[Оглавление]




ИГРА В КОСЫНКУ. ПРАКТИКУМ

Окончание. Начало - здесь




-Да не ори ты, - Анечка заклеивала мне рассеченную губу. Ее разбитую голову мы присыпали толченым стрептоцидом, перемотали бинтами, и вид у нее был довольно героический - как у красноармейца после боя - саблю бы ей и коня.

-Отойди, - взвыла я и отпихнула Анечку, с опаской ощупывая свою опухшую губу, - ну и дерешься ты, скажу я... Как гладиатор.

-Сама хороша, - отмахнулась Анечка, пристраиваясь рядом со мной. Некоторое время мы сидели молча на кухонном диване, изредка вздыхая. Тихо стрекотал холодильник, и горячее солнце тяжелой ладонью терзало затылок, было муторно и тяжко, во рту болтался металлический привкус крови, кругом было неприлично много горячего оранжевого света, ломило спину и вся квартира была завалена хламом под завязку. Различные предметы, напоминающие о моей прошлой жизни, продолжали появляться то там, то здесь, сначала мы ругали старые резиновые перчатки, распашонки, потрошенные кассеты, мятые журналы, игральные карты, потрепанные папки и цветочные горшки, валящиеся с потолка, но через пару часов попривыкли и реагировали на них стоически.

-Ну и дерьма ты накопила за свою жизнь, - буркнула Анечка, отправляясь ставить чайник, - молоко-то хоть у тебя есть?

-Гоша вроде привозил, - я неопределенно помахала рукой в сторону холодильника, - а насчет дерьма - в корне не согласна. Это все очень важные вещи, мне без них никак не прожить.

Как назло на кухонный стол вывалилась кипа старых истерзанных пакетов. Анечка обернулась и обречено покачала головой.

-Откуда пакеты?

-В супермаркете через дорогу на халяву выдают, - буркнула я, - незаменимая в хозяйстве вещь.

Анечка издевательски подцепила один из пакетов и с восторгом обнаружила, что в нем отсутствует дно.

-Одолжишь мне парочку? - прошептала она заговорщицки, - просто не знаю, как обходилась без них до сих пор...

-Пошла ты, - я сложила руки на животе и уставилась в потолок, - ты хоть понимаешь, что я - всемогуща?

-Понимаю, - пожала плечами Анечка, - потому и считаю, что у нас на повестке два вопроса.

-Каких? - со стоном я поднялась с дивана и сняла чайник с плиты.

-Элементарных. К примеру, я должна была появиться на работе часа четыре назад. Что скажешь?

-Ты хочешь мне предложить организовать тебе отгул? - я облокотилась на разделочный столик и задумчиво поковыряла его.

-Ну да, - кротко кивнула Анечка, - я делаю чай, а ты - отгулы.

-Сама предложила, - вздохнула я, направляясь в комнату.

-И с головой что-нибудь сделай!!! - закричала она мне вслед.

-В смысле? - к тому времени я уже успела рухнуть в кресло, предварительно стряхнув с него кипу потрепанных писем, и включить компьютер.

-В смысле, - возникла у меня за спиной Анечка, - болит ужасно - особенно после того, как ты меня об пол долбачила.

-Итак, - я открыла косынку и пасьянс разлетелся по монитору привычным треугольником, - я просто раскладываю карты и думаю, что головы у нас не болят, а на работе дали отгул?

-Не знаю, - бросила Анечка через плечо, отбывая обратно на кухню, - что ты в прошлый раз делала?

-В прошлый раз я ни хрена в эту штуку не верила - просто сидела, думала и косынку раскладывала.

-Вот и раскладывай, - проорала с кухни Анечка, - и думай.

-Тьфу, - поморщилась я и принялась за косынку.

"Головы не болят, - бормотала я себе под нос для упрощения процесса думанья, - и синяк Анечкин под глазом прошел, и губа моя затянулась. И вообще - ничего не болит. То есть, нет, болит, конечно, но то, что болело до драки. А все ее последствия аннулируем. И последствия падения "Дождливого Питера". Ага. А на работе понимают, что нас пора отпустить на пару дней. Но ни в коем случае ни у кого не возникает мысли о нашем увольнении, ни за что... Черт, как мелко... Пару дней... У меня в руках мощь всего мира, а я говорю: пару дней... - пальцы мои задрожали от сознания собственного величия, - на неделю пусть отпустят!!! Гады... - на глаза навернулись предательские слезы, стало очень, очень страшно, я закусила больную губу и заныла, - только пусть не увольняют...

-Что ноешь? - Анечка шваркнула передо мной чашку и подкатила поближе второй стул, - от страха помираешь?

-Ага, - завыла я.

-Молодец, значит еще попроси чтобы никаких страхов, а то я тоже сейчас помру.

-Ты-то что, - презрительно спросила я, и Анечка, я думаю, уже заготовила достойный ответ, но в этот момент пасьянс сошелся со счетом 13243 очка и одновременно раздался звонок анечкиного мобильника и моего телефона. Я подхватила трубку, не вставая с кресла, а Анечка погнала на поиски своей сумки.

-Але, - бодро начала я.

-Марго? - поинтересовался из трубки мой начальник.

-Я, - гордо ответила я, ощупывая языком вроде бы как притихшую губу.

-А почему не на работе? - строго спросили меня с того конца провода.

-Не поверишь, - принялась я нескладно врать, - упала с утра в ванной... - тут меня прервал веселый и беззаботный начальственный смех:

-Ну ты даешь, - всхлипывало руководство, - умора... упала, говоришь, с утра? Начало отпуска что ли отмечала?

-Э-э-э... - продемонстрировала я свою глубокую осведомленность.

-Ладно, - начальство еще немного погоготало, а потом развздыхалось и затихло, - гуляй свою положенную неделю.

-Хорошо, - я с треском отлепила от физиономии Анечкин пластырь и швырнула его куда-то себе за спину, - уж погуляю так погуляю.

-Вот и молодец. Я тебе еще позвоню.

-Вот и молодец, - я попыталась изучить свое отражение в мониторе: крови, вроде бы, полно, а губа, вроде бы, целая, - пока.

-Пока, - тепло ответило начальство и положило трубку.

Некоторое время я смотрела на телефон с выражением величайшего недоверия.

-Кончай пялиться, - заявила Анечка, - прикинь, ты, как всегда, перестаралась.

-В смысле? - я зашарила по компьютерному столу в поисках телефона кадрового отдела нашей конторы.

-В смысле: меня на неделю отпустили, - ликовала Анечка, - нашли какую-то незакрытую неделю от отпуска и отпустили. Прям, и не знаю, как тебя благодарить.

-Поцелуй меня еще, - процедила я, набирая телефон кадровиков.

-О, господи, - возмутилась Анечка, - не приближайся ко мне.

-Очень надо, - начала я и тут закурлыкала, - Надюш... Ой, привет... А что там с моим отпуском? Неделя? Ой? И что, прям без заявления? И заявление, говоришь, есть? Ой! Да нет, решила подстраховаться... Ну спасибо... Хи-хи-хи... Хи-хи-хи... Прям уморила... Ну пока... Целую, ага.

Я положила трубку и снова принялась сверлить взглядом телефон. Состояние было спорное. С одной стороны, отпуск - вещь чудесная. С другой стороны - с чего бы это? А с третьей...

-Марго, - ткнула меня в плечо Анечка, - ты понимаешь, что происходит?

-Честно говоря, - неуверенно проговорила я, - все это больше похоже на какой-то сон.

-А я говорю, - зазвенела Анечка, - над отдупляться, пока не проснулись!!!

-С чего начнем?

-Водки, травы и денег! - выпалила Анечка и осеклась.

-Ты хотела сказать, - заржала я, - коньяка, шишек и платиновую визу?

-Только наличные, - категорически отрезала Анечка, - я не доверяю свои деньги пластику.

Я вскочила и заметалась по комнате, расшвыривая книги, поломанную мебель, старые дневники и открытки. Анечка присоединилась ко мне. Побегав по кругу и поломав руки, мы снова завалились обратно в кресла. Потом я медленно встала.

-Короче, - проговорила я, - коньяку, шишек... Да?

-Да! - заорала Анечка, - и бардак этот тут прибери заодно.

-Лады, - я разложила косынку, мышка прыгала в моих руках и не хотела наводиться на нужные карты. - Коньяк, шишки, деньги, говнище в одну коробку, а коробку на антресоли, - бормотала я.

-Слушай, - смущенно потрогала меня за плечо Анечка, - не могла бы я попросить у тебя новые стельки в кеды?

-Давай мыслить широко, - предложила я, - будем просить новые кеды, а?

-Ни-фи-га, - покачала головой Анечка, - старые мне вполне подходят, нужны новые стельки.

-Не вопрос, - пожала я плечами, - новые стельки, денег, и удлиняем мой палантин на полметра.

-Это на хрен? - опешила Анечка.

-А почему бы и нет? - ухмыльнулась я, не отрываясь от косынки.

-И сигареты, - добавила Анечка, покопавшись в своей сумке.

-И сигареты, - кивнула я, - Лады, 13450 очков.

Тут с потолка грохнулась огромная картонная коробка, и в нее поползли все дорогие моему сердцу предметы - первой на очереди была бесформенная куча пакетов. Пару секунд мы ошалело наблюдали как потемневшие от времени браслеты-недельки, позвякивая, прыгают в коробку сами, и тут раздался звонок в дверь. Я подскочила, опасливо обогнула коробку и погнала открывать.

На пороге стояла моя соседка, с которой я всегда здоровалась, но имя ее припоминала через раз.

-Э-э-э... - налепила я на физиономию приветливую улыбку, - здравствуйте.

-Марго, детка, - соседка обласкала меня взглядом, как родная мать, - я все жду, жду, когда ты заберешь у меня свой пакетик, а ты на идешь и не идешь. Сегодня думаю, отдам-ка я тебе его, пока не забыла...

-К-какой пакетик? - спросила я странным надтреснутым голосом.

-Да какой-какой, вот какой, - бабуля протянула мне непрозрачный и довольно увесистый целлофановый пакет. В глубине комнаты что-то загрохотало, я обернулась и увидела, как разбитая шкатулка скачет в коробку, но промахивается и оказывается на полу. С третьей попытки она перемахнула картонный бортик и скрылась из виду. Я поморщилась, прижала приятно зазвякавший пакет к груди и повернулась к соседке. Некоторое время мы тепло улыбались друг другу.

-Ну я пойду, - она как-то странно изогнулась и отвесила мне старообрядческий поясной поклон, - не поминай лихом.

-Чем? - прошептала я.

-Лихом, - сказала бабуля и отбыла.

-Дела, - пока я закрывала дверь, Анечка выхватила пакет у меня из рук и заглянула в него, - О, боже, - она резко закрыла пакет и спрятала его за спину, постояла немного, а потом заржала.

-Ты что? - я попыталась отнять у Анечки пакет, но она держала его крепко, так, что и не отнимешь.

-Я умру сейчас, - она опомнилась и ткнула мне пакет под нос, покатываясь со смеха, - ты смотри, там только пистолета для комплекта не хватает!

Я заглянула в целлофановое нутро и обомлела. Скажем прямо, я ожидала увидеть нечто подобное, но одно дело ожидать, а другое дело - видеть запаянный пакет с травой, бутылку коньяка и две аккуратных пачки долларов. Анечка с восторженным писком выудила коньяк из пакета, одним махом свинтила крышку и задумчиво отхлебнула.

-Слушай, - поперхнулась она, - а коньяк, судя по всему, настоящий.

-Ну, - гордо кивнула я, - фирма, понимаешь ли, веников не вяжет, - и тут же выпила. Коньяк пился как вода, так что вкуса его я не почувствовала, только приятная теплота в груди и легкое покалывание на языке.

-Коньяк ты, конечно, дерьмовый заказала, - прорезюмировала Анечка, принимая у меня бутылку, - могла бы попросить что-нибудь поприличнее.

-Нормальный такой коньяк, - я взяла бутылку обратно и вгляделась в этикетку, - "Московский" - если пять звездочек, то вполне приличный напиток.

-Во-первых, - менторски начала Анечка, - тут не пять звездочек, а три. А во-вторых - хватит глушить коньяк в коридоре, пошли на кухню, все обдумаем.

Я поплелась за Анечкой, бряцая пакетом и судорожно припоминая, чтобы соорудить такого на закуску. Ревизия не очень радовала: в холодильнике прописался недоеденный Гошин салат, остатки оливок, вечнозеленые соленые огурцы и попка от колбасы. В комнате зловеще грохотало говнище, сползающееся со всей квартиры к картонной коробке. Причем, я заметила, что кроме понавалившего сегодня с потолка хлама, прибрались сами собой пустые баночки от шампуней, развалившиеся босоножки, стопка рекламных листовок, которые я зачем-то приволокла из почтового ящика на прошлой неделе и (а вот это, кстати, вопрос довольно спорный) коврик из прихожей.

Кальян на кухне мы не нашли, зато под раковиной отыскалась пластиковая бутылка, заныканая фольга от шоколадки "Аленка" и катушка ниток. Мы пристроились прямо на кухонном полу, при помощи зажигалки, иголки и воспоминаний о бурной юности соорудили из всего этого могучий бульбулятор, распечатали пакет с травой, и уже через десять минут все происходящее с нами перестало казаться таким странным. Напротив - все вписалось на свои места, накатила приятная нега, захотелось вытянуть ноги, с хрустом потянуться и положить гудящую голову на что-нибудь более или менее мягкое.

-Напрягает фишка одна, - пробормотала Анечка, раскинувшись между раковиной и холодильником, - ерунда, однако достало.

-Что? - я лениво прикрыла глаза и теплый оранжевый свет мягко пульсировал, мешаясь с красноватыми всполохами, кругами и загогулинами. Гладкая прохлада пола успокаивала, баюкала и сообщала вектор сонного вращения по спирали.

-Да глупость - вот мы с тобой крутые и всемогущие, неделю отпуска нам дали, пакеты в коробку лезут сами, старуха принесла травищи, а пепельница, ты прикинь, пепельница вместо бычков полна сигарет - я сама видела, "Галуаз" твой термоядерный - гадость, конечно, однако, радует, когда курить нечего... Ну и скажи, тебе хочется еще чего-нибудь?

-Ничего-о-о-о... - провыла я радостно, не открывая глаз, - ничего-о-о-о-о не хочется... - и глупо заулыбалась.

-И я про то же, - вздохнула Анечка, - не хочется ни хрена: ну, казалось бы, становись Мисс Мира, накорми африканских детей, защити докторскую диссертацию, заведи собаку огромную какую-нибудь - а все, что мне хочется - это валяться тут и никуда не вставать...

В голове зашевелилась какая-то мысль, ее сменила другая, потом их накрыло третьей, почему-то вспомнились колышущаяся тень от занавески на полу в комнате и ветер в лицо от проезжающих машин, появилось хвостатое слово "русалка" и тут же пропало с тихим хлопком, зачесался нос и вдруг накатил зверский голод - в голову полезли округлые пирожные картошка, заварные пряники, помидоры и фасоль со сладким перцем...

-Получается, что мы с тобой стоим на таком низком уровне сознания, что нам проще всего не думать, закуклиться, влезть в какую-нибудь щель и сидеть там, не вылезая всю жизнь, чем украсить быт чем-нибудь пристойным, слышишь?

От Анечкиных слов я вздрогнула и распахнула глаза. С призрачным чмокающим звуком на меня накатила горячая оранжевость полуденной кухни. Я охнула и закрыла лицо руками - жрать хотелось так, что деваться некуда было от истекающих прозрачным соком отбивных в моей голове.

-Что? - Анечка потрогала меня за плечо и тоненько захихикала.

-Умру от голода, - выдавила я из себя, - умру от голода сейчас, вот что, - Анечка смеялась так заразительно, а мысли в голову лезли такие остроумные, что я тоже зашлась сиплым смехом. Далее мы ржали. Продолжалось это целую вечность. Потом Анечка спросила:

-В холодильнике?

-Ни-фи-га, - я поднялась на четвереньки, с усилием рванула на себя тепловатую белую дверцу и меня обдало холодильничной прохладой, - вот, - я с тоской продемонстрировала свой нехитрый запас провианта, - все, что Гоша привез, я съела, салат протух, колбаса кончилась, пирогов не было.

Анечка чуть не скончалась от моей тонкой шутки, и завывая: "Пирогов!", повалилась обратно на пол, с которого начала было приподниматься. Уже не знаю, что насмешило меня, но я рухнула вслед за ней и снова мы ржали целую вечность. Уже не помню, что мы там говорили потом, над чем смеялись, в какие стороны отползали, зачем все это нам было нужно, но через какое-то время Анечка изрекла очень умную мысль:

-Наколдуй еды, иначе я сдохну.

А потом мы еще триста лет, с перекурами, паданьем на пол и идиотским хихиканьем добирались до комнаты, включали компьютер и пытались открыть косынку.

-Знаешь что? - прошептала Анечка, понаблюдав некоторое время, как я таскаю мышкой туда-сюда карты, - надо зажигать.

-Да? - выдохнула я, сосредоточенно припоминая какая карта старше: дама или король.

-Да, - засияла Анечка и закинула ногу на ногу, - накупить нарядов и зажигать идти. Они все, наверное, так сначала делают.

-Кто: "они"? - почему-то испугалась я. Если бы не голод, меня начала бы бить нервная дрожь.

-Ну, - пожала плечами Анечка, - ты же не думаешь, что ты одна такая. Наверняка вас по всему свету уже до фига, и мне не хочется верить, что одни мы по такому убогому сценарию начинаем.

-Что же в нем убогого? - восстала я, - нам надо было немного расслабиться, иначе так и умом поехать можно, слышишь?

-Слышу, - покивала Анечка, - а зажигать все равно надо, так, чтобы пар из ушей.

Я кивнула и тут пасьянс сошелся со счетом 15689.

Некоторое время мы сидели молча, а потом между звонком водителя лимузина в домофон и его появлением на пороге квартиры, хряснули коньячку, чтобы чуть-чуть отпустило. Тут, спору нет, отпустило, но ноги стали предательски подводить и здоровенному негру в блестящей фуражке пришлось нести нас до машины на своих мощных негритянских плечах. Анечка пела что-то невразумительное и крепко прижимала к сердцу пакет с травой и деньгами.

В лимузине мы решили, что коньяк и трава должны находиться в крови в более или менее уравновешенных пропорциях, и покурили еще немного прямо с хромированного столика, помещавшегося посреди салона, втягивая дым через сложенные рупором ладони. Травы при этом мы пожгли где-то полстакана, но равновесие было достигнуто.

Дальше мои воспоминания тонут в тумане, но над его молочно-белой гладью высятся некоторые айсберги.

Еда. Много еды. Анечка впивается зубами в неочищенный ананас и ее заклинивает. Общими усилиями чешуйчатую тварь удается выдрать из Анечкиных челюстей.

Шампанское. Оно появилось еще в салоне лимузина и им мы залили все, что только можно.

Примерочные кабинки в каком-то торговом центре. Нетвердой рукой отодвигаешь шторку и видишь нервные лица продавцов, маячащие, как тревожные луны в призрачных оконных стеклах. Ворох тряпья, бесконечно много света, собственная физиономия, болтающаяся в зеркале, бледная, как молоко. Неуверенно встаешь на свои новые шпильки, тут же с них кувыркаешься, тебя поднимают и прислоняют к стене.

Массажный стол в сауне. Засовываешь лицо в специальную выемку, чтобы не помять нос, и вдруг накатывает липкий вибрирующий страх, что его не удастся вытащить. Где-то рядом слышны дикие Анечкины крики, которую мучает та же проблема. Хлопающие махровые простыни. Кто-то предлагает засунуть нас в бассейн с холодной водой, но засунули или нет - сказать трудно.

Распаренные тела в нервных всполохах. Потом приходит понимание, что музыка такая громкая, что мозг отказывается ее воспринимать. Напряженные пальцы на заднице, чье-то сосредоточенное лицо и собственный глупый-преглупый голос: "Деточка-а-а-а, а ты школу-то зако-о-о-ончил?".

Бесконечно много эха, огромное зеркало и интересное открытие, что обувь на мне отсутствует. Анечка говорит кому-то "Гар-р-р-рсон...".

Лимузин. Попытка закрепить зародившуюся с кем-то дружбу. Моя босая нога утыкается в оконное стекло и я мычу от наслаждения: оно такое прохладное. В голову приходит забавная мысль, что все это здорово смахивает на сцену с запотевшим окном из "Титаника", только вместо растопыренной пятерни Кейт Уинслет моя нога. Тут же озвучиваю эту мысль Анечке. Позабыв про новых друзей, мы начинаем ржать.

Танцы. Настолько странные, что и говорить о них не хочется.

Мы с Анечкой от кого-то убегаем. Странная фишка - бежим с дикой скоростью, а лимузин едет рядом ме-е-е-едленно.

Какой-то туалет, я зачем-то мою ногу в раковине, изогнувшись, как цапля.

Трап самолета. Анечка кричит, что боится летать. Куда мы летим? Говно вопрос! Конечно же в Питер!

Сияющие огни огромного проспекта. Рекламные транспаранты от дома до дома. Анечка бежит впереди меня, медленно удаляясь, и поет песню "И снится мне не рокот космодрома, \\ Не эта ледяная синева...".

Омар. Возможно, краб. Я пытаюсь сбросить его на пол, потому что мне кажется, что он пошевелился.

Анечка повисает на какой-то портьере и медленно заваливается вместе с ней вниз. Лицо при этом у нее полно нечеловеческого напряжения: она силится понять, что происходит. Мой веселый смех, как в кино, когда главный герой вспоминает счастливое детство, и голоса его товарищей по играм мечутся где-то в пасторально-чистом небе. Ох.




Единой волной накатили голоса и жаркий, душный свет. Я стиснула зубы и терпела молча. Странно, почему я раньше всего этого не замечала? Издалека, огибая тупую боль в неестественно вывернутой руке, пришла мысль, что сейчас заломит затылок. Откуда эта мысль взялась? Сказать сложно. Возможно она мелькнула еще перед засыпанием, а потом остался неясный ее отпечаток? Как бы там ни было, кроме руки пока ничего не болело. Мало не болело - не ощущалось в наличии. Сказать по правде, это пугало. Я закрыла глаза, попыталась подать голос и мелко задрожала от каркающего хрипа, который вырвался из моей глотки.

-Т-твою мать, - послышался страшный Анечкин голос, - Марго, поднимайся, приехали.

Я снова разлепила глаза и сразу покрылась испариной - душно, очень душно. Язык во рту еле ворочается, все липкое, и запах - он сводил с ума. Пахнет линолеумом, застарелым табачным дымом, масляной краской и поверх этого стелется какая-то тяжелая смрадная вонь. Серая стена. И толстые железные прутья. Тут в поле моего зрения впрыгнула Анечка - бледная, как смерть, с расцарапанной щекой, всклокоченная, помятая и удивительно собранная.

-Гульнули, бля, - прошипела она мне в ухо.

-Где мы? - выдавила я из себя, дивясь ее виду. О том, на что похожа моя собственная физиономия, я предпочитала не думать.

-Кажется, в обезьяннике, - простонала Анечка, обхватила голову руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону.

Тут до меня дошло, что лежу я на самых настоящих нарах, на которых до меня...

Откуда такая резвость взялась, через пару секунд я была у решетки и попыталась за нее заглянуть. Ничего не получилось - стены, крашенные в муторный зеленый цвет, коридор, какие-то стенды, голоса, голоса и сизый табачный дым...

-Надо кого-нибудь позвать, - неуверенно проговорила я. Анечка рассеянно покивала, а потом вдруг вытянула шею и взвизгнула не своим голосом:

-Начальник! - и тут же зажала себе рот рукой. Голоса на секунду стихли, а потом полились снова.

-Интересно, - задумчиво проговорила я, присаживаясь рядом с Анечкой, - нас с травой брали, или как?

Анечка застонала и зажала свою голову между коленей.

-Нет, - задумчиво продолжала я, - траву мы еще в лимузине потеряли... Значит, дебош...

-Господи, - простонала Анечка, - и чего тебя гулять потянуло?

Я потерянно промолчала, тактично не припоминая, что "зажечь так, чтобы пар из ушей" было Анечкиной идеей.

-Э-э-э... - Анечка встала и попыталась просунуть голову между облупившихся прутьев, - мы хоть были благоразумны?

-В смысле?

-Ты понимаешь... - раздраженно обернулась ко мне Анечка.

-А... - я грустно вздохнула и поковыряла пальцем липкую стену, - какое там... Ты лучше скажи, я давно босиком хожу?

-Одним сапогом ты точно разбила стекло - помню железно, - засияла мутной улыбкой Анечка.

-Сапогом? - изумилась я, - откуда сапоги?

-Хрен знает, - пожала плечами Анечка и мы потерянно замолчали.

Так мы сидели до прихода какого-то сержанта. Потом лицо его начисто вымылось из памяти, запомнилось только, что смотрел он на нас с глубоким отвращением. Мы, в свою очередь, его презирали и сохраняли хладнокровие, достойное китайского мандарина. Хотя, должна сказать, хладнокровие начало медленно улетучиваться когда нас взяли под руки и повели по нескончаемому коридору, по вздутому линолеуму, по мрачной зелени стен, по колышущейся табачной пелене... Хладнокровие улетучилось совсем, когда нас втащили в маленькую каморку к какому-то смурному высохшему усатому мужику, чахнущему за мигающим монитором. Мужичок смотрел на нас с любопытством, замешенном на дремучем отвращении и молчал. Мы молчали тоже - если честно, говорить было нечего. У мужичка начла кривиться верхняя губа, постепенно обнажая зубы - получалось зловеще и совсем недобро.

-Инквизиция, - мрачно вздохнула Анечка.

-Простите, что? - наклонился к нам мужичок. Анечка неопределенно покачала головой. Тогда мужичок взял реванш. Он открыл какую-то папку, торжественно прокашлялся и медленно, очень медленно принялся рассказывать. С каждым его новым словом желание провалиться сквозь землю, призрачно маячившее на горизонте с момента пробуждения, крепло и оформлялось в конкретный план действий. Как бы там ни было, у нас с Анечкой в запасе всегда оставался суицид - о чем-то таком мы подумали, когда переглянулись и погрузились в безнадежное созерцание собственного падения.

Из захватывающего рассказа нашего мучителя стало ясно, что находимся мы в культурной столице нашей родины, городе Санкт-Петербурге. Это значит, что трап самолета не привиделся мне в бреду, а был совершенно реальным, и, чуть потеряв контроль над собой, мы с Анечкой осуществили золотую мечту каждого уважающего себя отстойного пионера. Такая мысль добила меня окончательно. К тому же, в городе на Неве порезвились мы от души. Тут, надо сказать, меня посетило предательское облегчение оттого, что о своих московских подвигах мы, дай Бог, не узнаем. А если и узнаем, то, по крайней мере, через пару часов.

Итак, мы были изгнаны из нескольких ресторанов, где что-то нарушали, хулиганили, портили имущество, сквернословили и обижали посетителей. Потом мы приставали к проезжающим машинам, но почему-то на нашу проверенную десятилетиями невинность никто не покусился. Потом мы танцевали на улице, так как ни в одну уважающую себя дискотеку нас не пустили. Кстати, мужичок изрядно удивился, что прибыли в его родной город мы на самолете, в который нас еще надо было пустить, а вот кто и за какие деньги совершил такую несусветную глупость - это вопрос отдельный. Окажись он сейчас в этой комнате, я бы плюнула ему в рожу - дома, понимаете ли, и стены помогают, а тут - сплошная депрессия, неподъемное чувство вины и глубокое похмельное раскаяние. Ну, это к слову. После танцевальных подвигов мы слегка подкрепили свои силы и принялись воодушевлено (мужичок так и сказал: "воодушевлено") бить витрины с криком "Не нравится!!!". Потом мы приставали к мужчинам, которых в Питере "уважают и прислушиваются к их мнению" с целью снять себе дружков на некоторое время, уверяя всех, что "бабок немерено". Чувство, посетившее меня с этими словами можно бы было назвать "полным отчаянием", если подобное выражение передают всю глубину пропасти, в которую я ухнула. Судорожные раздумья где сейчас находится Гоша, и может ли он сделать для нас хоть что-нибудь не принесли облегчения.

А мужичок пел соловьем. Он никуда не торопился и продолжал смаковать подробности минувшей ночи. Особенный акцент он сделал на том, что взяли нас при попытке купить оружие, причем, Анечка постоянно повторяла: "Марго, скинь траву, скорее, ну скорее, менты попалят!". Проявив недюжинный актерский талант, мужичок повторял ее золотые слова на все лады. Естественно, эту самую траву нашли у Анечки в кармане. Потом мы оказали сопротивление. Потом мы даже сбежали. Потом нас поймали. А мы снова сбежали. А нас снова поймали. А потом мы уже не сбегали, потому что вырубились на полуслове, синхронно, словно сговорились заранее, так что улов питерских блюстителей порядка был небогат - два тела, не реагирующих ни на какие внешние раздражители.

-Что вам теперь будет, - поставил эффектную точку мужичок, - не представляю, но могу обещать, что чертям в аду тошно станет. А всем нам и так тошно.

На сим красноречие мужичка покинуло и он свирепо уставился на нас из-за монитора. Мы потерянно молчали. Тогда нам предложили что-нибудь сказать. Мы предпочитали мучаться нечеловеческими угрызениями совести в полной тишине - внезапно накатила жуткая пульсирующая головная боль, притупившая боль душевную. С выражением героической скорби я окинула взглядом Анечку и с удивлением отметила, что раскаяние на ее лице сменяется какими-то мыслительными процессами. О их качестве судить не берусь, но Анечка судорожно шарила глазами по комнате, раскачивалась на стуле, и, судя по всему, заключала какую-то замысловатую сделку с собственной совестью. Я слегка подобралась - в конце туннеля замаячил слабый свет. Анечка же некоторое время размышляла, силясь облечь в слова свои открытия, а потом слегка подалась вперед и задушевно обратилась к мужичку:

-Скажите, процессор у вашего компьютера 486?

-Ну да, - подозрительно нахмурился мужичок. Доверия у него к нам не было ни на грош - умыкнуть полуубитый 486 компьютер для таких людей как мы - пара пустяков. Мужичок решил стоять за имущество насмерть.

-И стоит на нем виндоуз 95? - продолжала Анечка, обласкав нашего мучителя труднопередаваемым оскалом.

-Да, - мужичок начал нервничать, потому что злая судьбина решила добить нас до конца, и у Анечки начал дергаться глаз.

-А в "играх" косынка у вас есть? - продолжала допытываться Анечка, придерживая глаз рукой.

-Есть, - если было бы можно, мужичок расстрелял бы нас прямо на месте, по законам военного времени. К сожалению, у нас гуманное государство. Кажется, мы все еще считались подозреваемыми в пьяном беспределе, а не пьяными беспредельщицами.

-Оперативки не хватает, - гнула свое Анечка, - тормозит по черному, да?

-Ну...

-Но косынка работает?

-Работает, - сказать по правде, я была поражена выдержкой мужичка и уже начала сомневаться в том, что за анечкиными расспросами стоит какой-нибудь план. Она развеяла мои подозрения, предложив выход простой как правда.

-Ну, Марго, - повернулась ко мне подруга, - я думаю, ты меня понимаешь: выбраться из этой могучей жопы и попить чего-нибудь холодненького...

-И горячую ванну, - покивала я, пораженная легкостью предлагаемого выхода, - только как?

-Не знаю как ты, а я свое дело знаю, - кротко выдохнула Анечка, мешком повалилась на пол и забилась в жутких конвульсиях.

Как это было отвратительно! Я прониклась к своей подруге глубочайшим уважением. Она гнулась, размахивала ногами, извивалась, крючила пальцы, воздевала их к потолку и пронзительно завывала. Устоять было невозможно. Если бы мне разрешили, я дала бы Анечке Оскара. Она принялась биться головой об пол, вопя:

-И голову мне залечи, залечи мою сраную голову!!! - эти слова подняли Анечкино выступление на новую высоту. Я ощутила себя бездарной неумехой.

Чуткие и душевные питерские менты некоторое время боролись с собой, для охлаждения помутившегося разума перечисляя наши непотребства мысленно, но надолго их не хватило. Волна сострадательного ужаса нарастала в комнате постепенно, ширилась, и в один миг затопила комнату. Под Анечкины апокалиптические завывания сержант с мужичком повскакивали со своих мест и как в замедленной съемке бросились к ней на помощь. Та же не замолкала ни на секунду, вопила так, что нервы натягивались и рвались, не выдерживая напряжения. Бледные, ополоумевший менты принялись орать вместе с Анечкой - сначала они просто матерились, а потом принялись драть глотки, упав на колени над Анечкиным извивающимся телом. Почему они не позвали на помощь - не знаю. Почему никто не пришел на помощь к ним - сказать трудно.

В этой сплошной пелене всеобщего воя, паники и ужаса, я поняла, что пришло время действовать. Вернее, я поняла, что время действовать пришло уже давно, и я протупила зря лишних полторы минуты, пока Анечка старается за нас двоих. Подвывая (потому что как же так - все голосят, а я - ни звука?) я подскочила, мухой метнулась за компьютер, дрожащей рукой открыла косынку и принялась раскладывать ее. В глазах прыгали какие-то точки, я то пыталась спрятаться за монитором, что выглядывала из-за него как партизан под перекрестным огнем. Очень дрожали руки, вой не стихал, напротив, в ушах звенело, точки перед глазами сменились кругами, навалилась предательская слабость, впервые в жизни захотелось грохнуться в обморок, перед клавиатурой, засыпанной крошками от печенья, лежало два обгрызенных простых карандаша и открытая папка с протоколом, зафиксировавшим наши непотребства. Краем глаза я выхватила обрывок длинной фразы: "утверждали, что являются агентами МОССАД и ЦРУ, пытаясь предъявить..."

Нереальная сумма очков, с которой завершился пасьянс, перемешалась с кратким ощущением свободного падения, которое накрыло с головой на сотую долю секунды, а потом я ухнула в мирную тишину своей кухни.

И ничего.

Все оранжево и свежо. С тихим щелчком включился и заработал холодильник. В комнате едва различимо тикали часы. Занавеска колыхнулась за спиной и легко коснулась моего затылка. Я коротко вскрикнула и рухнула на Анечку. Опять накатила теплая домашняя тишина. Сознание постепенно возвращалось в мою бедную, но совершенно свежую, без тени похмелья, голову.

Мы с Анечкой полулежали на кухонном диване и с тихим ужасом смотрели друг на друга. В каждой руке у нас было по литровому пакету холодного сока.

Происшествия последних суток были миражом, померещившимся нам в жаркой оранжевой кухне, и весь этот мираж укладывался в одно короткое мгновение. Трава, танцы, коньяк, сауна, лимузин, Питер, менты, обезьянник - все свернулось в одну точку, превратившись в неясный полуденный морок.

Анечка с хрустом помотала головой, не решаясь выпустить сок из рук - апельсиновый и томатный.

Пить не хотелось.




-Это обязательно придет им в голову, - Вава сидела на подоконнике, а перед ней раскинулся шикарный морской пейзаж. Она, не отрываясь, смотрела на бушующее море и призрачно улыбалась. - Вы слышите? - она обернулась и проорала куда-то себе за спину, - Она непременно додумаются до этого!!!

-Вероятно, - за спиной Вавы, как привидение, возникла Ева, - по любому сто лет никто не забирался так далеко.

-На какой раз этот расклад пришел в голову тебе? - в прозрачных глазах Вавы отражались барашки на черных волнах.

-Не помню... - пожала плечами Ева, - довольно быстро.

-Я и говорю, - кивнула Вава, - они практически на пороге. Вава обернулась и заглянула Еве в глаза, - ты счастлива?

-Трудно сказать, - усмехнулась Ева, - я есть, но у меня не было выбора. Хочется, чтобы он был хоть у кого-то.

Вава обхватила голову руками и принялась мерно покачиваться. Потом она пропала. Там, на море, начинался дождь.




Надо отдать нам с Анечкой должное: на диване сидели мы довольно долго. Потом я сказала:

-Ой.

Анечка рассеянно покивала. Мы помолчали. А потом я сказала:

-Говно какое.

А потом Анечка грустно покачала головой и вздохнула:

-Мы две приличные девушки. Откуда в нас это?

-Что? - тупо спросила я.

-Откуда в нас вся эта гадость?

Я потерянно промолчала, считая вопрос риторическим. Некоторое время мы тонули в угрызениях совести и осознании собственной низости. Нам было противно. Мы стыдились посмотреть друг другу в глаза. Спасти нас могла только трудотерапия.

Мы медленно поднялись с дивана и, не сговариваясь, принялись за домашнее хозяйство. Моя квартира была объявлена Штабом Могучих Правителей Мира При Помощи Косынки, и пришло время придать ему более или менее приличный вид. Пока кругом творилось что-то невообразимое, и хоть все говнище, которое я вызвала поутру, исчезло вместе с коробкой и ковриком от входной двери, квартирку, носящую явные следы дебоша и развратного образа жизни, это украсило мало. Мебель была частично поломана, частично опрокинута, постели вывернуты наизнанку, кругом летали хлопья пыли, там и тут возникали смердящие полные пепельницы, стопки книг обваливались на голову, грязная посуда высилась в раковине до потолка и была в художественном порядке распихана по углам, а холодильник вызывающе пустовал. Вершить великие дела с такого безобразия было нельзя. И косынка тут совершенно не помогала - только труд сделал из обезьян (которыми мы и являлись, как показали последние события) людей, хоть как-то пригодных к жизни.

В едином трудовом порыве мы поменяли постельное белье, грязное запихнули в стиральную машину, подмели и помыли пол, скинулись, сгоняли на рынок, притащили оттуда курицу, помидоров, перцев, риса, морковки, разливного кваса, лавашей, персиков и сыра, перемыли посуду, сварганили обед, протерли окна и вытряхнули плед, валявшийся на кухонном диване.

В процессе уборки мы решили, не сговариваясь, что Анечка на время переезжает ко мне. Я выделила ей постоянное спальное место с ночником и двумя подушками, чистое постельное белье, полотенце, майку для спанья с желтым цыпленком и книжку для чтения на ночь. Кажется, это была "Повинная голова" Гари, хотя, утверждать не берусь - за все это время Анечка не откроет ее ни разу.

Решив, что с хозяйственными и организационными моментами покончено, а чувство вины и собственной ненужности слегка отпустило, мы решили отобедать. В жаркой и душной квартире делать этого совершенно не хотелось, на улице жара и духота увеличивались стократно, зной призрачно колыхался над мостовыми, если лечь на землю и вглядеться в это колыхание, кажется, что люди идут по колено в воде. Наверное потому мы взяли свежевытряхнутый плед, перенесли обед на лестничную клетку и уютно расположились на ступеньках. В подъезде было полутемно и гулко, тянуло прохладным сквозняком, сыростью, на стене написано "Маша", рваные солнечные полосы ползли по моему колену, а куски курицы, замотанной в лаваш, сочились оранжевым жиром.

-Только идиоты ходят на пикник в свой подъезд, - проговорила Анечка с набитым ртом.

-Кто бы что понимал, - пожала плечами я, откидываясь на ступени, - нам теперь вообще все равно.

-Слушай, - отмахнулась от меня Анечка, - помнишь, там, на сайте, который все про косынку рассказал, там говорили: "люди, типа, творите добро", или что-то вроде этого?

-Ну, - я впилась зубами в помидор. Сладкий сок потек у меня по подбородку и за пазуху.

-Так пойди, - Анечка начинала нервничать, - пойди и разложи косынку, чтобы дети в Эфиопии не голодали, китайцы не забивали колья в глотку старичкам-профессорам, а бандиты не жгли всяких идиотов в лесу, облив бензином, - она задумчиво катала персик, зажатый между ладоней. Где-то внизу хлопнула входная дверь и послышались шаркающие шаги. Некоторое время мы нервно прислушивались к ним, вытянув шею и прекратив жевать.

-Во первых, ни хрена в Эфиопии никто не голодает, - заговорила я, когда лифт повез кого-то вверх. - Просто благотворительным фондам надо денег для того, чтобы вызвать в европейцах, ни разу в этой самой Эфиопии не бывавших, чувство вины, срубить с них денег и потом отчитаться перед обществом. Потом, китайцы забивали колья в глотку старичкам во время культурной революции, а теперь они на них в космос летают. Бандюки жгут народ только в сериалах. Вообще - куда не плюнь - непонятно, кому помогать.

-Несчастным сиротам нужна помощь, - неуверенно начала Анечка, - старичкам, если не китайским профессорам, так тем, которые бутылки собирают... Птицы задыхаются в нефти, леса Амазонии вырубают, все такое... Знаешь что, расскажи мне про Васю.

-Какого Васю? - как-то по-идиотски попыталась наврать я.

-Такого, - отмахнулась от меня Анечка, откинулась на ступеньки рядом со мной и закрыла глаза, - ты не бойся, ты просто расскажи.

-Ты меня не лечи, - сердито отмахнулась я от нее, - не лечи, слышишь, у меня все в порядке. Они у меня все, знаешь, где?

-Где? - спросила Анечка ровным голосом, не открывая глаз.

-Это... - я вдруг поняла, что слов не хватает, а вместо них есть слезы. Целое море слез. Даже смешно как-то стало - слова-слезы-море - стыдобина-то какая... - я не плачу, - зачем-то предупредила я Анечку, не открывавшую глаз и не меняющую выражения лица. Потом она медленно кивнула.

-Нет, мне вообще на это насрать, понимаешь?

Анечка кивнула еще раз. Она лениво думала про себя, что у меня аутизм, шизофрения, паранойя, проблемы с социальной адаптацией и она мне в чем-то завидует.




Пропуская длинный и путанный рассказ Марго мимо ушей, можно с грустью констатировать, что Вася просто не любил Марго и, в принципе, имел на это полное право. А поэтому автор отказывается трепать его имя, потому что Вася тут совершенно не при чем. Также автор отказывается вытаскивать наружу абсолютно бесполезные для повествования грязные Васины трусы и бешено размахивать ими над головой. В нашей жизни так мало простора для действий, что это полное свинство, когда кто-то пытается диктовать нам, как именно стоит распределять свои симпатии. В этом мире достаточно доброты и сострадания, чтобы их хватило на человека, которого закатало под каток безответной любви.




С Марго все было еще проще. Она очень любила Васю и очень страдала. Это неподдельная боль, ее ни с чем не перепутаешь, кто пережил, тот поймет - издалека смешно и нелепо - вблизи почти неподъемно.

Постепенно амплитуда раскачивания Марго уменьшалась, и в один момент она зависла в одной точке. Кто знает, как это получается? Накрывает тебя с головой, и чем больше борешься, тем туже проклятая безответная любовь опутывает тебя по рукам и ногам. Бесполезная, никчемная, муторная, как дневной сериал, никуда от нее не спрячешься, никто тебя про нее не слушает, себе уже надоедаешь до посинения, сон теряешь совершенно - куда все это потом девается? Ни одного ответа - одни вопросы, а в таком состоянии не хватает ума даже их задавать, и просто сидишь и часами гоняешь в своей голове какую-то обидную муть. Бесконечно, от раза к разу, порой любовный морок уже теряет свои четкие очертания и утрачивает форму предмета страсти нежной - страшно подумать, какие формы он порой умудряется обретать. Длинные речи, многокилометровые домашние заготовки, которых никто никогда не услышит, бесплотные обвинения, сокрушительные риторические вопросы и сияющие как солнце картины попирания ногами все обидчиков разом - всего этого Марго породила сполна - вагон и маленькую тележку.

Многочасовые монологи впоследствии оформились в четкую речь, ограниченную лишь парой минут, но вмещающую все составляющие, распластавшие Марго в тишине и пустоте.




Порой я кажусь себе дворником, который разгребает огромные подтаявшие сугробы, и среди оплывшего серого снега лежат старые фотографии. Весна всегда навевает на меня смутные воспоминания. Запах теплой земли делает меня мягкой, как масло, и я начинаю думать о своей жизни. Порой мне кажется, что мои мужчины всегда находятся со мной. Они заглядывают мне через плечо, когда я работаю. Они читают мои дневники. Они плачут, если мне грустно. Когда я покупаю лимоны у цыганки, они советуют мне, какие выбрать, если я кривляюсь перед зеркалом, они присвистывают, когда я плачу или смеюсь, когда холодно, жарко, одиноко, когда люди достали меня и я их видеть не могу - они присматривают за мной. Я всегда нравлюсь своим мужчинам.

Они в моей постели, они в ванной, они напоминают мне о том, что пора менять зубную щетку, они смотрят на меня, когда я лежу на полу в полной темноте и удивляются, что им не удалось выпить меня до дна. Теперь они возвращают мне свои долги - хотя никто из них ничего мне не должен.

Это так же просто, как шевелить пальцами в ванной. Дымишь себе сигаретой и ни о чем не думаешь. Вспоминать легко, легко чувствовать их руки на своих плечах, дурея от ощущения нереальности всего, что со мной происходило. Одинокой женщине очень трудно выжить в этом мире, мне - проще простого. Очень сложно быть одинокой, когда в твоей голове собралась толпа разных отморозков, осененных моей памятью.

Порой я вступаю с ними в долгие и бесплодные споры. Поворачивая голову в сторону своих мужчин, я словно говорю им: "Смотрите, какой вы сделали меня! Вот какая я стала. Смешно сказать, все это - плод творения ваших рук".

Мои мужчины. Каждый их шаг я меряю через призму своих желаний и предпочтений. Все так просто - в один прекрасный момент я поняла, что с меня достаточно. Моя личная толпа - это ни много, ни мало. В самый раз. Под завязку. Так, чтобы поплавок плавал. Больше мне в себя не вместить - как ни старайся. Иногда хочется сесть и зажать уши руками, чтобы хор их голосов в моей голове перестал звучать, и я начала все заново, с чистого листа. Но каждый из них во мне, а назад дороги нет.

Я не могу смириться с мыслью, что после расставания со мной их жизнь продолжается. По мне, так это пустая оболочка продолжает пить по утрам кофе (портвейн, чай с молоком, апельсиновый сок, или кто из них что там любил) - сами они перекочевывают в мою голову и поселяются там навеки. Так удобнее. Им не скучно. У них есть я. А у меня всегда есть пара слов для моих мужчин, не просто пара слов, а долгий, нескончаемый поток, длинные речи, километровые домашние заготовки, я великолепна.

Теперь, когда они во мне, я могу рассказать им все, что я недосказала в те минуты, когда молчание затягивалось, я смотрела в окно и не могла выбить из себя ни слова. Как в фильмах - двое хватают друг друга за руки в темноте, кутаясь в простыни, и говорят, говорят - вокруг них вспыхивают и тут же пропадают неясные образы - прошлые любовники, собаки, друзья, солнечный свет в стакане где-то в раннем детстве, карусели и мороженщики, обидчики, далекие кроны деревьев, когда лежишь под ними на спине, серьги в ушах, уши вообще и опять - полные уши слез - сама не понимаешь, откуда столько взялось, и куда все это девать.

Кто-то скажет - все, чем я обладаю - это ничтожно мало, но по мне - в самый раз. Идеальная пропорция безумия, прекрасная возможность размазать себя по полу весом целой толпы мужчин - порой в мешанине рук и ног совсем невозможно различить где я, а где они.




Когда Вася и Марго встретились в последний раз, дул безудержный, злой ветер. Он трепал волосы Марго и они змеились в бесконечных воздушных потоках, огибая ее шею.

Марго молчала, потому что хотелось сказать слишком много, и ничего, совершенно ничего не имело смысла. Вася же, напротив, не мог подобрать ни одного слова, казалось, он все их перезабыл одним махом. Время остановилось, и остался только ветер, завывающий в протяжной тишине, а Марго захлестывала всепоглощающая нежность, такая, словно обнимаешь себя за плечи, а кто-то дует тебе в затылок - щекотно и хочется улыбаться. Ветер раздувал слезы Марго по щекам, а она даже не вытирала их - все теперь потеряло смысл - не было ничего, о чем бы стоило сожалеть, просто хотелось немного поплакать, глядя на Васю.

Вася вытянулся по стойке смирно и потерянно думал, что от ветра у Марго волосы стоят дыбом.




От молчания, которым наполнилась моя квартира, я расслабилась и слегка одурела - это была мягкая и уютная тишина, в которой варились какие-то слова, не требовавшие, чтобы их тут же произносили вслух. Мы с Анечкой валялись на диване и пялились в окно - там разливалось небо, обнимавшее нас бархатистой прозрачностью, а мы валялись и пялились. В конце концов, мы - отпускницы, а потому нас даже нельзя упрекнуть в лени.

Когда я включила компьютер, Анечка медленно повернулась в мою сторону и сказала:

-Если ты собираешься просить счастья человечеству, то не забудь про детенышей морских котиков.

-А им-то оно на хрена? - я молча кивнула на кресло рядом с собой, раз уж Анечке требовалось особое приглашение для того, чтобы встать с дивана.

-Всем, значит, можно, - пробормотала она, с кряхтением поднимаясь, - а котикам нельзя? - Анечка протопала через всю комнату и тяжело опустилась рядом со мной, - хотя, ты знаешь, я с тобой согласна - пошли эти котики в задницу.

-Забудем про котиков, - кивнула я.

-Ага, - ухмыльнулась Анечка, - мы не вылечим мир, но есть два офигических человека, которым очень нужна помощь.

-Типа? - подозрительно вскинула бровь я, - нам что ли?

-Как всегда, - порадовалась за меня Анечка, - ты смотришь в корень, и, можно сказать, моментально вычленяешь из неясной каши самую суть!

-Пошла ты, - отмахнулась я.

-Вот еще, - почему-то обрадовалась Анечка, - у меня отпуск и я желаю провести его здесь.

-Ну и молодец, - буркнула я.

-Знаю, - скромно согласилась Анечка, - я вот лежала и думала.

-Очень рада, - сдержано покивала я.

-Думала про то, что ты мне на лестнице рассказывала, - продолжала Анечка, не обращая внимания на мои слова, - и поняла, чего ты должна попросить у своей косынки.

-Чего?

-Что бы все это позабыть и послать подальше - Васю этого, хренасю... И за меня до кучи попроси - чтобы я тоже все это послала туда же. И вообще - открывай свою хрень и сейчас же раскладывай - не тяни.

Я послушно щелкнула мышкой, открылась косынка и я принялась сонно перетаскивать карты с места на место. Теплый вечерний ветерок бесцельно болтался по комнате, красноватые солнечные пятна дрожали на стене, пахло персиковыми косточками, греющимся системным блоком, оливковым рассолом, опадающим зноем с улицы, вечерней зеленью и подушками, на которых валялись, сладко раскинув руки. Я раскладывала косынку с опаской, потому что совершенно не хотелось, чтобы мы опять вывалились из квартиры и нас понесло в какую-то задницу типа Питерской ментовки, после изнуряющей исповеди на лестнице Вася припоминался мне с трудом, его лицо сменялось какими-то полузнакомыми, а то и совсем левыми лицами, я судорожно старалась сосредоточиться, но мысль плелась по своей колее, ее траектория никак не давалась мне в руки, Анечка над ухом напряженно сопела, а потом пасьянс, как всегда сошелся. Счет: 13005. Я с болезненным интересом смотрела на разлетающиеся по экрану карты.

-Сейчас начнется, - выдохнула Анечка.

-Может, - пожала плечами я, - ничего и не будет.

-Может, - согласилась она, с опаской вслушиваясь в жизнь моей квартиры, вытянув шею. Никаких признаков активного проявления этой самой жизни. На экране монитора появилась надпись: "Сдать заново?".

-Нет, - замотала головой Анечка, - вполне достаточно.

Еще некоторое время мы сидели и ждали, что произойдет. Кругом было тихо и сонно. Мы нервно переглянулись.

-Ну? - почему-то шепотом спросила Анечка.

Я развела руками, мол, с меня взятки гладки.

-Дерьмо какое, - пробормотала Анечка, - я ждала, что сразу будет какой-нибудь звонок...

-Что? - как-то сразу напряглась я, и тут раздался звонок в дверь. Анечка удовлетворенно кивнула.

-Открывай, открывай, не задерживай, - подскочила Анечка, - а то я пойду и открою.

-Ты, - начала я с опаской, - ты думаешь, что там... это самое... Вася?

-Он, родимый, - с мрачным удовлетворением сложила руки на груди Анечка, - ну, ты пойдешь открывать, или это сделаю я и с ноги засажу ему в репу?

-Не надо в репу, - примирительно коснулась я Анечкиной руки, - сейчас я пойду и сама все открою.

-Ну, - выжидающе уставилась на меня Анечка.

-Что? - тонким вибрирующим голосом взвизгнула я.

-Ты сидишь на месте и ни фига не открываешь.

-Я иду, - сказала я и поежилась - звонок раздался снова.

-А ну! - Анечка подскочила, схватила меня за руку, сдернула с места и пинками погнала к двери.

-И-и-и... кто там? - спросила я на всякий случай. Молчание.

-Открывай, - засвистела мне на ухо Анечка, - он же сейчас уйдет...

Я выполнила дыхательное упражнение, состоящее из серии короткий вдохов и выдохов. Только я достигла мира и гармонии, как Анечка ткнула меня в бок, я подавилась воздухом, закашлялась и заковырялась в замках. Через пару секунд дверь мне поддалась и я в недоумении застыла на пороге.

У входа в мою квартиру стояла до боли знакомая очень старая и страшная женщина с нарисованными бровями и в чадре, закрывавшей пол-лица.

-Хай, Анья, - сказала женщина очень знакомым голосом, - Ай лав ю вери мач.

-Что за херня? - в недоумении я обернулась к Анечке и еле успела поймать ее: моя подруга медленно закатила глаза и плавно осела мне на руки.

-Э-э-э? - я обернулась к женщине, силясь не уронить Анечку на пол.

-Хай, Маргоу, - продолжила женщина, не меняя тона, - ай лав ю вери мач.

-Да елки! - возмутилась я, - какого хрена? - и тут странная мысль зародилась в моем мозгу, но мешала сосредоточиться медленно приходящая в себя Анечка, слабо трепыхавшаяся у меня на руках. Я вдруг поняла, откуда я знаю эту женщину...

-Сто-о-о-оп, - проговорила я, - это же и не женщина вовсе... Это...

-Майкл Джексон! - простонала Анечка и снова отключилась. От изумления мои руки разжались и она с глухим стуком упала на пол. Передо мной стоял Майкл Джексон во плоти - ничего кошмарнее я не видела в жизни. На нем был блестящий черный костюм с эполетами и медалями. В руках он держал черные очки.

-Хай, Анья, - продолжил он светскую беседу, - Ай лав ю вери мач.

-Э-э-э... - страшно оскалилась я, - как вам понравилась столица?

-Очень умно сказано, - пророкотала с пола Анечка, - Блеск. У него там еще мотоцикл должен быть.

-Мотоцикл? - потерянно обратилась я к Майклу Джексону. Он не очень реагировал.

-Хай, Маргоу, - начал он.

-Знаю, знаю, - замахала я руками. - Мне надо сосредоточиться.

-Ты что, не помнишь, - Анечка принялась медленно подниматься с пола, - ну, давай, шевели мозгами: пятый класс...

-Хай, Анья, - не унимался Майкл Джексон, - ай лав ю вери мач.

-Бля, как я сосредоточусь, - истерично выкрикнула я, - когда он меня все время перебивает!

-Да вспомни ты, - Анечка тоже завопила, - как в пятом классе мы привораживали Майкла Джексона, чтобы он приехал за нами на мотоцикле в школу и сказал...

-Хай, Маргоу...

-Черт, да у него даже интонации те же самые, - взвыла я и резко захлопнула дверь.

-Ты чего! - завопила Анечка так, что уши заложило, - открой сейчас же!

Я послушалась и распахнула дверь. Майкла Джексона не было.




Я была смущена. Тишина и пустота лестничной клетки, сыро, гулко, лампа дневного света жужжит и потрескивает. Анечка слету выскочила за порог и заметалась между лифтом и глухими дверьми.

-Он же был тут! - выкрикивала она, размахивая руками, - он же был тут!!!

-А теперь он не тут, - рывком я втащила Анечку обратно в квартиру, - успокойся.

-Я же своими глазами видела! - завывала Анечка, выворачиваясь из моего захвата.

-Успокойся!!! Вспомни, как Лешка над нами издевался и говорил, что когда Майкл Джексон повезет нас на своем мотоцикле, у него ветром оторвет нос!!! Ты этого хочешь?

Анечка дернулась и затихла. Загудел и поехал вниз лифт. Мы немного помолчали. Анечка шмыгнула носом и высвободилась из моих рук.

-Черт, - проговорила она и тихо хмыкнула. А потом открыла рот, издала какой-то сип и согнулась пополам.

-Ты что? - я начинала нервничать. По тому, как Анечка судорожно подергивалась, можно было предположить, что она смеется. - Ты это мне тут прекрати, - возмутилась я, - подвязывай, слышишь?

-Нет, - распрямилась Анечка, - ты только подумай, - она зашлась в новом приступе хохота, - представь заголовки газет на завтра: "Две идиотки оторвали нос Майклу Джексону!", - Анечка снова согнулась и тут уже мы принялись ржать вместе.

-"Заморский гость обезображен хулиганками", - стонала я, держась за Анечку. Некоторое время мы сипели и всхлипывали, а потом поуспокоились и с подозрением уставились друг на друга.

-Слушай, - неуверенно проговорила Анечка, - может быть, мы с тобой просто рехнулись к чертовой матери? А?

-В смысле? - надулась я.

-Поясню, - с готовностью кивнула Анечка, - только что к нам в гости заглянул Майкл Джексон. Ты сходи, расскажи кому-нибудь про это, года два из дурки не выберешься.

-Слушай, - скривилась я, - как там, на том сайте было написано?

-Как? - нахмурилась Анечка.

-А вот так: косынка предоставляет вам возможность менять свою жизнь. Понимаешь, всю!!!

-Ну?

-А вот тебе и ну, иди, ставь чайник, а я телевизор пойду включать.

-Тьфу, - махнула на меня рукой Анечка и отправилась на кухню. Я же круто развернулась, подлетела к телевизору, в два счета отыскала пульт и после некоторых нехилых манипуляций (где-то год назад я уронила этот пульт в горячий чай) экран засветился, затрещал и комната зазвенела от взволнованного голоса:

-...аэропорта Майкл скрылся в неизвестном направлении. У нас на связи наш корреспондент Михаил Слуцкий. Здравствуйте, Михаил.

-Здравствуйте, Мария.

-Мы ждем от вас подробностей неожиданного приезда в Москву Майкла Джексона, а потом такого же неожиданного его исчезновения.

На экране замелькали отдельные кадры: Майкл Джексон идет, склонясь как солдат под обстрелом, под вспышками фотоаппаратов, на нем все те же эполеты и те же медали, и та же паранджа, за ним бегут какие-то люди, но Майкл ныряет в машину, водитель вдавливает в пол педаль газа и на дикой скорости они исчезают в точку на горизонте. Печальное бородатое лицо очкастого корреспондента.

-...узнать, что от команды Майкла Джексона поступило требование дать ему в аренду 4 мотоцикла...

-Четыре? - живо заинтересовалась Анечка, неслышно вплывшая в комнату с чаем.

-Ну... - смутилась я, - мне тогда мечталось, что мы поедем с кортежем.

-А я всегда говорила, что у тебя мания величия, - фыркнула Анечка, пристроила чашки на столе, упала в кресло и закурила. Через пару секунд она подавилась дымом и принялась судорожно жестикулировать, указывая куда-то за мою спину. Я медленно обернулась, вскрикнула и бросилась открывать окно. Мой крик на ходу набирал силу:

-Ты одурел? - орала я, - десятый этаж, полоумный!!!

Паша швырнул в меня букетом роз и смело шагнул на подоконник. Люлька, в которой он, судя по всему, приехал, опасно заколыхалась. Паша легко с нею справился и соскочил с подоконника в комнату. Мы трое немного помолчали - долговязый Пашка хрустел коленными суставами, я переминалась с ноги на ногу, а Анечка постукивала пальцами по журнальному столику.

-Маргош, - в конце концов простонала Анечка, - что он опять приперся?

Я пожала плечами. Могла бы так и не орать, хотя бы из уважения к тому времени, что мы с Пашкой прожили вместе, пока я от него не удрала. Анечка скривилась, словно ей в рот напихали какой-то кислятины.

-Марго, - прорычала она, - выбрось его в окно.

-Не надо! - наконец-то подал голос Пашка, - я все сейчас объясню!

-Ну, - нахмурилась я.

-Я понял, что заставил тебя страдать. Слишком много внимания я уделял своим чувствам, и ни капли - твоим. Я понял, что считал, будто ты должна любить меня только за то, что я люблю тебя, к тому же, начал считать это слишком поздно. А сначала я разбил тебе сердце, когда ты была еще совсем юная, нежная и влюбленная. Мне кажется, что ты стала такой жесткой из-за меня, ты ни в чем не виновата передо мной, прости меня, прости!

-Э-э-э... - очень умно промычала я и пошевелила пальцами на ногах. Добавить тут мне было совершенно нечего.

-И ты, Анечка, прости меня, - Паша обернулся к дорогой подруге.

-Что-о-о-о? - возмутилась я.

-Да когда это было-то, - должна признать, Анечка была слегка смущена.

-Прости меня за то, что я навязал тебе систему порочного, отягощенного чувством вины и сладостью запретного плода заигрывания. Это было жестоко по отношению к твоим чувствам, я очень прошу тебя простить меня.

-Ну и сволочь же ты, - возмутилась я, - просто зла моего, Анька, не хватает.

-Ну убей меня теперь, - взбрыкнула она, - пристрели. Из огурца. Кармен недоделанная.

-Кармен, - с достоинством напомнила я, швыряя Пашин букет в сторону, - между прочим, ножичком порезали.

-Поздравляю, - заржала Анечка, - вот и ты туда же.

-Больно надо, - заржала я в ответ, - ножичков на вас всех не хватит.

-Г-м-м!!! - прокашлялся Пашка. Мы, как по команде, обернулись к нему.

-Ну, - нахмурилась я, - чего надо?

-Я это... - начал Пашка, но тут раздался новый звонок в дверь. С криком:

-Он вернулся! - Анечка дернула открывать. Послышалось щелканье замков, дверь распахнулась, и я, выбегая вслед за Анечкой, чуть не сбила с ног...

-Мама, - сказала я, - какие люди...

-Марго! - торжественно продекламировал Миша, - прости меня, если сможешь.

-Так, - я выжидающе уставилась на него.

С Мишей мы тоже когда-то жили, поэтому я тоже могла бы потребовать уважения к нему, однако мне и рта открыть не дали.

-Прости меня, - начал Миша, - за то, что не смог разглядеть твою тонкую и ранимую душу, я просто не был готов к сиянию твоей многогранной и прекрасной личности.

-По-моему, - прошептала мне на ухо Анечка, - он издевается.

-И ты Анечка, прости меня, - продолжал Миша.

-За что это? - возмутилась та и обернулась ко мне, - вообще не по поводу встрял чувак...

-Да, вот за что она должна тебя простить? - медовым голоском осведомилась я.

-Просто, прости и все.

-Санта-Барбара, - буркнула я, - сговорились, - я постояла некоторое время в коридоре и пошла на кухню - кажется, там были сигареты. Вся толпа рванула за мной.

-Прости меня, Марго! - орал мне вслед Миша, - что я ожесточил твое сердце!

-Да пошли вы все! - я вбежала на кухню и лицом к лицу столкнулась с Лехой.

-Прости меня, Марго! - взвыл тот.

-Во ты закабанел-то, - только и смогла вымолвить я.

-Прости, что не принимал в расчет, что ты тоже имеешь право на самовыражение!

-Кто это? - живо заинтересовалась Анечка.

-Идиот один, - отмахнулась я, - сжег половину моих дневников. Если ты скажешь хоть слово про мое сердце, - метнула я гневный взгляд в сторону Лехи, - засвечу тебе в морду!

Тут из комнаты послышался дикий грохот и какие-то вопли. Мы втроем метнулись туда и застали очаровательную картину: Паша восседал на Мише и, что было сил, бил ему лицо. Миша же, с выражением величайшего в своей жизни усилия, душил Пашу, от чего Пашина физиономия приобрела нездоровый багровый оттенок. Кругом валялись перевернутые кресла и выпотрошенные журналы. Чашки были раскрошены в пыль, оседавшую в лужах чая.

-Ты никогда не понимал ее! - орал Паша в перерыве между ударами.

-А ты, - выл Миша, - ты думаешь, понимал?

Увидев подобную идиллию, Леха бросился в самую гущу событий, и серией коротких ударов показал Паше и Мише, кто на самом деле мою тонкую и ранимую натуру понимал. Впрочем, оба легких, но сильных стратегией моих бывших гражданских мужа быстро сгруппировались, объединили усилия и начали теснить Леху к окну.

-Да ну их всех в жопу, - вздохнула Анечка, - пошли все-таки чаю попьем.

-Пошли, - согласилась я. Но чаю попить нам не дали. Из ванной вышел Никита, прообраз опереточного злодея в личной жизни Анечки, первая любовь на всю жизнь и бессердечный мерзавец, под руку с Глебом, так сказать, моим первым мужчиной. Тут же раздался звонок в дверь. С опаской отправилась я открывать.

На пороге моей квартиры стоял какой-то мужик.

-Здрасте, - кивнула я. К счастью, мужик был мне совершенно незнаком, так что я даже слегка расслабилась и повисла на дверном косяке, соображая, не является ли он каким-нибудь соседом, офигевшим от наших воплей. Как по заказу в комнате грохнуло что-то бьющееся и за жуткой матерной руладой послышался очень своевременный Анечкин комментарий:

-Компьютер.

Стало очень тихо. Мужик начал багроветь.

-Вы это... - с опаской начала я.

-Прости меня, Марго, - заговорил вдруг мужик до боли знакомым баритоном, - что я смеялся над тобой в школе.

-Вы смеялись надо мной в школе? - подозрительно вскинула бровь я, - какого хрена?

-Я не мог ответить на твои чувства, и просто не был в состоянии оценить чистый порыв цветущей девичьей души.

-Андрей? - спросила я сдавленным голосом. Мужик покраснел и потупился. Драка в комнате переходила в решающую стадию.

-Господи, - простонала я, - когда ж вы там друг друга поубиваете?

По коридору с воем промчался Никита. Его почти догнал Денис, но затормозил, увидев меня, и запричитал:

-Прости меня, Марго, если сможешь, прости!

-Тебя-то за что? - простонала я, - вроде бы, ты пострадавшая сторона? - положа руку на сердце, так оно и было. После какой-то неудачи я вволю оторвалась на Денисе, как он жив-то после этого остался...

-Я - мерзавец! - патетически заявил Денис, закусывая губу и ломая руки.

-Разберемся, - кивнула я, отодвинула Дениса в сторону и отправилась на кухню искать Анечку.

Боже, сколько там было народу! Проведя короткий анализ, я признала: Димочку, с которым у нас был бурный постельный роман, Леню, у которого я жила некоторое время, совершенно пьяного Лерика, который являлся нашим общим с Анечкой достоянием, Сашу, с которым у меня тоже что-то было, а так же Анечкиных Степу, Виталика и еще одного Сашу. Анечки на кухне не было. Услышав шаги, все обернулись в мою сторону и грянули:

-Марго, прости...

-А-а-а-а!!! - я зажала руками уши и рванула в комнату. Там было не легче, зато я нашла Анечку. Ее как раз качали на руках Пашка, Леха, Миша, еще один Миша, Коля, Петя и Борис, а так же еще два совершенно незнакомых мне мужика. Не успела я переступить порога комнаты, как меня подхватили на руки и стали качать вместе с Анечкой. Судя по подругиной физиономии, которую я сумела выцепить краем глаза между серией полетов вверх и вниз, ее одолевала морская болезнь.

-Ма-ма-ма-ма! - завывала Анечка.

-Отпустите! - вопила я, но меня никто не слышал.

-Прости, прости, прости, прости!!! - скандировала толпа обезумевших кабальеро.

-Знаешь... чего... я... боюсь? - выдохнула Анечка, тут мы с ней пребольно столкнулись лбами и у меня в глазах замелькали самые настоящие, как в мультиках, звезды.

-Чего? - дурея, спросила я заплетающимся языком.

-Мы же... с каждым... из них... типа... того...

Тут бесконечное подбрасывание прекратилось и нас поставили на место. У меня резко потемнело в глазах и я пошатнулась. Тут же меня подхватили в свои крепкие объятия Миша, Паша, Коля, Петя, оба незнакомца и принялись бурно нацеловывать.

-Вы мне это бросьте! - заголосила я, выдираясь.

-А вот этого я и боялась! - страшно прошептала Анечка, отбиваясь от второй половины толпы. Нас теснили, мы встали спиной к спине, и, улыбаясь, как китайские болванчики, принялись стоять за свою девичью честь.

-Заметь, как странно разделилась толпа, - прошипела Анечка, наступая на ногу одному из Миш.

-В смысле? - я пыталась вывернуться из объятий Жени и Бориса, но толком сделать этого мне не давали Петя и Коля.

-Ну, к примеру, Борис - это моя школьная любовь, а, впоследствии, и мой муж, теперь уже, к счастью бывший. По большому счету, мне наплевать, но какого хрена он так активно напирает на тебя? У вас с ним что-то было?

-Честно говоря, - я на секунду задумалась, потеряла бдительность и дала нежнейшим образом снять с себя кофту, - честно говоря, ни хрена не помню.

-Так ты сосредоточься, - вспылила Анечка.

-Как тут сосредоточишься! - потерянно простонала я и тут появился король праздника.

-Вася! - звонким пионерским голосом выкрикнула Анечка.

Вася со всего размаху упал на колени и провозгласил:

-Марго, я готов составить твое счастье! - все остальные расступились, молчаливо признавая неоспоримый перевес самого большого подонка и мерзавца.

-А мое? - нахмурилась Анечка.

-И твое! - так же патетически проорал тот.

-Поясни, - подбоченилась я, - каким это образом?

-Я не знаю! - радостно выкрикнул Вася, - Марго, прости меня, а? За то, что я такой тупой, за то, что не отважился подойти к тебе ближе, я трус и предатель!

-Я сейчас опять упаду в обморок, - сообщила Анечка бесцветным голосом.

-И ты, Анечка, меня прости, - обернулся к ней Вася, - за то, что я так жестоко обманул твои ожидания и оказался таким трусом...

-С ума все рехнулись!!! - проорала я, и тут снова раздался звонок в дверь. Резко развернувшись, я, походкой каменного гостя, отправилась открывать.

За порогом стоял Гоша с двумя пакетами.

-У тебя вечеринка? - спросил он смущенно.

-С чего ты взял? - возмутилась я.

-Марго, - Гоша попытался заглянуть в квартиру, - во первых, ты в одном лифчике, а на улице не так уж и жарко.

-Гош, - я вдруг почувствовала, как слезы бегут у меня по щукам, - ты прощения у меня просить не будешь?

-За что? - опешил Гоша, - я тебе говорю, надень что-нибудь.

-Гош, ты можешь выгнать из моей квартиры пятнадцать человек? - продолжала я гнуть свое.

-Не знаю, - слегка опешил Гоша, - но попробовать можно. Кого ты к себе поназывала?

-Сам иди и смотри, - буркнула я.

-Гоша! - Анечка возникла из-за моей спины как привидение, - сколько лет! - видок у нее был - не бей лежачего - все порвано, а что не порвано, то перекручено, надето наизнанку или напрочь отсутствует.

-На той неделе виделись, - Гоша слегка потеснил меня и поставил пакеты на пол, - что у вас тут происходит?

-Дурдом какой-то, - вздохнула я и мы с Анечкой и короткими перебежками просочились на кухню. К нашему величайшему облегчению, она была совершенно пустой. Побитую посуду и перевернутую сковороду с курицей мы вообще не брали в расчет - по мне, так эту курицу уже можно было попытаться надеть нам на голову - мы бы и не почесались.

-Внимание, - раздался из комнаты бодрый Гошин голос, - я - участковый, направлен сюда для скорейшей очистки помещения.

Послышался нестройный гул, глухие удары и грохот ломающейся мебели. Некоторое время мы прислушивались к происходящему, а потом махнули рукой и тихонько присели рядышком на диван.

-Васю тоже выгонять? - заглянул к нам Гоша.

Мы синхронно кивнули.

-Понял, - ответил Гоша и скрылся.

Мы с Анечкой переглянулись и тяжело вздохнули.

-Ешьте персики, они в пакетах, - появился Гоша и снова исчез.

-В коридор за персиками не пойду, - категорически заверила меня Анечка.

-Лучше смерть, - горячо согласилась я с ней.

Мы еще раз тяжело вздохнули. Гомон в коридоре усиливался. На кухне снова появился Гоша, швырнул на стол свои пакеты и снова отбыл в коридор. Кто-то заорал:

-Не пойду! Я буду жаловаться! - и Анечка болезненно вздрогнула.

-Никита твой, между прочим, - заметила я.

Анечка уныло подперла голову рукой и пригорюнилась.

Тут хлопнула входная дверь и в квартире воцарилась тишина. Я с хрустом помотала головой.

-Ну вы даете, - раздался Гошин голос, а потом появился и сам Гоша. - Персики помойте.

Мы потерянно молчали.

-Что вам в голову пришло всех их звать сюда? - продолжал допытываться Гоша. Я пожала плечами, и тут мы с Анечкой оказались избавлены от необходимости давать какие-либо объяснения, потому что в открытое окно полилось стройное пение:

-Ой, то не вечер, то не ве-е-ече-е-ер,

Ой, мне малым мало спалось...

С тихим вскриком мы втроем подскочили к окну и по пояс высунулись в него. Час от часу не легче. Вся толпа, выпертая из квартиры, выстроилась перед моим домом в стройный полукруг и мощным хоровым пением давали прикурить всему кварталу. Завидев нас с Анечкой, они завершили музыкальную фразу и смолкли. Раздался тихий голос:

-Три-четыре... - и уже грохот, сделавший бы честь любому военному параду, - Марго, Анечка, простите нас!!! Простите, простите, простите! Ура!!!

Тут раздался звонок в дверь.

-Я открою, - просипел Гоша и отправился к двери.

-Простите!!! - орали кабальеро.

-Как, блин, на параде, - выдохнула изумленная Анечка, - ни разу в жизни такого не видела.

Я потерянно молчала. Тем временем из коридора послышалось:

-Хай, Маргоу! Ай лав ю вери мач.

И Гошин потерянный голос:

-Вы к кому?

-Хай, Анья! - продолжал дорогой заморский гость, - ай лав ю вери мач.

Анечка осела на пол, держась за подоконник и истерически захихикала.

-Не смешно, - я попыталась поднять ее, но Анечка отбивалась и икала.

-Мы - кре-ти-ны! Мы - кре-ти-ны! Мы - кре-ти-ны! - скандировала толпа под окном.

Я бросила умирающую от смеха Анечку и побежала в коридор. Там я застала побелевшего Гошу и Майкла Джексона со стеклянными глазами. Как только он увидел меня, его взгляд стал чуть более осмысленным.

-Хай, Маргоу, - начал он.

-Марго, - страшно прошептал Гоша, - кто это?

-Ты его не знаешь, - ответила я и резво захлопнула дверь прямо под носом у Майкла Джексона.

-Марго, - Гоша схватил меня за плечи и хорошенько тряхнул, - что вы тут устроили?

-Отпусти! - я оттолкнула Гошу, - заладил: "Что вы устроили, что вы устроили"... Это не мы.

-А кто? - набычился Гоша.

-Оно само.

У Гоши, судя по всему, было что сказать, но его слова прервал душераздирающий рев и жуткие вопли. Потом с кухни послышался слабеющий Анечкин голос:

-Господи...

Мы с Гошей рванули на кухню, отпихнули Анечку, повисли на подоконнике и я почувствовала, что у меня слабеют колени.

По двору моего дома с ревом носилась Годзилла!

Рядом со мной раздался глухой грохот. Я обернулась и увидела, что Гоша упал в обморок.

Тем временем ящер безумствовал. С диким криком, возвещающим возврат к первобытной природе, врезался он в полукруг мужчин всей нашей жизни и принялся гонять их по двору. Страшные крики перепуганных до смерти людей метались между домами, кто-то отлетел в сторону (сверху было не очень хорошо видно кто) и остался лежать бездыханным, а ящер выдрал из земли детские качели и швырнул их на машину. Взвыла сигнализация. Их ступора меня вывел Анечкин голос:

-Это все я виновата.

-М-м-м? - промычала я что-то неопределенное, не в силах отвести глаз от беснующегося Годзиллы.

-Ты только не пугайся...

-Да что ты...

-Но недавно я подумала, что мой идеальный мужчина должен быть пробивным и напористым, как Годзилла, - шептала Анечка. Тем временем ящер слету наступил на одного из Миш. Я отвернулась, тяжело дыша и судорожно сглатывая. Накатила резкая одуряющая муть.

-Ну вот, - дрожащим голосом продолжала Анечка, - и с тех пор это моя любимая метафора во внутренних монологах, касающихся мужиков, понимаешь?

Тут я рванула в комнату, одним тычком включила перевернутый системный блок и треснутый монитор замерцал привычными буквами. Пристроив мышку у себя на коленях, я открыла косынку и принялась лихорадочно раскладывать ее.

-Чтобы все это закончилось! - выкрикивала я, - чтобы все это закончилось! - рев Годзиллы, стоны обезумевших людей и вопли автомобильной сигнализации становились невыносимыми. Потом что-то грохнуло, развалилось на части и откуда-то издалека поплыл, нарастая, вой сирен. Двор накрыло таким воплем, что спинной мозг продрало напильником. Я стиснула зубы и, мерно покачиваясь из стороны в сторону, с новой силой насела на косынку. Вдруг страшно затекли ноги, нежно закружилась голова, захотелось курить, лежать на боку и смотреть фильм "Девчата".

-Прекратилось, - бормотала я чуть слышно, - прекратилось, - с кухни лился истерический Анечкин смех, - прекратилось, прекратилось, - карты перетаскивались по экрану монитора с доводящей до помешательства неторопливостью, - прекратилось...

Последний рывок, бубновая масть закрылась, я судорожно выдохнула, дернулась и одним махом меня накрыло спасительной тишиной и темнотой.

Все.




Повалявшись немного, я рывком откинула одеяло.

Моя комната, теплый летний вечер, красновато-оранжевый свет заливает стену, все кругом полно нежной молчаливой дремы, ветер слегка колышет занавеску. Я села на кровати. Тишина, лишь машины на улице приглушенно гудят и шелестит листва, но все тонет в желтой колышущейся жаре и теплом ветре, стелящемся поверх чада и копоти, и запахов чужих ужинов из окон, и распаренной листвы, и очень горячего асфальта, и плавящегося линолеума, и помидоров, томящихся на кухонном столе...

Рядом со мной зашевелилось одеяло и показалась всклокоченная Анечкина голова. Она заметалась, словно не понимала, где находится, а потом уперлась взглядом в меня и некоторое время пыталась его сфокусировать.

-Да, - сказала она после того, как ей это удалось.

-Что да? - поинтересовалась я, спуская ноги с дивана прямо в тапочки. Во всем теле развернулась приятная нега, словно я весь день провела на диване. Впрочем, судя по всему, так оно и было.

-Ты знаешь, - Анечка закинула одеяло через плечо и стала похожа на римского патриция, - а мне это начинает нравиться.

Я хотела ответить, но вздохнула, покачала головой и уставилась в стену.

-Хочешь, - начала Анечка, - я расскажу тебе кое-что?

-Не надо, - в принципе, это я не серьезно.

-А я расскажу, - Анечка это понимала.

-Нет уж, спасибо, - я неопределенно взмахнула рукой, мол, в другой раз, сейчас очень много дел.

-Ну не говнись, тебе жалко что ли? - Анечке хотелось поскорее рассказать, а не плясать вокруг меня, типа, я еще и слушать не буду.

-Отвали, - я упала обратно в постель и натянула на голову одеяло.

-Слушай и не выпендривайся! - Анечка содрала его с меня и зашвырнула на компьютерный стол.

И я слушала.




В нашем дворе сука родила щенков - так дети кормили их, натаскали одеял в старую машину и заселили всех собак туда. С тех пор все мы могли наблюдать такую картину - разноцветное тряпье торчит из красной пятерки без колес и стекол, а на крыше ее лежит лохматая черная сука и ждет, когда ее детей кто-нибудь придет покормить. Ну вот, рожала она в октябре - холодно было ужасно, и щенки тогда ничего не знали про лето - в феврале лохматые, с лысыми пузами, на смешных подламывающихся щенячьих лапах они ковыляли по холоду и думали, что так будет всегда. А когда начинался снегопад, они в рядок садились на сугроб и заворожено пялились в небо - огромные хлопья ложились им на морды, и они смотрели и смотрели - белая тишина и изумленные собаки. Они ничего не знали про лето - ну, солнцепек, трава, к вечеру нагретый асфальт, остающийся теплым всю ночь, проливные теплые дожди, мокрый ветер, ну и вот.

Я как-то шла вечером домой, зима еще была, смотрю - кажется, машины со щенками и их мамашей нету. Пригляделась - и правда. А они тогда все уже там обосрали, тряпки эти размело вокруг, пакетики от их еды валяются - мрак, а рядом супермаркет, их, естественно, инстанции всякие прижимают, вот они машину и убрали. А щенков, думаю, на живодерню увезли. Пока к тому месту подходила, я уже все передумала, и про то, что щенки никогда лета не увидят, и как это все печально, ну а тут еще и их мамаша бежит - и ветер пронзительный дует, так, что и вздохнуть невозможно, холодно, сопли в носу замерзают, и я представляю, как мамаша сейчас будет детей своих искать, а их всех уже передавили, так грустно стало, что хоть вой, и вот я уже подхожу к собаке, а она вдруг в сторону куда-то виляет. И оказывается, что семейству этому собачьему будку народ из супермаркета построил, большую такую, и все щенки из нее вываливают, один в зубах тащит какую-то гадость, они начинаю прыгать и бегать, а я думаю, что вот, все хорошо, а я тут фигни какой-то за пару секунд нагородила. А щенки там до сих пор в будке живут, очень добрые и никого не кусают.

А в метро я иногда думаю, мне ничего не стоит подойти к кому-нибудь и откусить ему нос. Потому что от меня никто этого не ожидает. Едет какая-то девица, и никто не знает, что у нее на уме. А я возьму и подойду. Можно же подумать сначала, что мы знакомы, и я его, к примеру, поцеловать хочу, а он сам подумает, что я спрашиваю что-то, только он не слышит, и он еще и придвинется ко мне, а я откушу ему нос. Он и не поймет сначала что я делаю, и никто меня оттаскивать не будет, ведь это настолько бессмысленно, ну на фиг мне сдался его нос? И, знаешь, я такую власть чувствую надо всеми, что дух захватывает. Нос я, естественно, никому не откушу, потому что это и правда глупо, и хлопот не оберешься, но могу ведь!

А еще в метро я думаю про одну старушку, что всю жизнь стремилась к самостоятельности, прямо-таки с ума от этого сходила, так ей хотелось самой рулить своей жизнью. И, к примеру, замуж она никогда не ходила, потому что не хотела, чтобы кто-то ее жизнью распоряжался, и вообще. Я не придумала, родила ли она детей, но, предположим, что родила и они уже давно выросли, а старушка так и осталась очень самостоятельной. Так вот, в метро постоянно висят такие объявления, мол, приглашаем на работу мужчин до 35 лет, отслуживших в армии, здоровых и там еще каких-то. А меня так это задевает, потому что я, даже если захочу, не смогу пойти в метро работать, потому что во-первых, я не мужчина, потом, я не служила в армии, короче, только по возрасту подхожу. И старушку эту тоже такие объявления задевали, потому что это, если вдуматься, офигенное ограничение ее самостоятельности. И вот, эта старушка вбивает себе в голову, что ей очень хочется в метро работать, хотя, она даже по возрасту не подходит, и она начинает бороться. Пишет во все инстанции, доказывает на деле, что она еще очень даже ого-го, старается от души, в суд Страсбургский подает на московское метро, и в конце концов ее допускают на курсы помощников машиниста. Она с блеском их заканчивает, хотя, надо признаться, спрашивают ее на экзаменах гораздо строже, чем тех же самых мужиков, но она справляется. И вот, несколько лет старушка работает помощником машиниста, про нее во всех газетах пишут, а потом становится машинистом. И едет она по тоннелю, привычной и твердой рукой ведет поезд, и вдруг ей в голову приходит странная мысль: едет-то она по рельсам!!! Это значит, что она совершенно несвободна. Раньше-то она шла, куда угодно, а теперь едет только там, где есть рельсы.

А когда я стою в душе и понимаю, что забыла вытащить тампон, я его вытаскиваю прямо там и подставляю под струю воды. Сразу все окрашивается кровью, красные потоки, как в фильмах ужасов, текут в ванну, и я шлепаю ногами в собственной крови. Только я никому этого не показываю - однажды один тип заглянул в ванну именно в тот момент, так он чуть в обморок не грохнулся, а потом еще целый вечер нервно курил - ему показалось, что я вскрыла себе вены. Ну ладно, никто этого не видел, это я только что придумала, но, прикинь, как было бы круто?

И вот еще, круто было бы научиться вставать очень рано, и записаться в бассейн на первый сеанс - 7.15 утра. Там никого не будет и весь бассейн твой - делай там, что хочешь. Я один единственный раз была в бассейне одна - что я там вытворяла. Забежала я в этот бассейн с диким гигиканьем, вопила там, плавала на спине, размахивала ногами, ныряла, просто сидела на бортике на своем полотенце, а потом лежала на воде в самом центре и смотрела в потолок, он был очень высоко, кругом полумрак, только в бассейне подсветка, я даже шапочку купальную не надела, у меня потом целый день волосы пахли хлоркой, но это было совершенно неважно. В бассейне одна стена была стеклянная, на улице были сугробы и начинался рассвет, зимний такой, фиолетовый, а я с воплями прыгала в воду в неположенном месте без купальной шапочки. И никто мне не сказал: "Что вы так орете, люди же плавают!". Нет, это правда было, ни слова не придумала.

И еще я думаю, что круто было бы пойти когда-нибудь просто бесцельно бродить по городу - ну, заглядывать в лица людям, просто туда-сюда, и тогда кто-нибудь непременно с тобой заговорит, просто так, и тогда не надо убегать, надо поддержать беседу, и вдруг окажется, что это будет прикольно? Ну, если не бомж какой-нибудь, конечно. Хотя, ты знаешь, у меня есть один друг, который, когда напивается, все время с бомжами разговаривает, и потом ничего, даже приятно ему, бомжи - они же такие же люди, только очень странные. И воняет от них.

Однажды я пошла в музей археологии Москвы, а там был экспонат, называвшийся: "Носок шерстяной. Фрагмент". Я вот думаю, носки шерстяные - это же такая нестойкая вещь - не успеешь оглянуться - их уже моль сожрала, и их приходится выкидывать, потому что старые шерстяные носки - такая гадость, на них почему-то кошачья шерсть налипает, скатывается и стирай - не стирай - не отлипает ни за что. И вот, выкинула я свои носки, а через сто лет кто-то их выкопал из-под земли и в музей положил, типа, смотрите, живейший пример прямо из прошлого. А люди будут ходить и смотреть.

У меня в столе есть чистая тетрадь, подписанная: "Уморррррительный рассказ. Протопоп Авдотий". Что это значит? Никогда не собиралась написать такого рассказа, а рука, вроде бы, моя, или очень похожая на мою. Как бы выглядел рассказ про протопопа Авдотия? Что-то вроде того: жил на свете мальчик, звали его Авдотий, всегда мечтал стать протопопом, он рос, рос и стал протопопом. Скучища. И, кстати, я толком не знаю, кто такой протопоп. Один мой знакомый собирался-собирался поступать в семинарию, а потом плюнул на все и организовал свою рок-группу. Идиотскую. Просто блевать от нее тянуло. Кстати, слово -блевать- было даже в старославянском языке.

И вот, предположим, иду я по улице, а на встречу мне люди. Они говорят: "Здравствуйте, мы с телевидения". Я, конечно, их не слышу, а потом наушники снимаю и они еще раз говорят: "Здравствуйте, мы с телевидения, мы вот тут такой опрос необычный проводим, выньте свои наушники на секундочку из плеера". Ну, я, естественно, поломаюсь немного, а потом выну, а они мне скажут: "А теперь засуньте в свой плеер этот проводочек". И я, естественно, засовываю проводочек, и весь звук из моего плеера идет на огромный такой динамик, и вся, к примеру, Пушкинская площадь оглашается моей музыкой. Я когда про это думаю, то сразу Лаэртского из плеера достаю и засовываю туда Бернеса. И потом меня в какое-нибудь ток-шоу зовут. Они мне говорят: "Вы такая крутая". А я им: "Ну что вы, полное говно" и молчу. Они меня еще что-нибудь спрашивают, а я молчу. Короче, срываю им все ток-шоу.

Открываешь бутылку воды без газа - и всегда кажется, что она воняет жженой пластмассой. И еще: иногда идешь по улице и представляешь, что бы ты ответила тому, кто бы меня про мою личную жизнь спросил. Ну я бы, наверное, сначала сказала бы, что все это неинтересно, но этот кто-то сказал бы: "Мне - дико интересно, просто заснуть не могу, все думаю, что с твоей личной жизнью там происходит". И я бы тогда все начала словами: "Знаешь, я фантастически невезучий в личной жизни человек". Ну, а дальше я все по-разному каждый раз думаю. Иногда, типа, я женщина-вамп, иногда, с оттенком такой легкой грусти, мол, так жизнь устроена, что я, не понимаю что ли? А иногда типа, вот, такая я несчастная, можно даже сарказма подпустить, мол, все меня бросили, и я вот такая смелая, в этом признаюсь и смеюсь над жестокой судьбиной, просто смеюсь. И когда меня на самом деле про все это спрашивают, все в голове перемешивается, и я такую чушь начинаю городить, что просто ужас. Однажды одному идиоту наврала, что я в чужих койках выучила три языка. Он, типа, сразу прикинул, это же сколько надо было там проторчать, и что же я там делала. Ну а я эту фишку когда-то давно в книжке прочитала, там это писали, чтобы подчеркнуть, какая развратная главная героиня. Ну а получилось, словно я подцепляла мужика, тянула в постель, а там доставала учебники, и давай вслух: "Зыс из э пенсил".

Однажды одну мою подругу по лицу бил ее молодой человек и кричал: "Я тебя люблю!", "Мы все равно будем вместе!!!". Ей было ужасно обидно, ее вообще кто-то в первый раз бил по лицу, а она упала под стол и начала дико ржать: получалось, ни фига себе любит. Нет, это не про меня. Да ладно, ты ее не знаешь. Да не знаешь, я тебе говорю.

А еще я однажды смотрела телевизор шесть часов подряд, и даже разговаривать с ним начала. Даже работу прогуляла. Не вставала даже пописать. Знаешь, иногда хочется подарить всем знакомым какие-нибудь необыкновенные подарки, смотришь, а денег-то ни хрена нету, тогда берешь трубку, начинаешь всем названивать, глянь - и позвонить-то особенно некому. Я вот все это думаю периодически и запоминаю, чтобы потом тебе рассказать, видишь, сколько уже накопилось, такие фишки, хорошо, что я все тебе рассказала, а то в голове уже не оставалось места, и приходилось не самые крутые штуки вымарывать, чтобы не позабыть все разом.

Там еще про ногу что-то было, но я совершенно не помню что.




Предчувствие, что это была дерьмовая мысль, не покидала меня все утро. Анечка же рыла землю копытом и настаивала на том, чтобы я немедленно шла к компьютеру и раскладывала косынку. Я медлила - долго, протяжно пила чай, курила у окна - с ночи зарядил мелкий бисерный дождь, над домами зависли душные пухлые тучи, пахло намокшей листвой и притоптанной пылью, влажные волны мелких капель били в лицо, а все кругом было полно серебристого света. Я отплевывалась от мокрой челки, прилипавшей ко лбу и жевала третью сигарету - Анечка маялась, раскачивалась на стуле и читала "Книгу о вкусной и здоровой пище".

Дурацкая погода - непонятно, надо ли тут зонтик - вроде бы и нет никакого ливня, воды чуть побольше, чем в тумане, но оглянуться не успеешь, как промок насквозь, и колени ломит от сырости, только на пылающем лбу вода испаряется моментально, квартиру накрыло безмерным мокрым спокойствием, в такие моменты надо сидеть у окна и кропать гусиным пером мемуары, если повезет и удастся припомнить хоть что-нибудь.

-Марго, пошли, - Анечка с треском захлопнула книгу и шваркнула ее на стол.

-Пошли, - я задавила в пепельнице бычок, несколько секунд размалывала его там в труху, медленно, нехотя развернулась и оказалась лицом к лицу в Доктором.

Мы коротко помолчали.

-Марго? - прошептала Анечка, чуть не свалившаяся со стула. Я неопределенно повела плечом - означать это могло все, что угодно.

Доктор извлек из кармана шапочку и нахлобучил на лохматую голову.

-Как дела? - бесцветным голосом спросила я.

-Захотели мирового могущества? - поинтересовался он.

-Дурацкое выражение ты придумал, - нахмурилась я, - тоже мне, знаток человеческих душ.

-Идея, я так понимаю, была твоя, - Доктор, судя по всему, от души веселился, наблюдая наши вытянувшиеся физиономии.

Только я собралась с силами и открыла рот, чтобы сказать, что возникать из воздуха на чужих кухнях - это вопиющее нарушение частной жизни, какая-никакая, а она у нас тут текла себе потихоньку, как вылезла Анечка и заявила:

-Общая была идея, общая.

-Ну и молодцы, - удовлетворенно покивал Доктор, - считайте, приехали.

-Куда это приехали? - напряглась я, потому что уж очень все это похоже на какие-то идиотские выпады из фильмов про гангстеров, когда в подвале сидят злодеи, на крыше ФБР, под окнами полиция и кругом, куда не пойдешь, полная жопа.

-Пошли за мной, - Доктор взял меня за руку - сухая и горячая - сразу накатило полузабытое ощущение, как из какого-то сна: птицы в небо, жиденький рассвет и голова полна улыбками.

-Никуда не пойдем, - упиралась я, потому что бесило, что он вперся на мою кухню и командует.

-Ну-ка! - рыкнул Доктор и шагнул в стену.

Получилось, что из стены торчит его рука и тянет меня за собой - по спине побежал неприятный холодок. Я успела лишь коротко переглянуться с Анечкой, вцепиться ей в рукав, как одним рывком нас затянуло в стену.

-Мама! - взвизгнула в ухо Анечка, но все уже закончилось - никаких тебе полетов в сияющих молниях, как в сериале "Чудеса науки" - просто туман.

Туман и плеск воды. Фоном глубокая и гулкая тишина, по ней стелется кваканье лягушек, комариный звон и непроглядный туман.

-Ты куда нас затащил? - зашипела я в сторону Доктора, тонувшего в молочной дымке. Он молчал.

-Марго, это болото, - зашипела в затылок Анечка, - не знаю как у тебя, а у меня уже промокли ноги, потому что я в одних носках. И штанов на мне, кстати, тоже нету.

-Это они? - раздался приглушенный женский голос откуда-то издалека. Закуковала кукушка.

-Ты слышишь? - зашептала Анечка, - кукукает...

-Они, - поплыл совсем рядом голос Доктора, - представляешь, они.

-Значит, - судя по всему, женщина приближалась. Анечка сжала мою руку так, что суставы захрустели, - значит вы догадались, что у косынки можно попросить всемогущества и не тратиться на ее раскладывание?

-Да, - выкрикнула я в туман, - мы вместе это придумали, вместе, слышите?

-Не кричи, - ухнуло совсем рядом и из тумана шагнула говорившая. У нее темные волосы, пронзительные черные глаза, хрупкие плечи, голубая пижама и полосатый колпачок на голове, - и извини за бардак.

-Это все Тарзан, - чтобы показаться, Доктору пришлось шагнуть ко мне вплотную, - на рыбалку, видите ли собрался.

-А зачем на рыбалку пижаму? - брякнула из-за моего плеча Анечка.

-Ты не поняла, - заулыбалась встречавшая нас и колпачок пополз на одно ухо, - это Тарзан на рыбалке, а я совершенно в другом месте.

Я поджала пальцы на ногах - ненадежные домашние тапочки промокли как-то одним рывком - сразу и бесповоротно. Я с плеском потопала ногами - зачавкала болотная жижа и сразу расхотелось с ней экспериментировать.

-А почему тогда мы на рыбалке с Тарзаном? - Анечка говорила ровно, но я понимала, что она медленно закипает.

-Да не все ли равно, - нетерпеливо отмахнулась от нее барышня в пижаме, вытерла руку о штаны и протянула мне, - меня Ева зовут, - заулыбалась она и подала вторую руку Анечке. Мы тактично пожали предложенные ладошки - пируэт вышел преглупый. Не отпуская наших рук, Ева поджала ноги и села на землю - в воду, лужу и скопище лягушек, увлекая нас за собой. Я мысленно приготовилась к непродолжительному валянию в грязи, но у земли туман стал расплываться и открыл взору пухлый полосатый матрас, на котором Ева сразу устроилась по-турецки.

-Не стой столбом, - брякнулся рядом с ней Доктор, - садись, - я послушно присела на краешек матраса, поморщившись, когда матрас принялся пухнуть и расползаться, пока не стал достаточно широким, чтобы на нем уместились все.

По-прежнему квакали лягушки, а спину щекотали какие-то болотные травы. Сидя на матрасе посреди болота я ощущала себя полной дурой. Судя по всему, Анечка тоже - она вздыхала, ерзала и нервно зевала.

-Ну? - не выдержала я, - ничего не понятно.

-Да, - Ева стянула со своей головы колпачок и широким жестом зашвырнула его куда-то в туман. Он мелькнул полосатым носком и бесследно исчез, - кто когда в этом мире чего понимал. Вообще никто. Да и незачем, наверное, - некоторое время она ковырялась в кармане, а потом извлекла из него темно-синее блюдце с куском торта. Пока я обалдело пялилась на идеально выведенные розовые кремовые цветули, которые никак не могли сохраниться нетронутыми в кармане пижамы, Ева поковырялась в кармане еще немного, извлекла второе блюдце с таким же куском и протянула мне:

-Хочешь?

-Нет! - хором выпалили мы с Анечкой, - спасибо, в другой раз.

Ева пожала плечами и протянула блюдце Доктору, который принял его с радостью, запустил пальцы в нежный бисквит, выковырял из него вишенку и отправил в рот. Я нервно сглотнула.

-Как у тебя это получается? - беспомощно прошептала Анечка.

-Торт? - заулыбалась Ева, размазывая по улыбающейся физиономии крошки, - это еще что, - свободной от блюдца рукой она залезла в карман и вытащила из него живого кролика, зеленый сапог на шпильке, сложенную в шестнадцать раз карту мира, стопку потрепанных покет-буков, связку сосисок, какую-то огромную коробку и щетку для пылесоса. Все это осталось лежать рядом с нами на матрасе, кроме кролика, в момент удравшего в туман и сгинувшего там с тихим плеском.

-Я тоже так могу, - уверил нас Доктор. Анечка болезненно вздрогнула и выронила сосиски, которые было начала подбирать (связка казалась бесконечной) в качестве вещественного доказательства.

-Безумие какое-то, - замотала я головой как оглушенная корова, - как?

-А ты не догадываешься? - нахмурилась Ева.

-Если бы вы не пугали нас матрасами, болотами и кроликами из карманов, - сварливо начала Анечка, - мы бы соображали раз в пять лучше.

-Да уж, - поддержала я подругу, - вы бы тогда на нас просто не нарадовались.

-Не юродствуйте вы, обе, - на нашем матрасе с тихим хлопком возникла очкастая альбиноска, смотревшая на нас с плохоскрываемым отвращением, - мы тоже в один прекрасный день решили попросить у косынки неограниченного могущества, чтобы все наши желания исполнялись, - она пристроилась поудобнее на нашем матрасе, подальше от нас - казалось, ей было противно дышать с нами одним воздухом - выдернула из-под своей тощей задницы плед в красную и черную клетку, завернулась в него и приняла величественную позу. Кочерга недоделанная.

-Я все слышала, - сверкнула глазами альбиноска.

-Ну так насладись вволю, - буркнула я.

-Ева, - покачала головой королева насекомых, - она обозвала меня уже четыре раза. Пять.

Анечка ткнулась в меня плечом, мол, так держать.

-Просить у косынки всемогущества запрещено? - отмахнулась я от нее.

-Кем? - поинтересовалась альбиноска.

-Не знаю, - пожала плечами я, - Лигой Косынки, к примеру.

Мои "к примеру" потонули в таком хохоте, что мы с Анечкой подпрыгнули. Ева, Доктор и мерзкая белесая корова прыснули, словно я пошутила коронную шутку вечера. Они всхлипывали и утирали слезы, били друг друга по спинам, хотели что-то сказать, но не могли вымолвить ни одного слова.

-Лига Косынки... - начинал было говорить Доктор, икая и тряся головой, словно только что чуть не утонул, а спасся лишь чудом, - Лига Косынки, - противно смотреть на такого ржущего человека, - за-запреща-а-а-ает...

-Вот уроды, - прошептала мне на ухо Анечка, - стыдно непереносимо.

-Г-м-м-м-м! - бурно прокашлялась я, - может быть мы вообще домой пойдем, а вы тут пока посмеетесь вволю?

Доктор осекся, (раз - два - три) помолчал, глядя прямо перед собой, а потом утер слезы и тяжко вздохнул:

-В косынку играть - полдела, Марго...

-Надо еще и мозги какие-то иметь, - закончила за него альбиноска.

-Вава, - зашипела на нее Ева.

-Что Вава? - взвизгнула та, - ну что Вава?

-При чем тут мозги?

-А при том, тут тупой догонит, а они до сих пор считают, что сидят в болоте.

-В каком-то смысле так и есть, - пожала Ева плечами, - Тарзан! - позвала она куда-то в туман, - сколько поймал?

-Не клюет, - отвечали ей издалека, поверх кваканья лягушек, уханья какой-то птицы и плеска воды, - одни подлещики... Вы так орете, что жарить будет практически нечего!

-И этот козел еще что-то жарить собирается, - фыркнула Вава и исчезла с тихим хлопком. Мы с Анечкой неуютно поежились.

-Вы не обижайтесь на нее, - грустно улыбнулась Ева, - Вава у нас всегда такая - легко могу представить что это было за чудовище до того, как она стала Мэтром Косынки.

Мы с Анечкой выжидающе смотрели на Еву и Доктора.

-Ну? - прошептала Анечка потерянно, - мы хотели попросить у косынки, чтобы все наши желания исполнялись. Вы схватили нас и увели в стену. В чем дело?

-В стену? - нахмурилась Ева, строго глядя на Доктора, но тот даже не обернулся в ее сторону, а подхватил мою руку и принялся перебирать на ней пальцы.

-Марго, - Доктор смущенно улыбался и заглядывал мне в глаза, - мы пытаемся вас спасти. Понимаешь? Спасти.

-От Лиги Косынки? - брякнула Анечка, и на какой-то момент показалось, что Ева с Доктором снова начнут ржать, и уже не остановятся до следующего дня, будут сидеть в болоте и всхлипывать, икать и ударять себя по ляжкам, конца этому не будет, возможно время остановится, мы с Анечкой начнем голодать, худеть, а потом, очень даже может быть, что умрем, вернее, угаснем без воды и пищи, под дикий хохот - к тому моменту нам будет уже все равно, мы впадем в сладкую и опасную благость, перед глазами замелькают светлые картинки из раннего детства, которые мы не могли припомнить в обычной жизни, а сейчас - на тебе, пожалуйста, все как в кино, а потом свет, льющийся с детского неба, вдруг сменится светом иного свойства...

-Девочки, - поморщилась Ева, - мы и есть Лига Косынки.

Анечка наклонилась к моему уху и что-то забормотала в него, но - ужас - я не смогла разобрать ни слова, потому что ждала, что Ева продолжит, но та кивала каким-то своим мыслям и молчала, всматриваясь куда-то вверх, а Анечка бормотала все невнятней, а потом тоже замолчала и повисла на мне, словно ее вдруг покинули все силы и домой Анечку придется нести на закорках. Мы потерянно смотрели друг на друга, а потом Ева заговорила снова - было видно, что она вконец запуталась в безмолвных объяснениях и пытается выплыть вслепую.

-То есть, все мы - мэтры Косынки, а Лиги не существует, - Ева задумалась на пару секунд, кивнула какой-то своей мысли и продолжала, - И мэтров-то никаких не существует... То есть, существует, и это - мы, - она очерчивала рукой в воздухе большой круг, словно это что-то могло пояснить, - Вернее, мы не совсем Лига, ее придумали те, кто соревнования проводят. Нет, ну конечно, они не до конца придумали, мы же все-таки есть, но...

Мы с Анечкой вежливо улыбались.

-Короче, - бубнила Ева уже себе под нос, - мы тоже не особенно хотели такими становиться... Нет, ну нам, наверное, так очень неплохо, только вот иногда скучаешь по подлинному дуновению ветерка, утренней прохладе...

В лицо нам повеял ветерок, принесший с собой утреннюю прохладу - нежную и прозрачную. Даже лягушки заткнулись. Зашумели деревья и на наши головы посыпались редкие дубовые листья, словно навощенные - блестящие, с тоненьким желтым ободком.

-Вот бредятина, - вздохнула Анечка, - просто ужас какой-то.




Сначала был Плу. По сути своей он не бесплотен, когда-то он ходил по дому в клетчатых тапочках, боялся стоматологов, встречался с толстой девушкой и собирал библиотеку фантастики в глянцевых обложках. Тогда и компьютеров ни у кого толком не было, но Плу крутой, он всегда этим интересовался, и как только появился Виндоуз, он уже имел его в какой-то очень простенькой машине.

Эти странные слухи, о том, что один из разработчиков пакета программ поместил туда одну сакральную шутку, таинственную и неразрешимую не давали Плу покоя. Это вам не примитивный вордовский глюк про мягкие французские булки, это целый мир, затягивающий и опасный - Плу обожал всякие загадки. Слухи упорствовали, становились все более неправдоподобными, говорили о неких могучих силах, которые материализуются сразу после запуска некоего секретного файла, вечерело, полутемная квартира полна неясных шорохов, которые не спишешь на спящую в ногах собаку, и Плу покрепче прижимал к себе свою толстую девушку.

А косынка - разве здесь есть какая-то тайна? Пасьянс - он и в Африке пасьянс, Плу сначала его даже в расчет не принимал, просто играл, чтобы голову разгрузить и все. Он, в принципе, всегда питал слабость к пасьянсам - еще бы, склонности всегда равняются способностям. Между прочим, Плу был величайшим косыночником современности, до его уровня не добрался ни один из живущих. Был один паренек, что играл почти так же хорошо, как и Плу, но в последний раз Ева видела его, когда с диким хохотом, в праздничном облачении коренного населения Австралии он бесследно сгинул в столпе синего пламени. Вряд ли там, где он оказался есть косынка. А Плу за одну игру мог набрать 19000 очков и ему не казалось, что это что-то запредельное - просто не с кем было сравнивать. Так называемые клубы Лиги появятся значительно позже, а пока Плу вовсю пинцетил косынку, и это приносило ему ни с чем не сравнимое удовольствие.

Впрочем, уникальность феномена Плу заключалась совсем не в том, как он здорово играл, и не в его удивительной скромности. Главное, что он смог разгадать косынку совершенно самостоятельно - после этого никому не удавалось сделать этого без посторонней помощи. День своего открытия Плу описывает каждый раз по-новому (с тех пор скромности у него значительно поубавилось), но примерно выстроить схему случившегося все-таки можно.

Исследователями отмечено, что косынка овладевает человеком в тот момент, когда он наиболее подавлен. Каждый косыночник в начале своего пути промололся в мясорубке томительного себяжаления. Вероятней всего, от Плу ушла его толстая девушка, или у него начались какие-то проблемы с работой, или из родственников кого потерял, друг предал или вовсе один во всем мире остался - всякое в этой жизни бывает, и далеко не со всем мы умеем бороться. Важно, что Плу впал в тяжкое, муторное и душное состояние бесслезной депрессии, когда, вроде бы все уже прошло и забыто, жизнь продолжается, но на самом деле он еще даже не приблизился к переживанию того, что с ним случилось.

Страдая, Плу не совершал ничего из ряда вон выходящего - просто сидел и раскладывал косынку - час за часом, день за днем, так долгие месяцы, боль в душе утихала, и ей на смену приходил весьма закономерный вопрос: "Какого хрена прошло столько времени, а я и не заметил?". Тут уже было недалеко до того момента, когда душевные терзания оборачиваются непомерным удивлением, что уже весна (зима, осень, лето), и хочется пошляться, пива с другом попить, пожрать чего-нибудь вкусного или штаны новые, в конце концов купить - проза, она как нельзя лучше вытесняет душещипательную лирику. Ну, для простоты схемы остановимся на еде. Сидел печальный, но довольно быстро идущий на поправку Плу и мечтал о горячем бутерброде с ветчиной и сыром, ну, с помидорчиком, лучком и соусом чили. Можно представить себе его изумление, когда описанный бутерброд вдруг появляется на столе после того, как косынка сложилась в очередной раз. Сначала Плу и не связал бутерброд с косынкой, связав, долго не мог прийти в себя, а потом (на сытый желудок думается легче) прикинул, что все складывается в его пользу.

После серии несложных экспериментов Плу выяснил что:

1. Косынка не только бутерброды готовит, но и вообще любое желание исполняет.

2. Для этого надо просто раскинуть косынку и добиться положительного результата (а надо сказать, что у Плу все результаты в косынке были положительными).

Впрочем, оказалось, что на первых порах Плу очень повезло, когда по заказу (просил бутерброд - получил бутерброд) появилось именно то, что он хотел. Разве что лука чуть-чуть переборщили. Какая это редкая удача! Осознание того, что наши желания расплывчаты, хаотичны, несвоевременны и иллюзорны, обрушилось на Плу в тот момент, когда он с изумительной красоты химической завивкой на волосах сидел на крыше собственного дома и изумленно сжимал в руке второй том энциклопедии Брэма (хотел живого говорящего попугая). Косынка хватала желания Плу, корежила их до неузнаваемости, мелко шинковала, перемешивала и выдавала на гора такой кошмар, что тошно делалось. Плу ничего не оставалось, как экспериментировать в полевых условиях, порой двигаясь и вовсе вслепую.

Говорят, что странный автомобиль, получившийся после того, как два "Хаммера" спаяли вместе, засунули внутрь домашний кинотеатр и покрасили все это в белый цвет, сотворил именно Плу. Он тогда такое творил, что искусителям святого Антония лучше сразу сделать себе харакири. Необыкновенная популярность фантастических книг в глянцевых обложках, новый район в родном городе Плу, доказательство теоремы Ферма, говорящая рыба с человеческой головой, выловленная из Средиземного моря, появление некой звезды телеэкрана - точной копии его толстой девушки (черт, если честно, не такая уж она была и толстая), приезд в Россию Элтона Джона (к слову, Элтон Джон совершенно не нравился Плу, просто настолько причудливо пересеклись его желания, что завершилась цепочка именно таким концертом), снятие проблемы озоновых дыр - все это Плу.

К описываемому моменту Плу стал невероятно крут. Круги, пущенные вокруг него необдуманными желаниями, потихоньку улеглись, он научился держать в узде свою силу, и теперь когда он просил у косынки бутылку кетчупа, получал именно кетчуп, а не кетчуп, землетрясение в Зимбабве, правительственный кризис, поголовное вымирание камчатского краба и нашествие саранчи на ближайший скверик. Косынка несла Плу все на блюдечке с голубой каемочкой, расти было некуда, так что он крепко заскучал.

Разрешение нашлось простое и гениальное: пора выходить на новую ступень развития. И как Плу раньше не замечал, что косынка смеется над ним - каждый раз, когда великому человеку что-то нужно, он вынужден садиться за компьютер и униженно просить. Так почему бы не попросить один раз и навсегда - пятнадцать минут позора - долгая и счастливая жизнь впереди. Плу не понимал, как ему в голову сразу не пришла простая и понятная мысль, которая в любой сказке каждому мальчик-с-пальчику приходила на четвертой странице.

Не долго думая, Плу потребовал у косынки, чтобы все его желания сбывались. Когда последняя карта легла на, предположим, червовую масть, что-то произошло. Что-то, о чем Плу не рассказывает никогда. Тут, опять-таки, можно только гадать. Легко можно себе представить, как температура в комнате то повышается, то понижается, мебель меняется с бешеной скоростью, комнату наполняют какие-то люди и тут же исчезают, Плу оказывается в тысяче мест одновременно, и, самое обидное, что ни один из прежних приемов обретения ясности желаний не работает. Даже детская считалочка "Шышел-мышел-в-сени-вышел-и-вознесся-выше-крыши (...)", тайное оружие Плу, добытое, надо сказать, не так просто, в бесконечной борьбе с самим собой и попаданием в такие места, о которых даже страшно подумать, разбито в пух и прах. Оказавшись в ситуации, когда любое чаяние, самое необдуманное, мимолетное и безумное сбывается в одно мгновение, Плу пережил нечто, в корне изменившее его.

Но Плу не был бы великим и ужасным Плу, уникальным Мэтром косынки, если бы не сумел все это преодолеть - каким-то образом Плу остановил нескончаемую череду постоянно исполняющихся желаний. В конечном итоге он, потерявший плотскую видимость и всякую способность жить в этом мире, оказался в довольно странном месте, в котором и пребывает по сей день.

Неудобства, которые Плу причиняла невидимость, с лихвой компенсировало новое знание, открывшееся ему в момент борьбы с неограниченной властью. Нечто, дающееся избранным, всем известное, но никем не осознанное. Это знание не сделало Плу всемогущим. Оно просто превратило мир в Плу. Странное состояние. Сложно сказать, принесло ли оно Плу счастье.

Вероятнее всего, нет, потому что через некоторое время (тысяча - другая лет для Плу и парочка в нашем мире) Плу стал искать других косыночников. Вполне можно себе представить их смущение - сидишь себе перед компьютером далеко заполночь, играешь в косынку, и тут в твоей квартире появляется невидимый бесплотный собеседник. Слово за слово, выясняется, что собеседник все о тебе знает, он - велик и всемогущ, ты - горстка праха у его ног, но все, что интересует его - несерьезный пасьянс из стандартного пакета игр Виндоуза. Плу в то время наломал дров, перепугал всех и привлек изрядное внимание к косынке - поползли первые неуверенные слухи. Мало кто представлял себе масштабы происходящего, но неизвестность пугала, и историям, ползшим по интернету, не было конца.

Впрочем, Плу вовсе не желал демонизировать свой облик. Он просто пытался помочь другим косыночникам не шагнуть в ту пропасть, которая открылась перед ним. Тогда Плу и встретил Еву, одуревшую от ночных сидений, робкую, зашуганную, нелюбимую и бесконечно печальную. Именно Ева сумела выяснить закономерность, в будущем прописанную золотыми буквами в кодексе Лиги Косынки: для того, чтобы косынка открыла перед тобой неограниченные возможности, достаточно набрать за одну игру 13000 очков. Плу сам предложил Еве попробовать попросить у косынки исполнения всех своих желаний - тогда ему казалось, что под чутким присмотром Еве удастся избежать его потерь. Через пару секунд Ева возникла перед Плу - в шелковой пижаме, постаревшая на пару тысяч лет, ленивая как доска, окруженная мерцающими в полумраке бабочками, с чьих крыльев сыпалась звездная пыль. Долгое время они не разговаривали, но потом разругались окончательно (произошло это где-то в районе Мариинской впадины), пару раз превратили друг друга в форшмак, отстроили заново, помирились и блаженно замерли друг у друга на груди (вернее, учитывая бесплотное состояние Плу, испытали чувство, очень похожее на объятия). А что им еще оставалось делать? Оба были беспросветно одиноки, много тысяч лет не иметь возможности перекинуться словом с другим человеком (Плу и Ева упорно называли себя людьми) - тут кому угодно обрадуешься. К тому же, им совершенно нечего было делить.

Вдвоем Плу и Ева взялись за выявление других косыночников -нельзя сказать, что им было скучно, просто за многие годы в них проснулась невиданная человечность. Оба пережили такое, чего они не желали никому из живущих. Но косыночники шли на контакт из рук вон плохо. Появления Евы с Плу они пугались, бросали все и были готовы бежать на край света - как правило, в косынку играли слабые и трусливые люди. Потом, втайне от Евы и Плу они доигрывали свои неуклюжие партии (косынка так просто не отпускала никого) и пачками пропадали в неизвестности, навсегда сгинув в череде постоянно исполняющихся желаний. Ева и Плу были готовы с ума сойти от бессилия - потеряв шестого косыночника, они осознали всю тщетность своих усилий. Доктор изменил все.

Безумный хакер и интернетчик, Доктор просек необъяснимый, загадочный характер косынки задолго до появления в его жизни Плу и Евы. Он ломал программу до тех пор, пока не написал ее новый вариант. Это была знаменитая среди косыночных мошенников "Косынка Доктора", которая давала возможность отменять ходы бесчисленное количество раз, возвращаться к началу расклада и неминуемо приходить к положительному результату. Доктор смекнул, что на этом можно было хорошо заработать (жук он был еще тот), мигом написал простенький сайт, обозвав его www.kosinkaliga.ru, и организовал первые интернет соревнования. Естественно, платные. И естественно, весь банк срывал совершенно непобедимый Доктор, который и так был на редкость талантливым косыночником. Слава и деньги кружили ему голову, Доктор даже не испугался появления Плу и Евы. Более того, он весьма однозначно отказался от их помощи, заявил, что не верит ни в какую мистику (кривил душой, надо сказать) и косынка для него - только деньги. Такого косынка спустить не могла.

В два дня Доктора засосало в канитель с исполнением желаний, коварная косынка подсовывала все решения под нос, так, что и дурак понял бы, в чем дело. Доктор не был дураком, а потому, когда он оказался в обществе Плу и Евы, не стал кочевряжиться и ломаться, а сразу заявил, что от подобного опыта надо избавить всех, кого еще можно спасти. Плу и Ева порадовались изворотливости Доктора, не стали лезть к нему в душу, выведывая, каким образом он избавился от исполнения своих желаний, и потребовали конкретных действий. Доктор их предоставил.

В первую очередь, он предложил вести четкий учет всех косыночников, лишь приближающихся к опасному порогу 13000 очков. Перестраховавшись, решили обращать внимание на всех, кто был способен доиграться до 11000. Доктор переписал свой сайт, все вместе они придумали почетное звание Мэтра Лиги Косынки, присваивавшееся каждому победителю соревнований, и широко разрекламировали свое предприятие, грохнувшее с силой водородной бомбы. В косынку ломанулись играть все. Моментально покинув пределы интернета, косынка набирала обороты, сметая все на своем пути. Косыночники сами рвались проявиться, попробовать свои силы и попасть в поле зрения Плу, Евы и Доктора. Спустя некоторое время на сайте Лиги была заведена страница www.kosinkaliga.ru\spasimir001 - она предназначалась для тех, кто доигрался до порога 13000 тысяч очков и требовал особого внимания.

Естественно, далеко не все попытки помочь играющим в косынку заканчивались хорошо. Многих удавалось отговорить от игры, но косынка не прощала предательств, поселяя в душе талантливых игроков подлинное безумие. Отведав опасной прелести неограниченных возможностей, мало кто мог остановиться. Горечь, бессильные муки, тоска по несбывшемуся, самоедство, нереализованный потенциал подогревались популярностью косынки и успехами других. Тут показательна история некоего Кардинала, в свое время по уровню игры почти приблизившегося к Плу. Крутой косыночник обладал слабой волей, до смерти перепугался открывавшихся перспектив и попросил у косынки только одного: чтобы никогда больше ему не удалось разложить пасьянс больше, чем на 10999 очков. Таким образом он полностью себя обезопасил, отодвинув от себя опасный рубеж. Ход сильный, но на удивление трусливый, такое не могло понравиться косынке. Теперь Кардинал погибает в муках несбывшегося. Он пытается утешить себя мыслью, что 10999 очков - это тоже очень круто, вполне достаточно для того, чтобы заткнуть за пояс всех игроков в каком-нибудь клубе Лиги. Глаза его пусты, улыбка тоскливая и непроявленная, а в голове витает вечная картинка - Кардинал поводит рукой и стоящие рядом валятся на пол.

Слухам, которыми оплеталось все происходящее, можно было только позавидовать. О Лиге Косынки говорили только шепотом, как о таинственной и могущественной организации, имеющей неограниченные возможности и неясные цели. Поскольку истинное знание мало кому открывалось, слухи ширились и ползли во все стороны. На фоне исчезновения косыночников, достигших порога 13000 очков, но не справившихся со своей силой, Лига обрела очертания настоящего монстра. На альтернативных форумах ходили слухи, что кровожадная Лига свято блюдет некий кодекс чести косынки. В чем он заключался, никто не знал, но все уверяли, что Лиги стоит бояться, она так просто не отпустит, смерть и забвение ждет того, кто встает у нее на пути. Получалось довольно забавно, ведь Лигой Косынки, по сути, были Плу, Ева, Доктор и еще несколько человек, примкнувших к ним позже. Все они желали только одного - чтобы поменьше так называемых Мэтров Косынки сходило с ума и пропадало в черных дырах собственных неконтролируемых желаний.

Подогревая восторженную панику, Плу пустил слух, что косынка может предсказывать судьбу. Тут началось форменное безумие. Шарлатаны, гадавшие на косынке, лезли из каждой щели, кругом появлялись сайты он-лайн соревнований, каждый старался открыть в себе истинного мэтра или хотя бы предсказателя, вычищать из компьютера косынку стало не просто дурным тоном, а преступлением почище геноцида. Слухи все ползли.

Однажды Доктор спросил Плу, отдает ли он себе отчет в том, какого монстра они выпустили на свет. Плу молчал, вздыхал, хотя ответ знал хорошо. Порой ему казалось, что даже слишком хорошо.




-Пусть будет море, - попросила Анечка, когда никто уже и не ожидал услышать что-нибудь от нее, - барашки на волнах и песок.

Болото исчезло, вместо него появились неясные очертания постоянно менявшейся комнаты, некоторое время я пыталась следить за расширявшимися и сужавшимися границами ковра, новыми дверями в никуда, потолком, внезапно уносящимся вверх, а потом плюнула и принялась пялиться на Доктора. Тот принимал картинные позы, жонглировал своей шапкой, растворялся в воздухе, появлялся за спиной, снова растворялся, свешивался с потолка - от этого тоже в глазах рябило. Где-то в тумане угадывался силуэт здоровенного детины, выплясывавшего со сковородой в руках. Слышалось шкворчание масла, вокруг нас плыл запах жарящейся рыбы, грохот посуды, чертыхание Тарзана, через раз хватавшего горячую сковороду без прихватки и звяканье вилок, в изобилии падающих на кафельный пол.

-Море, - напомнила Анечка, - и барашки.

-Не волнует, - выдохнула ей в ухо Вава, появившаяся на миг и тут же пропавшая из виду: на секунду комнату накрыло плеском волн и тут же все стихло, - плевали мы на это, - продолжала она уже невидимая, - ты - не мэтр косынки, а море хочется только тебе. Усекла?

-Дура, - буркнула я, и в ответ на меня обрушилось ведро воды. Само ведро грохнуло рядом, я подскочила на ноги, и принялась потрясать кулаками под идиотское вавино хихиканье.

-Сядь, - Доктор схватил меня за рукав и потянул обратно на матрас, высохший в момент, - не обращай внимания, человек хочет развлечься, тебе жалко что ли?

-Не надо говорить обо мне как о сдуревшей корове, - взвизгнула Вава, возникая из тумана где-то под потолком в драном гамаке.

-Она читает мои мысли, - бесцветно проговорила Анечка.

-Все читают твои мысли, - вздохнула Ева, - не зацикливайся на этом.

-Рыба для настоящих рыбаков! - торжественно провозгласил Тарзан, и нас с невероятной силой подкинуло вверх. Матрас мелькнул и тут же исчез, нас с Анечкой швырнуло на жесткий кухонный уголок, а Ева с Доктором зависли в воздухе, даже не поменяв позы. Пока мы барахтались, силясь сесть прямо, перед нами оказался стол, покрытый крахмальной скатертью. Раздался короткий вопль Тарзана и грохот сковороды - снова схватился за горячее без прихватки.

-Тарзан воссоздает вокруг себя привычную реальность с упорством маньяка, - я вздрогнула от Евиного голоса - она уже сидела в пухлом плюшевом кресле и на голове у нее снова был колпачок - только полоски на нем чуть пошире.

-Особенно тяжело с готовкой, - покивал Доктор, формальностями не заморачивающийся и продолжавший зависать в воздухе.

-И буфет его всех достал, - провещала из-под потолка Вава.

-Тебе-то что до его буфета? - удивилась Ева, - не хочешь - не смотри.

-Раздражает, - отрезала Вава.

-Мне надо завязывать с косынкой? - невпопад спросила я.

-Не получится, - грустно улыбнулась Ева, - запретный плод знаешь как сладок...

-Мне не надо просить, чтобы все мои желания сбывались? - попробовала я еще раз.

-Самое страшное в том, что ты слишком много думаешь, - вздохнул Доктор, медленно поворачиваясь в воздухе вокруг своей оси.

-В смысле? - сморщилась я.

-Ну, в один прекрасный момент во время раскладывания косынки у тебя мелькнет одна-единственная, маленькая, незаметная мысль: "Хорошо бы, если все мои желания сбывались". Понимаешь?

-То есть, выхода у меня нет?

-Почему же, - раздался хриплый, прокуренный голос, - ты можешь попросить всемогущества минут на пять.

-Плу? - завертела головой Ева.

-Ну, - ответили ей и подавились булькающим кашлем.

-Вы в порядке? - вставила Анечка между задыхающимся кхеканьем и судорожным хрипом.

-Он любит кашлять, - передернула плечом Ева, - всем жутко, а он рад как ребенок, - некоторое время Ева прислушивалась, а потом звонко хлопнула в ладоши и кашель оборвался на полувздохе, - Плу? - позвала она.

-Ну, - ответили ей грустно.

-Что мы теперь будем делать?

-Есть рыбу, - пропел Тарзан, выплывая из тумана со сковородой наперевес, - во-о-о-от такую, - он раскинул руки, демонстрируя какую, - такую щуку поймал.

-Мои поздравления, - сдержано отреагировала Вава из-под потолка.

-По-моему, - Доктор, загребая руками воздух, подплыл к Тарзану и заглянул в его сковороду, - у тебя тут атлантический тунец.

-Делов-то, - смутился Тарзан, прижимая сковороду к груди, - под ваши вопли даже лягушки разбежались, какая там рыба.

-Давай сюда своего тунца, - обрадовалась Ева, - тебя-то мне и не хватало.

Тарзан угнездил перед нами сковороду с огромной рыбиной, ощетинившейся торчащими из нее вилками, и по столу полетели салфетки, листья салата, покатились фиолетовые помидоры и блестящие сладкие перцы. У рыбы была плоская радужная морда, осененная грустной улыбкой - казалось, она поняла, что в комнате пошутили, но всем на это было уже глубоко наплевать.

-Как это: могущество на пять минут? - спросила я, подцепив на одну из вилок зажаренный до прозрачности плавник.

-Так, - вздохнул Плу, - раньше мы пробовали на пару часов, но оказалось, что это практически то же самое, что и пара тысяч лет, если ты меня, конечно, понимаешь.

-Не уверена, - пробормотала я, посасывая хрустящий плавник, - совсем не уверена.

-Когда умные люди дело говорят, - задумчиво поговорила Вава из своего гамака - вилка с куском тунца уже была в ее руке, - надо слушать и мотать на ус.

Я промолчала, представляя, что ждет меня дальше. Стану невидимой, бесплотной, хотя, если повезет, буду так же, как и Вава, всю жизнь висеть под призрачным потолком в гамаке и ругаться на тех, кто попадется под руку. Стану шагать через стены и являться к Анечке тенью отца Гамлета - тоже неплохая перспектива. Дрыхнет Анечка с каким-нибудь молодым красавцем, тут спальню озаряет призрачное сияние и появляюсь я - полупрозрачная, с ящиком коньяка, маленькой банкой оливок и половинкой лимона. Они - в крик, а я - в дикий хохот. Перестану следить за одеждой, везде буду носить пижаму, чуть что - падать в пухлые кресла и поедать грустного атлантического тунца.

-Зато читай сколько влезет - любая библиотека к твоим услугам, - усмехнулась Ева, - любой пейзаж и любой собеседник. Проникновение в вечные тайны, спокойствие, благость и всепрощение, многообразие видов, любые кулинарные изыски, увлекательный самоанализ и бонус - крошечные светящиеся мотыльки Вавы.

-Звучит как манок из туристического проспекта, - буркнула Анечка, - получается, что мы с Марго больше не увидимся?

-Что ты знаешь об этой жизни, девочка? - прогремел Плу.

-Наверное, ничего, - огрызнулась я за Анечку.

-В шесть лет Анечка увидела странный сон, - сбавил обороты Плу, - горячее лето, сонный пыльный закат, коленка разбита, она влетает домой после гуляния, а квартира совершенно пустая. Девочка мечется по гулким комнатам, зовет кого-нибудь, ломится в закрытые двери и вдруг слышит голос родителей, бабушки и брата. Зовет их, плачет, а навстречу выкатываются большие колючие перекати-поле, разговаривают голосами домашних и уверяют, что все так делают, и это совсем не страшно. Желтый свет льется на голову, Анечка вдруг ощущает себя сиротой, заблудившейся в чужом городе, и просыпается в слезах.

-Ну и что? - нахмурилась Анечка, - представляю, какая тебе мура снилась, пока ты там между мирами болтался между желанием вселенского господства и необходимостью почесать пятку.

-В уже более зрелом возрасте Анечке вдруг приснилось, что ее муж приходит домой, держась за порезанный бок, истекая кровью. Анечка скачет вокруг него, борясь с одуряющей слабостью, а муж отмахивается от ее рук, смотрит с ненавистью и говорит: "Меня-то что, ты совсем и не зацепила, но вот ту несчастную девочку ты вконец искалечила. Сколько будешь жить, столько и будешь превращать ее жизнь в ад". Анечка кричит, что ни в чем не виновата, она и ножика-то в жизни ни разу в руках не держала, но тут появляется ее мама и говорит со смешком: "Не ори, сейчас-сейчас мы все посмотрим в книге мертвых, где тут наша книга мертвых, ах, вот же она, какая прелесть, та-а-а-ак... страница.... Ну... предположим, восемьдесят восьмая... Ну, верно все, Анечка, сколько будешь жить, столько и будешь превращать жизнь этой девочки в настоящий ад". И все так смотрят на Анечку, словно хуже нее только Гитлер, она пытается оправдаться, а мама останавливает ее и говорит со смешком: "Ну что ты переживаешь, милая, это же было давно, еще до того, как мы все умерли". Анечка кричит и просыпается - волосы на затылке мокрые, хоть выжимай.

Анечка молчала, покачивая головой. На ее носу начала набухать огромная прозрачная слеза. Она сердито мотнула головой и слеза отлетела мне в глаз, нет, я совсем не хочу сказать, что в этом-то и было дело, просто так получилось, что, сморгнув эту слезу, я на секунду представила себе оранжевый вечер, свой компьютер, крошки под босыми пятками, спину ломит, волосы струятся по шее, руки липкие, а косынка уже почти сошлась, и я думаю, что ведь и правда, пятиминутное могущество - это такая штука, которая дается лишь раз в жизни, и какие-никакие, а пять минут все равно когда-нибудь пройдут, ну что для меня пять минут, и карты бешено скачут по экрану, словно катаются на американских горках, я выиграла, я снова выиграла и теперь...

Тут я немедленно растворилась в воздухе.




Вой.

Мрак.

Сияние.

Пустота.

Пустота-а-а-а.

(я знаю об одном - мне надо понять, что со мной происходит, над чем я лью такие горькие слезы, почему дни серые, все они похожи как близнецы-братья)

Таинственный африканский город Тимбукту, целиком выстроенный из глины, выжженный солнцем, засыпанный песками, с огромным исламским университетом, отсюда совершил свое золотое паломничество в Мекку безумный император, своей милостыней обесценивший золото в Мали на целый год, роскошный, бездумный, породивший легенду о черном Эльдорадо, прекрасном и разоренном поверившими в это, сюда не пускали ни одного европейца вплоть до девятнадцатого века, да, мы не очень-то любим чужаков, мы ловим их и убиваем на узенькой площади. Вы говорите, что наши площади узки, а мечети приземисты? Возьмите глину и постройте из нее Биг Бэн, конечно, дело женщины маленькое, и конечно, я не знаю про Англию ничего, даже того, что она существует, куда мне знать про Биг Бэн, гораздо приятнее стричь овец, младшенький засадил занозу в ногу. Из чего же ты, мой ненаглядный, засадил эту занозу, тут же одна глина? О, знающие люди подсказывают, что тут еще есть тростник, ужасно коварная вещь, тогда скорее иди ко мне, мамочка тебя пожалеет, ну и тяжелый стал ты, сынок, что значит, матери нельзя поднимать настоящего мужчину на руки? Я рожала тебя из своей утробы, а потому буду делать с тобой все, что мне захочется. Гордый взгляд черной как ночь женщины, обозревающий гордые африканские просторы - как красива и как удивительная наша земля. Того и гляди, из пустыни притащится лев и сожрет тебя со всей семьей, ну и пусть, что нет львов, детей на ночь надо чем-то пугать, это я тебе говорю потому что знаю, страх держит их в узде, слушай меня. Сколько тут песка, а чего же вы хотели, в Сахаре этого добра хоть задницей поедай, песок просеивается через крупное сито, и потом им посыпают пол жилища. Таким образом, от песка совершенно некуда деваться - он повсюду, но мы привыкли и даже отчасти гордимся этим. Все крутом глиняное, глиняное, не мешай мне, мальчик, иди к своей маме, пусть она вернет мне мою меру для зерна, хорошие соседи так не поступают, когда им одалживают такую нужную вещь. Что? У нас тут нет зерна? Черт возьми, что же мы тогда едим?

И не надо мне тут цитировать "Полковнику никто не пишет", ему знаешь сколько надо было пройти, чтобы ответить своей жене "говно"? Одиночество, пустота, унижение, нищета и, как результат, полный инсайт. Вы слыхали что-нибудь про город Тимбукту? Конечно нет, бедный писарь знает, что Маркес еще не появился на свет, и тем более он ничего не знает о том, чем он славен. О, одинокому книжнику сложно разобраться, порой ему кажется, что голова скоро лопнет от множества слов, но, поверьте мне, добрый господин, я не только переписываю книги, но еще украшаю их изумительными рисунками. Ну, пока нам никто доходчиво не объяснил, как выглядит Гиппопотам, я буду изображать его именно так. Лиловые негры, плеск волн, горячее солнце, дворцы из горного хрусталя, что вы, вполне благочестивое чтение, за время своего путешествия святой Брендан повидал и не такие чудеса, а что я? Дело мое маленькое, я ведь мальчиком в монахи, никогда не выходил за монастырские стены, а уж о дальних путешествиях и помыслить не мог. Бьют к обедне, на холодном полу ноги затекают, но хор наш - это хор ангелов, зачем ходить куда-то еще? А милостыню у нас другие люди собирают, говорю же вам, я - писец. Может-может, сплошь и рядом люди, которые почти нигде не побывали. О, конечно, я удивительно узколоб, но, помилуйте, у меня ведь ни телевизора, ни интернета, я всего лишь бедный писарь, плутающий в лабиринтах собственной фантазии. Тут у нас уж кому как повезло. Мне вот - повезло. В собственном воображении я вижу чудные картины, но никто не в силах объяснить мне, откуда берется эта пустота...

Пустота-а-а-а-а...

Вой.

Развивающиеся одежды.

Боль.

Большое спасибо.

(мне бы хоть глазком посмотреть на то, что бывает по ту сторону, я не выпендриваюсь, я просто хочу понять, просечь фишку, почему кому-то вкусно и радостно, а кто-то гниет в черной яме тоски и преснятины)

Почти нет пресной воды, но команда не унывает, все знают, что моряки давно приноровились пить морскую воду, да что там, в их жилах давно течет морская вода. Веселые ребята, сам черт им не брат, они видели смерть в пугающей близости от своих лиц, и раз уж им удалось выжить, значит вы имеете дело с редкостными смельчаками и счастливчиками, им все нипочем, они даже не подадут вам руки, единственный человек, которого они уважают на этих островах - Его Превосходительство Губернатор. Слава морскому дьяволу, мы говорим, а не пишем, потому что, видит Бог, совершенно не знаю, как официально обращаться к уважаемому господину губернатору. Но мы его очень любим. Очень любим. За что? Ну, к примеру, он помогает нам получать право на провозку контрабандных грузов, а это уже немало для бедного капитана, каждый день рискующего своей жизнью. Тю, только не надо мне тут говорить про контрабанду, потому что в такой дали от милой Англии контрабанда - это единственный способ выжить. Прекрасные черные наложницы, сандаловое дерево, пахучие пряности, изысканные венерические болезни, таинственные африканские идолы, удивительной красоты ткани, драгоценности, золото и алмазы. Как это "почему все это контрабанда?"? Для придания особого колорита, чтобы и тупой понял, что мы ребята удалые, ничем не гнушаемся, чтобы положить в карман лишний золотой, что надо настоящему моряку на берегу? Подруга под боком и хороший бочонок вина под другим. Что значит, "бредятина"? Вы думаете, что я, старый, прожженный старый капитан не знаю, как обстоит дело? Ну и что, если я никакой не прожженный старый капитан, вам лично не наплевать?

(пожалуйста, пожалуйста, если даже окажется, что я сама не пускаю в себя радость, то хотя бы скажите, почему это происходит, что я делаю не так?)

Мы, клиенты подобных заведений, вообще народ странный - в головах наших переплетаются обрывки слышанного и виденного когда-то, мы плывем по тихим рекам коллажей из своих прошлых жизней, и если вы пришли ко мне насмехаться, то - на здоровье, потому что меня как раз вчера лечили электричеством, потому что я - буйная, и мне теперь вообще наплевать на большую часть происходящего вокруг. Дни наши текут неторопливо и уютно, тут нам позволено быть совершенно безумными, мы улыбаемся своим мыслям, плачем над своими горестями и скудное питание ничуть не расстраивает нас - в любой момент в своей голове мы можем закатить любой пир, такой, что и не снился ни вам, ни вашим близким. Мы спокойны и благостны, и вовсе не из-за лекарств. То есть, не только из-за лекарств. В отличие от вас, мы знаем, что такое истинный ужас, наше сознание порождает таких монстров, что никому в этом мире не снилось.

...пока неизвестно, является этот ящер механическим или живым, но множество вопросов к Московскому правительству у общественности возникает прямо сейчас. В частности, каким образом это животное могло появиться в центре Москвы, почему на подступах к городу его не задержали, а если это продукт чистой механики, то почему власти допустили такие опасные разработки под боком у одиннадцати миллионов жителей. Итак, к настоящему моменту жертвами трагедии с таинственным ящером стали 14 человек, которые погибли, и 36 госпитализированных. Сильным разрушениям подверглась Манежная площадь, из фонтанов выворочены скульптуры, проломлен купол торгового центра, в результате чего произошло обрушение второго уровня торгового центра "Охотный ряд". К счастью, люди на тот момент уже были эвакуированы из здания, поэтому обошлось без новых жертв. Сейчас омон и тяжелая бронетехника теснят ящера по Тверской улице по направлению к площади Маяковского. Движение по центральной улице столицы остановлено. Из близлежащих домов идет срочная эвакуация жителей. Министр МЧС Сергей Шойгу собрал экстренное совещание, на котором идет обсуждение целесообразности применения в центре столицы боевых ракет "земля-воздух-земля". Власти Москвы обратились к жителям с убедительной просьбой сохранять спокойствие, не поддаваться панике и ни в коем случае...

(в любом случае, я просто хочу знать, что выжигает меня изнутри, что за томительная, муторная тоска, что за горькая отрава, которой полна душа)

Съешь этот пирожок и тебе полегчает. Его мне дал речной дух, вообще-то я хранила его, чтобы расколдовать маму с папой, но уж ладно, жуй скорее! Ну что - круто колбасит? Не хрена всякую фигню в рот тащить!!!

(пожалуйста, я просто хочу знать)

Зажралась ты, сука, просто зажралась.

Ну не везет тебе, сука, хоть вешайся.

Это все от многочисленных обид и поражений, сука, ты никогда не станешь прежней.

Ты так несчастна, что слезы из глаз, сука.

Ты просто ленивая, сука, вот и все.

СУ-КА, -и, ж. Самка домашней собаки, а так же вообще животных из сем. собак. \\ уменьш. сучка, -и, ж. \\ прил. сукин, -а, -о, Сукин сын (прост. бран.) - негодяй.

СУКНО, -а, мн. Сукна, -кон, -кнам, ср. Шерстяная или полушерстяная плотная ткань с гладким ворсом. Под сукно положить (дело, просьбу и т. п.) - оставить без исполнения, не дать ходу. В сукнах - о спектакле без декораций, с полотнищами, висящими на стене перед кулисами. \\ уменьш. суконце, -а, ср. (разг.). \\ прил. суконный, -ая, -ое. суконный язык (разг.) - невыразительная и сухая речь.

(я сама себя ненавижу, за что, я просто хочу знать, пожалуйста)

Мудрейшие говорили много и путано, возникало ощущение, что они сами не знают, куда нам надо ткнуть, чтобы мы отвязались от старых, уставших от жизни людей. Надо просто вернуться к началу - туда, откуда все произрастает, у каждого дерева есть свои корни, и чем больше дерево, тем больше корни...




Я резко развернулась, пнула ногой какую-то урну и зашагала по мостовой. Перла я против течения, прохожие долбились в меня плечами, жара колыхалась, чад, гарь и придушенные пыльные листочки в редких скверах.

-Вернуться к началу, - бормотала я себе под нос, - туда, откуда все и началось...

Визг тормозов.

-Дура! - орет мне вслед водитель, и я перехожу на бег. У мужика моментально вырастают на голове ослиные уши, вокруг него собирается небольшая толпа, непонятно, может ли он вести машину в таком состоянии, пластическая операция поможет ему, но потом ученые вдруг обнаружат, что...

Я бегу огромными прыжками, прорываясь сквозь знобкую бензиновую дымку, постепенно мои шаги становятся все шире и шире, и вот я уже зависаю в воздухе на несколько секунд при каждом прыжке и изумленно оглядываюсь по сторонам.

Серое здание со множеством зеркальных окон, казалось, выросло из-под земли. Я пытаюсь заглянуть внутрь сквозь непрозрачные стекла дверей. Ничего - сплошная серая пелена и скромная вывеска: "Научно-исследовательский Зубопроказный институт". Голова кружится, на зубах скрипит песок, колени слабеют, я смеюсь, как ненормальная, откуда-то со стороны слышится рев Годзиллы.

-Началось, - выдохнула я, прислушиваясь. Судя по интенсивности рева, людских воплей, грохота и воя сирен, скотская динозаврина крушила соседний квартал.

Я болезненно поморщилась, рванула на себя дверь и шагнула внутрь.

Там было мраморно, прохладно и пусто. Где-то высоко, под величественным потолком потрескивали лампы дневного света, все серо и сердце бухает в ушах. Гулкая тишина огромного замкнутого пространства, синеватые отблески на сияющем мраморе, по ногам ползет ледяной сквозняк - невообразимо приятно после липкого чада улицы.

-У нас ремонт, - я обернулась на голос. По ходу успела зацепить, что никакого ремонта нет и в помине.

-Девушка! - внутри зеркальной проходной, за металлоискателем и латунной вертушкой, сидел сонный охранник и, судя по всему, не первый час пялился в кроссворд. Теперь же он отложил журнальчик в сторону и вопросительно глядел на меня. Я закусила губу и страницы из сероватой бумаги вдруг полетели по столу разноцветным веером, а вертушка бешено завертелась (тогда подумалось, что, в принципе, она только на это и способна).

-Девушка... - охранник резко прихлопнул журнал рукой, а потом взвыл и подскочил, как ошпаренный - бумага с приглушенным шипением вспыхнула и моментально сгорела. Я постаралась взять себя в руки.

-Вы к кому? - пробормотал охранник, потерянно разглядывая черные хлопья, кружащиеся вокруг его стола. Я неопределенно пожала плечом и пошла на таран. Металлоискатель коротко взвыл и затих, охранник было ринулся ко мне, но тут же передумал и сел на место. В крышке его стола зияла выжженная дыра.

Я уже взбегала по широкой лестнице. Передо мной распахнулись двери лифта.

-Лифт не работает! - обречено кричал мне вслед охранник.

-Не важно, - грустно махнула рукой я и шагнула в пустую шахту.

Меня закружила темнота, мягко подхватила, навалились легкие перегрузки, и двери открылись снова. Я уверенно зашагала по этажу - вместо мрамора проходной тут царил вздутый желтоватый линолеум, коричневые ДСПшные панели на стенах и нескончаемая вереница одинаковых дверей. Мои шаги плескались на уровне метра от пола, шелест платья глох в линолеуме, череда латунных ручек вызывала головокружение, и я снова перешла на бег. В три прыжка я достигла конца коридора и зависла перед дверью с латунной табличкой "Зам. Директора". Тишина, сквозняк тянет по ногам, пахнет старой масляной краской, пылью, оседающим табачным дымом и цветами, чахнущими на подоконниках. Я с силой надавила ручку и вошла в кабинет.

Белизна, огромное окно во всю стену и сплошные стеллажи, тесно уставленные книгами.

-Привет, - я тихонько прошагала к столу, заваленному листами, исписанными мелким убористым почерком и тихонечко присела на краешек стула. Папа поднял голову и задумчиво посмотрел на меня, все еще подбирая синоним какому-то давно позабытому слову.

-Что пишешь? - я тихо сложила руки на коленях.

-Так, - пожал плечами папа, - задали тут работенку одну, ужасно не хотелось садиться, но куда деваться...

Я вздохнула. Галстук впивался папе в шею, он багровел, но не ослаблял узел. Никогда не ослаблял узел.

-А о чем работенка?

-Да, - папа сглотнул и отложил ручку в сторону, - про тебя пишу от лица какой-то тетки идиотской. Такая неприятная работа. Знаешь, Маргошкин, очень противно про тебя такие гадости писать.

-А ты не пиши гадости, - я взяла один из листов, загромождающих папин стол, но почерк у родителя настолько неразборчивый, что понимал написанное только он, - ты напиши про меня что-нибудь хорошее...

Папа откинулся на спинку стула и задумчиво уставился в потолок.

-В принципе, - проговорил он, что-то внимательно там изучая, - в принципе, можно. Только все неправда будет, - папа перевел взгляд на меня, - а ты красивая теперь, - внезапно развеселился он, - может и стоит что-нибудь хорошее написать...

-Напиши, - покивала головой я. Мы помолчали. - Пап, - позвала я.

-Что? - поднял на меня глаза папа, снова было начавший писать.

Я похрустела пальцами и зачем-то спросила:

-Почему все так по-идиотски?

-Как: по идиотски? - папа начал раздражаться - терпеть не мог, когда просто так лезли.

-Знаешь, - я потерла лоб рукой, - все не настоящее какое-то... Ничего не понятно... Живу - все серое и неинтересное, а пройдет время - вспоминаю - вроде бы, круто было, и очень туда вернуться хочется... Тревога постоянно - пап, я выкуриваю по пачке в день, а тревога не отпускает.

-Ну и дура, - вздохнул папа, - все знают, что от курения в одиночку тревога только усиливается. Я тебя совсем не так воспитывал.

-А как ты меня воспитывал?

-Не знаю, - пожал плечами он, - мне, представь, тоже никакой грамоты не дали, когда ты родилась, в которой бы написано было, что я - лучший в мире человек и самый справедливый воспитатель. Мы уток с тобой кормили.

-Ага, - покивала я, - пакетами с водой кидались из окна в машины, если в них долго сигнализация гудела. Ты еще кричал: "Провались вместе со своей консервной банкой!!!".

-Не было такого, - грустно покачал головой папа.

-А я говорю, было.

-Ты все это только что придумала, - папа печально посмотрел на меня и опять взялся за ручку. - Да, - после недолгого разглядывания, он положил ручку на место, - мы с тобой еще стихи сочиняли. Про Нил и Терек. - Папа помолчал и добавил, - это реки такие есть.

-И хлеб морковный пекли, - я подобрала под себя ноги, обхватила колени и закрыла глаза, - я устала. Жутко устала.

-С чего бы это? - желчно поинтересовался родитель.

-Не знаю, - я уткнулась носом себе в колени. Они пахли пылью и подгоревшей на солнце кожей.

-Все переработать боишься, - покачал головой папа, - кстати, как на работе?

-У меня отпуск, - буркнула я.

-Давно?

-Дня два... Стой, - я увидела, что рука родителя снова тянется к ручке, - Давай поговорим хоть пять минут!

-Хорошо, - папа аккуратно сложил руки перед собой, - говори.

-Э-э-э... - промычала я.

-Ты что-нибудь рисуешь? - противно спросил папа.

-Вроде, рисую, - в желудке зашевелилось что-то липкое.

-И выставляешься?

-Ну... - я попыталась вспомнить, когда в последний раз выставлялась, - выставляюсь...

-Где? - еще противнее спросил папа.

-Ну... Это...

-Понятно, - он задумчиво заглянул себе под стол, - мы с тобой еще на горке катались. Как у тебя это... - папа болезненно скривился, - ну... сама понимаешь... ну...

-Личная жизнь, - услужливо подсказала я.

-Да, - выплюнул папа.

-В полном хаосе, - весело ответила я.

-Понятно... - мы замолчали.

Папа задумчиво перебирал свои бумаги, я пялилась в окно - там небо, небо, бесконечно много неба и ни кусочка пейзажа.

-Слушай, - заговорила я снова, - вид у тебя какой-то странный из окна... Не скучаешь?

-Нет, - спохватился папа, - мы тут даже гуляем с мужиками... Тут у нас барбос есть один прикормленный, очень симпатичный барбос - угрюмый, драный, садится рядом и молчит.

-Он - собака, - напомнила я, - поэтому и молчит.

-Да, - покивал папа и уставился на свои руки.

-Пап, - прошептала я.

-Ну, - он не поднимал на меня глаз.

-Мне все время снится, что до твоей смерти остался один день. Надо что-то успеть, я бегаю по твоей квартире, и совершенно не понимаю, что ты туда с собой возьмешь.

Папа рассеянно посмотрел на меня и, вроде, улыбнулся.

-Ну, - я задыхалась и глотала слова, - вот... я рубашки тебе все время зачем-то глажу, а ты говоришь: "Оставь, ничего не нужно".

-А зачем мне сюда рубашки?

-Никогда тебе ничего не надо, - я глотала слезы, бежавшие по моим щекам, - а я старалась, я шиповник тебе в термос заварила, потому что тут все время зима, надо витамины, пап, не смотри на меня как на дуру.

Папа покачал головой и отвернулся.

-Пап, - я начала всхлипывать, - мне все время казалось, что если тебя не будет, то тебя заменит кто-нибудь, с кем будет гораздо легче договориться, я правда так думала...

-Ну и как? - папа поджал губы, - сложилось?

-Ни хрена, - замотала я головой, - ни хрена. Ничего не выходит... А иногда мне снится, что мы с тобой едем на автобусе, а в городе праздник, и все крыши домов отмыли добела такими машинами, знаешь, как в метро, но тебе все равно остается день до смерти, а ты совершенно ничего не делаешь, и ни одного врача, ты мне даже сам говоришь: "Отстань от меня" и галстуки разбираешь свои.

-Я что-то ничего не понимаю, - поморщился папа.

-Что? - я резко вскинула голову и умоляюще уставилась на него, - что ты не понимаешь?

-Так, - папа коротко пошарил взглядом по углам, а потом тоже посмотрел на меня, - Маргошкин, у тебя какое отчество?

-Па... - начала было я, но папа хлопнул себя по лбу и заулыбался:

-Ну да, - кивал он сам себе, - отчество дается по имени отца... Все верно... Так что, - папа снова посмотрел на меня, - что ты хотела?

-Пап, - я схватилась руками за голову и начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, уставившись в пол, - я умираю от чувства вины, правда... Я ведь тогда в больницу к тебе за неделю всего один раз приехала, а потом домой - еще один раз, после Нового Года... И тавегил тебе зачем-то купила... У него же седативный эффект, у тебя ведь все чесалось от этих лекарств, я знала, что ничего с этим не поделаешь, но потом вдруг решила, если я принесу таблетки и скажу, что от них будет полегче, вдруг ты в это поверишь, и тебе правда полегчает? Вдруг это все я?

-Что - ты? - живо заинтересовался папа.

-Ну... что ты так... пап...

-Подожди! - вскинул руку папа, подхватил ручку и принялся строчить что-то на листе бумаги.

-Па, - неуверенно проговорила я.

-Стой, - выкинул руку вверх он, - пять секунд!

Строчил он довольно долго. Я успела заскучать, поднялась со стула и прошлась до стеллажей с книгами, разминая ноги.

-Ничего там не трогай, - предупредил папа, не отрываясь от бумаги.

-Ага, - покивала я, достала первую попавшуюся книгу и открыла ее на середине. Книга оказалась альбомом с фотографиями. С одной из них на меня смотрел молодой папа, лет тридцати пяти, фотограф снимал папу сверху, и, судя по всему, говорил ему что-то смешное, а папа щурился от солнца, держал руки на поясе, словно собирался идти вприсядку, смеялся, и на голове у него была какая-то дурацкая панамка, которая десятилетиями валялась на даче, и я ее тоже успела поносить. Я перелистнула страницу. Папа сидел, полуобнявшись со своим другом дядей Петей, и затирал ему что-то на редкость прочувствованное, а дядя Петя плакал в три ручья, потому что душа его была в тот момент открыта нараспашку, нежна, ранима, а папа, что было силы, жег ее глаголом, и чем ее там еще полагается жечь. Дальше - папа зарылся носом в мамины волосы, фотограф успел поймать его взгляд - там задумчивость, чувство вины, блаженство, короткое парение и острый сердечный недуг, маминого лица не видно, она закрывает его рукой, но улыбается - это видно даже сквозь пальцы.

-Ну? - раздался папин голос и я быстро запихнула альбом обратно на стеллаж, - о чем мы там с тобой говорили?

-Пап, - жалобно заскулила я, - послушай, я ведь ругалась на тебя, ремонт этот сделала у тебя на кухне зачем-то, посуду у тебя перемывала - потому что я совершенно не знала, что надо делать в таких случаях... Ну как тебе было помочь? Пап? Ну как?

-И что? - папа сложил руки перед собой и очень внимательно слушал меня.

-Как что? - завыла я, - я очень виновата перед тобой, так?

-Виновата в чем? - папа наморщил лоб - было видно, что он нацелен не спорить, а соглашаться, но совершенно искренне не понимает, о чем, собственно, речь.

-В том что ты... - я не смогла договорить, рот у меня начал разъезжаться, собрать его обратно не было никакой возможности, некоторое время я ловила воздух и сдержанно икала.

-А! - коротко хохотнул папа. Ему было неловко, что он так долго не догонял, - в том, что я умер?

Я яростно закивала, не глядя на папу, и с моего носа во все стороны летели слезы.

-Маргошкин, - папа грустно вздохнул, - а солнце у нас, часом, не ты заводишь?

-Нет, - потерянно прошептала я.

-Ну и дай я тогда тебя обниму, - сказал папа и мы обнялись через стол.




Половину вещей в этом мире предельно сложно выразить словами. Порой кажется, что каждое наше слово, произнесенное вслух, совершенно теряет свой смысл. Мало того, смысл теряют также и вещи, которые мы сдуру обозначаем словами. Все превращается в собственную тень, отражение в зеркале, четко заведенную схему, лишенную права на развитие. Но слова есть, от них никуда не денешься, слова прут из тебя, мучительно хочется говорить, говорить, и чем больше слов, тем больше путаницы, неразберихи, ты вязнешь в этих словах и начисто теряешь нить повествования.

Поэтому предельно сложно говорить о любви - какой бы то ни было - хромой, кривой, злой, требовательной, разрушающей, бесправной, склонной к тирании и полному непониманию происходящего. Облаченная в слова, любовь выправляется, приглаживается, становится все больше похожа на ту, про которую нам говорят в книжках, миллион слов - дырка от бублика в руках.

Ни один человек не сможет объяснить своему папе то, что он чувствует после его смерти, и тем не менее, мы пытаемся сделать это, от раза к разу, зарываясь в его фотографии и записные книжки, мы шепчем какие-то слова, порой кажется, что весь мир смертельно провинился перед нами, порой - что нам нет прощения, слезы заливают все: старые шапки, шнурки от ботинок, пакеты, в которых хранился крем для обуви, связки парадно-выходных галстуков, капюшон от зимней куртки, ручки, телефонные счета, черные резинки и пыль-прах-пепел.

Тем не менее, мы даже не догадываемся, что папу простят, и папа простит, кто-то раздернет занавески, в комнату хлынет поток света, пылинки затанцуют, золотясь в солнечных столпах, а ты будешь сидеть на полу, давясь слезами облегчения.




Мы идем по берегу

По Нилу, и по Тереку.

Их величье тихое

Постигаем лихо мы.






© Анастасия Зубкова, 2004-2024.
© Сетевая Словесность, 2004-2024.





Версия для широкого дисплея
[В начало сайта]
[Поэзия] [Рассказы] [Повести и романы] [Пьесы] [Очерки и эссе] [Критика] [Переводы] [Теория сетературы] [Лит. хроники] [Рецензии]
[О pda-версии "Словесности"]