело рушилось как карточный домик. Окинув опытным взглядом свое беззаветное прошлое, Антон Иванович понял, что в новой системе координат места ему не найти.
"Я строил то, что не понимал, и я был вежлив с теми, кто ненавидел меня, теперь всё кончилось, теперь я, помимо воли привязавшийся к этим странным, вероятно больным людям, должен их убить". Раскачиваясь в машине, он думал о хрупкой девочке подростке, умевшей сгибать на расстоянии вилки и ложки. У неё были большие коричневые глаза, острый, вытянутый, как хоботок, нос и очень тонкие кисти рук. Когда он встречался с ней, то рассовывал по карманам конфеты и печенюжки. Теперь он должен был её уничтожить, беззащитную, маленькую, похожую на выпавшего из гнезда птенца. Помимо девчушки в обойме колдунов было ещё несколько откровенно вызывающих жалость типов. Но были и другие, надменные, страшные, со спутанными волосами и безумными пустыми лазами. Трясущиеся руки, бесконечные, как пороги горной реки, подбородки, все это "великолепие" проплывало перед глазами Антона Ивановича как в волшебном и разноцветном тумане.
За окном автомобиля проносились безрадостные, угрюмые пейзажи, овраги, смешанное редколесье, утыканное пугалами ворон, и бесконечные деревенские тракты, прорезанные полу развалившимися заборами. Ветхие желто-серые старухи стояли у дороги и провожали бесцветными глазами кувыркающийся в ямах автомобиль. Те же, все простившиеся и ничего не понявшие глаза, смотрели на веселую тьму татарских коней, на раскосые лица и железные шлемы завоевателей, перед ними, все простившими и ничего не понявшими, рысью проносились опричники Грозного, к седлам которых были прикручены отрезанные собачие головы. Лихие красные комиссары расстреливали их из быстрых, как сама смерть, пулеметов. Но ничего, кроме жалости, ничего кроме рабства, все простившие и ничего не понявшие. Из дикой азиатской ярости под святым крестом Византии возникла эта империя, обильно посыпавшая костями своих верных и неверных шестую часть света.
- Любовь к Родине движет Вами. Вы хотите победить в этой войне любым способом? - спросил Миллер.
- Да, любым. Цель оправдывает средства, - ответил Антон Иванович.
- Насколько я знаю, ваша организация вызвала к жизни несколько демонов - болидов, доминирующих в активных полях. Так вот, эти существа должны находиться под постоянным контролем адептов, давших им плоть, пусть даже как бы и не реальную, но для них-то вполне ощутимую. Вся беда нынешних оккультных практик состоит в том, что очень часто вызываемый к жизни демон по сумме характеристик своих энергетических полей оказывается сильнее самого адепта. В этом случае контроль над таким искусственно рожденным субъектом, пускай даже пребывающим в мире сильфид и карлов, крайне затруднен. Если интеллектуальный уровень посвященного перекрывает его энергетические параметры, тогда совершенно точно можно сказать, что вы запустили слепую торпеду, которая будет поражать цели, спонтанно выбранные из общего потока раздражающих субстанций. Очень часто демоны убивают своих создателей. Долгое хранимое желание убийства и разрушения обрушивается на голову слабого, не имеющего возможности удержать их, и демон-болид выходит из-под контроля. Существа эти не могут испытывать чувства благодарности и понимают только силу и страх. Демон-болид может быть сателлитом только в случае жесткого контроля за его движением на астрологическом плане. И потом, Антон Иванович, простейший вопрос. Где больше крестов, протянутых вверх к так называемому лону создателя, здесь или в Германии? Здесь их почти нет. Вон пожалуйте. - Артур Карлович кивнул на завалившуюся на бок деревенскую колокольню. - А в Германии национал социализм сохраняет к крестам так называемый осторожный нейтралитет. Вышедший из-под контроля болид в случае неуспеха обязательно вернется сюда, здесь он рожден, здесь он совершил первый после рождения грех, здесь ему понравиться больше. Совокупность возможностей данного существа на этой почве возрастет многократно, к тому же, откренившись, они любят служить противоположным задачам.
Свернув с проселочной, эмка въехала в лес и понеслась по асфальтовой ленте, петляющей среди сосен, стройных как шведские девушки. Через пару минут пути показались деревянные ворота с красными фанерными звездами и будкой охраны. Это была территория военной части, которую Антон Иванович использовал для содержания своего необычайного питомника. В здании казармы располагались разнообразные службы: повара, врачи, машинистки, тщательно документирующие каждый эксперимент. Вся эта свора имела звания и льготы и кормилась вокруг проекта. У всех была бронь, их не отправляли на фронт, раз в неделю они могли ночевать дома, они имели американскую одежду и обувь, полученную по каналам ленд-лиза, они ели масло, тушенку и сгущенное молоко. И вот Сталин, посчитавший этот эксперимент дорогостоящим и бесперспективным, решил поставить на нем жирную кровавую точку. И теперь Антон Иванович сам своими руками должен был в прямом смысле похоронить то, что делало его ночи бессонными в течение стольких лет, зачеркнуть жирной кровавой чертой огромный кусок своей жизни, превратить живых людей в мертвых, уничтожить и засекретить материалы экспериментов, разметать в пыль материально техническую базу, чуть ли не стереть сами казармы с лица земли. Спустившийся с самого верха приказ оброс дополнениями и рекомендациями. Проводя Артура Карловича по еще охраняемым коридорам, он подумал о том, что в общем ничего бы не изменилось, если бы он и вовсе не появлялся на свет. Но эта мысль Антона Ивановича была неверна. Наверняка изменилось бы все: и пространство, и время, и перечень событий, следующих друг за другом. А замечательные надежды, падающие друг на друга, как капли расплавленного свинца. "Но в чем же дело? Почему я так мучаю себя?" - думал Антон Иванович и не находил ответа на этот вопрос. "Я шагнул во вторую половину жизни, но по-прежнему не раб чужой воли, и, вероятно, в последний свой день я встречу темную ночь с широко открытыми глазами".
- Ведь вот, Артур Карлович, вы сейчас со мной опускаетесь туда, куда не могут войти не только генералы, но даже и маршалы этой страны.
Артур Карлович внимательно посмотрел на спутника, двигающегося впереди, и ухмыльнулся.
- И с чем же связано такое исключительное мое погружение?
- Ну, скажем так. Мне необходим Ваш совет или консультация, мне не легко объяснить, о чем идет речь, но вы все увидите сами.
Коридор, по которому они двигались, сужался, как горло бутылки, пока не превратился в узкую, длинную ленту, освещенную яркими лампами в металлических сетках. Стены, потолок и пол были выкрашены в белый цвет, отчего у Артура Карловича мелькнула мысль, что это вовсе и не подземные казематы НКВД, а просто туннель, пробитый спелеологами внутри огромного айсберга. Но мелькнула мысль и растворилась. Коридор закончился, и теперь перед ними была маленькая полукруглая площадка с большой металлической дверью лифта. Рядом с площадкой была выдолблена двухметровая ниша, в которой стоял стол с телефоном, а на стуле сидел охранник, здоровенный детина с неглупым лицом и выпученными, как у рака, глазами. Охранник надавил кнопку, расположенную у него на столе, и Артур Карлович услышал глухое напряжение механизма где-то глубоко под землей. Через некоторое время появился лифт, охранник поднялся и, открыв двери, вежливо пропустил вперед обоих гостей. Закрылись двери, и лифт медленно пошел вниз. Артур Карлович не чувствовал время, оно как бы совсем встало, и теперь, опускаясь вниз в глухую глубокую шахту, он думал о солнечном свете, звездах и млечном пути, по которому можно путешествовать, мысленно превращая звезды в сверкающие камни на дне холодной горной реки. И каждый шаг Артура Карловича, каждая клетка и вздох, увлекающий его в воображаемый мир, были последними жердочками моста, уводящими в мир реальный, теперь уже точно оставленный за спиной. Лифт остановился на неизвестном этаже, и услужливые руки, специально обученные открыванию дверей, выпустили в подземный коридор Артура Карловича и Антона Ивановича, двух невольных свидетелей трагедии, которая почему-то называется жизнью.
Они шли по коридору, а за ними шли два человека. Эти двое были безмолвны, и Артур Карлович понял, что за его спиной развернулось многозначительное ожидание, похожее на смертный приговор. Это ожидание молчаливо следовало за ними, рождая в каждой клетке Артура Карловича великое напряжение и сопротивление желанию не обернуться и не смотреть на сопровождение. Они остановились перед дверью со стеклянным окошечком. Антон Иванович нажал на кнопку электрического звонка, и через мгновение дверь распахнулась. Они вошли в полупустую комнату, в углу которой стоял маленький письменный стол на дубовых ножках, на столе электрический рефлектор, пол и стены в комнате металлические. Человек, открывший дверь, так же одет в военную форму. В глубине комнаты при неверном свете электрической лампы видны металлические шкафы. Человек в форме подходит к стене и включает фиолетовую лампу. Все окунается в синее марево, при котором происходит рождение. Они подходят к металлическому шкафу, на верхней панели которого горят два маленьких электрических глаза, и открывают его. Служитель выдвигает металлические носилки, на которых лежит тело, покрытое черной клеенкой, и отходит в сторону. Антон Иванович медленно снимает клеенку, и видит Артур Карлович перед собой существо, похожее на человека. Остатки летательного аппарата и тела были обнаружены нами над зоной боевых действий. Мы не знаем причины катастрофы, возможно их сбила зенитка, возможно какие-то неполадки в конструкции, когда их подобрали, все они были мертвы. Широко открытыми глазами смотрел Артур Карлович на беззащитное и жалкое тело пришельца. Линии широкой вверху головы, сбегая вниз, формировали усеченный конус, закруглявшийся на подбородке. Два застывших матовых глаза смотрели в фиолетовую муть, при которой происходит рождение.
- Что вы можете сказать по этому поводу? - спросил Антон Иванович, как бы оборвав ход собственных мыслей.
- Это существа не из нашей солнечной системы. У них нет защитных полей, я это чувствую, - ответил Артур Карлович и продолжал:
- Дело в том, что солнечный свет, работающий на генерацию эманирует в пространстве, энергетические фазы его постоянно меняются. Живая природа света постоянно переливается из живого в живое и в искаженном, детерминированном виде возвращается обратно на полюс источника. Любая физическая жизнь имеет энергетическое поле. Заземленные и разлагаемые останки этих полей присутствуют на низшем астральном плане в виде неадаптированных оболочек, имеющих мягкое угасающее свечение. Над этими объектами таких оболочек нет. В книге Мардохая Спонариуса упоминаются существа с планеты Отрон. Планета не видна даже в сильный телескоп, но она существует, и это не вымысел. То, что мы видим перед собой очень похоже на то, что он описал тогда давно в среднем четырнадцатом веке. Когда-то еще до первой войны я учился в Пражском университете, и тогда на Градчанах существовала так называемая библиотека ведьм, которую чешский король Рудольф выкупил в Гольштинии у разоренного герцога. Там был огромный каталог, содержащий в себе самые разнообразные сведения. Книги, протоколы свидетелей на процессах ведьм, вообще масс разнообразной оккультной литературы. Вот тогда то мне и попалась книга Мордрхия Спонариуса, ученого, придворного нотариуса, крещеного еврея, умнейшего человека. Книга была составлена для сугубо личного пользования и копирование её было запрещено особой канцелярией герцога, да и вряд ли сейчас кого-то могли заинтересовать те, прямо скажем, странные вещи, которые я в ней прочел. Ну вот, допустим, глаза, обратите внимание на глаза. У Спонариуса написано, что при определенной обработке… Да, при определенной обработке… - Артур Карлович сделал паузу, как бы сосредотачиваясь на своих мыслях. На некоторое мгновение он замолчал и обвел глазами пространство вокруг.
- Так что же при определенной обработке? - подтолкнул Антон Иванович затихшего гостя.
Артур Карлович, смотревший в одну точку, вздрогнул и как бы очнулся. - Если эти глаза подвергнуть воздействию определенных веществ, то можно увидеть будущее. У Спонариуса сказано, что магический шар, изготавливаемый из различных прозрачных камней и даже из стекла, в идеальном варианте представляет из себя глаз пришельца, поучаствовавший в определенном процессе. Стеклянные и каменные шары только приблизительная копия глаза. В книге описаны несколько случаев и даны характеристики явного превращения глаза в так называемое всевидящее око. Определенная сумма знаков и цифр, записанная в повторяющемся порядке, плюс какие-то уже совсем нетрадиционные формы воздействия.
- Вы напишете все, что знаете об этих глазах, - сказал Антон Иванович и отвел подопечного в длинную, узкую комнату, напоминающую пенал для карандашей. Окон в ней не было, горело яркое электричество. У стены стоял стол покрытый клеенкой в крупную каштановую клетку с маленькой настольной лампочкой на углу. Рядом с дверью стояла длинная металлическая кровать.
"Камера для особо опасных преступников", - мелькнуло в сознании Артура Карловича. Он сел на кровать и ощутил под собой жестокий и непримиримый холод, холод того учреждения, в котором он был вынужден пребывать. Через некоторое время охранник вкатил в комнату маленький металлический столик, выкрашенный масляной краской. Такой Артур Карлович видел в молодости, когда навещал жену в родильном доме. На столике был обед. Борщ, котлеты с гречневой кашей, стакан компота и пачка Беломорканала со спичечным коробком.
"Натуральная тюрьма", - подумал Артур Карлович, зачерпнув ложкой борщ, красный как кровь. После обеда он заснул и ему приснился сон. Будто взбирается он вместе с Антоном Ивановичем на вершину горы, по узкой, обледенелой тропе движутся они к самой вершине, а вокруг бесконечные, отвесные скалы и страшные пропасти без дна. И вот, замешкавшись на каком то отрезке пути, Артур Карлович протягивает руку и просит Антона Ивановича помочь ему, но тот не обращает на его слова никакого внимания и продолжает идти вперед. Скользит Артур Карлович, вот-вот свалится в пропасть, цепляется за лед и ломает ногти. И ужас, шевелящийся внутри, головкой змеи проникает в него сквозь легкие, забитые холодным воздухом, сквозь почти невозможность дышать. Но не соскользнул Артур Карлович в пропасть, заставил себя проснуться и увидел над головой тусклую лампочку, горящую в четверть накала, как-то во время его сна подкрутил реостат. Как следует разув глаза, он увидел, что металлический столик с грязными тарелками исчез, а на столе лежит стопка бумаги и автоматическое перо. Артур Карлович встал, походил по комнате и уселся за стол. За какой-нибудь час он изложил все, что прочел в библиотеке ведьм на Градчанах. Откинувшись на спинку стула, Артур Карлович немного пораскачивался на задних ножках, погрыз колпачок авторучки и заметил, что свет в комнате прибавил в накале. Буквально через несколько минут после того, как он закончил писать, в замке задвигался ключ и дверь распахнулась. На пороге возник Антон Иванович, он прошел в комнату, сделал несколько шагов, сел и закурил.
- Все написали, ничего не забыли? - спросил он с легкой иронией.
- Да, вроде бы, все.
- Ну и замечательно, идемте. Он подошел к столу и размял в пепельнице остаток своей папиросы. Они шли по узкому, ярко освященному коридору. Антон Иванович откашлялся и сказал:
- Я тут зайду на минутку по делу, а потом Вас догоню. Голос его два раза свистнул на каких-то высоких гортанных нотках и переломился в конце фразы на две половинки так, как будто его со всей силы ударили по шее ребром ладони.
- Идите вперед, - сказал охранник, и эта не грубая, а какая-то презрительная, обреченная фраза вдруг в одну секунду разрушила все надежды.
Немного пропетляв по коридорам, охранник ввел Артура Карловича в ярко освещенный каменный мешок, стены, пол и потолок которого были выкрашены густой коричневой краской. Двигаться в таком помещении было нельзя, но в конце узкой глухой стены стоял металлический стул, привинченный к полу. Артур Карлович сел на него, а охранник сказал, что он должен подождать и что вскоре за ним придут. Откинувшись на спинку, он прислонился головой к стене, и закрыл глаза. Бесформенные пятна кирпичного цвета запрыгали перед закрытым взором. И вдруг неожиданно для себя он вспомнил о маленьком мальчике в гольфах и пестрых штанишках. Мальчик этот сидит на корточках на гранитной ступени канала, а перед ним тихо дрожит черная петербургская вода, и мальчик этот он, Артур Карлович, пожилой, подслеповатый человек, владеющий некоторыми секретами, пытавшийся петь на оперной сцене, проработавший инженером в пароходной компании и бухгалтером на Петроградском заводе Вульфа. И вот все события, спрессованные в крайне короткий отрезок времени, промелькнули перед закрытым взором за какую-то долю секунды, они промелькнули и растворились, ушли в это волшебное никуда, туда - откуда приходит все и куда уходит это же все. Выстрел в затылок из пистолета наган с близкого расстояния почти раскроил череп Артура Карловича на две неравные половинки. Он медленно сполз со стула, и кривые кровавые трещины расписали череп покойника подобно голубым рекам проходящих линиями сквозь оба полушария земли.
Антон Иванович сидел за столом и читал страницы, последние страницы, написанные покойником на этой земле. Прошло ещё несколько дней, и вот однажды около трех часов утра топот солдатских сапог разрушил беспокойные сны колдунов, заставив их приподняться с подушек, затем их собрали во дворе, посадили в грузовики и повезли. Беспокойные, нервные люди, они чувствовали приближающуюся развязку, но вдали от своих книг и атрибутики, сделать что-либо были бессильны. Урчание и гортанные птичьи возгласы звучали под брезентовой крышей грузовика. Несколько вооруженных людей блокировали борт автомашины, отрезав колдунам дорогу к возможному бегству. Грузовик долго ехал по асфальтированной ленте шоссе, затем свернул на проселочный тракт, наконец машина остановилась. НКВДешник с добрым и открытым лицом выпрыгнул из кабины грузовика и зажег электрический фонарь.
- Я отведу Вас в бункер, - громко сказал он, и цепочка озирающихся колдунов пошла за ним так же, как в старой сказке вереница крыс пошла за юношей с чудесной дудкой.
Бункер, в который спустились люди, представлял из себя заброшенный объект, оставшийся от одного из бесконечных учений, которые красная армия регулярно проводила на просторах бескрайней страны. На простом деревянном столе стояла зажженная керосиновая лампа. Вокруг стола располагались сырые, серые от времени лавки, на них и опустили колдуны свои беспокойные чуткие тела. Опустили и принялись ждать. НКВДешник с добрым лицом ушел, предварительно заперев дверь. Через несколько минут солдаты частей особого назначения тихо окружили здание и, просунув стволы винтовок в узкие окна бункера, в какие-нибудь несколько минут расстреляли несчастных. Когда процедура закончилась, добрый НКВДешник, докурив папиросу до конца картонного мундштука, поднял с земли два тонких провода и, посветив на них фонариком, снял с конца одного намотанный кусочек изоляционной ленты и соединил оба контакта. Взрывная волна подбросила вверх деревянные перекрытия, и трупы колдунов засыпало землею и балками.
Глава семнадцатая.
Комната, в которой лежала Лина, была переделана в палату из узкого коридора. Дверь на запасную лестницу была закрыта, а на ступеньках и лестничных площадках лежали плотные брезентовые сумки с красными крестами и белые маскировочные халаты. Ночью у Лины начались схватки и были они такими сильными, что она несколько раз теряла сознание. Ребенок предчувствуя свое великое предназначение с неистовой силой рвался вперед. Минутная стрелка танковых часов с недельным заводом в приемном покое родильного дома перевалилась за двенадцатичасовой рубикон. Дежурный врач, молодая, кругленькая, темноволосая, с пучком редких волос стянутых сзади резинкой, суетилась, расстилая салфетки, и раскладывая блестящие инструменты. На электрической плитке в металлической ванночке кипела вода. Молодой муж Лины, бесконечно влюбленный в неё, двигался по заснеженным московским улицам на служебном хорьхе посольства. Редкие горящие окна глядели вслед уходящей машины тускловатыми квадратными своими глазами. На коленях Линин супруг держал тяжелый глиняный горшок с маленьким лимонным деревом. Иногда дерево подпрыгивало у него в руках и пружинило слабой макушкой о мягкую обивку салона, рядом лежала коробка швейцарских конфет "Монблан" с островерхими, засыпанными снегом вершинами и выпуклыми голубыми облаками. Несколько дней назад посол вызвал к себе Винтермаера и сообщил ему неприятную новость.
- Ваша жена обратилась в министерство иностранных дел Советского Союза с просьбой о политическом убежище. Попробуйте повлиять на неё.
- Я ничего не знаю, - рассеянно проговорил Винтермаер.
- Он смотрел на маленького круглого посла в наглухо застегнутом двубортном костюме. Посол стоял, повернувшись к нему спиной, стряхивал пепел в круглую бронзовую пепельницу и смотрел в окно.
- Мы находимся между двух враждующих полюсов. Наша страна при любом исходе войны вероятнее всего окажется катализатором нейтралитета, то есть той неизменной константой, на которую уже несколько лет опирается воюющая Европа. Подумайте, что произойдет с вашей женой и ребенком, если документы с просьбой о политическом убежище попадут в руки германских властей. Нонсенс, это нонсенс за всю историю швейцарской дипломатической службы не было случая, что бы какой-то сотрудник или супруга сотрудника попросили в другой стране политическое убежище.
Автомобиль остановился на противоположной от фасада родильного дома стороне улицы. Много раз Винтермаер прокручивал в голове текст, который собирался произнести для Лины, и теперь, открывая дверь автомобиля, вдруг почувствовал, как много раз произнесенные внутри него слова убеждения отпечатываются в сознании так, как будто сквозь его голову проносится лента телеграфного аппарата. Воспоминание о несостоявшемся разговоре с женой в одно мгновение пробежало перед ним в цветах и красках. Винтермаер переходил улицу в почти полной темноте, было организовано затемнение, свойственное военному времени, так что мостовую освещала только полная луна и звезды. Он дошел до половины улицы, прижимая к груди цветочный горшок и коробку конфет, как вдруг из переулка выпрыгнул грузовой автомобиль с погашенными фарами. Винтермайер заметался. Он пробежал вперед, затем вернулся назад. Автомобиль, петляя, стал тормозить, но было поздно. Тяжелый студебекер отбросил секретаря посольства на каменный тротуарный бордюр, в полете с него слетела шапка, и от сильного удара голова третьего секретаря треснула и образовала на снегу неравномерное красное пятно, которое медленно увеличивалось. Рядом лежал разбитый горшок и нелепое лимонное дерево трепала злая январская поземка. На груди трупа лежало несколько конфет, выскочивших из коробки и расположившихся в абстрактном порядке. Оба русских шофера после аварии вышли на большую дорогу, и подошли к трупу. Взяв конфету с груди Винтермаера, шофер посольства отправил её к себе в рот, водитель Студебекера так же поднял конфету и стал её есть. Они стояли на холодной январской улице и пережевывали редкий в России швейцарский шоколад, поднятый с мертвого тела.
Глава восемнадцатая.
Берия проснулся от громкого лая собак, которых охрана на ночь спускала с цепей. Он посмотрел на черный циферблат с фосфорическими стрелками и тихонько зевнул, прикрыв рот ладонью. Было начало седьмого утра. Берия выглянул в окно и увидел собак, которые оперевшись на забор облаивали снегоуборочный автомобиль, сгребавший огромными лапами большие сугробы. Ещё раз зевнув, он отошел от окна, вышел из комнаты и прошел в кабинет, отделанный светлыми дубовыми панелями с широким окном, завешанным бархатными шторами. Министр не любил сидеть спиной к двери, не нравилось ему так же сидеть спиною к окну, и поставил он стол таким образом, что с одной правой стороны у него было окно, а с другой дверь. Берия бросил взгляд на телефон и левая его рука автоматически двинулась к трубке, но на пол дороге остановилась и опустилась на край стола. Звонить было поздно, поэтому он придвинул к себе настольную лампу и распахнул папку с чистой бумагой, затем немного подумав, облизнул языком губы и начал писать.
"Милый Коба.
Несмотря на то, что мы приняли решение ликвидировать эксперимент ЖХ, я прошу твоего разрешения продлить одну ветвь проекта. Это связано с погибшими инопланетянами, информация о которых у тебя есть. Заранее благодарен за положительный ответ.
Твой Лаврентий".
Министр запечатал конверт и щелкнул кнопкой электрического выключателя, который разогревал медный тигелек с сургучом, через пару минут сургуч расплавился. Берия обмакнул в него тяжелую металлическую печать и трижды опечатал конверт. Позвонив в колокольчик, он попросил принести чашку крепкого кофе и ночные туфли, забытые у кровати. Потом он позвонил Туру, курировавшему этот процесс со стороны высшего эшелона разведки. А Тур в свою очередь телефонировал Антону Ивановичу и попросил подыскать кандидатуру для зарубежной операции.
Глава девятнадцатая.
В двухкомнатной квартире капитана НКВД Николая Журавлева ранним январским утром зазвонил телефон. Только неделю назад вернувшийся из заграничной командировки Николай отдыхал на широкой кровати с законной супругой и был удивлен таким ранним звонком, так как обычно агенту после успешной ликвидации давали как минимум месячный отдых на общую коррекцию организма и на восстановление морального облика. Николай работал на заказ и недавно с блеском выполнил непростую работу, ликвидировав прославленного белогвардейского генерала. Звонил его куратор, который, ничего не объясняя, попросил приехать на Полянку по неизвестному адресу. Ранний этот звонок насторожил и озадачил Колину голову. Он положил трубку и посмотрел на зашевелившуюся во сне супругу, крупную, высокую блондинку, студентку медицинского института и умную бабу, которая явно догадывалась о цели его заграничных поездок, и которой он через свою контору устроил бронь, освобождающую от отправки на фронт. Квартира, которую Николай получил перед самой войной, представляла из себя две смежные небольшие комнаты, по габаритам немного превосходящее церковные кельи. Окна одной выходили во двор, другой на улицу. В одной из комнат имелся маленький железный балкон. Кухня имела площадь два с половиной метра и включала в себя двух конфорочную плиту со странным названием "Газоаппарат", железную круглую чашку, опрокидывающуюся в трубу мусоропровода и маленькое прямоугольное засиженное мухами окно, в которое никогда не заглядывало солнце. Впрочем, солнце не заглядывало и в комнаты, и если бы не электрический свет, постоянно горевший днем, то квартиру вполне можно было бы назвать пещерой. Единственный радующий глаз предмет располагался между узкой чугунной раковиной и прибором с пугающим названием "Газоаппарат". Это был холодильник "Электролюкс". Маленький ящик сливочного цвета на пухлых металлических ножках. Холодильник Коля вывез из Швеции, где он побывал больше года назад так же по очень важному и серьезному делу. Отдельное место в описании Колиной квартиры займет ванная комната. В принципе как таковой ванной комнаты вовсе и не было, а был толчок с железным бачком наверху и душ, находящийся в полуметре от самого толчка. Дверь в туалет складывалась в гармошку из-за чрезвычайной узости коридора. Дом был кооперативным и построился в 32 году для красной профессуры. Но так как большая часть жильцов уже долбила кайлом магаданские земли, НКВД, в ведении которого находились бывшие жильцы, решил передать свободные площади своей ответственной агентуре, в среде которой и находился капитан Журавлев. Капитан хорошо водил автомобиль и всегда возил себя сам, у него была служебная эмка. По данному адресу Николай нашел низкорослое двухэтажное здание, расположенное во дворе, типичный образец недорогих наемных домов середины девятнадцатого века, переоборудованный под советскую контору. Фасад здания был недавно отреставрирован, а убранное от снега крыльцо с мраморными ступенями, хорошая дубовая дверь и фарфоровая кнопка электрического звонка - все это говорило о том, что даже в воскресный день это здание не остается без присмотра, и что внутри есть люди, и они явно ждут капитана НКВД Колю Журавлева. Он надавил кнопку электрического звонка, и дверь почти сразу же отворилась. За порогом стояло двое мужчин в штатских костюмах. Коля назвал фамилию, и его пропустили в приемную, уставленную массивными кожаными креслами и карликовыми пальмами в огромных горшках. Он опустился в кресло и осмотрелся. На стенах хорошие копии русской классической школы, Суриков, Шишкин, Левитан. "Прямо какой-то филиал Третьяковки", - подумал он, и тут же его окликнули. Наверху стоял Антон Иванович, и вежливое подобие улыбки блуждало у него на лице.
- Проходите наверх, Журавлев, - сказал он и повернулся к нему спиной.
Поднявшись наверх, Николай попал в длинную прямоугольную комнату с П-образным столом и жесткими стульями с высокими спинками. Над дверью - огромные оленьи рога, на противоположной стене - портрет Дзержинского с напряженным взглядом. В комнате - Антон Иванович и Тур, люди с явно высокими званиями в разведке, на руке Тура золотые часы с эмалированным циферблатом.
- Садитесь, пожалуйста, - говорит Тур, имени и отчества которого Коля не знает, и в ту же минуту в дверном проеме возникает куратор и он успокаивается, понимая, что сейчас разговор войдет в понятное для него русло.
- Мы пригласили Вас, что бы объяснить суть вашей будущей поездки. Тур говорил, но взгляд его скользил по паркету и по нижней части стены, не останавливаясь на собеседнике.
- До первой мировой войны в Праге существовала библиотека Ведьм. Ваша задача разыскать её и привести в Москву книгу Мордохая. Спонариуса "Источники жизни в мертвых материях
Глава двадцатая.
". Через две недели капитан Николай Журавлев оказался в Швейцарии, где скорые на руку сотрудники консульства вручили ему паспорт на имя болгарского гражданина Владимира Стоичева, и это не удивило Колю, так как его главной специализацией были балканские страны. Приехавший в Прагу вновь созданный болгарин сначала решил осмотреться. ОН погулял по городу, на улицах и площадях которого слышалась по большей части немецкая речь, и не узнавал его. Коля был в Праге шесть лет назад, тогда его группа проводила эвакуацию перебежчика, завербованного ГПУ, русского эмигранта, начавшего работать на английскую МИ. Тогда, в начале мая это был утопавший в запахах распустившийся зелени и цветов город. Работа была непыльной и сделалась быстро, поэтому у Коли была возможность запомнить и дружелюбные улыбки пражан, и узкие улочки, запутавшиеся в бесконечном кроссворде, и острые шпили соборов, которые словно сложные инструменты пирожника рассекали белое тесто облаков, совершенно сказочных и уж точно не настоящих. Капитан Журавлев был далеко не глупым человеком и прежде, чем начать поиски он решил присмотреться к городу и его внутреннему ритму, к биению сердца, спрятанному в каменных недрах, к самой жизни пражан, потускневшей, растерянной и даже как бы не готовый на продолжение. Коля медленно брел по улочкам, разглядывая витрины и верхние этажи зданий, наползающих друг на друга и уходящих вдаль бесконечною лестницей. Он задержался у витрины антикварного магазина, и какое-то время разглядывал гравюры, эстампы и фамильные гербы чешской аристократии, внизу располагались статуэтки и лежало старинное оружие, кинжалы, пистолеты и рожки для пороха, инкрустированные перламутром и золотом. "Книга, которую я ищу - это очень старая книга, возможно, что антиквар что-то знает про эту библиотеку", - решил Коля и толкнул дверь магазина. Звякнул колокольчик.
- Просим, просим, - сказал женский голос из глубины, и навстречу ему вышла миловидная рыженькая чешка лет двадцати пяти.
Она была в желто-коричневом платье с большими черными пуговицами на груди.
- Что желает господин? - спросила она по-немецки.
- Да я, собственно, зашел без всякой причины. Такие важные предметы … они притягивают сами собой.
- Это Вы верно отметили. Вещи эти очень важные и часто играют большую роль в судьбе человека. Если вы покупаете, получается одно, если продаете, другое. Но всегда этот процесс-акт ритуальный.
- Вы, вероятно, в очень хороших отношениях со своими экспонатами. И эта комплиментарная фраза зажгла в глазах девушки огоньки настоящей симпатии.
- Это старинные пражские гравюры, - сказала она, уловив взгляд Николая, движущийся по стене.
- Вон там, в углу … Я сейчас зажгу свет. - Оборвав фразу, она двинулась к стене и щелкнула выключателем. Полумрак исчез, яркий золотой свет хлынул на небольшую прямоугольную гравюру.
- Это Шлимбах, придворный гравер, ювелир и художник. Молодая женщина так по особенному произносила слова, что сохранялась дистанция даже между слогами, не говоря уже о словах.
- И чем же знаменит этот Шлимбах? - поинтересовался Николай, переводя взгляд с гравюры на девушкино лицо.
- Ну, помимо того, что он был замечательным мастером, он ещё был колдуном. Предание рассказывает, что родился он крысой, а потом один юный чародей, спавший со своей матерью и получивший от нее волшебное знание, превратил его в человека. Но когда Шлимбах умер, тело его не нашли, а слуга, войдя в комнату, увидел на полу огромную крысу. Это одна из его гравюр, - сказала девушка, показав рукой на небольшую картинку в тонкой металлической рамке. - На ней были изображены три ведьмы, кружащиеся над городом. Взгляды их устремлены на маленький шар, он висит в воздухе, и каждая из ведьм будто бы делится взглядом с подружкой радостью сопричастности к тайне.
- Как Ваше имя? - спросил Коля, дружелюбно посмотрев на девушку.
- А, имя? - она сначала как будто не поняла, о чем же он спрашивает её.
- Меня зовут Божена.
- Так, вот Божена, я ищу книгу Мордохая Спонариуса.
- Больше ничего не говорите. - Девушка подняла вверх обе руки и с радостной улыбкой посмотрела на него. "Сумасшедшая", - подумал тот, но его вывод был преждевременным.
- У меня есть эта книга. Очень странно, но у меня есть именно эта книга.
- Я не верю, - эта искренняя фраза вырвалась у Коли сама собой. - Такого не может быть! Я приехал за ней с другого конца земли. Я захожу в первый же магазин и нахожу её. Это невероятно!
- Это судьба, - сказала умная Божена, чуть прищурив глаза. - Когда-то давно на Градчинах сгорела библиотека. Эту книгу моему отцу принес пожарник. Он в суматохе украл её и очень боялся, что кто-то узнает об этом. Книга эта чрезвычайно дорогая, мой отец заплатил за нее большие деньги, жалко, что его нет он знал про её историю больше меня, она немного попорчена огнем, однако весь текст сохранился.
- Но … - Божена сделала паузу. - Я бы хотела получить за нее твердыми деньгами.
- Долларами?
- Можно и долларами, но лучше фунтами, мне кажется, фунт очень надежная единица.
- Хочу посмотреть книгу, - попросил Коля и Божена, закрыв магазин, увела его в маленькую комнату без окна с одной настольной лампой на шахматном столике. Открыв сейф, она извлекла из него книгу и положила её перед почти изумленным капитаном НКВД Колей Журавлевым. Цель его поездки, его кардинальное незнание области поиска, вдруг завершилось чудесным фантастическим образом. Только немного съежившийся от огня переплет и потемневший обрез говорили о том, что она когда-то побывала в огне. На титульном листе с помощью черной и красной краски была нарисована рука с длинными миндалевидными ногтями, пальцы полуразжаты, в руке шар, руку и шар обвивает змея, маленькая головка её лежит на вершине шара, рот змеи слегка приоткрыт, а на голове трехзубчатая корона. "Источники жизни в мертвых материях" - таким было заглавие. На другой странице дан перечень имеющих доступ к данному изданию и подпись королевского секретаря.
- Кстати, эта книга иллюстрировалась Шлимбахом, здесь двенадцать гравюр, сделанных его рукой, тринадцатая - титульный лист. Капитан Николай Журавлев защелкнул позеленевшие бронзовые замки и вопросительно посмотрел на Божену, стоящую у него за плечом.
- Цена, Сколько она стоит?
- Вы знаете, я ведь не так давно занимаюсь делами отца. Эту книгу он покупал около десяти лет назад. По-настоящему ценный антиквариат прибавляет в стоимости по десять процентов в год. Думаю, что ценность этой книги достойна такого пропорционального вырастания. Семь тысяч фунтов. За эту сумму я могу с ней расстаться.
У Коли сперло дыхание.
- Я должен подумать.
Он сидел в жестком кресле с прямой спинкой и поглаживал рукой кожаный уголок. И в эту минуту капитан НКВД Николай Журавлев подумал о том, что десять лет назад над этой книгой размышлял отец Божены, принимая её из вороватых рук борца с огненной стихией. Вероятно, и стол, и лампа, и само кресло, на котором сидел Коля, были теми же, теми же, вот что интересно. Только тогда эту книгу покупали, а теперь продают.
- Скажите, Божена, а почему Вы не побоялись говорить со мной так открыто, нынешние хозяева города не приветствуют операции с такими денежными единицами, как фунт.
Божена усмехнулась и перевела глаза на портрет, висящий на стене маленькой комнаты.
- Вот это моя мать, - почему-то сказала она, кивком головы указав на картину.
- Интересная дама, - отметил Коля, вежливо прищурив глаза.
- Ну, что вам ответить. Я не испугалась, потому что мне тридцать два года и у меня рак. Если Вы купите эту книгу, я смогу уехать, - она сделала паузу, - туда, где останавливают болезнь,скажем в Швейцарию, и продлить ещё несколько лет, а если Вы не купите книгу, то я умру здесь, среди этих камней и этой потертой роскоши, которую, увы, в нынешнее тяжелое время никто и не покупает.
Глава двадцать первая.
Капитан Журавлев вышел из антикварного магазина с упавшим настроением. Он не мог купить эту книгу. У него была толстая пачка рейхсмарок, гулявших по территории Чехословакии после аншлюса и две тысячи страховочных долларов, спрятанных в подкладке пальто. Но семь тысяч фунтов здесь, в Праге, при почти полной консервации всей агентуры, он бы не смог собрать и в течение месяца, а может и вообще не смог бы собрать. Он, солдат враждебной страны, прогуливался по городу, занятому немецкими войсками, и думает о том, как заполучить книгу, написанную крещеным евреем в середине пятнадцатого века. "Да, книгу нельзя купить, она не сбросит половину цены, но её можно украсть", - решил он и пошел в гостиницу. Там за стаканом светлого пива среди салфеток со слониками в голове его созрел план похищения. Он наймет такси и оставит его за углом, затем свяжет Божену и книга в его руках. Пока она будет освобождаться, он успеет уехать из города или даже из страны. Коля засыпал, а над его головой этажом выше какие-то шумные люди смеялись и заводили патефон. Проигрывались популярные мелодии Роза Мунда, Ком Цурюк и какие то долгие танго, вошедшие в моду ещё во время первой мировой войны. Коля заснул под звон столовой посуды и почти сразу оказался в туннеле. Вокруг была кромешная тьма, беззвучная и опасная. Это был железнодорожный тоннель. Он шел по нему, спотыкаясь о шпалы, в спину ему дул ветер, и один раз он упал, больно ударив колени. Как слепой котенок обследовал он неизвестную перспективу, пока, наконец, не наткнулся на холодную сталь колеи. Он шел через туннель, и ему было страшно. Внутри самого сна он сосредотачивался на мысли, что тоннель когда-нибудь кончится, и он пойдет по ровной дороге, которая приведет его к гостинице с обильной едой и мягкой постелью. Устав идти, он побежал, желая поскорее выскочить из тоннеля, но попал в яму. Пролетев некоторое время в темноте, он по пояс погрузился в горячую воду, почти в кипяток. Ощупав руками стены, он понял, что его со всех четырех сторон окружает мягкая глина. Тогда Николай уперся в стену ногой и попробовал выбраться, но соскользнул. На мгновение рука его задержалась на неровной стене и попала в углубление, внутри которого пальцы ухватились за что-то скользкое и холодное, похожее на застывшую резину. Ужас пробежал по спине Николая. Липкими пальцами ощупал он гутаперчивый выступ и понял, что перед ним находится замурованная в стенку человеческая голова. И в горячей этой темноте при постоянно увеличивающейся температуре ощупал он всю яму по всей окружности и понял, что пять лиц, смотрят на него мертвыми глазами, отыскивая в его лице или в сознании одну им известную точку. Все вокруг него было мягким и липким, и гутаперчивые лица покойников, и глина, по неровной поверхности которой двигались вниз тонкие теплые струйки. И перепачканный во всем этом кошмаре Коля поднес руку к лицу и по сладковатому запаху понял. Что это кровь. Однако ноги его стояли на каком-то твердом предмете, и тогда обследовав мыском ноги твердое его основании, капитан НКВД Николай Журавлев понял, что стоит в центре пятиконечной звезды. И стоял Николай Журавлев на пятиконечной звезде, которой поклонялась шестая часть земного шара, а над его головой грохотали тяжелые поезда, и едкая паровозная гарь, смешиваясь с кровавыми испарениями, окружала Николая, проникая в мозг. И когда уже спасения ждать было неоткуда, когда отчаяние и физическая боль, проникающие в него стали почти невыносимыми, Коля поднял глаза вверх, и увидел, что на него смотрит женское лицо, освещенное неверным красноватым светом. И вот лицо и фигура женщины опускаются все ниже, и теперь уже Коля хорошо видит вокруг. Он видит, что женщина голая и что она лежит в огромной сетке, которая медленно опускается в яму. Женщина подает ему руку, и Коля хватается за неё и за стенку, затем он вползает в это не очень удобное средство перемещения и в изнеможении ложится с ней рядом.
- Ты не узнал меня, я Божена, - говорит девушка, приближая к нему бледное, как мел, лицо. - Я умерла, но это уже не имеет значения. Вот книга, она твоя, - говорит она, протягивая ему в красноватом свете толстый кожаный фолиант.
Коля открывает обложку и видит руку, опутанную змеей, и волшебный мерцающий шар, внутри которого передвигаются разноцветные огоньки. Он проснулся в холодном поту и механически посмотрел на циферблат наручных часов. Было раннее утро и было ещё темно, тогда он зажег настольную лампу, и сразу же глаза его наткнулись на дешевую литографию со старой гравюры. Внизу была изображена старая Прага, а над всеми этими фантастическими в своем великолепии зданиями распростер черные крылья летящий на змее Бафомет, существо с козлиной головой и человеческим торсом
Глава двадцать вторая.
. Его встреча с хозяйкой антикварного магазина была назначена на одиннадцать утра. После такого дикого сна заснуть он уже не смог, поэтому он, не спеша, выпил кофе с печеньем и вышел на улицу. Когда он переходил Карлов мост, ему казалось, что все статуи и дома, конечно же, имеющие глаза и уши, глядят ему вслед. И почудилось капитану НКВД Николаю Журавлеву, что над всем этим потускневшим великолепием простирает свои могучие крылья все знающий Бафомет, существо с козлиной головой и человеческим торсом. Оставив такси за углом, он заплатил водителю вперед, попросив его подождать. В голове Журавлева гнездилось несколько планов, с помощью которых он бы мог нейтрализовать Божену. Самое простое - это сильное снотворное, которое можно было подсыпать в вино, помимо усыпляющего оно обладало ещё и парализующими свойствами. К тому же у Коли имелась капсула с ядом, зашитая в воротник пиджака, но сама мысль об этом предмете вызывала у него тошноту. Коля хотел жить! Подойдя к уже знакомой двери с чугунными лилиями, Коля потянул за плетеный шнурок колокольчика и, услышав волнистое дребезжание, вдруг как-то сразу понял, что изъять книгу у Божены будет не просто. Ему долго не открывали, тогда он позвонил ещё. Через некоторое время он увидел, как с обратной стороны стекла возникла рослая фигура в форме офицера гестапо. "Донесла, колабрационистка, шлюха", - подумал Журавлев, уже успевший испытать к Божене нечто, похожее на сексуальную симпатию. Однако бежать было поздно.
- Проходите, Божена ждет Вас, - сказал немец, улыбнувшись Коле, как старому знакомому. - Посидите, она скоро спустится, а я пойду приготовлю кофе.
Немец исчез за малозаметной дверцей, врезанной в панель стены.
"Вероятно, это её любовник", - решил Коля, постепенно обретающий внутреннее равновесие. Он достал бутылку вина и поставил её на стол.
- Доброе утро, - услышал Коля и поднял голову. По лестнице спускалась хозяйка, она была в длинном шелковом халате и ночных туфельках.
- Доброе утро, - ответил ей Коля, подавая руку.
- Вы приготовились к серьезному разговору? - спросила она.
- Да, вполне, только сначала я бы хотел ещё раз взглянуть на книгу.
Никогда бы я не заплатил ей никакие деньги при этой нацисткой физиономии. А может, она просто хочет подставить меня? Так или иначе, есть один способ перевести эту беседу в более абстрактную, надо найти недостаток в самом издании, и вот сейчас-то я и решу, каким должен быть этот недостаток. Божена привела его в уже знакомую комнату, вынула из сейфа книгу, тек же, как в прошлый раз, зажгла лампу и положила книгу на шахматный стол. В дверном проеме стоял гестаповец с подносом, на котором стояли чашки с дымящимся кофе и вазочка с легким печеньем.
"Несомненно, это любовник. В то время как все честные люди, эта мразь …"
- Вы знаете, я хочу, что бы вы закрыли парадную дверь, не хочу, что бы нам кто-нибудь помешал, и ещё я хочу помыть руки, я взял с собой лупу и буду внимательно заниматься Вашей книгой.
- Вебер, проводите молодого человека в ванную комнату. Гестаповец сделал жест, и Коля пошел за ним. План окончательного захвата книги созрел у него моментально, не было никакой лупы, но он тщательно помыл руки, думая о том, что в таком здании должен быть запасной выход. Затем он оглянулся и, увидев, что между дверью и дверным переплетом только узкая щель, вытащил изящный баярд и навернул на ствол крупный шестигранный глушитель. Он заткнул пистолет за брючный ремень и застегнул пиджак на верхнюю и нижнюю пуговицы. Войдя в маленькую комнату с книгой, он моментальным движением выхватил пистолет и выстрелил Божене в левую грудь, в то самое место, где должно было находиться холодное сердце колабрационистки. Бросивший на руку смелый гестаповец Вебер был сражен тремя выстрелами, следующими один за другим. Он упал, зацепив край подноса с дымящимися кофейными чашками. Расплескавшийся аромат крепкого кофе поплыл по маленькой комнате, а на шахматном столике лежала книга Мордохая Спонариуса "Источник жизни в мертвых материях".
Глава двадцать третья.
На электрической плитке в металлической ванночке кипела вода. Лина Винтермаер не знала, что её супруг только что отправился на тот свет. От боли она закрывала глаза, синие и красные круги проплывали перед закрытым взором. Бульканье воды в эмалированных ванночках и тихое дребезжание инструментов не давало ей отключиться, напоминая о том, что сейчас должно было произойти самое важное событие в её жизни, может быть, более важное, чем её собственное рождение и будущая смерть. Она кусала сухие, потрескавшиеся губы, а при спазмах тискала холодную ткань простыни. На поверхности живота вспыхивали протуберанцы ударов маленьких ножек и рук, ищущих выхода.
- Применяйте усилие, тужьтесь, работайте мышцами живота, когда Вы почувствуете, что он пошел, сразу наступит облегчение. Попробуйте снять напряжение, представьте, что перед Вами сиреневое яйцо.
Врачиха произносила заранее заученный текст, она нервничала, и смысл некоторых неправильно произнесенных слов не всегда проникал в напряженное сознание Лины. Наконец, ребенок пошел. Ей показалось, что из нее вынули пробку. Теплые струи смешанной с кровью воды вытекали на простыню. Младенец освобождался от девятимесячного плена, показались плечи и грудь. Врач и сестра стали помогать ребенку, однако в процессе освобождения все большую тяжесть стала чувствовать Лина. В груди её возникло сильное жжение, а затем появилась и боль. Ей показалось, что несколько сотканных из воздуха рук положили на её грудь тяжелую прямоугольную плиту. С каждым новым сантиметром выходящего в мир ребенка прибавляла в весе и плита, положенная ей на грудь. Плита эта положила основание фундаменту, и теперь обостренное восприятие Лины фиксировало прозрачные руки, воздвигающие на её груди пирамидальную постройку. Каждый новый используемый в постройке камень умножал и без того невыносимую боль в груди. Она задыхалась, ребенок почти вышел на свет, а пирамида была почти что построена. Прозрачные руки демонов с длинными голубыми ногтями аккуратно подгоняли друг к другу правильные квадраты прозрачных камней, как будто бы сделанных из воздуха, но имеющих вес настоящих. Ребенок окончательно покинул лоно Лины Винтермаер, и в то же мгновение прозрачные руки с длинными голубыми ногтями завершили строительство пирамиды, поставив на вершину треугольник с открытым перламутровым глазом, и в ту же секунду Лина перестала дышать. Сестра и врач делали ей искусственное дыхание, а Лина, другая Лина, уже покинувшая тело, с интересом наблюдала за их бесполезной работой. Теперь она была очень маленькой и шла по шелковой ленте дороги, примыкающей к ресницам большого широко открытого глаза, сверкающего, как северное сияние. Когда она подошла совсем близко, то увидела, что глаз разделен на две круглые половинки. Круглые эти ворота распахнулись и Лина увидела Бафомета, сидящего на золотом троне с высокою спинкой.
- Путь всегда уходит во тьму, - говорит он и протягивает ей руку, и без всякого страха Лина подает ему свою руку.
И в ту же минуту Бафомет снимает со своей головы карнавальную маску козла и Лина видит, что перед ней находится её отец, и огибают они роскошный золотой трон, и идут по дороге, усыпанной рубинами, в сторону театральной сцены с опущенным занавесом из черной парчи, на котором сияют золотые пятиугольные звезды, и медленно поднимается занавес, и пораженная Лина видит на сцене огромный черный кристалл, в котором находится тело Гермафродита с мужскими половыми органами, женской грудью и лицом старика.
- Освободи его! Освободи его! - слышит она со всех сторон крики и шепот, похожий на свист, и отец ее подает ей изящный золотой топорик с короткой рукояткой.
Лина принимает топорик, подходит к кристаллу и, как в колокол, со всей силы ударяет в него. И тут же свист, вой и грохот наполняют всю сцену, а гермафродит складывает руки над головой, поднимается в воздух и устремляется к только что появившемуся Лининому ребенку, а Лина смотрит и видит стремительный полет и радостное лицо старика, который, как длинная игла, проникает внутрь только что рожденного ребенка через половую промежность.
Глава двадцать четвертая.
Даже в самые трудные времена Красная площадь была самым доступным местом Москвы. Вызванные на ковер директора оборонительных заводов и простые рабочие, уставшие от изнурительного труда, мужчины и женщины, все кого не обманывал зов сердца, в любое время дня и ночи могли прийти на площадь и постоять у каменного мавзолея. Круглосуточно дежурившие сотрудники МГБ внимательно следили за тем, что бы поклонение вождю мирового пролетариата было недолгим. Если гражданин находился вблизи первого охраняемого объекта страны больше десяти минут, то к нему могли подойти сотрудники в штатском и отвести человека в специальное помещение для выяснения личности и намерений. Для охраны площади ночь с 12 на 13 была обычным холодным днем тревожного года, ничем не отличавшийся от многих и многих таких же дней, бесконечной чередой бежавших следом за отступающими армиями. И, тем не менее, мы должны со всеми тщательными подробностями остановиться именно на этом дне и рассказать о тех событиях, которые произошли. На шестнадцатом этаже гостиницы Москва находилось кафе, работающих до двух часов ночи. Медленный лифт поднимал прикрепленных гостей. Там, на шестнадцатом, почти до утреннего часу подавали чай и бутерброды с колбасой, сделанной из неизвестного вещества. Там же имелась яичница и маленькие пирожки с капустой, похожие на большие каштаны. Алексей Иванович Кулаков имел должность главного инженера на крупном военном заводе, эвакуированном в Новосибирск в самом начале войны. Он жил один в двухкомнатном номере с ванной, телефоном и видом на Красную площадь. В гостиницу он вернулся около двенадцати ночи. Прослушав по радио мрачную информацию с фронтов, он выпил стакан воды и закурил папиросу. Хотелось есть. Отодвинув штору, Алексей Иванович увидел лежавший на газете ломоть черного хлеба и похожий на айсберг кусок сахара. Выйдя в коридор, он обратился к дежурной, которая и отправила его на шестнадцатый этаж. Там он перекусил, затем достал папиросу и вышел на балкон. Алексей Иванович кутался в пальто с барашковым воротником и рассматривал перспективу города. Из-за сильного затемнения казалось, будто весь город вырезан из черной бумаги и только яркий свет звезд, падающий на бесконечный дым работающих предприятий поднимал над далеким горизонтом темно-синий занавес какого-то фантастического спектакля. Редкие, холодные снежинки опускались на лицо и руки Алексея Ивановича, затянутые в желтые кожаные перчатки. Подойдя к самому краю балкона, он посмотрел вниз и увидел высокую, ссутулившуюся фигуру, пересекавшую по диагонали Манежную площадь. В небе над городом висели продолговатые сигары аэростатов. Зенитные прожектора, несмотря на отсутствие тревоги, время от времени для очистки совести пересекали небесный свод. Человек, переходивший по диагонали Манежную площадь, все время находился в поле зрения Алексея Ивановича, он буквально следил за ним точно так же, как смотрит мощный прожектор за ускользающим крестом мессершмита. И вдруг, вдруг этот человек исчез, до ближайшего угла было, по крайней мере, метров сто пятьдесят, но человека уже не было, не было и все, он прямо-таки растворился в серебристой московской метели, пропал прямо в сердце великой Родины, будто вовсе его и не существовало. Алексей Иванович выронил папиросу и она полетела вниз, мигая красною точкой. "Что со мной происходит? Только что я видел идущего человека, и вот уже его нет", - подумал Алексей Иванович, проводя рукой по лицу. Но вот потерянный из виду снова возник, теперь уже на брусчатке Красной площади, толстым шарфом протянутой в сторону Манежной. Расстояние в двести метров он перелетел по воздуху. "Как такое может быть?" - бормотал себе под нос Алексей Иванович. -" Но этому есть объяснение, не может быть, что бы этому не было объяснения. Скорее всего, я просто уснул, а когда проснулся, то снова увидел его". Но было это объяснение неправдоподобным, так как знал Алексей Иванович, что не было никакого сна, а был неизвестный, перемещавшийся по Манежной загадочным образом. Уже лежа в постели, Алексей Иванович пытался найти хотя бы какое-то объяснение этому событию и найти его не мог.
Глава двадцать пятая.
Клавдия Нестеренко, необразованная рабочая, едва умеющая писать, протирала мокрой тряпкой бронзовую фигуру рабочего с огромным пистолетом в руке. Эскалаторы были остановлены, зал был совершенно пустым. Клавдия поправила волосы и бросила в ведро мокрую тряпку. Спускаясь по лестнице, она посмотрела в зал, и увидела высокую, худую женщину в черной одежде и черных ботинках со шнуровкой на каблуке.
- Гражданка! - окликнула Клавдия. - Метро закрыто! Немедленно покиньте зал!
Однако на возглас женщина не обернулась. Тогда Клавдия, в ведении которой находились и эти тяжелые, неуклюжие фигуры, и лестница, и ведро с тряпкой, вытянула вперед руки и приготовилась оскорблять. И в ту секунду, когда слова были уже готовы сорваться со злого женского языка, незнакомка, уже почти шагнувшая на ступень неподвижного эскалатора, вдруг исчезла. И пережила товарищ Нестеренко такое же неожиданное и трудно объяснимое словами чувство потери, подобное тому, какое пережила она прошлым летом в деревне, когда погас колхозный кинопроектор и на экране, где только что двигались люди с саблями, возникла кромешная тьма. Ошеломленная таким разворотом событий двинулась она к эскалатору и, посмотрев вверх, увидела на другом конце узкую черную спину, готовую исчезнуть под куполом павильона.
Глава двадцать шестая.
Куранты на Спасской башне отбили для многих долгожданную полночь. Сменился караул у Мавзолея. Сменились посты МГБ. Над каменной брусчаткой двигались тихие струйки январской поземки. Гигантская полная луна освещала застывших солдат караула и редких прохожих, пересекающих площадь. По каменным ступенькам Мавзолея с правой и левой стороны с интервалом в несколько минут поднимались на трибуну капища дико одетые существа. Солдат караула видел одного из этих людей. На человеке этом было надето рваное пальто. Он был без шапки, густые вьющиеся кольцами волосы обсыпаны снегом, и что наиболее сильно впечатлило солдата так это то, что мужчина был совершенно босым. Босой двигался по диагонали, так что второй караульный видеть его не мог. Метров за двадцать от входа в главную могилу страны босой человек прямо на глазах часового исчез, то есть превратился в воздух, будто его и не было. Сам часовой, простой парнишка из глухого сибирского села, сразу же подумал о ведьмах и оборотнях и, не смотря на то, что он был комсомольцем и совсем не верил во всю эту потустороннюю гадость, тем не менее, он стал молиться своими словами и теми, которые слышал в детстве от древней выжившей из ума прабабки. Он молился, путая род и местоимение, и чем активнее были его самодельные молитвы, тем больше раскалялся штык карабина, который он держал перед собой. "Слова могут расплавить металл", - подумал часовой. Но вот штык начинает темнеть, а слова молитвы звучат внутри его сознания все глуше и глуше, пока не превращаются в некоторый бессвязный шепот, похожий на громкое журчание воды.
Глава двадцать седьмая.
Темно-серая эмка наружного наблюдения была припаркована на противоположной от мавзолея стороне Красной площади. В машине находилось двое сотрудников. Один из них спал, облокотившись головой на стекло. Другой, сидящий за баранкой, стриг ногти маленькими маникюрными ножницами. Над рулевой панелью лежал замшевый чехол, на котором серебряными буквами было написано слово "Золинген". Оторвавшись от ногтей, агент бросил бессмысленный механический взгляд на лобовое стекло и в прямом смысле остолбенел. Прямо на крышу мавзолея из бездонной и черной глубины воздуха медленно опускался столб серебристого цвета. Он был похож на огромный палец, спрятанный за облаками руки, не имеющей ногтей. В буквальном смысле, открыв рот, смотрел агент на необыкновенное это явление. Наверное, так же, как некогда его дикие предки с чувством священного ужаса наблюдали за радугой, за движением луны в последней фазе и солнечным затмением. Однако у сотрудника МГБ с сердцем все было в порядке, оно у него никогда не болело и работало, как швейцарский хронометр. Но, увидев это, он открыл рот и не смог произнести ни слова, и всего его в буквальном смысле перекосило. Он почувствовал, как у него цепенеет челюсть и отнимаются пальцы на ногах и руках. Он было хотел пошевелиться, что бы растолкать напарника, но этого сделать не смог и вместо слов из гортани его вырывался тонкий неприятный свист, напоминающий капризное дребезжание закипевшего чайника. И много людей, специально обученных для наблюдения за сердцем родины, так же, как и сотрудник МГБ, сидящий в автомобиле, были парализованы необыкновенным этим зрелищем и в этот момент не могли не только пошевелиться, но даже подать какой-нибудь членораздельный возглас. А столб лунного света, на короткое время омертвивший специально обученных людей, неумолимо приближался к крыше мавзолея, пока, в конце концов, не встал над ней, как вандомская колонна. И из разных точек первого охраняемого объекта страны видели специально обученные люди, как в голубоватом дыму в жуткой волшебной пляске закружились на куполе мавзолея пять оборванных существ. На иных кожа висела лохмотьями, и эти вырванные из небытия полутрупы, пропутешествовавшие по разным отрезкам времен разное количество лет, по велению князя мира сего должны были воссоздаться в одно. Цельность этого существа должна была быть составлена из разновеликих энергетических масс, направленных на сохранение единства. Они кружились вокруг пятиконечной звезды красного цвета, испепеляющие воздух потоки энергии вертикально поднимались вверх, окруженные безжизненным светом голубого столба. Быстро раздевшись, женщина-фантом разомкнула круг и прыгнула в центр звезды. Траурная одежда упала вниз и вспыхнула. Она танцевала в центре голубого столба, а четверо других закружились вокруг нее с дикой невиданной скоростью. Лики фантомов, искаженные страстью, подпорченные временем, которое неумолимо обесточивало первоначальный заряд, местами потекли, как расплавленный пластилин, а местами обуглились. Одежда на них задымилась. Затем один из них разомкнул кольцо и бросился в объятия противоположного пола. Они совокуплялись в центре звезды, и двуликий образ вселенной в одном случае изображал гнев и презрение, а в другом сладострастную радость. Половые судороги фантома закончились полным его разрушением. Он в прямом смысле распался на части, а вспыхнувшие останки усеяли пятиугольный знак и в считанные мгновения превратились в горячие угли. Однако это не остановило других. За распавшимся в центр прыгнул еще один и, проделав то же самое, так же рассыпался. Когда четвертый фантом овладел ею, она была уже не она. Из разных возникло одно. Теперь это был пятидесятилетний мужчина с постоянно изменяющимися чертами лица. Это лицо напоминало неоднородную кипящую массу. В какие-то доли секунды грубый каменный профиль менялся на женский утонченный со следами безумия и смерти, и снова неоднородная масса, находящаяся в состоянии постоянного волнения выбрасывала в образ все новые и новые черты. Оцепеневшие агенты наблюдали за невероятным этим событием, однако пошевелиться не могли, не заводились машины, оцепенели люди, и когда по мраморной лестнице вниз сошел абсолютно голый мужчина, его никто не остановил. Голый прошел через красную площадь и повернул в переулок. В процессе движения на нем стала появляться одежда. Сначала возникли высокие фланелевые унты бежевого цвета с разновеликими вставками, затем черная барашковая папаха и, наконец, на плечах фантома появилось коричневое пальто. Теперь по переулку в центре военной Москвы двигался вполне респектабельно одетый для того времени человек средних лет, по виду ответственный работник государственного аппарата. По малопонятной траектории двигался этот вновь возникший субъект. В движении его был хаос. Средним шагом двигался он по бесчисленным московским переулкам, он попадал в тупики, заходил в глухие дворы и, сделав круг, вновь появлялся на улице, в этом его движении не было логики, но она была ему не нужна. Просто-напросто тело его свыкалось с внутренним обликом и в движении оно подыскивало для себя оптимальный режим существования. Один раз на него обратил внимание военный патруль. Козырнув, офицер попросил документы, и человек моментально вытащил из внутреннего кармана удостоверение. Сравнив фотографию и живое лицо, патруль извинился и, вернув документы, продолжил обход почти безлюдного в эти часы города. Через какой-нибудь час никуда не спешащий, медленно бредущий мужчина попал на Старый Арбат. В середине уютного тихого переулка начинался невысокий деревянный забор зеленого цвета, подойдя к которому, мужчина пошел совсем медленно. За забором параллельно друг другу стояли два прямоугольных четырехэтажных здания. Дойдя до калитки, мужчина просигналил электрической кнопкой. Через минуту из зеленой же будки показалось заспанное лицо в шинели и в фуражке с голубым околышем.
- Доброй ночи, Иван, - сказал мужчина, и Иван отступил, пропуская жильца на территорию комплекса, построенного родиной для высоких сынов.
- Морозно сегодня, - подметил жилец.
- Да, прохладно, Карп Силыч. А я, честно сказать, и не заметил. как вы вышли, как будто по воздуху пролетели.
- Бывает, Ваня, бывает, все устаем.
Иван проводил глазами фигуру и полез к себе в будку. А Карп Силыч зашел в подъезд и стал подниматься наверх. Добравшись до третьего этажа, он остановился перед квартирой с номером семь и позвонил. За дверью долго не открывали, и тогда Карп Силыч позвонил ещё раз. Наконец, заспанный и удивленный голос спросил "кто там?", и почти сразу же дверь распахнулась. В момент отмыкания замков сложные чувства охватили старого большевика Сироткина. За последнее время сильно мешавший ему страх куда-то ушел, и Сироткин, всегда спавший без каких-либо сновидений, вновь восстановил оглушающее спокойствие организма, готовя его для важной государственной работы. И теперь, отпирая дверь, он испытал только недоумение, помноженное на любопытство, и досаду за прерванный сон. За дверью он увидел зеркало, в котором отражался он, Карп Силыч Сироткин. Не было на нем ночного халата, а была на нем обычная его уличная одежда, и, отпрянув в сторону от неожиданного этого явления, он, не боявшийся казацких нагаек и револьверов, оцепенел так же, как и агенты МГБ, охранявшие площадь. И этого его оцепенения было вполне достаточно, чтобы новый Карп Силыч шагнул в прихожую и захлопнул за собой дверь. И тогда страшная, леденящая кровь сцена разыгралась в доме старых большевиков. Не мог шевелиться Карп Силыч, не мог открыть рта и стоял он, прижавшись спиной к деревянной вешалке, над которой были прибиты маленькие козлиные рожки. А новый Карп почему-то медленным семенящим шагом подходил к нему, и гипнотизирующий взгляд его проникал в центр мозга старого Карпа, никогда не видавшего снов. Старый Карп не мог пошевелиться, он стоял, потеряв дар речи, а новый Карп медленно раздевал его. Он снял с него вязаный колпак и погладил по седеющим волосам. И старый Карп, человек, лишенный всякой сентиментальности, вдруг ощутил на своей голове не руку незнакомого, похожего на него как две капли воды, мужчины, а руку матери из далекого своего деревенского детства, гладившую его по белобрысой головке. И увидел Карп, что перед ним вовсе не мужчина, а молодая хорошенькая крестьянка в простой хлопчатобумажной блузе и длинной юбке на широкой резинке. И вот постигшая его парализованность стала удаляться, как удаляется незнакомый и неприятный человек из перспективы наблюдающих глаз, и горячее, ни с чем не сравнимое, давно забытое старым Карпом желание охватило все его существо. Даже в далекой революционной юности старый Карп, испытавший действительно испепеляющую страсть к Доре Львовне Рывак, не чувствовал ничего подобного. Руки его в каком-то сомнамбулическом затмении потянулись к такому знакомому и такому непреодолимо манящему существу и, судорожно застревая в складках одежды, распатронил и молодую женщину, которая в действительности ею и не была. С таким же успехом женщиной мог бы стать встретившийся в лесу медведь или настольная лампа с бронзовой одалиской, держащей на вытянутой руке зеленый матовый абажур. Карп Силыч вступил в связь с фантомом прямо на полу прихожей, и когда его долго не употребляемый по назначению орган проник внутрь нового Карпа, на мгновение ставшего женщиной, произошло следующее. Тело фантома и клетки его с непреодолимой страстью к делению стали поглощать старого Карпа, и старый Карп, взвыв от боли, вдруг почувствовал, как то, что когда-то являлось им, беспредельно растворяется в Новом Карпе с безумной болью и отчаяньем для его существа. Через пару минут все было кончено и в прихожей с висящими над вешалкой козлиными рожками теперь находился один человек, Карп Силыч Сироткин, объединивший в себе прошлое и будущее этого грешного мира.
Глава двадцать восьмая.
Сложным, запутанным путем добирался Николай Журавлев до первопрестольной. В закрытом "паккарде" с опущенными занавесками везли его по ночной и безлюдной Москве. Книга Мордохая Спонариуса была упакована в папиросную бумагу и погружена в портфель, лежавший на Колиных коленях. Он сидел на широком заднем сидении комфортабельного автомобиля и думал о превратности судьбы и о влиянии предметов на жизнь человека. Плавное покачивание большого автомобильного тела слегка усыпляло капитана НКВД, и сквозь нелегкую память о недавнем своем поступке на него надвигались сумрачные картины города с оборванными цепями редких фонарей и беспорядком улиц и переулков, мелькавших перед глазами. Машина прошла Сокольники и въехала в майские просеки. Пошли бесконечные заборы и правильные перекрестки. Автомобиль затормозил у дачи министра Госбезопасности. Ещё никогда Николай не забирался так высоко, он не хотел и не стремился к этому, инстинктом понимая опасность, идущую из этих заоблачных сфер. И вот они въехали во двор и остановились в глубине у малозаметного крыльца. Антон Иванович, ехавший вместе с Николаем, прошел вперед и открыл дверь. В спину им смотрели внимательные глаза Бериевской охраны. Спустившись вниз по глубокой лестнице, они оказались в длинной прямоугольной зале с металлической дверью и факелоподобными настенными бра. Металлическая дверь с тихим щелчком захлопнулась за ними.
- Подождем, - сказал Антон Иванович, и они опустились на стулья. Берия появился из стены. Створки разъехались, и он шагнул в залу - в темно синем костюме и легендарном пенсне.
- Сидите, - сказал он, махнув рукой, и демократично опустился рядом, буквально в каком-нибудь полуметре, от Коли. - Как прошла операция? - спросил Берия, внимательно разглядывая Колино лицо.
- Успешно, товарищ министр, только мне пришлось принимать незапланированное решение.
- Какое же? - в свою очередь спросил Берия с почти незаметной улыбкой.
- Я нашел эту книгу так, как будто бы сам бог или дьявол подвел меня к ней. Я коммунист, но вы знаете, Лаврентий Павлович, когда ты на задании и идешь по чужому враждебному городу, когда на тебя со всех перекрестков смотрят немецкие патрули и когда ты заходишь в первый попавшийся антикварный магазин и начинаешь разговор, рассчитывая только на вежливое внимание, а находишь то, что искал!
- Так в чем же заключалось Ваше незапланированное решение? - спросил Берия и цокнул языком.
Журавлев вжал голову в плечи и сосредоточился на темной точке паркета. Пауза становилась неприличной, разновеликий ранг воинских званий требовал её прекращения.
- В отношении хозяйки магазина и её гостя я поступил негуманно.
- Как это. Позвольте узнать? - спросил Берия. Ирония дрожала на кончике его языка.
- Мне … мне пришлось их застрелить.
- Вот как, не очень оригинально, однако, продолжайте.
- Понимаете, Лаврентий Павлович, - голос Журавлева задрожал и сорвался, он явно был не готов к этому объяснению. - Она назвала слишком высокую цену, у меня не было таких денег.
- И вы пошли на уголовное преступление? - Берия явно был доволен собой. Глаза его улыбались, ирония светилась в каждой клеточке его широкого лица.
- Я выполнил задание и свой долг, - тихо сказал Журавлев. Взгляд его остановился на синем плече министра, после чего плавно перешел на нагрудный карман, где покоились золотые колпачки Уотерманов.
Берия демонстративно похлопал в ладоши.
- Дорогой Антон Иванович, если бы все Ваши сотрудники работали с такой самоотверженностью. Он явно переводил стрелки и Антон Иванович, старый энкаведешный волк, почувствовав это, в свою очередь передвинул их подальше от себя.
- Как же это произошло, Журавлев? Ведь вы прекрасно понимаете, что не скоординированные действия …
- У меня не было выбора. - Впервые он оборвал на полуслове старшего по званию. - У меня не было явок, не было связи с резидентом и потом она колабрационистка, её любовник гестаповец.
- Вы не имели права убивать их без соответствующих санкций. Достаточно было связаться со Швейцарской резедентурой, и деньги бы Вам нашли, - продолжал отчитывать Антон Иванович.
- У меня была цель, я думал, что результат важнее всего, мне казалось, что победителя не судят, - тихо сказал Журавлев, и пальцы его заскользили по кожаным граням портфеля.
- Судят, судят, ещё как судят, - хохотнул Берия и этой своей фразой разрядил обстановку.
- Деньги, отпущенные на поездку со мной, я почти ничего не истратил. - Коля говорил и чувствовал, как его бросает то в жар, то в холод.
- Деньги сдадите под опись. Давайте книгу, - сказал Берия и протянул вперед пухлую руку с обручальным кольцом.
Министр щелкнул замком и перевернул обложку.
- Бафомет, - сказал он будто бы про себя, пальцы его заскользили по многовековым страницам. - Скажите честно, капитан, вы верите в судьбу? - спросил Берия и пристально посмотрел на Журавлева.
Сам вопрос был поставлен так, что честно на него отвечать было никак нельзя.
- В судьбу я не верю.
- Ну и напрасно, а я верю. То, что Вы нам рассказали, и то, что Вы поступили не совсем правильно, это была судьба, и не в Вашей власти было изменить ход этих событий. Вы теперь майор Журавлев и я благодарю Вас за службу.