ЧЕРНЫЙ ПЛАЩ НЕМЕЦКОГО ГОСПОДИНА
15
- Ну, рассказывай, зачем тебе так срочно понадобился развод.
Даже по телефону у Елены начальственный тон. Как будто прошло не пять лет, а пять минут с того момента, как он побросал свои вещи в чемодан и ушел от нее. Навсегда, между прочим. А она, похоже, по-прежнему воспринимает его не как давно постороннего человека, а как личную собственность. Все течет, все изменяется, кроме характера его бывшей жены. Бессменная староста группы. Самоуверенная, горластая, а еще - страшно обидчивая. Как могло получиться, что он на ней женился? Впрочем, никто бы не устоял перед ее напором, просто она именно на него глаз положила, попал, что называется, под каток. Прямо перед госэкзаменами. Поддался общей тенденции - у них на последнем курсе все почему-то женились и выходили замуж.
- Чего молчишь? Язык проглотил?
Он еле сдержался, чтобы не поставить ее на место. Но вовремя сообразил, что лучше сделать все без скандала, на которые Ленка была большая мастерица. Она их виртуозно лепила из ничего. Не то сделал. Не так посмотрел. Не вовремя встал, не вовремя лег. Конечно, она никуда не денется, но получить желанную бумагу хотелось как можно быстрее и без лишней нервотрепки.
- Столько лет не живем вместе, хочу просто узаконить это состояние, - сдержанно объяснил ей такую очевидную вещь.
- Бабу, что ли, подходящую нашел? - произнесла ядовито-насмешливо. С явным подтекстом - мол, кто на тебя польстится. Знала бы, с кем он проводит ночи.
- Ты, я слышал, тоже не одинока.
Ничего он не слышал. Вообще не интересовался Ленкиной жизнью. Просто так сказал. Но она за это ухватилась - ага, не забывает, следит. Не сладко без нее живется...
- Да так, - довольно хмыкнула. - Ничего серьезного. Был, правда, один товарищ, но я...
Не хватало еще обсуждать по телефону ее "товарищей"!
- Подходи к одиннадцати к загсу, - прервал он, - заявление напишем, заодно и поговорим. А сейчас, извини, говорить некогда, на работу опаздываю.
И вправду, уже опаздывал.
- Он работает! - насмешливо. - Сурком, что ли? На заводе, где давно и воровать-то нечего. Или нашел местечко потеплее?
- Жду в одиннадцать, - холодно повторил он. - Не придешь, развод получу через суд.
- Ладно, ладно, приду. Мне тоже надоело быть соломенной вдовушкой. Но имей в виду, квартиру я тебе не отдам, заранее предупреждаю, - закончила сварливо.
- Жду в одиннадцать, - повторил он и быстро положил трубку.
Шапку Ленка одевала только в самые лютые морозы. В более теплые дни ее согревала собственная жесткая копна волос. На редкость густые волосы были Ленкиной гордостью. Такими они и остались, хотя сама она заметно поправилась. А белая шуба делала ее еще толще. Странно, но она Павла не сразу узнала. Прошла мимо, скользнув по нему быстрым равнодушным взглядом.
- Лена!
С недоумением оглянулась. Приостановилась, и слегка склонив голову, некоторое время как-то оторопело рассматривала его издали.
- Ну, тебя не узнать. На себя не похож... - пробормотала, подходя ближе.
Павел пожал плечами.
- Просто давно не виделись.
- Черный какой-то стал, - неуверенно произнесла Елена
- Какой был, таким и остался.
Она покачала головой, - нет, не был таким. Странно было бы, если бы она согласилась, никогда ни с чем не соглашалась, чтобы он ни сказал.
- Ну, что, идем?
Но она словно примерзла, все стояла, продолжая во все глаза рассматривать бывшего мужа. Молчала, подыскивая слова.
- Пегий ты был, а не черный, - нашлась, наконец. - Красишься, наверное, для своей новой крали.
- Я?! Крашусь? - забыв о своем твердом решении не поддаваться на провокации, оскорбился он. - Да нет такой женщины, ради которой я стал бы уродоваться!
- Значит, угадала! Нашел кого-то! - торжествующе прищурилась Елена, нащупав знакомую колею для беседы. - И кто она? Какая-нибудь продавщица? Или ты, может быть, уже на уборщиц переключился? Сторожа, они, как правило, только с уборщицами и встречаются. Днем спят, как сурки, а на смену придут, там уборщицы полы намывают... или Варька кого-нибудь нашла?
Ленка не любила Варвару. Несмотря на то, что в чем-то они были очень похожи. Хотя Варвара институтов не кончала, а сразу после школы выскочила замуж, в чем-то она была лучше Ленки. Добрее. И готовила хорошо. Елена же никогда его особо не баловала, а после того, как он лишился инженерской должности, вообще готовить перестала. Уходя к подругам или на работу, кричала: найди там себе что-нибудь в холодильнике! А холодильник зачастую в те времена бывал пуст.
- Что замолчал?
Изо всех сил пыталась вывести его из равновесия. И он знал, почему. Потому что первой не догадалась подать на развод.
- А ты не изменилась, - поморщился. - Все такая же, языкатая.
- Да и ты, в общем, тоже, - со злостью парировала она и отвернулась. - Все такой же... недотепа. Ладно, идем разводиться. Куда идти-то - хоть узнал?
Зашли в здание. В нужный кабинет оказалась небольшая очередь. Прямо в коридоре стояло несколько столов, за которыми несколько пар, вглядываясь в образцы под стеклом, заполняли какие-то бланки. Не одни они расторгали брачные узы... Принимавшая их тетка проверила, все ли верно в их бумагах и велела прийти через месяц. Еще месяц ждать!
- А раньше нельзя? - поинтересовался он.
- Ему жениться не терпится, - ядовито объяснила Ленка. - Припекло мужику. Может быть, пойдете навстречу?
Надо бы сказать, что дура. Но он и на этот раз сдержался.
- Нельзя, - сухо отрезала тетка и склонилась над бумагами, давая понять, что прием окончен. - Положено месяц на размышление.
- Не везет тебе, - уже на крыльце еще раз поддела Ленка. - Ладно, пока. Обниматься не будем.
- Не будем, - согласился он и быстро сбежал по ступеням вниз.
Как будто ему некого обнимать. Достаточно большой выбор на сегодняшний день.
16
В то воскресное утро, которое они провели в ее спальне, он набрался, наконец, храбрости сказать то, что хотел сказать, как ему теперь казалось, буквально с первой встречи.
- Давай поженимся.
Майя сидела за туалетным столиком в нежно розовом пеньюаре и в такого же цвета тапочках с помпонами и красила ногти.
- Зачем? - спросила она, ничуть, казалось, не удивившись его предложению.
- Ну и вопрос... - Он встал с кровати, подобрался сзади и осторожно поцеловал ее в шею. - Ну, скажем, ты мне нравишься.
Она слегка отстранилась.
- Подожди, дай закончить, а то испорчу.
Сделав еще мазок, вытянула руку и полюбовалась собственной работой.
Он сделал круг по комнате и снова сел на кровать.
- Ты не ответила.
- Разве? - кокетливо приподняла брови.
Но взглянув на его хмурое лицо, вздохнула и перешла на серьезный тон.
- Ты мне тоже нравишься. Но это еще никак не повод, чтобы связываться с тобой на всю оставшуюся жизнь. Да и ты, думаю, если хорошенько поразмыслишь, не в восторге будешь от такой перспективы. У меня трудный характер.
Она принялась красить ногти на другой руке.
- Мне подходит. Я готов с ним мириться, и жить до конца своих дней, - натянуто улыбнулся он.
- Я не готова. И давай больше этой темы не касаться.
- Ясно, - кивнул он. - Мальчик для секса.
Майя вздохнула.
- Ну, что тебе ясно? И что плохого в том, чтобы быть мальчиком для секса, как ты выразился? И ради секса я не стала бы с тобой встречаться, если бы ты мне не нравился. Дело не в тебе. Как бы это объяснить? - отложила кисточку и повернулась к нему. - Просто я ничего не хочу менять в своей личной жизни. Меня все в ней устраивает, - она посмотрела Павлу в глаза. - И особенно то, что теперь выбираю я, а не меня. Сегодня мне нравишься ты, но нет никакой гарантии, что завтра не понравится кто-то другой. И что - каждый раз бежать в загс и ставить штамп в паспорте?
Просто ледяной душ.
- Цинично как-то звучит все это.
- При чем здесь цинизм? - поморщилась Майя. - Это жизнь. Штамп и все такое прочее - это важно для молодых, для тех, кто собирается жить вместе долгие годы, иметь общих детей, общий дом. А к чему нам жить на одной жилплощади, когда у каждого имеется своя, как говорил Жванецкий, "отдельная"? И детей я больше, как ты понимаешь, рожать не собираюсь. Ну, и зачем мне в моем возрасте эти цепи Гименея?
- Одиноко бывает одному... - пробормотал он, чувствуя себя нищим, клянчащим подачку у чужой подворотни. - Мало ли что в жизни случается.
- Ухаживать за тобой некому, - понимающе кивнула Майя. - Нужны крепкие женские руки, стирать, готовить, убирать.
- С этим я и сам как-то справляюсь, - пыхнул он негодованием.
- Значит, все и оставим, как есть, - подвела она черту, и принялась накладывать на ногти второй слой лака. - Семейное счастье мы уже проходили, и возвращаться к нему как-то нет желания. А вот что-нибудь съесть было бы совсем неплохо.
На этом разговор оборвался.
Он отправился на кухню готовить завтрак. По утрам Майя любила плотно поесть, поскольку днем ей это не всегда удавалось, а говорить с покупателями на голодный желудок никак нельзя, считала она. Кромсая колбасу для бутерброда, он пытался избавиться от чувства унижения и обиды. Хотя, кто он такой, чтобы обижаться? У него свой жизненный опыт, у нее свой. Пока он отсиживался за забором, тихо прозябая, она шагнула в самый водоворот, и жизнь трепала ее и учила быть осторожной и не брать на себя лишних обязательств, - и без того нелегко. Но если бы она меня все-таки любила, то перешагнула бы через все, не сдавалась обида. Ну, значит, не любит, возражал трезвый голос. А за что любить-то? Что он сделал такого особенного, чтобы заслужить ее любовь? Денег даже на свои нужды и то толком не зарабатывает.
История ее жизни была бы банальной, если бы она не достигла некоторых высот в своем деле.
- Когда мы с мужем поженились, нам жить было негде, - обронила она как-то, когда он вслух выразил свое восхищение ее квартирой. Дескать, не с неба все это упало.
Как и многие другие молодые пары, они с мужем вначале снимали квартиру, а точнее, квартиры - кочевали с места на место, в поисках более удобного, более дешевого жилья. Но для них везде было дорого, - откуда деньги у вчерашних студентов? И их стало еще меньше после того, как Майя родила сначала первого, а потом второго, незапланированного, ребенка, и бросила работу. Переехали к его матери. Вначале все было более-менее, свекровь приняла даже радушно. Ее, вечно занятую на службе вполне устраивало, что кто-то стал помогать делать домашнюю работу. Но вскоре, когда она вышла на пенсию, ситуация изменилась. Двое маленьких детей, это не каждый выдержит. Одно дело, когда видишь детей только по вечерам, да и то недолгое время, и совсем другое дело, когда они мельтешат перед глазами целый день, орут по ночам и чего-то там постоянно требуют, что-то ломают, пачкают. Хотя обе были личности не скандальные, напряжение нарастало, стали ссориться. А потом и с мужем настоящие скандалы начались. Он все чаще становился на сторону матери, обвиняя ее в том, что она просто лентяйка, не только готовить не умеет, но даже и за собственными детьми присмотреть не в состоянии. И Майя решила, что сделает все, что только сможет, но у них будет своя отдельная квартира.
Как только дети пошли в детский сад, она тут же устроилась на работу. Муж против работы не возражал, но был категорически против того, чтобы она занималась торговлей. Считал, что она дура наивная, и что ее всякий, кто захочет, облапошит. Но где еще можно было зарабатывать так, чтобы хватало не только на еду? Только в торговле. И Майя настояла на своем, стала торговать. Когда она только начинала разворачивать свой бизнес, это ни бизнесом, ни даже делом не называлось. А называлось это в те дни спекуляцией, и те, кто торговал на рынке, были не бизнесменами, а торговками.
- И муж, капитан первого ранга, и его мамочка смотрели на меня с презрением и жалостью, как на идиотку. Такая себе искательница приключений на свою голову - по специальности не работает, детей оставила без присмотра, - с насмешкой в голосе произнесла Майя. - Они были хорошие, надежные, постоянные, каждый день всю жизнь к восьми на службу ходили. Свекровь тридцать лет проработала главным бухгалтером на заводе, от которого потом и следа не осталось, а муж, естественно, в военной части служил.
Скандалы усилились, поскольку рабочий день Майи был от зари до зари, плюс поездки за товаром, то в Белоруссию, то в Польшу, то в Турцию, а толку на первых порах никакого, потому что все заработанное, шло на приобретение нового товара. Вначале она торговала турецкими и китайскими тряпками, но, приглядевшись к рынку поближе, решила, что лучше перейти на продукты. Вещи люди покупают от случая к случаю, а едят каждый день. И, прежде чем перейти на мужскую одежду, около двух лет она торговала продуктами. Сняла помещение на окраине города, и открыла свой первый магазин, чтобы и там по двенадцать часов стоять за прилавком. Муж помогал иногда, товар разгрузить, что-то привезти. Вот только ее вечерняя работа ему активно не нравилась. Ты пойми, объясняла Майя, у меня же вечером самая торговля, народ идет с работы, покупает продукты на ужин, на завтрак. Опять же, водка вечером нарасхват. Он угрюмо соглашался, даже встречать, случалось, приходил. Но не часто, сам поздно приходил. Служба.
Однажды к Майе нагрянула ревизия, засиделись до полуночи. Мобильных не было, да и обычного телефона ни в магазине, ни поблизости оного, позвонить было неоткуда. Потом долго не могли поймать такси. Она пришла домой еще позднее, чем обычно, буквально с ног валясь, а муж открыл дверь и, ничего не спрашивая, с размаху - оплеуху.
- С тех самых пор, дорогой мой, я как-то разочаровалась в семейной жизни, - сказала Майя.
Была в этой самой семейной жизни и еще одна сторона, которая уже сама по себе могла привести к разводу. Образцовый солдат и отец семейства, сильно на службе не переутомлявшийся, исполнял свой супружеский долг по два раза за ночь. И очень не любил презерватив. Он вообще их всячески избегал, они, видите ли, ему удовольствие портили, а потому Майе пришлось сделать несколько абортов.
- Ему минутное удовольствие, а мне после этого на гинекологическое кресло, как на эшафот. Я бы мужчин, у которых жена идет делать первый аборт, заставляла бы смотреть, как она страдает. А если бы он и после этого ставил свое удовольствие выше ее здоровья, просто бы его кастрировала, - сказала она с такой ненавистью в голосе, что Павел поежился.
- Не все такие... - возмущенно начал он, но Майя не дала ему закончить.
- Ты, разумеется, не такой, - согласилась насмешливо. - Ты, разумеется, лучше. Настоящий джентльмен. Только в какие одежды не наряди нашего мужика, суть его вряд ли изменится. Как сейчас говорят, менталитет не тот. Наши мужчины, хотя и думают, что очень похожи на французов, в душе почти поголовно азиаты, женщину в грош не ставят. И каждый мечтает, если не о гареме, то хотя бы об одной рабыне. О такой, знаешь ли, заботливой мамочке, домработнице и любовнице в одном лице. Плюс, чтобы еще хорошие деньги зарабатывала. А у меня, ведь, хорошие деньги, и они тебе как будто сами в руки плывут, верно? - посмотрела на него испытывающее.
Последнее предположение оскорбило Павла до глубины души. Чтобы он, встречаясь с женщиной, думал о ее деньгах? Не было такого никогда! До этого... не было. Потому что до этого не встречал таких женщин, как Майя. Вообще, не подозревал даже, что они не в кино, а в реальной жизни существуют. Чтобы и красивая, и умная и с деньгами. Вот, казалось, повезло - встретил. Захотелось нормальной семьи, а ему в ответ: мы это уже проходили! И всякие ужасы из своей семейной жизни. Хотя... пожалуй, надо хотя бы себе сознаться, эта ее независимость и тот факт, что она дама очень не бедная, придавали ей особенную притягательность.
- Не нужны мне твои деньги! - краснея, возмутился он. - Я сам способен заработать столько, сколько мне нужно.
- Может быть, - она бросила на него быстрый взгляд из-под тяжелых ресниц. - Но есть еще вопрос. Сегодня ночью ты назвал меня то ли Анной, то ли Нютой. Анютой? Это кто такая?
- Понятия не имею, - сердито ответил он. - Приснилось тебе.
17
Он думал, что никогда больше не вернется к этому разговору - о семье.
Но - вернулся. Случилось это накануне дня Святого Валентина.
Майя предложила провести его в Лондоне.
- Есть возможность полететь туда с группой туристов, - сказала она. - Так авиаперелет и проживание будут дешевле. Но мы стадом ходить не будем, если только ты, конечно, не захочешь воспользоваться общими экскурсиями, когда я буду занята. Мне нужно будет кое-что сделать, кое-что посмотреть и кое-что купить.
- Я бы с удовольствием, - откликнулся он, - а виза?
- Ну, что виза? - пожала она плечами. - Ты же не преступник какой-нибудь. Дадут тебе визу.
И в самом деле, вопрос этот уладился сам собой - Майина подруга, та, что устраивала им поездку в Ялту, включила и его в туристическую группу, взяв на себя оформление документов.
Двадцатого февраля они вылетели в Лондон.
Как все-таки невелик мир! Ранним утром он еще бегал по своей квартире, лихорадочно соображая, что надеть, что взять с собой, в три часа дня по Гринвичу они приземлились в Гэтвике, а в семь вечера по местному времени уже сидел с Майей в каком-то маленьком ресторанчике.
Поселили их в третьеразрядной гостиничке, но ни ее, ни его это не смущало - они же не жить сюда приехали, в конце концов, а просто побыть вместе.
Майя уже не раз бывала здесь и знала, что стоит посмотреть, а на что лучше и время не тратить. От музея естественной истории, куда на второй день отправилась группа, и куда он тоже очень хотел пойти, наотрез отказалась.
- Тебе должно быть интересно, - пытался он ее убедить. - Ты же географический заканчивала.
- Кто тебе сказал? - Она изумленно глянула на него. - Ах, да. Но это когда еще было.
И исторических музеев она, не любила, и, несмотря на то, что часто бывала за границей, никогда их не посещала. Ну, если только там не устраивали показ модной одежды.
- Что этот хлам истории смотреть! - произнесла пренебрежительно. - Давай начнем с "Лондонского Глаза", это такое огромное колесо обозрения в центре, а потом уж на твое усмотрение, выбирай, - и протянула ему кипу проспектов, предусмотрительно захваченных еще в аэропорту.
Ему хотелось многое посмотреть. И, действительно, какая разница, с чего начинать. Глаз так Глаз. Главное - с ней.
Было холодно, ветрено, над городом плыли низкие тучи, сыпавшие мелким дождем. Но они решили не отклоняться от намеченного плана и отправились в центр, где на набережной Темзы медленно вращалось огромное колесо обозрения. Перед этим зашли по пути в какой-то бар, где перекусили и выпили немного вина - для согрева. Очередь была относительно небольшой, поскольку погода не располагала к гулянию. И, когда поднялись над городом, он вдруг и в самом деле почувствовал себя просто на небесах. В прямом и переносном смысле этого слова. Он и Майя в небе над Лондоном. Просто как в сказке. Выпил, наверное, лишнего, вот и показалось, что это очень романтично - сделать женщине предложение в кабинке на высоте в сотню метров над Лондоном.
Майя покачала головой.
- Но почему нет? - он обнял ее за плечи и потерся щекой о меховую опушку ее капюшона.
Она осторожно высвободилась из объятий.
- По-моему, ты в юности насмотрелся плохих фильмов. Давай не будем портить поездку подобными разговорами.
Он не мог понять, почему это могло испортить поездку.
Майя вздохнула и посмотрела на него чуть ли не с жалостью.
- Я думала, что мы уже навсегда закрыли эту тему. Загс, печать на бумажке... Почему бы не следовать простому правилу: пока нам хорошо, мы вместе. Надоели друг другу - до свидания. И делить имущество со скандалами не придется. Оставим все как есть. Нам не по двадцать лет. Ничего в своей жизни я менять не собираюсь. Даже если бы захотела, - она вздохнула, - уже не смогла бы.
Его романтическое настроение сразу куда-то испарилось.
Он приблизился к стеклянной стене кабины. Перед ним простирался огромный семимиллионный город. Нагромождение зданий до самого горизонта, а внизу несла свои свинцовые воды к проливу Темза, и отсчитывали время быстротекущей жизни часы на башне со странным названием Биг Бен...
Если трезво смотреть на вещи, Майя права. Что может быть лучше свободы? Он еще ничего не видел, мало где бывал в своей жизни.
Они спустились вниз, вышли из кабинки и направились по набережной вдоль реки. Внимание его привлекли какие-то скульптурные группы. Он подошел ближе.
Внезапно его охватило странное волнение. Часы... Табличка. Да это же Сальвадор Дали!
- Ну, Сальвадор, ну, Дали, - рассмеялась Майя. - У тебя такой вид, как будто ты встретил родственника.
И в самом деле, чего он так разволновался? О Дали он ничего бы и не знал, если бы один из благодарных учеников не привез из загранкомандировки и не подарил его матери роскошный альбом с биографией и репродукциями знаменитого испанского сюрреалиста. За то, что хорошо учила его немецкому. Мать собирала книги по искусству. В те времена любое художественное издание было большой редкостью, а уж такое - просто роскошь по тем временам.
Больше о том, чтобы официально оформить свои отношения, они не говорили. Он дал себе слово никогда не касаться этой темы. Лежа в одиночестве перед бубнящим что-то по-английски телевизором - Майя отправилась на деловую встречу, ради которой, собственно, и приехала в Англию, прихватив попутно и его, чтобы не скучно было, - и, вспоминая разговор в кабинке над Лондоном, ничего, кроме досады не испытывал. Майя права, надо быть современнее. Разве ему плохо? Да он счастлив! Счастлив, как никогда! Был он так счастлив, когда был женат? Он даже фыркнул, вспомнив свою семейную жизнь. Но все-таки, что-то ныло, саднило в глубине души. Его, как ни крути, снова отвергли. И, может быть, именно из-за этого ощущения путешествие не доставило той радости, которая просто пронизывала его во время их первой совместной поездки в Ялту.
18
- Неделю меня не будет, - сказал Неверский. - Проследи, чтобы рабочие закончили сборку. Там ведь совсем немного осталось?
- Немного, - кивнул Павел. - А ты опять в Сибирь?
- Да нет. Устал я, - вздохнул Неверский. - Замотался. Хочу немного развеяться. Надо выпасть из этой рутины хотя бы на несколько дней. Хочу слетать в Париж.
- С Элеонорой? - спросил и тут же пожалел о своем вопросе Павел.
Еще истолкует неправильно.
- С чего это? - удивился Неверский. - Мы давно порознь отдыхаем. Каждый когда хочет и где хочет.
И с кем хочет, так и чесался язык добавить. Знает или не знает, что Павел несколько раз в его отсутствие побывал-таки у него в гостях? Скорее всего, знает, не может быть, чтобы прислуга не донесла. Их четверо в доме работает, если считать и садовника. Знает... но молчит. И хорошо. Потому что все эти встречи в прошлом, конец этим тайным свиданиям. Он чувствовал, что виноват перед Неверским. Слабость проявил. Не устоял. И кто бы устоял, когда на тебя так откровенно вешаются?
В субботу Неверский улетел в Париж.
И в тот же вечер позвонила Элеонора и пригласила "на чай". Он был не в настроении снова и снова объяснять ей, что все между ними кончено, просто сослался на то, что очень занят. Ну, приходи в воскресенье, в любое время, никого, кроме меня в доме не будет.
- Видимо, мне придется работать и в воскресенье.
- Работать, - насмешливо протянула она. - Ну, ну, работай. А шеф, как ты знаешь, отдыхать отправился. Угадай, с кем он там сейчас проводит время?
И положила трубку.
Похолодев, он тут же позвонил в магазин. Чтобы услышать то, о чем уже почти наверняка знал - Майя в Париже. "Отбирает новый товар, - сказал нежный девичий голос. - Приходите на следующей неделе".
Казалось невероятным, что она могла с ним так поступить. После новогодних праздников, проведенных вместе, после Ялты, после поездки в Лондон ему казалось, что отношения между ними стали устойчивыми, казалось, он ей нравится. И вот, пожалуйста. Как удар ножом в спину. Впрочем, впрочем, чего еще он мог ожидать от такой женщины? Майя была независима и непредсказуема. Она то звонила ему по три раза на день, то вдруг исчезала на несколько дней, и найти ее не представлялось возможным. Телефоны не отвечали, а девушки из магазинов говорили, что хозяйка уехала за товаром. Она уезжала за этим товаром то в Париж, то в Рим, то в Москву, почти никогда не ставя его об этом в известность. Причем отъезды ее, как и приезды, были внезапны. Конечно же, что ездила она туда не сама! И он только сейчас это понял. Друзей и знакомых у нее целый город. И мужиков среди них немало. Не только он, и, наверное, не только Неверский сопровождали ее в этих "деловых" поездках. То-то она так боролась за свою независимость, не под каким предлогом не желая себя связывать. Развлекается. Он мерил нервными шагами пространство кабинета, рвал в клочья наброски чертежей и листы чистой бумаги и швырял на пол. Сучка! Стерва! Да откровенно развратная Элеонора рядом с ней просто ангел.
Поостынь, поостынь, сказал себе, в конце концов, сам себе, когда прошла первая, жгучая волна ревности и обиды. В конце концов, кто он такой, чтобы требовать у нее отчета, где и с кем она проводила время, когда не стояла за прилавком или не была с ним? Это ее жизнь, и она вправе делать с ней все, что захочет.
Промаявшись без сна в ночь с субботы на воскресенье, он принял решение принимать ее такой, какая она есть. Пользоваться ею, как она пользовалась им. И не предъявлять никаких ультиматумов. Потому что ей невозможно было поставить условие "все или ничего". Но звонить он ей первым не будет. Позвонит она, отлично, не позвонит, ну, что ж, значит, пришел конец этой романтической истории. Ладно, переживем. Работы полно. Целиком погрузиться в работу - вот выход. Японцы, что ли, считают, что нет лучшего средства отвлечься от неприятностей.
Он и погрузился. Проект нового аппарата для лечения вен требовал внимания. Все воскресенье он над ним просидел. В понедельник мотался по городу, выискивая мастеров, которые могли бы сделать кое-какие детали. Во вторник отправился в Вершанск на военный завод, где работал его институтский приятель, который обещал помочь с деталями серийного производства. Вернулся в пятницу утром, сразу же собрал техников и сборщиков, чтобы в десятый раз все обсудить. Конечно, только Неверский мог принять окончательное решение, запускать ли прибор в производство. Но он, Павел, должен был подготовить все материалы, предварительные расчеты. Ошибиться нельзя - деньги большие вкладывались.
К концу недели он выдохся. Так набегался, так устал, что больше не думал ни о Майе, ни о приборах, а только о том, как быстрее добраться домой и залечь в кровать на все выходные.
А когда залег, снова нахлынуло. Ну и повороты судьбы. Может быть, все-таки позвонить? Как-никак выходные, и два этих дня нужно как-то прожить. Да, пожалуй, лучше позвонить, чем сидеть в неведении и мучить себя разными домыслами. Но скорее всего, ее еще и в городе нет. Гуляет. Зачем ей он, простой инженер, когда вокруг увиваются куда более толстые кошельки? Да, так оно и есть. Свободная женщина! Нет, не будет он звонить. Пусть себе гуляет с Неверским или кем-то еще по разным там Елисейским полям. А ему и так хорошо. Обходился он раньше без Майи, будет обходиться и впредь. Кто она вообще такая, чтобы терять из-за нее голову? Без пяти минут бабушка! Непонятно, с чего это он так на ней зациклился, когда вокруг полно молодых, интересных женщин. Вон, в плановом отделе такие красотки сидят. И, как ни странно, он производит на них впечатление. Теперь, когда у него и работа хорошая, и зарплата, он может позволить себе сам выбирать. Но почему-то не хотелось идти знакомиться с девушками из планового. Нам всегда хочется того, чего у нас нет. Вот нет у него Майи и он снова чувствует себя брошенным и униженным и оскорбленным. Быстро же он надоел ей. И то, что целую неделю не звонил, ей только на руку. Если вдруг она снова обратит на него внимание, на его упреки будет отговорка, а чего, сам мол, не звонил, если я была тебе нужна? Но скорее всего, все уже закончилось. Также неожиданно, как и началось. Кем он был для нее? Очередной игрушкой, которая быстро надоела. В молодости не догуляла, работа, семья, дети за подол держали. Наверстывает упущенное.
Но если Майя относится к нему как к игрушке, она для него тоже, не больше, чем просто игрушка. Никаких обязательств? Отлично! Что ж, он тоже свободен. Абсолютно свободен. У него, между прочим, тоже своя личная жизнь имеется. Своя территория, куда посторонним вход воспрещен. И чем скорее он о ней забудет, тем лучше. Такие, как Майя, выедают душу, не давая ничего взамен. Странно, что ему стали нравиться стервы. В молодости все больше нравились девушки правильные, всякие там морально устойчивые отличницы, а тут - на тебе, зацепило... А пошла она! В самом деле, что произошло-то? Ну, встретились, ну, разбежались. Взрослые люди.
Интересно, есть ли дома что-нибудь выпить?
Долго не мог уснуть. А когда уснул мысли его, странным образом, перекинулись в его сон. Отчетливо виделась Эйфелева Башня, какая-то французская площадь с фонтаном, рядом с которым целовались Неверский и Майя... "Ты просто не знаешь, на что она способна, - сказала, появляясь неизвестно откуда, Элеонора, - Майя хочет тебя погубить, но я ей этого не позволю. Я спасу тебя". Элеонора тянет его за руку. Нет, он не пойдет с Элеонорой. Она наговаривает на Майю, потому что завидует ей. Вся эта путаница в отношениях... Странное дело, чем больше плохого выявляется в Майе, тем больнее ее терять. Что делать, если она такая вот, ему и нравиться?
На следующее утро проснулся рано и в самом дурном расположении духа. В надо проветриться, кровь разогнать, выбросить из головы ненужные мысли. Вообще, нужно научиться управлять своими чувствами, нельзя давать воли эмоциям. Спортом, что ли, каким заняться? Как говориться, в здоровом теле здоровый дух. Хорошо бы в бассейн походить, поплавать. В детстве он очень любил плавать. Да, надо купить газету, посмотреть, где и какие есть спортивные секции. Их сейчас много развелось в самых неожиданных местах.
Но так никуда и не пошел. На улице выл ветер, было страшно холодно, а потому, выпив чаю, он снова завалился на диван, укрылся пледом и смотрел футбольный матч. А когда тот закончился, смотрел научно-популярный фильм о жизни акул, потом какой-то детектив. Потом уснул, сказывалась тяжелая рабочая неделя. Проснулся в четыре часа, чтобы обнаружить, что голоден, а холодильник пуст. Тут уж, холодно, не холодно, а надо идти в магазин, закупить на выходные продуктов. Сварил пельмени, а поев, снова залег на диван перед включенным телевизором и смотрел все подряд, вплоть до самых поздних, ночных программ, пока не забылся, не провалился в сон перед включенным телеэкраном.
Воскресенье прошло также - дома. Он как будто вернулся в то время, когда работал сторожем. Вот также спал по полдня. Скорее бы на работу.
С понедельника снова попал в водоворот неотложных дел. Обложившись чертежами, допоздна делал расчеты, ругался в цехах с рабочими, опять ездил по фирмам, просил, убеждал то одного, то другого сделать то и это. И тупо ноющая в душе день и ночь обида как-то постепенно притупилась, а через несколько дней и вообще рассосалась, оставив после себя только легкий след. Думать о себе, заниматься своими душевными травмами было некогда. Целыми днями крутясь на заводе, он с удивлением обнаружил, что к его словам все больше прислушиваются, и даже старые, опытные инженеры и техники приходят посоветоваться по самым разным вопросам, иногда совсем не связанным с тем, что он делал. И еще одно очень удивляло - все стали называть его по имени-отчеству. Всю жизнь был Пашкой, ну, Павлом иногда величали, а вот так, по имени-отчеству только здесь и стали называть. Работа, вот его дом, пришло вдруг в голову в один из перекуров, работа и есть смысл его жизни, главный стержень, а все остальное всего лишь приложение к главному. В том числе и женщины.
А потому, когда сразу по возвращении Неверский, вызвал его к себе, он не испытывал к нему никаких враждебных чувств. Шеф выглядел отдохнувшим и даже, как будто, слегка загорел. В салоне каком-нибудь торчал под ультрафиолетовой лампой, это у них, у богатеньких буратин, сейчас модно, насмешливо отметил про себя Павел, раскладывая на столе документы. Крутясь в кресле туда-сюда, Неверский внимательно выслушал его отчет и остался доволен.
- Да ты прямо на глазах растешь! Надо подумать о повышении в должности, - на мгновение задумался. - Есть у меня одна мысль... но об этом потом. Я должен обдумать.
А сейчас - Неверский откашлялся, - сейчас нужно снова съездить в командировку.
Павел приподнял брови.
- Опять за лекарствами? И куда на этот раз?
- Да туда же - в Вену.
Это было некстати. Павел нахмурился. Они только-только начали пробную сборку. Поездка наверняка выбьет его из колеи. Хотя... с другой стороны - отчего не прокатиться за казенный счет? Всего три-четыре дня каких-то. Погода, правда, гнусная. Но в Вене, наверное, хорошо, там климат мягче. Он вдруг отчетливо увидел, как сидит в маленьком уютном кафе и пьет кофе с булочками, а напротив... нет, не Майя, а красивая белокурая девушка с голубыми глазами и ослепительной улыбкой.
- Это в последний раз, - неожиданно просительным голосом произнес Неверский, видимо, неправильно истолковав его молчание. - Просто некого послать, один болеет, другой в отъезде. Я и сам опять уезжаю в Новосибирск, там наметились некоторые проблемы. Кто с корабля на бал, а мне, вот, с бала на корабль...
Ясно, из Парижей да в дыру. Яснее некуда.
- Согласен. - В самом деле, надо ловить приятные моменты. Работа не убежит, а командировка в Европу вполне может оказаться последней. - И когда?
- Вообще-то, вчера, - слабо улыбнулся Неверский. - Но я сам только что об этом узнал. Машины выедут послезавтра. Ну, а ты полетишь, когда они на месте будут.
Из-за предстоящей поездки работы еще прибавилось. Даже в обеденный перерыв он теперь никуда не ходил. Вот и сегодня так засиделся, что забыл пообедать. Когда оторвался от бумаг, было уже около пяти вечера. Позвонил вниз курьеру, попросил купить в "Макдональдсе" и принести ему пару гамбургеров. В ожидании включил электрочайник, сделал себе кофе и развернул купленную утром газету объявлений. Пришла пора заняться квартирным вопросом. Вяло полистал страницы.
"Страстная тигрица"... в который раз наткнулся на объявление. И ощутил знакомый холодок, пробежавший по коже. Страстная тигрица. Профессиональная проститутка. Дорогая, наверное. Проституток в его прошлой жизни еще не было. А что? Почему бы и не взглянуть, что это такое? Почему бы и не развлечься? Он столько работал в последнее время, что заслужил этот маленький подарок. А СПИД? - предостерег внутренний голос. Опасно, все-таки, с ними связываться. Но, в конце концов, он ведь не в притон какой-то прямо сейчас едет... просто сделает звонок по телефону. Ну, а там видно будет. Хмыкнув, подвинул газету поближе и набрал напечатанный мелким шрифтом номер.
- Алло? Я вас слушаю.
Голос "тигрицы" ему понравился. Нежный девичий голосок. Явно не в преклонных годах, тигрица. Почему-то заволновался. Как будто не звонил, а уже к ней в номер входил.
- В ресторане "Парис"? - переспросил неожиданным басом. - Отлично.
Настроение резко пошло вверх, то ли от того, что обозначилось внезапное свидание, то ли от того, что к кофе подоспел "биг мак".
"Парис" располагался в некотором отдалении от центра, но по слухам, помимо того, что там здорово готовили, там была совершенно особенная атмосфера. Говорят, что официанты там все красавцы, один в один, под два метра, и что еду они разносят чуть ли не полуголые, и с венками на головах. Прямо Греция! Павел не смог сдержать улыбки, представив себе эту картину. Ресторан очень дорогой, ну и хрен с ними, с деньгами, зачем их зарабатывать, если не тратить? И если ему обещают сказочную ночь, отчего не устроить себе и сказочный вечер? Гулять - так гулять, произнес он вслух любимую Васькину присказку. Вспомнив о Ваське, поморщился как от зубной боли. Его до сих пор не выпустили. Некрасиво, конечно, с Васькой получилось, но с другой стороны, тот сам виноват. Хочешь пить, - пей, твое личное дело, гробь свою жизнь, но зачем издеваться над женой? И соседи здесь причем, их-то чего будоражить? И потом, он же не знал, что Ваське дадут срок за злостное сопротивление милиции! Он помотал головой, пытаясь отделаться от воспоминаний о Ваське и его проблемах - хватит о неприятном.
Еще немного полистал страницы, читая разные объявления, а потом отложил газету в сторону и задумался. Да, пришла пора менять адрес. Чтобы жить хорошо, нужно жить в хорошем районе, среди людей, которые не будут вваливаться к тебе, как к себе, в любое время суток, чтобы одолжить того-сего по-соседски, не будут с любопытством пялиться на женщин, которых ты приглашает в гости. И глупых расспросов не будет. Для его новой жизни нужна новая квартира. Неверский должность новую пообещал, намекнул, что зарплата соответственно вырастет, почему и в самом деле, не сменить прописку? Конечно, он жил в своей квартире с самого рождения, но это совсем не значит, что он хотел бы и закончить в ней свои дни. Жизнь, несмотря ни на что, продолжается, и надо жить - желательно хорошо. Впрочем, пока это только прожекты, а сейчас... он посмотрел на часы. Сейчас ему нужно торопиться, чтобы успеть принять душ и переодеться перед встречей со "страстной тигрицей". Аккуратно сложил бумаги, запер сейф, и вызвал по телефону такси, чего еще никогда не делал.
- Остановись по пути у какого-нибудь банкомата.
- Будет сделано, - с готовностью откликнулся шофер и притормозил у банка.
Неверский ввел начисление зарплаты на карточки, а нужны были наличные. Может быть, в таком ресторане, как "Парис" за обед можно было бы и карточкой расплатиться, но с дамой... С дамой - только наличными. Страстная тигрица. Губы сами собой расплылись в глупой улыбке, которую, как ни старался, не мог согнать с лица. В наилучшем расположении духа проехал центр, и машина уже была около "Париса", когда зазвонил мобильный.
Он взглянул на экран. Майя.
Не прошло, как говорится, и месяца, как объявилась.
- Ты как, не скучал? А я только что прилетела, - сообщила радостным голосом.
Неверский, получается, раньше вернулся из Парижа. И в сибирский филиал тут же умотал. Туда поехал без Майи. Ей стало скучно, и она вспомнила о нем, бедном инженере и позвонила - в самый неподходящий момент. Появилась на горизонте, радуйся! Он и будет радоваться, только не с ней.
- Ты что молчишь?
Она еще и удивляется!
- А что я должен сказать? - враждебно поинтересовался он.
- И почему мы обиделись?
Он деланно рассмеялся.
- С чего ты взяла, что мы обиделись? Просто работаю.
- Я тоже работаю. Но может быть, сделаем перерыв? Встретимся, поговорим.
- Что, совсем не с кем и словом перемолвиться? - ядовито поинтересовался он.
- Не хами. И ладно дуться, - примирительно произнесла Майя. - Я такой ужин приготовила - пальчики оближешь. Если купишь по пути хорошего вина, вообще все будет супер.
Она, как всегда командовала. Но сегодня он не собирался менять своих планов, только потому, что она вспомнила о нем. Он не мальчик по вызову.
- Извини, сегодня никак не получится. Свидание у меня. В ресторане "Парис".
Майя тут же отключилась. И отлично, угрюмо пробормотал он. И отлично. Теперь, когда жизнь повернулась к нему лицом, он тоже хотел выбирать сам - что ему делать, когда и с кем.
Конечно же, сведения о полуголых официантах и венках оказались полной бредятиной. Официанты были вполне обычные, хотя и действительно высокие и красивые. Но атмосфера в зале и вправду была какая-то необычная, наверное, из-за особого освещения. И сам зал с белым мраморным полом, белыми колоннами и очень высоким потолком и статуями в стеновых нишах действительно отдаленно смахивал на древнегреческий храм. Посредине зала тихо журчал фонтан с цветной подсветкой.
Пустоту зала разбавляли несколько мужчин кавказской национальности, да молодая парочка за столиком в углу. Он сел за колонной, так, чтобы видеть входящих, и открыл принесенное официантом меню. И хотя он готов был к тому, что здесь все недешево, цены впечатляли. Ладно, не каждый день он посещает злачные места. Интересно, чем питаются страстные тигрицы? Он взглянул на часы - почти восемь. В зал вошла еще одна пара. Потом метрдотель усадил в угол у окна большая компанию. Семь минут девятого. "Тигрица" явно опаздывала. Снова подошел официант, и Павел попросил принести коньяк - для разминки. На небольшом подиуме у фонтана появились музыканты - певица начала что-то петь. Двадцать минут опоздания - много даже для "тигрицы". А может быть, он стал жертвой розыгрыша? Впрочем, чего это он заволновался? Даже если и так, никто никогда об этом не узнает. Он был сама осторожность - ничего о себе не сказал и звонил не из дома. Впрочем, "тигрица" оказалась дамой деликатной и лишних вопросов по телефону не задавала, от него никаких опознавательных знаков не требовала. Сама предложила прийти с розой, чтобы, значит, он ее узнал. "Я буду с красной розой". Фразу явно из американского фильма позаимствовала. Ладно, ну не придет, значит, не придет, вздохнул он. Дешевле ужин обойдется. Что тут в меню самое-самое? Пытаясь отвлечься, погрузился в изучение наименований, а когда снова поднял глаза, у входа в зал стояла яркая элегантная девушка с розой в руках. Пришла! С бьющимся сердцем Павел начал было подниматься и тут же быстро сел на место. Было такое ощущение, что его вдруг ударили мешком по голове. Потому что никакой тигрицы он не увидел. А увидел свою соседку. Нервно оглядываясь, у дверей стояла Тамара - девчонка из второго подъезда, с третьего этажа. Страстная тигрица! Удивление сменилось возмущением. Соплячка, чем занимается! Вот какие теперь институты! Зачем ей учиться? Зря мать платит за институт. Знает ли Татьяна об ее похождениях? Скорее всего, что нет. Может быть, поставить в известность? Но как ей сказать о таком? Она сразу спросит, а ты откуда знаешь, зачем Тамара пошла в этот ресторан? Может быть, там у нее с мальчиком свидание! И вообще, скажет, нечего за чужими детьми следить. Своих нарожай, вырасти, да и командуй ими. Но не оставить же все как есть. Что бы он сделал, обнаружив, что его дочь занимается такими вещами? Если бы, конечно, у него была дочь. В самом деле, что можно с ними сделать, с этими взрослыми детьми, которые живут совсем не так, как хочется родителям?
И что ему сейчас делать? Встать и прогнать ее домой? Она в ответ может и послать его подальше. Они, молодые, сейчас быстрые на язык. Да и кто он такой, чтобы указывать ей, что делать, и разъяснять, что такое хорошо и что такое плохо? Совсем посторонний дядька, пусть и сосед. К тому же, именно он позвал ее сюда, пусть она этого и не знает. Значит, он и такие, как он, и провоцируют девчонок заниматься этим... Черт, голова кругом!
- Уже решили, что будете заказывать? - рядом снова возник официант.
- У вас, что, здесь и несовершеннолетние проститутки работают? - раздраженно поинтересовался Павел, не ответив на вопрос.
- Какие еще проститутки? - возмутился официант.
- Да, вон, соседка моя стоит, - Павел кивнул в сторону ярко накрашенной Тамары, которая все еще нерешительно переминалась с ноги на ногу у входа. - Вроде бы у вас приличное заведение.
Официант пробормотав что-то невразумительное, исчез. Через несколько секунд к выходу, как на крыльях пронеслась толстая дама на высоченных каблуках, и, подхватив под руку Тамару, быстренько вывела ее из зала.
Павел ужинать не стал. У него пропал аппетит. Вечер был испорчен.
Заплатив за выпитый коньяк, вышел из зала и, получив свой плащ, постоял у окна в холле. Немного поразмыслив, достал мобильник и нерешительно набрал знакомый номер. Если попросить прощения, может быть, Майя и разрешит ему приехать.
- А как же свидание в ресторане "Парис"? - ядовито поинтересовалась она. - Или дама не пришла?
- Да не было никакой дамы, - соврал он. - Это я так... не обижайся.
- А я и не обижаюсь, - рассмеялась Майя. - Я вообще не умею обижаться.
Еще как умеешь. Ничуть не меньше, чем я, подумал он, но, конечно же, сказал совсем другое. Что все эти дни думал только о ней, это было правдой. Что умирал от ревности. И это было сущей правдой. Где она была? С кем? И почему отключила телефон? Почему не позвонила, не сказала, что уезжает?
- Глупый, - вздохнула Майя. - Я работала. Попробуй-ка, обегай за три дня с десяток ателье и фабрик, да еще показы надо было не пропустить.
И он мгновенно забыл обо всех своих тяжелых подозрениях, поверил ей, потому что хотел верить. И ведь действительно, очень непросто быть владелицей самых престижных в городе магазинов. Надо шевелиться, иначе конкуренты в два счета сожрут. И вообще, он настроился на праздник, а раз так, вечер следовало завершить достойно. А что могло быть лучше вечера проведенного с Майей?
Он поехал к ней домой.
19
В кабинет заглянула Наташа и удивленно сообщила:.
- Павел Сергеевич, вам жена звонит. Соединить?
Изумленный Павел поднял голову.
- Жена?!
Наташа пожала плечами.
- Она так сказала.
Озадаченный Павел приблизился к телефону.
- Слушаю.
Это и в самом деле была жена - бывшая. Ленка.
- Слушай, что это за фокусы такие? - грозно начала она. - С чего это ты решил, что имеешь право продавать квартиру?
Началось. Впрочем, к нападению он был готов. Раньше, возможно, растерялся бы. А скорее, даже не решился бы даже такое предложить. Продать квартиру! Ленка умела быть грозной, особенно, когда отстаивала свое, кровное. В такие минуты с ней лучше было не связываться. Но это было раньше. Сейчас он с некоторым удивлением обнаружил, что говорит с ней с полным внутренним спокойствием.
- Разумеется, имею. Эту квартиру, между прочим, именно я получил. Так что, как минимум, половина жилплощади моя, и сейчас я хочу свою долю продать. Мне все равно, кто ее купит. Можешь и ты ее купить, если хочешь.
- Я? У тебя? - вскипела Ленка. - Да ни за что! Покупать собственную квартиру!
- Понятно, у тебя такого желания нет, - констатировал он. - Я так и думал. В таком случае, остается только продажа. Стоимость жилплощади в центре довольно высокая, так что, если квартиру продать, тебе из твоей половины ее стоимости хватит денег, чтобы купить однокомнатную квартиру в каком-нибудь менее престижном месте.
Из трубки донесся гневный клекот.
- Я только что сделала ремонт!
- Вот и отлично - дороже продадим.
Он сам себе удивлялся, своему тону, каким говорил с Еленой. Раньше бы никак не осмелился, зная ее характер. Но - то было раньше.
- И не мечтай! - крикнула она. - Я согласия на продажу не дам! Все! Разговор закончен!
Этот разговор, может быть, и закончен. Но делу уже дан ход, и он своего добьется. Ему нужны деньги, и он их получит. Никому не собирается их дарить, а меньше всего Ленке. Эта квартира, по большому счету вообще должна принадлежать только ему, поскольку получил ее он, как молодой специалист. Как инженер предприятия, которое в те времена процветало настолько, что смогло построить для своих сотрудников отличный каменный дом в самом центре города. Квартира хотя и была маленькой, стоила сейчас дорого. Центр стремительно дорожал. Если ее продать и разделить полученную сумму пополам, никто не пострадает. Он на свои деньги купит машину, а Ленка однокомнатную, а то и двухкомнатную, квартирку в каком-нибудь спальном районе на окраине.
Не успел выйти в коридор, как телефонный звонок прозвенел снова. Он вернулся, наверняка зная, что это опять Ленка. И не ошибся.
- У меня есть знакомый адвокат, и я прямо сейчас поеду к нему, - сварливо пригрозила она. - Повторяю, я своего согласия на продажу не дам.
Он был готов к такому повороту.
- Действуй. В таком случае, пока суд будет рассматривать наше дело, я сдам свою часть квартиры. Так что будь добра, к началу декабря освободи одну из комнат. Мне нужны деньги.
Ленка стала отступать.
В ее голосе прорезались жалобные нотки.
- Но у тебя же есть квартира! И намного больше этой. Имей же совесть! Мы же договорились, что эта квартира останется мне!
- Я тебе ничего такого не обещал, - холодно ответил он. - И с какой стати я должен тебе что-то дарить? Я сделал бы это только в одном случае, если бы у нас были дети.
Ленка снова бросила трубку. О детях, наверное, не надо было. Хотя в том, что у них не было детей, не он виноват. Он сколько раз предлагал, но Елене эта мысль никогда не нравилась. Это потеря свободы на долгие годы, твердила. И потом, где растить ребенка - в этой коммуналке (тогда они жили в общежитии для молодых специалистов)? Сначала нужно получить квартиру. Получили. После чего появились новые аргументы: у нас никаких сбережений, а дети - это масса расходов. Потом они копили на мебель. Ленке хотелось купить итальянский гарнитур из натурального дерева. Потом находились всякие иные причины. А потом его должность сократили. После чего вопрос о ребенке отпал сам собой. Другие начались разговоры.
Увольняют в первую очередь кого? - наскакивала Елена. И сама же отвечала: того, кто полный ноль или такой, как ты, растяпа, неспособный за себя постоять. Нолем он не был - вон, сколько грамот в шкафу. Но вот чего-то там выбивать и требовать тогда не умел, это верно. А в тот момент это было и бессмысленно - в течение нескольких месяцев на завод не поступало никаких заказов на "изделия", и волна увольнений лишила должности не одного его. Да, соглашалась Ленка, не ты один пострадал. Но лишь последний идиот, тут же ядовито добавляла, потеряв место инженера, согласится пойти работать сторожем. Это же временно, отбивался он. Завод еще станет на ноги. Не станет! - парировала она. Другие времена! Ну, оправдывался он, я поработаю немного, пока не найду новую работу. Ты ничего не найдешь со своим характером, кричала она, потому что ты лох и растяпа! Это другие зря времени не теряют!
Под "другими" Елена, в первую очередь, себя, любимую, подразумевала. Она тоже попала под сокращение - в те годы не только полувоенные предприятия свертывали производство, - останавливались крупные заводы, не говоря уж о какой-то там "Рембыттехнике", где она работала. Надо сказать, она действительно быстро сориентировалась в новой обстановке и, взяв в аренду бывший хлебный ларек, сделала там ремонт и на пару с подругой открыла парикмахерскую. Людмила умела стричь и делать прически, а Ленка мыла клиенткам головы, красила волосы и делала маникюр-педикюр. И, наверное, хорошо. Потому что вскоре стала возвращаться домой с кое-какими деньгами. Доходы парикмахерской постепенно росли; через некоторое время уже не Елена мыла клиенткам головы и красила им ногти, а несколько, нанятых для этих целей, девушек. Вечерами, пересчитав выручку, она строила планы по поводу собственного салона красоты. Помечтав, возвращалась на грешную землю и начинала промывать мужу мозги. Красной нитью ее вдохновенных монологов была не совсем свежая мысль - настоящий мужчина должен быть, прежде всего, добытчиком. Он отмалчивался - ссориться не умел. Родители его как-то умудрились прожить сорок лет без скандалов, и потому не научили его отстаивать собственные интересы в подобных ситуациях. Но всякому терпению приходит конец. Став больше зарабатывать, Елена стала и больше тратить. Началось с походов в рестораны, куда они с подругой его не приглашали. Потом она вступила в какой-то клуб предпринимателей, и на собрания, с непременным фуршетом в конце, демонстративно ходила одна. Чтобы показать ему, кто есть кто. Возвращалась в боевом настроении, опять начинались упреки. В один прекрасный день он решил, что с него хватит. В самом деле, их давно ничего не связывало. Детей не было, а жизненные траектории расходились все дальше и дальше. Однажды, когда она в очередной раз начала промывать ему мозги, он собрал кое-какие вещи, и ушел к матери. Мать повздыхала, но он знал, что в глубине души, она этому рада. Потому что с самого начала считала, что горластая Елена ему, интеллигентному доброму мальчику из хорошей семьи, не пара. И внуков, которые бы примиряли ее с невесткой, не было. Отец к тому времени уже умер, и матери одиноко было. Так что возвращение сына для нее стало нечаянной радостью. Смысл жизни снова появился - готовить, кормить его. Снова было с кем вечером поговорить.
С тех самых пор, оставаясь по паспорту женатым, жил Павел жизнью холостой, что, естественно, имело как свои плюсы, так и минусы.
Ленка же, по доходившим до него на первых порах слухам, времени зря не теряла. Замена ему нашлась быстро - какой-то то ли фельдшер, то ли акушер, по словам всезнающей Раисы Егоровны, - но ненадолго. Не вынес, видно, бедолага, ежедневных головомоек, посочувствовал ему Пашка.
Вопрос о квартире не всплывал многие годы, у него и в самом деле, было, где жить. Но наступили другие времена, все изменилось. И Елена изменилась, и Павел, наверное, тоже. Ему стала нужна машина, и, поразмыслив, он решил, что квартиру, где проживала Ленка, нужно разделить. Он ничего у нее не отнимал. Это будет только справедливо. Елена не беспомощная женщина, твердо стоит на ногах. Он тоже хочет твердо стоять на ногах, а потому будет твердо стоять на своем, и свою долю от продажи квартиры получит.
20
У подъезда, кутаясь в старое Васькино пальто, которое доходило ей чуть ли не до пят, стояла Варвара.
- А я тебя жду.
- Меня? Зачем? - удивился Павел.
- Поговорить надо, - сообщила, странно поблескивая глазами.
- Ну, говори, - произнес сдержанно, приостанавливаясь, и всем своим видом демонстрируя нетерпение. - Только быстро.
- Может, к тебе зайдем? Холодно.
В самом деле, беседовать при пронизывающем ветре мало удовольствия.
Пока он соображал, как поступить, Варвара открыла дверь подъезда и, шустро протопав вверх по лестнице, остановилась на площадке около его двери.
- Что-нибудь важное? - нахмурился он, поднимаясь следом. Домой приглашать ее не хотелось. Пригласишь, разговор затянется, а разговор не из приятных, о Ваське.
- Тетя Рая сказала, что ты очень хорошую работу нашел, - заискивающе начала Варвара. - И что у тебя теперь знакомства всякие появились.
- Какие еще знакомства?
- Ну, всякие...важные, одним словом. - Варвара, полуобернувшись, заглянула ему в глаза, и понизила голос. - Видели, как ты с самим прокурором обедал.
- Кто видел? - он едва дар речи потерял от такого сообщения. - Ты в своем уме? С какой стати прокуроры со мной обедать будут?!
- Ну, с другими важными птицами дела ведешь, - слегка отступила Варвара, не собираясь, впрочем, сдавать позиций. - С этим, как его... который в депутаты собирается, все столбы своими рожами заклеил...
- Да я у него на заводе работаю, - попытался он объяснить, открывая ключом дверь. - Это начальство мое.
- Вот видишь, значит, он все-таки тебе знакомый, - обрадовалась Варвара. - Поговори с ним насчет моего. Ни за что ведь сидит мужик.
Ну, вот, начинается.
- Лупил тебя, как сидорову козу и ни за что? - пробормотал Павел, чувствуя, что оправдывается.
Впрочем, так оно и было. Он действительно оправдывался перед Варькой. Вздохнул, чувствуя легкие уколы совести - не хотел он Ваську сажать, хотел только утихомирить слегка, - и пропустил Варвару в прихожую. Прислонившись к стене, она некоторое время наблюдала, как он снимает плащ.
- Да простила я его уже давным-давно. Ты же Ваську знаешь, он добрый...
Васька добрый, пока не напьется. А когда напьется - спасайся, кто может.
- Надо бы ему как-то помочь. Мне без него как, ты подумал?
- Ну, как я могу ему помочь, если он нос сломал милиционеру? - устало поинтересовался Павел и наклонился, чтобы расстегнуть ботинки.
А выпрямившись, обомлел - Варька сбросила пальто и стояла перед ним, в чем мать родила.
- Ты, что, Варька, того? - только и нашелся сказать, не в силах оторвать глаз от ее неправдоподобно огромной груди.
Она истолковала этот взгляд по-своему и медленно двинула вперед, пошла на него, как танк.
- Без мужика знаешь как плохо, - повторила хриплым голосом.
Когда дистанция сократилась до полуметра, он вдруг очнулся. Вот только Васькиной бабы ему сейчас для полного счастья и не хватало! Тут с Элеонорой не знаешь, как разобраться, постоянно за нервный ствол дергает, с Ленкой проблемы, Майя... Наклонившись, он поднял с пола пальто и решительно накинул на широкие Варькины плечи.
- Совсем, что ли, охренела? - разъярился. - Давай, быстро оденься и вали домой!
Лицо Варвары разъехалось, глаза превратились в щелочки.
- Ой, плохо мне-ее...- заревела.
Вот, принес же черт! Услышат соседи, что подумают?
- Да чего тебе плохо?! Никто не лупит, деньги не отнимает.
- А на что мне деньги эти? Одна сижу, как перст, в четырех стенах, - подвывала Варвара, тем не менее, послушно засовывая руки в рукава.
Только бы соседи не услышали этого воя. Надо быстрее ее выставить. Одеревеневшими пальцами Павел застегнул, наконец, пуговицы на Васькином пальто.
- Учиться иди. На парикмахера, - сказал первое, что в голову пришло.
- Кто же меня возьмет? - Варькино лицо кривилось безобразно, но выть перестала. - У меня и аттестата-то нет, я же школу бросила в десятом классе...
Ну, дура!
- Да кому нужен сейчас этот аттестат! Хочешь, с Еленой поговорю, чтобы взяла к себе ученицей? Пока Васька сидит, профессию получишь. Сколько можно подъезды мыть? И потом, - вспомнил вдруг, - у тебя же сын есть. Что ты за мать такая, сбросила ребенка на родителей, и думать о нем забыла! Забери его срочно из деревни, отдай здесь в школу, в шахматный кружок или еще куда-нибудь. Займись воспитанием, а то ведь вырастет, тоже о тебе не вспомнит. Давай, давай...
И, развернув, буквально вытолкал непрошеную гостью за дверь.
Не стал уже говорить о том, что было бы, узнай Васька, зачем она к нему приходила. Тут уж не только ей достанется. Скорый на руку Васька не станет разбираться, кто прав, кто виноват. Он в ярости не только прибить, а и убить может. Ну, бабы! Ну, слабый пол! Ну, Варвара! Раньше как снисходительно с ним обращалась. Подкармливала неудачливого соседа, пыталась сватать за каких-то своих подружек-поломоек, но никогда не видела в нем мужчины. Да и кто мог сравниться в ее глазах с Васькой!
Непослушными пальцами расстегнул пуговицы на рубашке. Подняв голову, случайно взглянул на себя в зеркало и - не узнал.
21
Рабочий день близился к концу, и он уже собирал со стола бумаги, когда в его кабинет неожиданно вошла секретарша Неверского, Наташа.
- Павел Петрович, Алексей Иванович просит принять посетителей. Делегация из Вознесенского района. Из Дома Культуры, по поводу ремонта.
- Какого ремонта? Почему ко мне? - удивился он.
В самом деле, какое отношение имеет он, инженер, к какому-то Дому Культуры?
- Алексей Иванович занят, - объяснила Наташа. - Он вечером в Москву на выставку товаров улетает. Сейчас готовится, просил не беспокоить. Бакатина нет. Больше эту делегацию принимать некому и не принять неудобно - они с обеда в приемной сидят. Вы их просто выслушайте.
- Но что-то же я им должен сказать?
Наташа слегка замялась.
- Надо деликатно отказать.
Если Неверский просит...
- Ладно, приглашайте, - кивнул он.
Прислушиваясь к шагам в коридоре, он автоматически продолжал наводить порядок на рабочем столе. Уходя, всегда оставлял рабочий стол чистым. Такая у него появилась привычка с тех самых пор, как он занял этот кабинет, все размещать по своим местам, по файлам и полочкам.
В кабинет вошли две женщины и высокий мужчина и недружным хором поздоровались.
- Здравствуйте, - ответил Павел, приглашая жестом садиться.
И как он должен отказать этой самой делегации, какими словами? Вошедшие уселись на диван сбоку, никто не прошел к столу. Неудобно, но вместе. Ясно, вместе они сильнее.
- Мы по поводу ремонта... - решительно начала женщина в меховом берете, и вдруг запнулась.
Он изобразил максимум внимания.
- Да-да, я слушаю.
- По поводу ремонта... Дома Культуры.
Глянув в лицо просительницы, он чуть было не выронил из рук папку. Это была Стеша. Он уже открыл было рот, чтобы парой фраз выразить радость по поводу неожиданной встречи, но тут же себя одернул. В самом деле, не на улице встретились. Здесь он лицо официальное. Представитель фирмы.
- У нас был лучший Дом культуры в районе, - подхватила вторая женщина, толстушка с непослушными кудряшками, которые торчали во все стороны. - Старинное, между прочим, здание...
Опустив глаза, с ничего не выражающим выражением лица, он прослушал долгую историю о том, как гибнет памятник архитектуры. Ржавеют и лопаются трубы, рушится протекающий потолок, ветер заносит пыль и грязь в разбитые окна, поздними вечерами собираются подростки, хорошо поставленным голосом рассказывала толстушка. Наверняка, не в первый раз. Живописная картины вырисовывалась, ничего не скажешь.
Никому ничего не давать до конца года, сказал Неверский на прошлой планерке. Никому! Сейчас, перед праздниками пойдут косяками делегации просителей. Все просят и просят. Как будто у нас не работающее предприятие, а благотворительное общество. Дай и все. А откуда взять? Денежки заработать надо. А с заработанного еще налоги заплатить. И отчисления в пенсионный фонд. Не говоря уж о крупных взносах в фонд предстоящих выборов. Неверский очень хотел стать депутатом.
Павел тогда с ним мысленно согласился. Руки, ноги, голова есть - иди и работай. Каждый - за исключением детей и глубоких стариков, - каждый должен, и может, сам зарабатывать. Дворником, почтальоном, разносчиком газет, если специальности нет. О специалистах и говорить нечего, было бы желание, всегда что-нибудь найдется. Но нет, вместо того, чтобы действовать, идут клянчить у тех, кто по их убеждению, имеет деньги. Идут, унижаются и даже не подозревают, что способны не меньшие деньги заработать, стоит только как следует пошевелить мозгами. А может быть, даже и большие, важно захотеть. Так же он думал тогда, так думал и сейчас, глядя на свои сцепленные руки, лежащие на последней, еще не упрятанной в шкаф папке, и делая вид, что слушает эмоциональный рассказ толстой круглолицей тетки. Она очень старалась. Готовилась, наверное, пока в приемной сидела. Хотела передать ему свое возмущение равнодушием властей, хотела заразить своей горячностью, привлечь его к ответу за разрушаемое временем здание, отклика хотела, но ее речь вызывала только нарастающее чувство недовольства и даже какой-то неловкости за посетителей. Умные же люди. И, наверное, не ленивые. Сюда, вот, не поленились прийти. А сесть, подумать и принять правильное решение почему-то не в силах. Женщина внезапно замолкла, видимо, закончила свою обвинительно - просительную речь. И что ей ответить? Повисло молчание.
- Мы знаем, что вы помогли больнице в "Красном Луче" приобрести медицинскую аппаратуру, - кашлянув, сказал, наконец, мужчина.
Павел кивнул.
- Да, помогли, поскольку занимаемся выпуском этих аппаратов.
- В газете писали, что вы и на ремонт школы дали денег, - сердито добавила толстушка.
Что взять с этих газетчиков! Лезут во все щели. Освещают, видите ли, события и факты. Павел вздохнул. Не будешь же объяснять, что эта школа находится в том самом районе, от которого Неверский и собирается баллотироваться в депутаты.
- Разумеется, - начал он, осторожно подбирая слова и строя из них официальные, округлые фразы, - мы оказываем некоторую финансовую помощь. Но сейчас предприятие само испытывает финансовые трудности, конец года. Боюсь, что сейчас мы не в состоянии вам помочь, - закончил он. - Впрочем, если хотите, можете обратиться к генеральному директору. Секретарь запишет вас на прием.
Кажется, он выполнил то, о чем просил Неверский - отказал. А дальше пусть Неверский сам разбирается, не его, простого инженера, это дело. У каждого свои функции.
- Павел... Петрович, - Стеша подняла на него глаза. - Я, конечно, понимаю, что не все в ваших силах, но...
Не дай Бог, сейчас начнет вспоминать молодость. Этого нельзя было допустить.
- Вы действительно все правильно понимаете, - прервал он и решительно поднялся, давая понять, что прием окончен. - Если бы я мог помочь, я сделал бы все, что только в моих силах.
Толстушка, учитель и Стеша тоже встали. С глубоко разочарованными лицами. А что вы хотели? Чтобы он раздавал деньги, которых у него нет? А если бы и были - все равно бы не дал. Подачки лишают человека инициативы и развращают.
- Можно дать вам совет? - поинтересовался он, когда делегация была уже у самой двери.
Все трое разом обернулись - с надеждой. Может быть, он передумал? Или подскажет, куда еще пойти?
- Почему бы вам самим не заработать на этот ремонт?
Глаза тетки с кудряшками вспыхнули негодованием. Он, что, издевается? Как можно заработать в деревне такие деньги?
- У нас полсела безработных, - враждебно ответила она. - Люди сейчас вообще выживают только благодаря личному хозяйству.
Он не обратил внимания на ее злость.
- Устраивайте дискотеки, вечера, свадьбы, наконец. Откройте ларек какой-нибудь по продаже игрушек, или книг. Турбюро какое-нибудь организуйте, зеленый туризм сейчас популярен.
- Легко говорить, - вздохнула Стеша.
Легко отговариваться, с раздражением подумал он, да на диване пузом кверху лежать. В любое действие всегда надо вкладывать энергию. Голод и страх - вот главные двигатели прогресса. Значит, пока еще есть резервы, еще не припекло...
Закрыв за просителями дверь, разозлился на них еще больше - за то, что внезапно почувствовал себя без вины виноватым. В самом деле, помочь было можно, не так уж много они просили. Неверский, наверное, мог бы дать немного денег. Пусть к Неверскому на прием запишутся. С какой стати он должен думать об их Доме Культуры? Почему это у него должна об этом голова болеть? Пусть сами думают, где денег раздобыть. Пусть сами, в конце концов, побелят его и покрасят. В селе, что ли, мужиков нет, чтобы сделать ремонт? И потом, если только и умеют, что попрошайничать, то почему именно сюда явились черт знает откуда, когда у них свое, непосредственное, начальство под боком? По должности своей, кстати, обязанное такие вот проблемы решать...
Ну, лично Стеше, может быть, и дал бы он денег, если бы имел право ими распоряжаться. В память о том, что в детстве вместе во дворе в прятки и догонялки играли, потом, подростками, в карты.
А какое хорошее время было, подумал вдруг. Беззаботное, доброе. Летом всей компанией засиживались допоздна в старой беседке, что стояла в кустах сирени за домом. Болтали, обсуждали что-то, строили планы. Играли в фантики. Кто-то с кем-то целовался, и все радостно ржали. Стеша, правда, в эти игры не играла. Она, чем старше становилась, тем реже выходила во двор. Некогда было. Мечтала стать певицей, в музыкальную школу бегала, и к репетитору по музыке. Прямо наполеоновские планы строила. Вначале культпросвет училище закончит, потом институт культуры, или даже консерваторию. Всем потенциальным женихам от ворот поворот.
Жизнь все расставила по своим местам. Он, конечно, тоже больших высот не достиг, но и Стеша певицей не стала. После культпросвета поехала по распределению в сельский Дом культуры отрабатывать положенные тогда три года, да так и застряла в той деревне на всю оставшуюся жизнь. И замуж не вышла. Похоже, и в сельской местности ей никто не подошел. А может быть, она местным женихам не нравилась. В деревне больше крепких баб любят, на которых ездить можно, а она как тростинка. И гордая, к тому же, не подступись. Таких парни опасаются, стороной обходят.
Вторая мысль была неприятной. Что Стеша расскажет своим родителям, каким тупоголовым функционером он стал. Всего за каких-то пару-тройку месяцев работы на новом месте. Они-то его всегда выручали. Да и со Стешкой, как-никак, друзья детства.
Он даже за ней даже ухаживать пытался. Безуспешно. Впрочем, как и все остальные. Как сейчас помнит он беседку, увитую плющом, и как он полез целоваться, а она отстранилась. Сказала, что-то вроде того, что детство прошло, и все, что было в нем, не считается, что они разного поля ягоды, пусть и выросли в одном подъезде. Когда он отказался с Васькой - из-за какой-то ерунды - драться, размазней обозвала, а когда, уже после школы, позвал ее фильм о разведчиках смотреть, сказала, что ей с ним скучно, что он хотя и студент, а говорить с ним не о чем - книг не читает, и фильмы только о войне любит. Недалекий, значит, человек. А в вашем "культпросвете" все умные или ты одна такая? - обиделся он тогда. Впрочем, обида быстро прошла - не умел долго сердиться. К тому же, красивых девушек было предостаточно и в университете. К третьему курсу, когда юношеские прыщи начали покидать его лицо и тело, он как-то немного осмелел в отношениях с девушками. А женился на однокурснице, на Ленке Иванцовой. Сам не понял, как это случилось. Скорее всего, потому что перед распределением все вокруг вдруг начали срочно жениться, вот и его эта волна зацепила. Попал как кур во щи... Быстро понял, что Ленка тоже за него вышла не по страстной любви, а чтобы в городе остаться. У него красный диплом был, и дядя на военным заводе. Туда ее, конечно, не взяли, но нашлось место инженера в городской "Рембыттехнике".
Павел надел плащ. И тут же стряхнул с себя и раздражение и жалость. Он поступил правильно. А если это так, то нечего об этом больше думать. Думать нужно о деталях и сборке нового медицинского лазера, который очень пригодится в поликлиниках и больницах. И, конечно же, о новом доме. Пора менять дислокацию. И о Майе, с которой вновь помирился и которая ждет его завтра на ужин. А сегодня можно поужинать в ресторане. Готовить дома не хотелось. Да и деньги уже позволяли заглянуть после работы в ресторан. Усмехнулся - к хорошей жизни быстро привыкаешь.
После ужина заехал в универсам, купил продуктов и отправился домой. Хотелось еще раз просмотреть чертежи. Только уселся за стол, как слабо тренькнул звонок. В недоумении - кого черт принес, на ночь глядя? С опаской глянул в глазок - уж не Варвара ли снова решила его порадовать визитом? За дверью стояла Стеша. Не скрывая удивления, открыл дверь.
Стеша никогда к нему не заходила, даже если и приезжала к родителям. Впрочем, ничего удивительного, чем мог заинтересовать ее какой-то охранник? А вот этот приход как раз можно было предвидеть. В ее глазах он теперь хозяин большого кабинета. То, что не решается в кабинете, иногда можно легко решить в домашней обстановке, по-соседски.
- Не спишь?
- Да нет. Только пришел.
- Можно войти? - поинтересовалась Стеша.
- Ах, да, конечно, проходи, - он отступил в сторону, пропуская ее.
Стеша прошла в комнату и огляделась.
- Порядок у тебя... прямо армейский, - в ее голосе звучало удивление.
- А что такого? - приподнял он брови. - Если мужчина живет один, это совсем не значит, что он должен зарасти грязью.
- Так и живешь один? - поинтересовалась Стеша, еще раз, внимательнее оглядывая комнату. Следы женского присутствия искала.
- А ты как будто ты не знаешь! - Ясно, как день, родители держат ее в курсе всех событий. - Раиса Егоровна, что, ничего не рассказывает?
- Рассказывает, что с тобой в последнее время прямо какие-то чудеса творятся, - призналась Стеша. - Теперь я и сама вижу.
- И что ты видишь?
Пару секунд она разглядывала его.
- Что ты действительно очень изменился. Стал... - запнулась, подыскивая слово.
- Какой? - спросил он, подходя ближе.
Она тряхнула головой. Глаза насмешливо блеснули, перед ним была прежняя Стеша.
- Важный. Как нас сегодня поучал! Настоящий чиновник!
Это слегка задело, он ожидал совсем других слов, но заставил себя растянуть губы в широкой улыбке.
- Ну, какой же я чиновник! Обычный инженер со средней зарплатой. Просто директор был занят, попросил принять, вот я и примерил роль управленца...
- Убедительно получилось. Знал ваш директор, кому доверить нелегкую работу, - непонятно, серьезно она говорит или шутит.
- Конечно, нелегкую, - согласился. - Отказывать всегда нелегко. Но и помочь не всегда получается.
- Особенно, когда не хочешь помочь, - и опять этот испытывающий взгляд.
- Я всегда хочу помочь, но...
- Да ладно оправдываться! - засмеялась Стеша. - Я все понимаю. Посадили тебя, отдувайся за начальство!
- Вот именно! - Он рассмеялся, радуясь, что она правильно истолковала ситуацию и не сердится. - Чаю хочешь?
- Давай, - согласилась она и пошла следом за ним на кухню. - Ну и ну! Да у тебя можно поучиться хозяйство вести! Все просто блестит и сверкает! Когда ты только успеваешь, и работать и убирать? Признайся, у тебя есть домработница.
- Главный принцип чистоты - как можно меньше находиться дома, - объяснил он. - А домработницы еще не завел.
Он поставил чайник, открыл холодильник.
- Что будешь - шоколад, варенье или мед?
- С ума сойти, у тебя есть даже мед!
- А как же! И мед, и сахар - широкий выбор.
Пили чай, вспоминали школу, каких-то общих знакомых. Он вкратце рассказал о своей новой работе, она о своей жизни в деревне. Он все ждал, когда она вернется к теме ремонта Дома Культуры, но Стеша об этом ни разу не вспомнила. То ли поверила, что не в его власти решить этот вопрос, то ли не хотела больше унижаться. Всегда была гордой. Как и раньше, начала подшучивать и подсмеиваться над ним. Похоже, на Стешу его мужские чары не действовали. Впрочем, и она его тоже уже давно не интересовала. Но приятно, что зашла, как встреча с юностью.
Перед уходом Стеша вдруг затормозила, задержалась в прихожей. И говорить было уже не о чем, а прощаться медлила. Стояла и, как будто, чего-то ждала. Наверное, все-таки насчет ремонта хотела напомнить, но не решилась. И хорошо, что не сделала этого. Пришлось бы снова объясняться и оправдываться, а этого делать, после того, как они так славно посидели, не хотелось. Закрыв, наконец, за ней дверь, он вздохнул с облегчением. И детство, и юность, и этот двор, и Стеша - все это действительно в прошлом. Перед ним открывались новые перспективы. Его такие перемены ждут! Он и сам не знал, какие, но чувствовал, что значительные. Только почему-то не хотелось, чтобы люди, окружавшие его с детства, были этому свидетелями. И Стеша в том числе. Их, как расколотые льдины во время ледохода относило друг от друга все дальше и дальше, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
И снова явилась мысль, что нужно подыскивать новую квартиру. А почему квартиру? Нет, с квартирами тоже покончено - ему нужен дом.
Неподалеку от его новой работы располагалось агентство по продаже недвижимости. Туда он и зашел. Другой конец города, вероятность встретить знакомых близка к нулю. Узнав, что он не только продает квартиру, но и одновременно подыскивает себе новый - хороший, подчеркнул он, - дом, полная женщина, сонно листавшая какой-то глянцевый журнал, мигом проснулась. Выспросила все о его квартире, заполняя при этом какой-то формуляр, потом разложила перед ним альбомы с фотографиями особняков. Он полистал каталоги, посмотрел фотографии. Хороших домов было много, но почему-то казалось, что все это не то, что ему нужно.
- Опишите поподробнее, что бы вы хотели. И на какую сумму?
Он перевел взгляд за окно, за которым маячил строительный кран и остов новой многоэтажки с пустыми глазницами оконных проемов. И явилась простая, но гениальная мысль. Почему бы ему самому не построить себе дом? Такой, как хочет. Он даже не спросил себя, а сможет? Он просто увидел этот дом. Строгие лаконичные линии. Белые колонны у центрального входа. Красная крыша. И внутри - много пространства, света, сияющие полы, широкая лестница, ведущая на второй этаж. Никакой кричащей роскоши, как у Неверского. Никакого деревенского стиля, как на даче у Майи. Практичность, даже минимализм интерьера. И большая зеленая лужайка, которую разрезает вымощенная диким камнем дорожка, ведущая к главному входу.
Впрочем, возможно такой дом уже существует, ждет его. Пригороды застраиваются с поразительной быстротой. Каких только домой не увидишь, когда едешь по объездной! От крошечных, как игрушка отделанных коттеджей до роскошных дворцов. Надо еще поискать - вон их сколько, агентств этих.
22
- Продаешь, значит, свою квартиру?
Иван Игнатьич стоял на лестничной площадке, словно поджидал его. Павел поднялся на площадку и только тогда ответил.
- Продаю. А вы откуда знаете?
- Татьяна сказала. Она для дочки квартиру ищет. Чтобы, значит, недалеко от дома была. Ей подруга какая-то из другого агентства и предложила квартиру купить. Твою.
- Понятно, - пробормотал Павел. - Страстная тигрица ищет нору. Притон вам обеспечен.
- Какой притон? - не понял Иван Игнатьевич.
- Да это я так... мысли вслух.
- Ну, и чем тебе твоя квартира не нравится? - огорченно поинтересовался сосед. - Для одного очень даже просторная. Да если и жениться надумал, и жене места хватит, и детям...
А вот это не ваше дело, подумал Павел, открывая дверь, но вслух этого, разумеется, не сказал. Иван Игнатьич терпеливо стоял за спиной, не уходил. Явно хотел продолжить разговор. Возможно, ожидал, что он его в свою квартиру пригласит обсудить, так сказать, животрепещущий вопрос. Но Павел и этого делать не собирался. Ни приглашать, ни обсуждать. Уже входя, объяснил:
- Хочу в доме пожить. С садом.
- Этот... как его, коттедж, значит, покупаешь?
- Хотелось бы, - выдавил вежливую улыбку Павел и стал дверь закрывать, показывая, что некогда ему разговоры разговаривать.
- Ну-ну, - отступил Иван Игнатьевич к своей двери. - Жил-был простой советский парень, да вдруг бизнесменом заделался. И дом ему стал не тот и соседи не те.
- Перестаньте, Иван Игнатьевич. Обычное дело.
Больше сказать было нечего. Да сосед и не ждал ничего. Скрылся в своей квартире быстрее, чем Павел успел свою дверь закрыть. Обиделся. А чего обижаться? Каждый живет, как может, как умеет. А точнее, плывет по реке с названием жизнь. И чаще всего, не туда, куда хочет, а куда его течением несет. Похоже, его, Павла выносило на стремнину, а соседи его так и оставались у берега. Ох, что-то я расфилософствовался, поморщился. Надо обедать по-быстрому, и назад - в цех.
Через пару недель, за обедом в ресторане, Неверский предложил ему возглавить Сибирский филиал. Ясное дело, хочет от него избавиться, видимо, узнал-таки о том, что он с Элеонорой...
Но Неверский не был похож на уязвленного мужа. Смотрел прямо в глаза, и выглядел озабоченным.
- Там давно пора навести порядок. Воруют много. Пользуются тем, что я далеко. Мне там позарез нужен свой надежный человек, который бы смог справиться с ситуацией.
- Почему ты думаешь, что я справлюсь? - удивился Павел.
- Во-первых, ты спец, каких мало, тебя трудно будет провести. А во-вторых, и это главное, ты умеешь держать дисциплину. Честно говоря, когда я тебя на работу брал, даже не подозревал о твоих талантах. Ты просто прирожденный руководитель - практичный, умный, жесткий.
Он - жесткий? Павел едва верил собственным ушам. Давно ли только и слышал: размазня, мягкотелый...
Впрочем, - впрочем, ему понравилось то, что он услышал. Пусть даже Неверский и льстил. Можно было бы и поехать, и попробовать себя в новой роли. В другое время он бы с радостью. Но теперь об этом даже думать не хотелось. Потому что Майя, конечно, ни за какие коврижки в Сибирь не поедет. У нее тут свой налаженный бизнес. А уехать одному, значит положить конец их отношениям. Вряд ли ее устроят его редкие наезды на родину. Найдется ему замена. Нет, расставаться с Майей не хотелось. Вот ведь, ухмылки судьбы! Только встретил женщину, с которой хотел бы если уж нельзя остаться навсегда, то хотя бы провести вместе как можно больше времени, и тут - на тебе, пожалуйста, - выбирай, или она или должность директора. Задумаешься... Директором филиала тоже заманчиво стать. Ну, это еще не уровень Неверского, но все-таки, но все-таки...
Неверский истолковал его молчание по-своему.
- Это, конечно, далековато, - согласился. - Но там у тебя будет дом, машина с шофером. Что, собственно говоря, тебя здесь держит? Здесь перспективы роста никакой. Здесь я своего места отдать тебе точно не смогу. И вообще здесь становится небезопасно, - произнес как-то странно. - Ладно, думай.
Намекает. Или угрожает? Точно знает он про то, что они с Элеонорой... А что если уволит? Такой работы Павлу больше не найти. Да и вообще никакой не найти по специальности. Возвращаться в сторожа?
- Я не сказал "нет", - пробормотал он.
Не будь Майи, он бы даже в Бразилию поехал. Может, предложить ей открыть сибирский филиал тоже? Хотя, зачем ей там торговать, если и здесь дела идут неплохо? Нет, она не поедет. Не поедет. А ему что там без нее делать? В самом деле, надо хорошенько все взвесить.
- Дай подумать.
- Думай, - согласился Неверский. - Только не долго.
23
В среду ожидался приезд представителей немецкой фирмы. А уже с понедельника Неверский нервничал, бегал по офису и цехам и орал на всех, кто попадался под горячую руку. Таскал за собой Павла.
- Это же поставки оборудования и аппаратуры на миллионы, - трепыхался он. - А если будет наша сборка...
Боялся, что кто-нибудь из конкурентов прознает об этих миллионах и перебежит дорогу. Или немцы сами еще кого-нибудь найдут, и выгоднейший контракт уплывет из-под самого носа. Вздернутые беспокойством шефа, все в конторе тоже бегали и суетились как ненормальные. Зайдя по своим делам в приемную, Павел слышал, как Бакатин утешал Неверского.
- Лучшей компании - представителя и производителя в одном лице - им здесь не найти. У тебя и репутация и торговые представители везде, и производство давно отлажено, все работает как часы. Кое-какие приборы можно начинать собирать из их комплектующих хоть сегодня. Да для них это Клондайк, учитывая насколько здесь, по сравнению с Германией, дешевле рабочая сила! Колоссальная экономия средств! Так что, как миленькие, подпишут контракт на взаимовыгодных условиях.
- Твои бы слова да Богу в уши, - вздохнул Неверский.
Самолет из Мюнхена прибывал после обеда.
Уже утром Неверский вызвал Павла к себе.
- Вот что, возьмешь микроавтобус, переводчицу, поедешь в аэропорт. Мне как-то не по рангу их встречать, - объяснил. - К тому же, у меня важное совещание на завтра, надо подготовиться.
- А почему я? - удивился Павел. Ему уж тем более, не по рангу встречать важную делегацию. - Почему не Бакатин?
- Он же ни хрена в производстве не смыслит, - поморщился Неверский. - Он у нас по другим делам спец. Да ты и выглядишь... - оглядел Павла, - более приятно.
Делегация состояла из четырех человек. Трое мужчин и фрау Шульцман, дама неопределенного возраста со строгим выражением лица. Волнуясь, Павел представился, и пригласил их в микроавтобус.
По пути в гостиницу прислушивался к разговору сидящих позади немцев и, к своему немалому удивлению, понимал практически все, о чем они говорили. А он-то думал, что давно и окончательно забыл немецкий - сколько лет прошло после школы и института! Но, вот ведь, в критической ситуации кое-что и вспомнилось. В гостинице, пока переводчица заполняла бланки, он, осмелев, произнес несколько фраз, пытаясь разъяснить немцам программу на завтра. Чтобы не скучали. Подошедшая переводчица удивленно посмотрела в его сторону, а фрау Шульцман неожиданно разулыбалась и сделала комплимент, сказав, что у него прекрасный берлинский выговор. У нее была очень приятная улыбка, просто преображавшая лицо.
Вечером он позвонил Неверскому - отчитаться о выполнении задания - и, не удержавшись, похвастался своим успешным общением на немецком.
- Ну, ты даешь! Молодец, - похвалил Неверский и тут же принял очередное решение, - раз ты язык знаешь, будешь их сопровождать, а заодно, и слушать, что они там о нашем производстве говорят и какие делают выводы.
Ясное дело, хотел, быть в курсе и в тоже время иметь козла отпущения на тот случай, если сделка не состоится.
А утром следующего дня его попросил зайти Бакатин.
- Выручайте, Павел. Так получилось, что снова некому ехать за лекарствами.
Он недоуменно уставился на Ивана Сергеевича. То торопили с разработкой, он день и ночь, можно сказать, безвылазно трудился, а тут - на тебе, поезжай за лекарствами. Опять же, как же распоряжение Неверского по поводу сопровождения делегации? Нет, он не против, но в фирме столько народа, который без особого дела болтается.
- Много, - согласился зам. Только, чтобы кого-то еще послать, нужно по новой документы оформлять, а некогда. А у тебя документы в порядке.
Павлу почему-то очень не хотелось ехать.
- А лазер как же? - спросил только. - И делегацией я сейчас занят.
- Ну, с немцами мы как-нибудь и без тебя разберемся. Что касается лазера, продолжишь, когда вернешься. Это и займет-то всего три-четыре дня, - суетился зам. - Туда и обратно. Срочно нужно ехать.
Что ж, начальству виднее.
- Ладно, - вздохнул Павел. - Только пусть Наташа все подготовит.
Бакатин выложил на стол пакет. Оказалось, что все сопроводительные документы уже готовы, и завтра ранним утром нужно было выезжать. Это было уже слишком.
- Ну, хотя бы послезавтра, - возмутился он. - Чтобы я рабочих предупредил, дал кое-какие указания.
- Никак нельзя откладывать, вздохнул Бакатин.- Все сроки договора прошли.
- Странно как-то, не удержался Павел от справедливого замечания. - Я инженер, никакого отношения не имеющий к аптечному делу, должен ехать, а ваши аптекари до сих пор не оформили себе документы.
Едва сдерживая раздражение, тем не менее, отправился в кабинет за загранпаспортом, который хранил в сейфе. В коридоре столкнулся с Неверским, который тоже куда-то спешил, был уже одет.
- Черт знает что такое, - не удержался, чтобы не высказать свое возмущение Павел. - Можно было хотя бы за несколько дней предупредить. Мы только-только приступили к сборке, в цеху глаз да глаз нужен, с делегацией повсюду нужно ходить, а тут эта командировка.
- Какая еще командировка? - удивился Неверский.
- В Будапешт, за лекарствами. Опять, как будто, некому ехать.
- Не поедешь, - отрезал Неверский. - Занимайся, чем занимаешься. Наташа, срочно ко мне Сергеича! Сам поедет.
И не добавив больше ни слова, повернул в свой кабинет.
К вопросу о доставке лекарств больше никто не возвращался, и Павел делил свое время между цехом и немецкой делегацией.
Осмотр предприятия и переговоры заняли два дня. Похоже, что немцам производство понравилось. Предварительные переговоры были в пользу Неверского, и он повеселел, присоединился к культурной программе, включающей осмотр местных достопримечательностей, а под занавес даже устроил обед у себя дома, - пусть знают, как живут талантливые бизнесмены-предприниматели.
Павел с удовольствием бы на обед не поехал - устал за эти дни напрягаться и улыбаться. Но о том, чтобы незаметно исчезнуть не приходилось и мечтать. К концу второго дня он стал прямо-таки личным переводчиком фрау Шульцман (называйте меня просто Ханнелоре, любезно разрешила она). Увидев, что он понимает и говорит по-немецки, фрау стала задавать вопросы непосредственно ему, не обращая внимания на обиженно сопевшую рядом переводчицу Марину. Впрочем, той хватало забот и с другими членами делегации. Немцы оказались любопытными, дотошными, все хотели знать и видеть собственными глазами. А потому сопровождавшая делегацию переводчица вскоре повеселела, работы у нее стало меньше, а главное, меньше ответственности, поскольку как только речь заходила о каких-то технических деталях, она начинала запинаться и путаться. Павел тут же спешил ей на помощь, напрягаясь, пытался давать правильные разъяснения.
Обед у Неверского был роскошным, а Элеонора была на удивление трезвой. То присаживалась за стол, то спешила на кухню, и хотя ей помогала девушка из ресторана, сама подавала кофе в зимний сад, - прямо-таки идеал гостеприимной хозяйки. Просто безупречная жена преуспевающего бизнесмена. Видимо, Неверский хорошо разъяснил ей, насколько важен для него этот прием. Но главное даже не этом было, главное, что она на него, Павла, ноль внимания.
- Не знал, что ты еще и полиглот, - подошел с бокалом в руке Неверский, когда он вернулся в комнату, - а то бы давно зарплату добавил.
- Мама у меня учительницей немецкого языка была, - устало объяснил Павел. - И потом, я бы, конечно, не стал делать чужую работу, если бы эта Марина правильно переводила. Но она, не очень разбирается в технике, а уж в нашей специфике и подавно - такое иной раз скажет, что хоть стой, хоть падай...
- Больше приглашать не буду, - нахмурился Неверский, недовольно покосившись в сторону переводчицы, сидевшей рядом с немцами. - Поймут что-нибудь не так, и - каюк сотрудничеству. И в фирму завтра же позвоню, кого это они посылают?
- Да ладно тебе, не порть девчонке биографию, еще научится, - примирительно произнес Павел.
- Это же миллионные сделки! Не умеешь, не берись! - не успокаивался Неверский.
Оглянувшись на женщин, понизил голос:
- А ты держись поласковее с Ханнелоре. Она весь вечер только на тебя и смотрит. Крупная шишка. Если она и вправду на тебя глаз положила, не теряйся, - подмигнул, - действуй. В интересах фирмы все средства хороши.
Бумаги были подписаны, культурная программа прошла на высоте, и в воскресенье немецкая делегация отбыла восвояси. А через неделю, в следующий понедельник, Неверский вызвал Павла в свой кабинет и показал пришедший из Германии факс. Официальное приглашение для Павла посетить "Медикорп" с целью изучения производственных процессов. Вот так, совершенно неожиданно Павлу, как специалисту, владеющему немецким языком, предстояло пройти трехнедельную стажировку на головном предприятии "Медикорпа". После чего, к его великому облегчению, вопрос о переводе в сибирский филиал отпал сам собой.
- С твоим знанием языка ты мне здесь больше нужен, - решил Неверский. - Поедешь в Германию, посмотришь глазами специалиста, что и как. Возможно, уже на следующий год откроем новую линию по сборке их аппаратуры. Только не вздумай там остаться, - погрозил вдруг пальцем.
- С чего это вдруг мне там оставаться? - опешил Павел.
- А потому что эта фрау похоже тобой не на шутку заинтересовалась. Меня, вот, почему-то пока не приглашают, - ревниво добавил.
- Это потому что я немецкий более-менее знаю, а ты нет, - объяснил Павел.
- Этого мало, чтобы тут же тебя вызывать. И что в тебе женщины находят? - Наташка, вон, и та на тебя томные взгляды бросает, улыбается.
- Да ладно тебе, что ты выдумываешь! - отмахнулся Павел. - Уж если с кого она глаз не сводит, так это с тебя.
- Наташе, как секретарше, по должности положено всех начальников облизывать, - назидательно произнес Неверский. - Но ты-то еще пока не начальник, чего это к тебе бабы так липнут? - повторил свой вопрос.
Взгляд у Неверского оценивающий, придирчивый и голос, хотя и улыбается, но как-то напряженно.
А ответ на поверхности. Только он не скажет его Неверскому. Не все, наверное, но многие женщины любят не мужчин самих по себе, а мужчин вкупе с тем положением и местом, которое они занимают. Так что, в какой-то мере за нежданно привалившую популярность у противоположного пола надо благодарить Неверского, давшего Павлу шанс за считанные месяцы подняться так высоко. Но не сообщать же Неверскому о своих выводах. Тот, похоже, сам не дурак попользовался своим положением. В цеху поговаривали, что иногда он уезжает в командировки с секретаршей. Впрочем, это могли быть только разговоры.
24
Через неделю ранним, промозглым утром двадцатого февраля Павел отправился в аэропорт. По пути, сидя на заднем сиденье такси, он предавался грустным размышлениям о том, что вот, едет в Германию, в первую в жизни настоящую загранкомандировку (поездки за лекарствами не в счет, там он ничего толком и не видел из-за спешки), а радости никакой. Наверное, это от того, что поездка деловая, не отдыхать едет. Неверскому нужно наладить контакты с западными производителями аналогичных товаров и вообще, он - честолюбивый, жаждет достичь в своем деле европейских высот. А потому хочет знать в деталях, как работает чужое производство в целом, чтобы и у себя применить ту же схему.
- Я тебя посылаю на разведку, - напутствовал, - смотри там все и запоминай, что и как.
Нет, приятно, конечно, когда тебе доверяют, но сможет ли он что-то там понять, и хотя бы в чем-то разобраться, если он на своем заводе, кроме своего отдела и цеха ничего не знает? И другой камень преткновения - немецкий. Не настолько он владеет языком, чтобы чувствовать себя уверенно в чужом мире с его чужими, неизвестными правилами и законами. А если его никто не встретит? Валютой он, разумеется, предусмотрительно запасся, и адрес завода у него есть, но сможет ли туда добраться самостоятельно? "Скажите, пожалуйста, как доехать..." - Sagen Sie bitter, wie fahre ich... Ладно, на месте разберешься, сказал внутренний голос. Весь этот мандраж, оттого, что долго прощался с Майей, лег поздно, встал рано, не выспался. Если поспать в самолете, будет совсем другое видение мира. Но сон в самолете не шел, и, вздохнув, Павел вытащил из сумки потрепанный детектив на немецком языке и немецкий разговорник, с которым в последние дни не расставался. Не мешает кое-что освежить в памяти. Sagen Sie bitter...
Но все шло по плану. Его встречала Ханнелоре. Он сразу ее увидел, как только вышел из "зеленого" коридора. И страшно обрадовался - хоть одно знакомое лицо в чужом людском круговороте. К тому же, довольно симпатичное, когда Ханнелоре вот так широко улыбалась.
- Как доехал? - спросила она и энергично потрясла ему руку.
Они вышли из здания, и вот тут только, он по-настоящему ощутил, что прибыл в другую страну. Это был чужой, пусть и залитый полуденным солнцем, мир. Гладкий асфальт, обилие чистых, несмотря на неустойчивую мартовскую погоду, машин, и множество надписей на немецком языке. По дороге к стоянке, где Ханнелоре оставила машину, она неожиданно предложила пожить у ее матери. Он пожал плечами. Если это удобно...
- О, очень удобно, - энергично закивала Ханнелоре. - Она живет одна, будет очень рада гостю. Ей, к тому же, интересно узнать, как живут теперь в бывшем Советском Союзе. Она бывала там несколько раз, очень давно, и по туристической путевке, и по приглашению от союза художников, ездила с группой художников, видела Москву, Ленинград, Киев.
Он говорит по-немецки, сможет многое рассказать о происшедших в последние годы переменах, сказала Ханнелоре. Возможно, это будет полезно и для него - посмотреть, как живут в Германии так сказать, изнутри. Увидеть то, чего никогда не увидишь, живя в гостинице. Что касается транспорта, то Ханнелоре постарается заезжать за ним по утрам, чтобы отвезти на завод, который находится за городом. Но если вдруг, по какой-то причине она не сможет этого сделать, ему также будет удобно добираться до завода на автобусе. Это займет сорок минут. Остановка неподалеку от дома. Понятно, подумал Павел. Если можно сэкономить на гостиничных расходах, даже такая крупная фирма не упустит возможности это сделать.
- Я был бы очень рад, - вежливо ответил по-немецки, старательно выговаривая слова, - пожить в настоящем немецком доме.
Он и в самом деле был рад такому повороту дел. В зарубежных гостиницах он никогда не останавливался. Там же нужно какие-то бумаги заполнять, опять же, придется питаться в ресторанах или кафе, а это наверняка дорого. Хотя, в бумагах и сказано, что все расходы принимающая сторона берет на себя, в том числе расходы на питание, но в доме все равно проще, наверное, можно будет кое-что и самому готовить. Если что-то непонятно, можно будет спросить. И, по большому счету, какая разница, где жить? Он приехал работать, а где ночевать, это не имело особого значения. Он должен как можно больше бывать вне дома. Смотреть и знакомиться, изучать.
Машина покинула пределы аэропорта и выехала на широкое шоссе с трехрядным движением. Широкая гладкая лента дороги вела в новый мир, с которым ему еще только предстояло познакомиться.
Через полчаса езды по автобану они въезжали в городок, где жила Ханнелоре и ее мать. Всю дорогу он с любопытством рассматривал мелькавшие за окном машины поселки, поля, леса. Все это плавно перетекало в городской пейзаж. Широкое шоссе постепенно становилось все более узким, отдельные домики, окруженные садами, располагались все ближе и ближе друг к другу, потом улицы стали еще уже, а дома уже теснились, вырастая в этажности. Ему вдруг показалось, что он уже где-то видел такой городок - чистенький, живописный. Ну, может быть, не совсем такой, но очень похожий.
- Сейчас мы почти в центре, - кивнула за окно Ханнелоре.
Плотно, лепились друг к другу дома, все разной высоты, с фасадами разных стилей, украшенные то лепниной, то каменными узорами, то завитушками. Каждый дом выкрашен в свой цвет - этот голубой, тот желтый, за ним шел кирпично-красный, потом сиреневый... Разных размеров и форм окна, разные двери. Полный разнобой, но - удивительно - все это было красиво. Они притормозили на перекрестке перед красным огоньком светофора, и он с удовольствием оглядел стоящий с его стороны большой старинный дом. Серые крыши со множеством небольших чердачных окон в два яруса, каждое из которых было увенчано шпилем - похоже, на чердаке располагалось еще пара-тройка жилых этажей. На одном из фронтонов сияла под солнцем розовая статуя. Резные двери в две краски, а над ними полукруг окна с цветными стеклами. К нему плотно примыкал еще один старинный дом с узкими балкончиками и окнами-бойницами. Заметив его жадный интерес к архитектуре, - он едва шею не вывернул, оглядывая улочки из окна, - Ханнелоре притормозила, а потом и вообще остановила машину. Спросила, не хочет ли он выпить кофе.
Он не возражал. Ханнелоре явно хотела доставить ему удовольствие, предоставляя возможность насладиться видом средневекового центра. Они вышли из машины, прошли немного вперед, и через минуту оказались на маленькой, выложенной брусчаткой площади, куда со всех сторон смотрели многочисленные, сияющие окна магазинчиков и кафешек. В одно из кафе они и зашли.
Дом - старинный, просторный с огромной лужайкой позади, ему понравился.
Дверь открыла мама Ханнелоре, Розмари, маленькая женщина с седой аккуратной головкой одуванчика и, улыбаясь белоснежно-фарфоровой улыбкой, пожала руку и пригласила в дом. Ему отвели целых две комнаты с отдельной ванной комнатой. Одну под кабинет, объяснила Розмари. С чего это она решила, что он будет работать и дома? Впрочем, заботливая предусмотрительность пожилой женщины ему пришлась ему по душе. Чего нельзя было сказать о двух собаках, сидящих по углам гостиной и пристально следивших за каждым его движением. Розмари заметила его опасливый взгляд.
- Вы подружитесь, - сказала она.
- Собаки меня не любят.
Он показал ей шрам на правой руке - в детстве тяпнула соседская дворняга, когда он протянул руку, чтобы ее погладить.
Розмари покачала головой. Ее собаки гостей не кусают.
Он кивнул, но старался держаться от них подальше.
Впрочем, вскоре он перестали обращать на них внимания, также как они на него.
На следующее утро за ним заехала Ханнелоре. К восьми они были на территории огромного завода, где его уже поджидал Курт, инженер, который очень неплохо говорил по-русски. Они и это продумали, с благодарностью подумал Павел.
- Когда-то я учил русский в школе, - сообщил он. - Рад вспомнить снова. Сегодня нас экскурсия, Я буду... эээ...сопровождать по заводу. Он есть объединять шестьдесят разных производств. Мы не можем видеть все, осмотрим только немного.
И они отправились в производственные цеха, рядом с которыми весь завод Неверского вкупе с его филиалами показался Павлу мастерской маленького ремесленника. Все сияло, чистота словно в операционной. Впрочем, это и была операционная - вокруг совершалось множество операций по производству медицинского оборудования. Он шагал за Куртом, внимательно слушал объяснения, добросовестно стараясь вникать в каждую деталь, чтобы понять, как же работает эта махина, обеспечивающая полмира медицинской техникой. Размах и организация производства потрясали. В цехах не только стерильная чистота, но и дисциплина. Каждый работник на своем месте, никаких перекуров и разговоров, никто без дела не болтается. О том, чтобы кто-то пришел пьяным и речи быть не могло. Естественно, здесь каждый дорожит своим рабочим местом. Отсюда и качество. Пожалуй, надо будет вести рабочий дневник - подробно записывать каждую мелочь, каждый день и час, проведенный на заводе. А еще необходимо обзавестись диктофоном. Неверский не пожалеет, что послал его сюда.
Первые пару дней Ханнелоре отвозила его после работы домой на своей машине, но уже на третий день он катил на завод на автобусе. В самом деле, не могла же она возить его все время! Дорога занимала около часа, но это не так уж плохо - есть возможность поглазеть в окно на окрестности, послушать немецкую речь. Вечером он проводил час или два, общаясь с Розмари, а после ужина отправлялся к себе. Розмари рано ложилась. Уставала за день, поскольку, как вскоре выяснилось, она вела очень активный для семидесятилетней пенсионерки образ жизни. Это была не немецкая Раиса Егоровна в ее вечном халате, выходящая из квартиры разве что в ближайший магазин, да по субботам на базар. Розмари обязательно переодевалась к обеду. И постоянно куда-то выезжала на своем "Фольксвагене". У нее, что ни день, были какие-то мероприятия, то она принимала участие в организации каких-то выставок, то занималась благотворительностью, то отправлялась с подругами в театр. Впрочем, свой ранний отход ко сну она объясняла не усталостью, а совсем другими причинами.
- Как всякий художник, я привыкла вставать рано, а чтобы рано встать, нужно рано лечь, - сказала она.
Но у него рано лечь не получалось. Во-первых, надо было привести в порядок и дополнить записи о прошедшем дне. Во-вторых, вечернее время - лучшее время для неторопливых прогулок. Пусть даже и в одиночестве. Вечерами он обязательно выходил на улицу погулять. Надо же и место рассмотреть, где ему так неожиданно довелось оказаться. Городок пришелся по вкусу, и вскоре он исходил его вдоль и поперек. Никаких небоскребов. Центр со старинной башней с часами и выложенными брусчаткой улицами - пешеходная зона. Вечером ряды маленьких магазинчиков сияли витринами. Несколько кафе, пара ресторанов, огромная новая гостиница. Чуть дальше, за мостом - город становился малоэтажным, там стояли частные дома.
25
В субботу утром, когда он, позавтракав, решил разобрать свой гардероб и отобрать вещи для стирки, в дверь вежливо постучали.
- Посмотрите, что я вам принесла!
В руках Розмари была кипа толстых глянцевых журналов. Похоже, она очень серьезно отнеслась к его желанию как можно полнее окунуться в немецкую действительность, как он объяснил, чтобы быстрее и лучше освоить немецкий.
- Спасибо, - поблагодарил Павел, принимая увесистый дар. - Будет хорошая практика.
- Это передала для вас моя подруга Хильда. Ее дочь архитектор и выписывает кучу журналов. Да, кстати, взгляните-ка на этого молодого человека, - Розмари постучала наманикюренным ноготком по обложке верхнего номера. - Вы похожи.
Павел вгляделся в обложку верхнего журнала, но особого сходства с заносчивого вида плейбоем не усмотрел. Впрочем, что-то такое все-таки было... цвет и разрез глаз, и если ему сделать такую стрижку...
- Есть немного, - не мог не согласиться он.
Когда Розмари ушла, присел на край дивана, продолжая рассматривать фотографию. Интересно, кто такой? "Пауль Алан Барбье, известный немецкий архитектор пропал без вести в лесах Амазонки..." прочел на обложке. Ноябрьский выпуск "Intrige". Да, не повезло этому парню, этому Паулю. Тут до него дошло, что и имена у них похожи.С ума сойти! Это совпадение так поразило Павла, что, забыв о стирке, он устроился поудобнее, и тут же стал листать журнал, в поисках статьи о своем известном тезке.
"Пауль Алан Барбье и его друг, и помощник Гюнтер Мадер, вылетевшие на осмотр стройплощадки с группой инженеров, которые должны были готовить наземные инфраструктуры будущего научного центра, бесследно исчезли в небе над Пернамбуку. Возможно, самолет разбился, хотя в тот день никто из местных жителей не наблюдал в этом районе ничего похожего на катастрофу. Их продолжали разыскивать еще в течение месяца, после чего пришли к выводу, что все они погибли..." "Полиция и военные подразделения долгое время прочесывали местность, где по предположениям авиадиспечеров мог оказаться исчезнувший самолет частной авиакомпании, но никаких обломков самолета не обнаружили. Однако поисковую операцию нельзя назвать бесполезной, хотя бы потому, что в процессе поисков пропавшего самолета были задержаны три опасных преступника, которые были приговорены к пожизненному заключению, но бежали из тюрьмы полтора месяца назад..." Дальше о преступниках он читать не стал. Его интересовал только этот парень. Не повезло, бедолаге.
Розмари позвала его завтракать. Потом была экскурсия на местный пивзавод, куда его повезла Ханнелоре. Но целый день из головы не выходил этот Барбье.
И вечером перед сном он снова принялся листать глянцевые журналы. Вначале просто рассматривал фотографии архитектора. Они и в самом деле, были похожи. Особенно вот на этой, паспортной фотографии. И здесь, на берегу, и здесь... Потом начал читать статьи о нем, и уже не искал сходства - настолько захватила его личность известного архитектора.
Журналов оказалось немало, и разных - не только об архитектуре и дизайне. Были здесь и журналы для женщин, и общественно-политические. И почти в каждом осеннем и зимнем выпусках была или заметка, или статья о Пауле Барбье, или какое-нибудь интервью с теми, кто его знал. Он оказался личностью известной личностью, и его знали не только в архитектурной среде. Вооружившись словарем, Павел принялся за чтение. "Начинавший со стиля ар деко, и модернизма, где за внешней роскошью просматривался жесткий рационализм, он вскоре стал одним из пионеров нового направления, автором так называемой "динамичной" архитектуры. Необычные объемы, многослойность фактуры..." М-да, без бутылки и не разобрать. Важная птица. Не то, что он, Пашка. Пока он перебивался, работая охранником, его ровесник времени даром не терял. Закончил университет. Поучился в Королевском институте британских архитекторов. И уже в молодые годы стал архитектором с именем и славой. И, наверное, заслуженной. Несколько золотых медалей на всяких там шоу и выставках. И чего только не успел понастроить. Виллы, ранчо, отели... "Его архитектура не была статичной. Его здания не стояли на месте. Они летели в пространстве, рвались ввысь, в стороны, принимали спиралевидные формы, разбегались непослушными вихрями, презирая земное притяжение... Часто неправильной формы, разноуровневые, то со стенами разной высоты, то с окнами разной формы, а то и совсем без окон, но с прозрачной крышей, которая как одно циклопическое окно-глаз смотрело в небо". Вот так писал о Барбье журнал "Архитектура и пространство".
Барбье занимался также и ландшафтной архитектурой. Разбивал странные сады, в которых в самой причудливой форме перемешивались растения разных климатических зон. У него и самого был один из самых красивых и необычных садов, по утверждению журнала, он любил растения и привозил их отовсюду, где только бывал. А ездил он много. Мотался по миру, как Пашка в детстве на велосипеде по своему району.
Увлеченный Павел читал почти до утра. Снова и снова рассматривал фотографии. Можно сказать, с чувством легкой зависти, хотя к завистникам себя никогда не относил. Вот Барбье с друзьями в Ареццо на антикварной уличной выставке. На развалинах какого-то древнего города. Вот в Мюнстере на фестивале скульптуры. А здесь - на архитектурном биеннале в Роттердаме. Вот в Париже на фоне Эйфелевой башни в обнимку с белозубым Джоржио Армани, в окружении манекенщиц. Знаменитый архитектор был вездесущ. И времени даром не терял. Несмотря на свой талант, работоспособность, и занятость, он был еще и плейбоем. И как это только в нем уживалось, и как на все ему хватало времени? Если "Архитектура и пространство" рассказывала о нем как об архитекторе, то популярные журналы описывали его любовниц. То, что он ест. Как одевается. Приводились выдержки из его многочисленных интервью. В одном из них сожалел, что мать не дожила до этих дней и не увидела его работ. Она могла бы гордиться им. Но у вас есть отец. Он гордится вами?" - задавал вопрос корреспондент. На этот вопрос молодой архитектор не счел нужным ответить. Впрочем, ни для кого не было секретом, что у них с отцом довольно натянутые отношения, сообщалось далее в журнале. И именно благодаря отцу, он узнал о проекте, принять участие в котором мечтал не один архитектор. Отец первым узнал о возведении уникального астрономического и космического комплекса в Бразилии и сообщил ему имена нужных людей. И Пауль Барбье был включен в рабочую группу, хотя его портфолио еще не содержало подобных проектов.
"На проект "Титан - Всевидящее Око" была выделена просто фантастическая сумма - там было, где развернуться, показать свои способности и при этом хорошо заработать. Новый проект был несомненным вызовом его таланту. Прежде, чем приняться за него, Пауль Барбье потратил достаточно много времени на осмотр европейских обсерваторий, начав с ближайшего Эффельсбергского радиотелескопа, находящегося в сорока километрах от Бонна. Затем он отправился в Мексику. Оттуда вылетел в Рио-де-Жанейро, где осмотрел Бразильскую национальную обсерваторию, а через день был уже в горах Чили, где, на высоте более двух тысяч метров, приблизительно в восьмидесяти километрах от Ла Серена, установлен уникальный комплекс астрономических телескопов. Он всегда и все делал основательно. Он мечтал принять участие в строительстве чего-то еще более грандиозное, чем Интерамериканская обсерватория Cerro Tololo..."
Павел без конца листал словарь. В статье было много специальных терминов, которых он не понимал. Но хотел понять.
После нескольких месяцев подготовительной работы Пауль Барбье с рабочей группой отправляется в Бразилию, чтобы принять участие в конференции, посвященной строительству и на месте ознакомиться с рельефом предполагаемой стройплощадки. "Британскими Авиалиниями" они летят до Сан-Паулу, где и состоялась конференция, и откуда ее участники благополучно добираются до Кампина-Гранди. Далее их должны были везти машинами. Но ранним утром тринадцатого октября, до того, как рабочая группа архитекторов, инженеров-строителей и конструкторов отправляется к месту строительства, Барбье и его помощник нанимают небольшой частный самолет и поднимаются в воздух, чтобы осмотреть окрестности строительства с высоты птичьего полета.
После чего их больше никто не видел.
Поиски начались практически в тот же день, но не дали никаких результатов.
Впрочем, в другом журнале была представлена совсем иная версия гибели Барбье и его помощника. Они действительно тринадцатого числа наняли частный самолет, - и это подтверждала авиакомпания, - но не для того, чтобы сверху взглянуть на гигантскую стройплощадку, а совершенно с иной целью. Один из его близких друзей, тоже архитектор, Фидель Чаррера, в интервью журналу утверждал, что Барбье позвонил ему за день до рокового полета, и в разговоре сказал между прочим, что просто глупо быть в Южной Америке и не посетить знаменитую и таинственную цитадель инков Мачу-Пикчу, "старый пик", что находится недалеко от чилийского города Куско. "Он не говорил, что летит туда завтра, - уточнил Чаррера, - но намерения его были ясны. И если он решил-таки осуществить свою затею, то становится понятным, почему поиски обломков самолета в районе строительства космического комплекса оказались безрезультатными. Просто-напросто, самолета там не было. Скорее всего, авария произошла в Андах".
Пересечь границу Бразилии и Чили в районе Восточной Кордильеры задача не из легких даже для опытных пилотов, говорилось в статье. А пересечь ее в районе Куско, неподалеку от которого находится последнее, как считают многие ученые, прибежище инков Мачу-Пикчу, и вовсе невозможно для самолета такого класса. Судя по карте, которой была снабжена статья, это было сущей правдой. Горы там были очень высокими. Куско и Мачу-Пикчу располагались в непосредственной близости от одной из самых высоких вершин мира - шеститысячного пика Салькантай. "Хотя Пауль и не был альпинистом, его всегда влекли к себе горы. А здесь были не только фантастические горы, но и фантастическая архитектура. Это святилище не просто каменные развалины древнего поселения. Мачу-Пикчу - это, если хотите знать, симфония в камне, не говоря уж о том, что это фантастическое инженерно-техническое сооружение", - такими словами заканчивалось интервью с Фиделем Чаррера.
Тема гибели молодого талантливого архитектора кормила не только немецких журналистов. Кроме немецких статей, в журналах приводились перепечатки из газет других стран. Его жизнь, даже если судить только по многочисленным фотографиям, была достойна ленты Голливуда. Пауль Алан Барбье на вершине горы. В роскошном "Феррари". В группе молодых людей - выпускников-архитекторов. В казино Лас-Вегаса. В каске на строительстве дома. Около построенного здания, автором проекта которого он был. А вот еще одно прекрасное здание. Он был действительно талантливым архитектором, поскольку к своему сорокалетнему юбилею успел столько натворить и настроить - другому хватило бы на долгую творческую жизнь.
Теперь каждый вечер после работы Пашка читал немецкие журналы, даже заходил в интернет, выискивая материалы о Пауле Барбье. С удивлением он обнаружил вдруг, что завидует этому архитектору. Он тоже хотел бы быть таким - беспощадно преуспевающим. Его маленький прибор, которым он так гордился, казался ничтожной мелочью, рядом с масштабным творчеством Мастера. Он же погиб, угрюмо напоминал себе Павел. Погиб. Умер, а все, что он понастроил, стоит. А что останется после него, Пашки? Тезка оказался настоящей знаменитостью и в кругах далеких от архитектуры. Все успел сделать, везде отметиться. И везде - по-крупному. Вот и любили его так, как никогда не любили Пашку. Власть молодого архитектора над женским полом была велика. В одном издании туманно намекали, что десятилетней давности самоубийство юной дочери известного богача, тоже каким-то образом связано с Паулем Барбье. Шекспировские страсти! Что он, якобы, отверг избалованную дочь сталелитейного магната. Что она была с детства влюблена в него, они даже дружили, поскольку их дома были рядом, но позже он почему-то предпочел ей ее же подругу. Чего юная, взбалмошная и самолюбивая девушка перенести не смогла. Возможно, знай она наперед, что замужество ее счастливой соперницы будет далеким от идеального, она бы так не поступила.
Да, в последнее время и Пашке стало везти в отношениях с женщинами, но это было именно везение, и только везение, связанное с улучшением его статуса и материального положения. Посмотрим правде в глаза. Будь он по сей день охранником, кто бы на него посмотрел? То-то же, никто. Да и сейчас ни Элеоноре, ни Майе он по-настоящему не нужен. Обе его просто используют. Две стареющие стервы играют с ним, как две кошки с мышкой. Между ними какая-то застарелая вражда, или, может быть, какое-то соревнование идет, и ни одна не желает уступить другой. А он всего лишь очередная игрушка, из-за которой они дерутся. У одной недостаток ума, у другой избыток, но сущность обеих одинакова - хищные эгоистичные самки. Нет, конечно, какие-то там чувства, наверное, имеют место. Не совсем уж обе бездушные куклы. Но вряд ли это можно назвать высокой любовью. И все завязано в такой клубок, что без бутылки и не разобраться, как сказал бы Васька. Но кто, скажите, стал бы себя убивать из-за неразделенной любви к нему, Пашке? Такое невозможно даже представить.
Ему внезапно стало очень тоскливо. Ну не может же быть, чтобы за всю жизнь его никто не любил! Просто так, не за деньги, ни за его карьеру, а просто как человека и мужчину... такого, какой он есть, безо всех этих внешних наворотов. А он, он любил кого-нибудь по-настоящему, глупо и нерасчетливо? Ну, кроме родителей, конечно? То-то и оно - не случилось.
Что-то настоящее могло быть у него со Стешей. Но и Стеша его отвергла, сочла недостойной парой. Были еще какие-то девочки в студенческие годы, сейчас и имен не вспомнишь... Да, была еще Аня, немка, приехавшая на стажировку. Что-то такое, совершенно особенное проклюнулось у него в душе. Те несколько жарких, душных ночей в пустой комнате студенческого общежития, долго томили и тревожили его память. Но и там дальше нескольких встреч дело зайти не могло, не то было время. К тому же, он и тогда не мог отделаться от ощущения, что она была с ним не потому, что он так уж хорош, а совсем по какой-то другой причине. Это было похоже на какую-то месть - себе ли или кому-то другому. Занозой вонзилась в память странная фраза. "Ты так напоминаешь мне одного человека", - произнесла она в ту, первую ночь. Ванька деликатно слинял к другу в соседнюю комнату, дав им возможность побыть наедине. Они стояли у открытого окна и курили. В слабом свете уличного фонаря он видел ее бледное лицо, блестящие глаза и темные губы, и остро желал только одного - поцеловать их. И она позволила это сделать. А потом произнесла эту фразу. А через две недели уехала, исчезла из его жизни навсегда.
Он немного похандрил, не получая ответов на свои письма, а потом появилась Ленка, которая рыскала в поисках подходящей для замужества кандидатуры. Тут вообще никакими чувствами и не пахло. Она просто женила его на себе, да он и не сопротивлялся. В конце концов, все когда-нибудь женятся. Так положено - создавать семью, ячейку общества...
А вот Пауль Барбье ничего не делал из того, что положено, а делал только то, что хотел, то, что сам считал необходимым делать, сказал внутренний голос. Ну, и чем закончил? Именно потому, что нарушил предписания и полетел туда, куда нельзя, закончил тем, чем закончил. Погиб, одним словом.
А в этом журнале на первых страницах обзор новостей. И снова о Пауле Барбье. Вот пишут, что к факту его гибели не осталась равнодушной и испанская пресса. Поскольку мать Пауля, София, была испанского происхождения, в прошлом довольно известной балериной, пожертвовавшей ради семьи карьерой, испанцы считали Барбье в какой-то мере своим. Цитата приводилась из какой-то испанской газеты, довольно патетическая: "обломилась цветущая ветвь старинного испанского рода". Подчеркивалось также, что по линии отца матери (деда Пауля) прослеживались родственные связи с домом Сальвадора Дали.
Впрочем, немцы, считая его своим и только своим архитектором, не уступающим по величине таланта Альберту Шпееру. И тоже не жалели эпитетов, восхваляя его достоинства "талантливый, неподражаемый", "фантастически одаренный", "новая линия в архитектуре", "безупречный вкус, точность, умение работать". Одним словом, крайне неординарная личность.
Жаль парня, рано ушел, Павел отложил в сторону очередной журнал. Но, с другой стороны, успел и поработать и погулять, пожить в свое удовольствие.
В одном из женских журналов Павел наткнулся на интервью с бывшей женой архитектора и жадно впился глазами в фотографию, с которой на него смотрела модно растрепанная красавица с тенями под глазами и сигаретой в руке. И разочарованно покачал головой, настолько она Павлу не понравилась внешне. Вроде бы актриса. Наверняка не самая талантливая и известная. Решила подогреть интерес к своей личности после смерти бывшего знаменитого мужа. Вот пишут, что после того, как новость о его предполагаемой гибели разнеслась по Германии, она вдруг вынырнула из небытия и стала налево и направо давать интервью. В отличие от друзей, от коллег и просто знакомых, старавшихся придерживаться принципа, о мертвых или хорошо или ничего, Клара Барбье не стеснялась говорить о бывшем муже плохое. Самое мягкое определение было - "плейбой, с комплексом нарциссизма".
"Вы несколько несправедливы к своему мужу. Все считают, что он один из самых выдающихся архитекторов современности".
"Возможно, хотя и в архитектуре ничего нового он не придумал".
"Говорят, вы ревновали его к работе...".
"Люди вообще много чего говорят, что и близко не соответствует истине. Но в любом случае, сейчас речь идет не обо мне, верно?"
"Разумеется. Конечно же, нас интересует личность Пауля Барбье. Каким он был?"
"Вы говорите "был", но ведь его тела так и не нашли?".
"Вы все еще надеетесь, что он жив?"
"Я поверю в то, что он мертв, только тогда, когда увижу его мертвым".
"Тогда расскажите нам о живом Пауле Барбье".
"Вы все равно не напечатаете того, что я вам расскажу. Или переврете, как делает это большинство газет".
"Я вам обещаю, что интервью выйдет в таком виде, в каком оно записывается. Возможно, только с небольшими сокращениями".
"Ладно, записывайте. По отношению к женщинам это было редкое дерьмо. Записали?"
"Но хотя бы что-то хорошее было в вашей семейной жизни?"
"Да ее практически и не было, этой семейной жизни. Ну, разве что медовый месяц можно считать таковым. А по возвращению в Европу, он вернулся и к прежнему стилю жизни. Днем работа, вечером бары и ночные клубы".
"Разве вы не ходили туда вместе?"
"Ходили. Но не всегда. Он, случалось, неделями не бывал дома, отговариваясь занятостью, и порой невозможно было его отыскать".
Далее она рассказывала, что в пьяном виде он мог сильно ругаться, оскорблял ее нехорошими словами и даже пару раз поднял на нее руку! Почему, она никому об этом не говорила раньше? Да потому что любила его, и боялась потерять. Да и синяков не оставалось, чтобы можно было их предъявить в качестве доказательства. Но жить в напряжении и постоянно ждать, что подобное может повториться, согласитесь, это нелегко. Почему они развелись? Да потому, что он никогда не был образцом супружеской верности. Одна очень известная манекенщица постоянно названивала ей, изводила намекала о существовании общего ребенка.
И еще она с отвращением, но по-прежнему придерживаясь настоящего времени, говорила о тайном кумире Пауля - о немецком архитекторе и писателе Альберте Шпеере.
По словам Клары, слава этого гитлеровского любимца и архитектора-гиганта не дает Паулю спать по ночам.
"Он держит его портрет на письменном столе своего кабинете, а его книги на полке шкафа. И постоянно ищет какие-то общие моменты в их биографиях. У обоих отцы по образованию были архитекторами, оба были неизбалованны родительской лаской, оба стали известными, не достигнув тридцатилетия... Ну, и все такое прочее".
"Но, ведь, похоже, что все это правда", - говорил берущий интервью журналист.
"Все это притянуто за уши, - скептически комментировала эти факты Клара. - Простое совпадение".
"Но вы не можете не признать, что, как и Шпеер, Пауль обладал фантастической работоспособностью", - симпатии журналиста были явно на стороне пропавшего Пауля.
"Да, этого у него не отнять, - соглашалась Клара. - Хотя, с другой стороны, что он такого сверхъестественного совершил?"
"По заданию Гитлера Альберт Шпеер менее чем за год построил рейхканцелярию, - уточнил журналист, - в то время как никто не верил, что это возможно, учитывая размеры здания и объем работ. Но Шпеер блестяще справился с задачей. Досрочно. Также как и Пауль, построивший здание Морского культурного центра в предельно сжатые сроки".
"Похоже, вы очень симпатизируете как Паулю, так и этому нацисту", - заметила Клара.
"Но это общепризнанный факт, хотим мы этого или нет, Альберт Шпеер - гениальный архитектор, несмотря на то, что служил гитлеровскому режиму".
"Пауль тоже так считал. Когда ему говорили, что по вине Шпеера гибли люди, множество людей, он отвечал, что-то вроде того, что гений не выбирает эпоху".
"Я помню, - подхватил корреспондент. - Я брал у него интервью, в котором он говорил, что гений должен реализоваться в то время, которое выпало ему долю, только в этом случае он истинный гений. И с этим трудно не согласиться. Именно потому, что он гений, Шпеер реализовался как архитектор и при Гитлере, хотя не построил и сотой части из того, что спроектировал".
"Я далека от политики, такие рассуждения действуют мне на нервы. Невозможно назвать человека даже просто человеком, не то, что гением, если по его вине был убит хотя бы один человек. А по вине Шпеера пострадали сотни тысяч. Вы способны это представить? Сотни тысяч евреев были изгнаны из своих домов, чтобы освободить ему место под строительство! Чтобы он мог осуществлять свои каннибальские проекты".
Корреспондент попытался выяснить, почему проекты были "каннибальскими", но Клара не пожелала ответить на этот вопрос. "Подумайте сами", - отрезала она. На этом интервью заканчивалось. Из него следовало, что рассталась она с Паулем Барбье еще и по этическим соображениям. Или она старалась подать свою историю под таким углом.
Впрочем, и женитьба и развод, скандалы были больше связаны с юностью Пауля. Взрослея, он становился другим, действительно посвящая все свое время работе. Ему было тридцать с небольшим, а его уже называли выдающимся специалистом в области архитектуры.
И вот этот гений исчезает в расцвете лет и творческого взлета. "Последний раз его и Гюнтера видели в аэропорту Кампина-Гранди, - писал "Немецкий Вестник Новостей", - в Тринадцатого октября он и его помощник погрузились в самолет и покинули аэропорт в шесть тридцать утра по местному времени. После семи связи с ними не было. Возможно, самолет разбился над Черной Впадиной, что пользуется дурной славой у местных летчиков и авиадиспетчеров. Возможно, они сбились с курса и попали в другой район. В любом случае, даже если им удалось посадить самолет или остаться живыми после катастрофы, выбраться из этого района было почти невозможно. Влажные леса, кишащие змеями, и смертельно опасными насекомыми, отсутствие пищи. Нетрудно представить, что ждет европейского человека без подготовки и специального снаряжения. Стопроцентная влажность, хлюпающая вода под ногами, и надо идти, идти, когда пот заливает глаза..."
Павел оторвался от журнала и посмотрел на часы. Так зачитался, что забыл о времени. Почти утро! За ним должна заехать Ханнелоре, а он еще не брит и не одет! В это воскресенье она хотела вывезти его за город, показать окрестности. Какую-то старинную дорогу и развалины замка. Он посмотрел в окно. Похоже и сегодняшний день не будет теплым. А в такой промозглый холод осматривать подобные достопримечательности под открытым небом как-то не очень романтично. Но надо - значит надо, он готов. Она выполняла роль гостеприимной хозяйки, желающей сделать приятное гостю. Вот субботу на него потратила, а теперь еще и воскресным утром должна встать рано, вместо того, чтобы отоспаться за всю неделю. Единственное, что слегка бодрило, за внешней, полуофициальной стороной уже появился настоящий интерес к его личности.
И вообще, чем немецкая женщина отличается от всякой другой? Если он нравился своим... Да, братец, нельзя тебе читать глянцевые журналы, да еще о всяких звездах, усмехнулся своему отражению, бреясь перед зеркалом на скорую руку. Тоже мне, возомнил себя новым Паулем Барбье!
Они катались недолго - зарядил гнусный мартовский дождь, за серой завесой которого трудно было что-либо толком разглядеть. Остановились перекусить в придорожном кафе.
- Может быть, он скоро кончится, - с надеждой в голосе произнесла Ханнелоре.
Непохоже, подумал Павел. Такой как зарядит, так не на один день. Но не стал ничего говорить. Оставив машину на стоянке, они отправились к мощной стене замка. Как он и предполагал, долго гулять не пришлось, дождь усилился, поднялся ветер, ходить по развалинам в такую погоду было неприятно и глупо. Решили вернуться в город. Сняв мокрую куртку, она бросила ее на заднее сиденье машины и заняла свое место впереди. Он последовал ее примеру.
- Оставим развалины замка на мой следующий приезд, - улыбнулся он, глядя сбоку на ее слегка расстроенное лицо. - Если он, конечно, будет, - тут же добавил торопливо, чтобы она не подумала, что он закидывает удочку насчет следующего бесплатного визита на завод. Но она не подумала.
- А почему нет? - кивнула. - Планируй свой визит на лето. Сюда надо приезжать летом. Летом здесь просто удивительно.
Далеко еще до лета, вздохнул он. Она истолковала это по-своему.
- Я собираюсь вскоре снова побывать в вашей фирме, - произнесла, глядя ему в глаза. - Так что ты сможешь пригласить меня в гости.
- Ну, разумеется, - слегка растерянно пробормотал он. - Гостям я всегда рад. Особенно таким.
И, наклонившись, поцеловал ее, лежащую на руле, руку.
- Думаю, нам нужно возвращаться домой, - тихо произнесла она, тем не менее, не трогаясь с места. Он осторожно прикоснулся губами к ее холодной щеке. Шея оказалась намного теплее, она была почти горячая. Словно призывая его к благоразумию, с ее мокрых волос ему на лицо упало несколько холодных капель. Но его уже ничего не могло остановить.
Когда Ханнелоре привезла его домой, Розмари - очень кстати - не оказалось дома.
26
Днем работы хватало. Помимо основного предприятия, он посетил несколько мелких фирм, поставляющих "Медикорпу" отдельные детали. Эти фирмы представляли для Павла особый интерес. Он хотел знать, как можно в полукустарных условиях делать детали для точной аппаратуры. И многое взял на заметку. Он продолжал скрупулезно записывать каждый свой день, каждое маленькое открытие, сделанное в процессе знакомства с работой предприятий. Делал записи сразу же, чтобы не забыть и не перепутать чего-нибудь. Для быстроты писал по-немецки, сам удивляясь, что не забыл со школы письменный язык. Как-то Ханнелоре оказалась рядом и, заглянув в его блокнот, тоже выразила удивление: почти нет ошибок! Да и общался он с немцами теперь напрямую, уже не стесняясь ни акцента, ни плохой грамматики, спрашивал все, что интересовало. Ему часто делали комплименты по поводу его немецкого, спрашивали, где он его изучал. Нет, он не закончил факультет иностранных языков. Нет, никаких курсов не посещал. Спасибо маме. Не зря она, столько лет, преодолевая его лень и постоянное сопротивление, заставляла заниматься. Лет, наверное, с трех учила говорить, а позже заставляла читать немецкие книжки. Как будто наперед знала, что немецкий язык ему очень и очень пригодится.
Три недели пролетели как один день. Оставался один день, суббота, и он скажет "прощай" этому городу. В субботу решил еще раз пройтись по центру. Последняя прогулка. Зашел в кафе, где в первый день пребывания в городе, пил кофе с Ханнелоре. В этот утренний час здесь было почти пусто. Пожилая парочка завтракала в дальнем углу и у стойки, разглядывая витрину с пирожными, стояла женщина в строгом синем костюме.
Сев за стол, он попросил принести вина и кофе. Под неодобрительным взглядом пожилой пары - пить с утра! - сделал глоток и отвернулся. Посмотрел в окно, откуда открывался вид на старинную площадь, на здания напротив и поймал себя на том, что уже ничего в этом городке не вызывает интереса. Как будто не три недели, а три года, по меньшей мере, здесь прожил. Хотелось домой. Как там Майя? Они перезванивались, но не так часто, как ему бы хотелось. То он был занят, то у нее была срочная работа. Впрочем, нельзя сказать, чтобы он уж очень сильно тосковал. Наверное, уже привык к тому, что она держит некоторую дистанцию. В конце концов, в этом была и положительная сторона. Каждый был свободен, мог делать все, что хотел, и никаких упреков, никаких укоров совести. Какая в нашем возрасте любовь? - оборвала она его как-то, когда он снова заговорил о своих чувствах. После этого он зарекся даже произносить вслух слово "любовь" в ее присутствии, хотя совершенно точно знал, что с Майей у него нечто большее, чем это самое "утоление". И, тем не менее, свобода, предоставленная ею, давала право иметь отношения и с другими.
Вспоминая прошлый вечер, Павел невольно улыбнулся. Официально-корректная и холодная вначале знакомства Ханнелоре оказалась вполне нормальной женщиной. Надеюсь, скоро снова увидимся, сказала она. Может быть, из вежливости сказала, а может быть, он ей действительно понравился, и она была не против продолжить отношения. Пойди, пойми этих женщин. Никогда не знаешь, что у них на уме.
Всего несколько месяцев назад и представить себе не мог, какие крутые виражи его ожидают. Если бы ему кто-то тогда сказал, что он будет в скором времени вовлечен в отношения с тремя, - и такими разными! - женщинами, он бы в ответ покрутил пальцем у виска. И вот, пожалуйста. Элеонора, Майя, а теперь еще, кажется, и Ханнелоре.
Впрочем, и этому он уже почему-то не удивляется. Просто пользуется тем, что предлагается ему сегодня. Столько лет провел, как монах, в одиночестве. В то время как другие брали от жизни все, что она только могла дать. Неверский, Пауль Барбье - пусть и нельзя поставить их рядом, - и тысячи, тысячи других. Журналы так и пестрят описаниями жития успешных и великих современников. Чем он хуже них? И как мог так долго довольствоваться серым, унылым существованием, когда вокруг столько всего? Только протяни руку и возьми. Вот он и возьмет - сегодняшний, последний вечер своей командировки он проведет с Ханнелоре. Она пригласила его в какой-то модный рыбный ресторан.
Попрощались в машине, когда она привезла его к дому.
- Не буду заходить, - сказала Ханнелоре. - Уже достаточно поздно, а мне нужно подготовить отчет для важного совещания. Жаль, не смогу тебя проводить.
Самолет улетал рано утром.
- Да я и сам отлично доберусь, - пробормотал он.
Ханнелоре улыбнулась.
- С твоим немецким это не будет проблемой. - Помолчала. - Ты вообще быстро адаптировался. И мы не ошиблись, пригласив на стажировку именно тебя. Чаще всего приезжают представители фирм, которые плохо знают язык и плохо представляют производство. Просто пользуются возможностью побывать за границей и хорошо провести время за счет фирмы. Как ты понимаешь, мы этого не приветствуем.
- Да, это нехорошо, - согласился он.
Ему не хотелось говорить о работе. Но ничего не поделаешь, вся жизнь Ханнелоре - это работа, поэтому о ней она говорила всегда. Даже в постели.
- Иди, - подтолкнула она его, отворачиваясь. - Не люблю долгих прощаний.
Проводив взглядом отъезжающий "фольксваген", Павел отправился в дом.
Было немного грустно, так как всегда бывает, когда расстаешься с человеком навсегда. Конечно, это не Майя. И, тем более, не Элеонора. Это - Ханнелоре. Надежная, организованная - сама пунктуальность, когда дело касалось работы. И, что тоже нравилось, прямая. "Как ты понимаешь, это всего лишь секс". Ну, и для него это был просто секс, пусть и с тем, кто тебе очень нравится. Утоление сексуального голода, ну, как прием пищи, когда голоден физически.
Когда он вернулся, Розмари предложила чаю. Он отказался, сославшись на то, что ужинал в ресторане. Интересно, Ханнелоре делится с матерью подробностями личной жизни? Скорее всего, нет. Да и Розмари не из тех, кто проявляет излишнее любопытство и лезет с вопросами. Но и на свою территорию не пускает. Четкая граница в отношениях. Несмотря на беседы по вечерам, он ничего о ней не узнал. Где, например, ее муж? И был ли у нее муж? Впрочем, какая разница?
Пора упаковывать чемодан.
Его чемодан оказался маленьким для всего того барахла, которое он успел накупить за три недели пребывания в Германии. Он смотрел на вещи в шкафу и сам себе удивлялся. Зачем, спрашивается, ему набор из шести галстуков, если он эти галстуки практически не носит? Зачем новый костюм, если у него дома их уже три имеется? Какие-то рубашки. Ладно, сувениры. Вид на Рейн в качестве подарка Неверскому, пивная кружка дяде Ване, коробка конфет - Раисе Егоровне, за то, что присматривают за его квартирой. На столе, между книгами и журналами, он неожиданно обнаружил завернутую в цветную бумагу коробку. Откуда она взялась? Маленькая открытка: "Смотри и помни - Ханнелоре". Теперь ясно, откуда. Он открыл - наручные часы. Похоже, дорогие. Чтобы, значит, всякий раз взглядывая на часы, вспоминал ее. А он, идиот, ничего ей так не подарил! Она столько возилась с ним в эти дни. Возила, показывала, объясняла. Его захлестнула волна раскаяния. Но не звонить же ей посреди ночи! Ладно, он позвонит из аэропорта, поблагодарит, извинится и все такое. А уж в следующий раз...Он тут же одернул себя - стоп, не будем загадывать. Если он будет, этот следующий раз! Правда, она сказала, что собирается снова посетить предприятие Неверского, и ему намекнула, мол, возможно повторное приглашение. Но ничего нельзя знать наверняка. Жизнь штука непредсказуемая, уж это-то он хорошо усвоил за последние месяцы. Да и зачем ему Ханнелоре там? Нет, в гости он ее, конечно, пригласит, если та приедет. Но это все, что он может ей предложить там. Потому что там у него есть Майя. Там ему больше никто не нужен. Не мешало бы ей, кстати, позвонить. Может быть, еще не спит. Или спит... с кем-нибудь.
Он набрал номер Майи. Телефон оказался отключен. Она иногда выключает его на ночь. А еще когда... Стоп, стоп, стоп, вот об этом не будем. Просто там сейчас действительно уже глубокая ночь. Забыл о разнице во времени?
Когда все было упаковано, он взял приготовленную стопку и вышел в гостиную, где Розмари смотрела по телевизору какой-то фильм.
- Они ваши, - махнула она изящной рукой, увидев журналы в его руках. - Можете оставить их себе для чтения и практики в языке.
- Да меня с таким грузом и в самолет не пустят. Здесь каждый журнал весит по полкило, не меньше, - пошутил он. - Один я, пожалуй, возьму, чтобы было чем занять себя во время перелета.
- Садитесь, посмотрите фильм, - пригласила Розмари. - Думаю, вам будет интересно.
Он присел рядом.
- Что за фильм?
- Документальный. О том самом молодом архитекторе, который недавно погиб.
Он посмотрел на экран и замер. Фильм о Барбье! Надо же, прямо как по заказу показывают фильм о человеке, о котором он хотел знать как можно больше!
- Сейчас как раз рассказывают о его родителях. О, они были тоже очень известны в свое время... О них так много писали в дни моей молодости. Жаль вы не видели начала, его мать была такая красавица! Вчера рассказывали о ее семье... Но давайте смотреть, сейчас как раз начало второй серии.
- Второй серии?
- Первая была вчера, - объяснила Розмари. - А всего их четыре.
Он пропустил первую и уже не увидит ни третьей, ни четвертой! Раздосадованный Павел уставился в телевизор.
Показывали эпизод об отце архитектора, Густаве Барбье, владельце завода по производству посуды. Но свои миллионы он заработал на бирже, сообщил голос за кадром. Он умел не только зарабатывать, но и тратить с размахом, его часто видели в казино Монако. И с будущей матерью он познакомился именно в казино. Ради новой любви он оставил жену с маленькой дочерью, которую, говорят, очень любил. Но романтические отношения с Софией оказались важнее, и он развелся.
Жизнь Густава и Софии была на виду. София была известной артисткой. Вот куски документальной хроники. Их дом, их приемы, их путешествия... Рождение сына. Вот он совсем маленький на руках у матери, вот играет с ней в саду в мяч, вот катается на пони. К сожалению, счастье этой семьи длилось недолго, развел руками ведущий передачи. "Когда сыну исполнилось десять лет, София внезапно умирает от рака. Отец через год вернулся к первой жене, а мальчика отдали в закрытую английскую школу. Несмотря на то, что там он приобрел немало друзей, он никогда не любил вспоминать этот период своей жизни. Но благодаря пребыванию в этой школе Пауль Алан Барбье получил прекрасное образование. Только окончившие хорошую школу могли рассчитывать на поступление в престижный университет. Потом была Королевская академия британских архитекторов".
На экране здания многоуважаемых заведений.
"В конце концов, с ранних лет поражавший окружающих своими незаурядными способностями, соединив в себе материнскую страсть к искусству и математические способности отца, он стал архитектором. Уже первые проекты - дом для дальнего родственника, испанского миллионера, на побережье Валенсии и рынок в Ардонее, небольшой вокзал в Лапуту, строительство моста в Романео привлекли внимание к его работам. Выстроенные с безупречной логикой замысла, здания поражали простотой и совершенством линии. Одним казалось, что них было что-то от работ Альберто Кампо Баэза, испанского архитектора, построившего дом в виде прямоугольника со стеклянным кубом - комнатой отдыха на крыше, другие находили несомненное влияние Альберта Шпеера". Слова ведущего сопровождались показом кадров, на которых были запечатлены достижения Барбье в архитектуре.
"Став известным совсем молодым, Пауль Алан Барбье к тридцати пяти годам имел собственное бюро, а к сорока уже был автором большого торгового комплекса с ресторанами, кафе и детской площадкой, спроектировал Дартфордскую библиотеку и несколько частных домов для известных людей шоубизнеса. Заказы сыпались один за другим, - сообщил ведущий, стоя перед одним из домов, построенных архитектором. - О нем, как когда-то о его родителях, стали много писать...".
Побывав с авторами фильма на последней, построенной архитектором, вилле, и посмотрев сад (оказалось, Барбье был также известен своими работами в области ландшафтного дизайна), Павел пожелал хозяйке доброй ночи и, отправился укладывать вещи. Прежде, чем нырнуть в постель, постоял под теплыми струями душа, еще некоторое время размышлял о превратностях судьбы.
Нет, надо же, мало того, что они тезки по именам, как оказалось, они и родились в один год, в один месяц и в один день! Фантастика какая-то. Вот и верь после этого всяким гороскопам. Если следовать логике тех, кто их составляет, у него, Павла Шумакова и у Пауля Барбье жизни должны быть, если не один в один, но достаточно похожими. На деле же - ничего подобного. Нет, конечно, ему в последнее время тоже стали перепадать кое-какие радости, но что эти жалкие крохи рядом с тем, что сделал и что имел Барбье? Вот именно, имел. Имел. Глагол прошедшего времени. Всего было отмерено этому Барбье с избытком, и славы и денег, а вот, пожалуйста, внезапная смерть. А он, Павел, жив. Жив и хочет еще пожить. И не надо ему ни славы, ни всех этих миллионов.... Вполне достаточно для него, Павла Шумакова и того, что он имеет на сегодняшний день.
Завтра он скажет "прощай" и этому дому и этому городку. Через каких-то двадцать часов он снова увидит Майю. От этой мысли он ощутил легкое волнение.
Звонил его мобильный телефон. В полусне Павел поднялся с кровати и прошлепал по холодному полу к письменному столу. Кому это, черт возьми, не спится? На дисплее высветилось имя Элеоноры.
- Что с твоим телефоном? Ты, что, не носишь его с собой? - с ходу спросила она.
Никаких тебе "здравствуй" или "привет". - Звоню тебе целый день, не могу
дозвониться.
- Да, сегодня дома забыл, - ответил он, все еще плохо соображая. - Я им здесь
почти не пользуюсь. Целый день на работе и звонить некому. А что такое?
- Надо поговорить.
Голос у нее был странный. И говорила она почти шепотом. Наверное, Неверский рядом.
- Откуда ты звонишь?
- Из самолета. Вообще-то мне нужно в Лондон к детям, - скороговоркой сообщила она. - Но сейчас я лечу в Германию. Слушай меня внимательно. Примерно через два часа мы приземлимся. Я переночую в отеле, и рано утром оттуда тебе позвоню. Жди звонка.
Наверное, как всегда, пьяна, вот и решила пошутить над ним. Чтобы тоже не спал.
- Не получится. Завтра возвращаюсь домой, у меня самолет в девять утра. -
пытался втолковать ей.
- Я знаю, когда ты возвращаешься, поэтому все рассчитала так, чтобы встретить тебя в аэропорту. У нас большие неприятности...
- У нас?
- Дай сказать, короче, возникли некоторые проблемы.
- Какие еще проблемы?
- Об этом завтра расскажу. Я действительно уже в самолете, долго не могу говорить. Постарайся выехать пораньше и сделать так, чтобы мы не разминулись. Чтобы обязательно встретились, слышишь? Боюсь, что тебе придется лететь совсем в другую сторону.
- В какую еще "другую" сторону? - окончательно разозлился Павел.
- Извини, стюардесса идет, - торопливо произнесла Элеонора. - Не могу больше говорить. Ты же знаешь, мобильные телефоны во время полета должны быть отключены. Да, да, я отключаюсь, - сказала она то ли ему, то ли еще кому-то.
Он ошалело посмотрел на аппарат в своей руке. Чушь какая-то! Элеонора, которая летит к детям в Лондон, зачем-то делает крюк, чтобы встретиться с ним в Германии.
Разумеется, он уже не мог спать, - уснешь после такого! - лежал с открытыми глазами, гадая, что же это все могло значить. Может быть, все-таки, это просто дурацкий розыгрыш? Нет, так не шутит даже Элеонора. Похоже, она и вправду уже в самолете. Но зачем, спрашивается, он ей понадобился, если она летит к детям в Лондон? Взять его туда с собой поразвлечься?
Может быть, Неверский узнал, что у них с Элеонорой были "шуры-муры" и решил его уволить? Может быть, но маловероятно. Неверскому, скорее всего, известно, как она проводит время в его отсутствие. Он, Павел, скорее всего, не первый "друг" у Элеоноры. И, наверное, даже по счету не последний. Она, по словам Майи, мужиков меняла как перчатки. А Майе можно верить. Но может быть, Неверского задело, что именно он, Павел, начал ходить в его дом с черного хода? Он взял его, можно сказать, с улицы, дал работу и вот она, благодарность. Неверский решил поставить его на место. Нечего гадить там, где тебя кормят. А что, если он действительно выгонит его к чертовой матери? Куда он, Павел, после этого пойдет? На рынок, таскать тюки? Что-то в любом случае не так. Не зря телефон Неверского вчера не отвечал. Неверский не хочет с ним говорить - вот в чем дело.
Он посмотрел на часы. Почти три часа ночи. Наверняка Элеонора уже долетела. Наверное, уже в аэропорту или даже в гостинице. Надо ей позвонить. Он отыскал ее имя и нажал кнопку. "Абонент временно недоступен". Чего и следовало ожидать. Наверное, отключила телефон. Ему совсем не хотелось встречаться с Элеонорой в аэропорту накануне отлета. Но и не встретиться было нельзя. Ладно, скоро он все узнает. Надо только дождаться утра. Впрочем, уже почти утро. Можно одеваться и вызывать такси.
Из своей спальни вышла Розмари. Законы гостеприимства заставили подняться старую даму чуть ли не посреди ночи. Впрочем, что не мешало ей выглядеть также элегантно, как всегда в голубом пеньюаре и бархатных тапочках на босу ногу.
- Павел, чаю? Кофе?
- Спасибо, уже просто некогда. И такси, кажется, уже у ворот.
Он поблагодарил ее за приют специально подготовленными для этого, выученными заранее, фразами, пожал руку и вышел в сырую ночь.
27
В аэропорт он прибыл в шесть утра.
Телефон Элеоноры, как, впрочем, и Неверского, был по-прежнему недоступен. Ему стало опять казаться, что это все-таки розыгрыш. Месть за Майю - Элеонора ревнивая. Простояв у центрального входа пятнадцать минут, он решил, что с него хватит и, поставив чемодан на тележку, отправился сдавать вещи. Стоя в очереди на досмотр, еще раз набрал номер. Безрезультатно. Идиотка. Поставила его на уши, а сама сейчас крепко спит. И он мог бы поспать подольше.
Прошел досмотр, паспортный контроль, и попал в зал ожидания, где бродили и сидели пассажиры, ожидающие посадки в свой самолет. Посмотрел на огромный экран, показывающий номер рейса, пункт прибытия, время отправления - его рейс был девятым по списку. Прошелся туда-сюда по залу, потом, приостановившись, некоторое время наблюдал сквозь стеклянную стену, выходившую в сторону летного поля, как в рассветном сумраке поднимаются вверх самолеты, как другие, отсюда просто игрушечные, садятся на взлетную полосу. По полю ездили такие же игрушечные трапы и заправочные машины.
Старался отвлечься, искал, чем занять мозги, чтобы не думать об Элеоноре, о Неверском и всех тех неприятностях, которые, возможно, поджидали его по возвращению домой.
Не думать не получалось. Неверский не такой уж добрый друг, каким старается казаться. Времена детства и юности, когда, позабыв обо всем, сражались за шахматной доской, ушло безвозвратно. Теперь у Неверского - гроссмейстера - в голове совсем другие, не шахматные, партии, и он бы не стал таким успешным игроком на поле бизнеса, не смог бы выигрывать партию за партией, если бы, как в детстве и юности верил в дружбу, любовь и прочую чепуху, которая именуется человеческими ценностями. В их последнюю встречу, которая проходила в ее любимом зимнем саду, валяясь на полу на мохнатой шкуре белого медведя, поверх которого было брошено атласное одеяло, Элеонора рассказала, как Неверский стал директором и единовластным хозяином всего этого объединения процветающих фирм и их многочисленных филиалов. Неверский говорил только о двух фирмах, приносящих неплохой доход, а их, оказывается, было целых пять, оформленных на подставных лиц. А возможно, и не пять, а больше. Даже Элеонора, скорее всего, знала не обо всем хозяйстве мужа. Но и того, что она знала, было достаточно. Налоговой инспекции ничего не стоило упечь Неверского в тюрьму за уклонение от уплаты налогов в особо крупных размерах. А теперь и он, Павел, был посвящен в эти тайны. Он разозлился на Элеонору за то, что она рассказала ему об этом. Он ничего не хотел знать, хотел сохранить в памяти тот день, когда Неверский в прямом и переносном смысле поддержал его, протянул руку помощи. Он хотел знать того Неверского, каким он ему тогда показался, каким был в те времена, когда они вместе ходили на шахматы во Дворец пионеров. И совсем не хотел знать Неверского-хищника и расчетливого игрока.
Павел внезапно почувствовал, что устал думать обо всем этом. Невозможно долго находиться в таком напряжении. Все к черту! Он решил еще раз пройтись по залам, движение всегда успокаивало. Вспомнил вдруг, что так и не купил никакого подарка Майе - не было времени болтаться по магазинам, - и тут же ухватился за эту мысль, стараясь переключиться на это маленькое и совсем необязательное дело. В аэропорту полно магазинчиков и лотков duty free, всегда можно купить напоследок какой-нибудь сувенир. Он изучил схему здания аэропорта, висевшую на огромном щите, и, сориентировавшись, направился в нужном направлении по одному из длинных переходов.
Майю, конечно, ничем не удивишь, но ей, как и всякой женщине, приятно получать подарки. Побродив среди полок с горячительными напитками, коробками конфет, игрушками, электроникой и косметическими наборами знаменитых фирм с баснословными, несмотря на аэропортовские скидки, ценами, он, вдруг наткнулся взглядом на маленькую странную фигурку. Маленький божок, "Символ перемен", прочитал на ценнике, лукаво смотрел на него сквозь прозрачную пластмассовую коробку. Забавный. В самом деле, что, кроме небольшого сувенира может он подарить женщине, которая покупает себе вещи в дорогих магазинах во Франции и Италии?
И в тот момент, когда, расплатившись, он начал укладывать пакет в свою дорожную сумку, зазвонил мобильник. На этот раз хрипловатый голос Элеоноры звучал где-то совсем рядом.
- Это я. - Снова никакого приветствия. - Ты уже в аэропорту?
- Я уже на выходе, - ответил он враждебно. - Жду, когда объявят посадку.
- Я так и подумала. Я тоже уже в зале ожидания. Какой у тебя номер ворот?
Он посмотрел на табло.
- Шестнадцатый.
- Жди меня там, я сейчас буду.
Он все еще не верил, что увидит Элеонору. Но через пару минут она, таки, появилась. В черной кожаной куртке с длинным ярко-красным шарфом на шее и такого же цвета дипломатом в руке.
- Восемь аптек. И в каждой лекарства с просроченным сроком годности. Те самые, которые ты привозил из "Фармы". Еще нашли много поддельных лекарств, которые делали в городе.
- Откуда мне было знать, что я вез? - спросил он, скорее сам себя. - Я был всего лишь
Экспедитором, сопровождающим груз.
Элеонора пристально посмотрела ему в глаза.
- Ты бумаги подписывал?
- Естественно.
- И что, ни разу не посмотрел, что ты подписываешь?
- В получении груза расписывался.
- Это на той стороне. А перед отъездом?
Тут он припомнил, что действительно, перед самым первым рейсом много чего подписывал в кабинете Бакатина, еще удивился тогда, что простая командировка сопровождалась такой большой бумажной волокитой. А что ты хотел, сказал Бакатин, ты теперь материально ответственное лицо. И торопил его, давай быстрее ставь подписи, спешил на какое-то срочное совещание. И он, Павел, послушно расписывался там, где зам тыкал пальцем... Посмотреть бы сейчас все те бумаги. Вот они радовались тогда, наверное, что нашли доверчивого дурака, готового сесть за них в тюрьму.
- Не ты один так попался, - словно продолжая его мысль, усмехнулась Элеонора. - Они таких выискивали по всему городу. Брали на работу. А потом пользовали, как хотели.
- Кто о н и? - спросил он, задетый за живое.
Хотя и сам знал, кто. Неверский, и его зам. Еще были заведующий какой-то аптекой, директор филиала. Все те, кто приходил послушать его отчет о том, как он ездил. Еще тогда это его очень удивляло. Что интересного в том, как он получал лекарства, как пересекал границу? А им было интересно. Они мысленно проделывали это сами. И ликовали, и вздыхали облегченно, когда машины с лекарствами были уже на своей стороне. Он, Павел, вез им большие деньги, рискуя собственной шкурой.
- Но я всего лишь нанятый работник. Хозяин компании и получатель груза...
- Нигде по документам не значилось, что хозяин груза - компания Неверского, - перебила его Элеонора. - Везде проходила фирма "Диагностика".
- Чушь какая-то! "Диагностика" - это аппарат, над которым я работаю!
Элеонора пожала плечами.
- Какой смысл мне все это придумывать? "Диагностика" это не только аппарат, это еще и фирма, одно из дочерних предприятий объединения. Я тоже глазам своим не поверила, когда увидела, что хозяином этой самой "Диагностики" по документам значишься ты.
Если все рассказанное Элеонорой, правда, то ему, и в самом деле, грозит тюрьма.
Стоп. Все это настолько нелепо, что просто не может быть правдой!
- Допустим, все так и было, как ты говоришь. И все это, конечно, очень плохо. Но в любом случае, сколько я мог привезти этих лекарств за пару-тройку рейсов? - попробовал он защищаться. - Всего несколько машин...
- Я же говорю, ты не один такой. У него целая группа под разными вывесками моталась туда-сюда. И все работали на "Диагностику". Массовый ввоз был налажен.
У Элеоноры на все имелся готовый ответ. Именно это и настораживало. Перед ним была новая, незнакомая ему Элеонора. Обычно с ней и говорить-то было не о чем. Впрочем, и разговаривать было некогда, встречи всегда были короткими и в обстановке к разговорам не располагающей...
Надо подумать.
- Я должен сам увидеть эти документы, - произнес он, наконец.
Элеонора вздохнула.
- Не веришь. А зря. Там все очень серьезно. Потому что поддельные и просроченные лекарства еще не самое страшное...
- И что же самое страшное?
- Думаю, и этого достаточно, чтобы подумать - возвращаться или нет. Думаю, Лондон для тебя сейчас самое безопасное место.
Лететь в Лондон? Что он будет там делать? На что жить?
Элеонора похлопала по крышке дипломата.
- Здесь номера счетов, на которых лежат деньги. Очень большие деньги. В том числе и те, которые заработаны тобой. У Неверского, как ты знаешь, везде свои люди. Успели предупредить, что за ним придут. Он передал все номера счетов мне и срочно отправил в Лондон. Сказал, что прилетит следом. Надеялся на свои связи, сказал, что надолго его не задержат. Только ошибался, - в голосе Элеоноры проскользнуло что-то похожее на торжество. - Сядет надолго. Может быть, друзья и рады были бы помочь за хорошие деньги, да только вряд ли у них теперь что-то получится. В налоговую попали такие документы, что на этот раз отмазаться ему будет нелегко.
Павел пристально посмотрел ей в лицо.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю, - с усмешкой ответила Элеонора, не отводя взгляда.
- Твоя работа? - не поверил он.
- В каждой его аптеке сидел врач-консультант, который выписывал нужные рецепты на всякие сильнодействующие лекарства, - не ответив на вопрос, сказала Элеонора. - На сильнодействующие препараты, - повторила с нажимом. - Это не какое-нибудь "экстази"... А кое-что продавалось и просто так, на студенческих вечеринках, например, на школьных праздниках.
Павел похолодел. Если окажется, что на него оформлена всего лишь одна аптека, но торгующая наркотиками в школах... Он не знал, какие там статьи за это полагаются, но знал, что посадят наверняка.
Но Элеонора! Он поднял голову и посмотрел на женщину, которую, как ему казалось, уже знал. Все считали ее просто ленивой и не желающей работать дурой, неспособной думать домохозяйкой, а она просто играла эту роль, копила ненависть и ждала своего часа.
- Все они, сволочи, погорели, - прищурившись, произнесла она тихим низким голосом, от которого у него пробежал мороз по коже. - Поработали на славу. Пусть теперь также хорошо отдохнут.
- Но ты, ведь, тоже кусала от того пирога, на который Неверский зарабатывал, - враждебно произнес Павел. - Он тебя содержал, создал такие условия, о которых другие не могут даже и мечтать. Один дом...
- Дом? - злобно перебила его Элеонора. - Осточертел мне он, этот дом! Целыми днями одна. Кому он был нужен этот дом? Когда-то он сказал тебе, что у него нет семьи. Семьи нет, это правда. Он при мне это сказал, чтобы лишний раз ущипнуть. Только не моя в том вина. Он сам, собственными руками ее разрушил. Талант у него такой - все разрушать. Все, к чему ни прикоснется, превращается в дерьмо, рушится и распадается...
- Он делал и много хорошего...
- Да? И ты купился на его рожу? - усмехнулась Элеонора. - Такой, всеми уважаемый и любимый, - особенно секретаршами! - такой отзывчивый, щедрый дядя-миллионер, который день и ночь печется о больных и бедных! Уж ты то должен был знать его лучше других, все-таки вместе учились.
- Мы в разных классах были, только в шахматный клуб вместе ходили, - машинально поправил Павел.
- Ну, и каким он был шахматистом? Это ему очень подходит - шахматист! Вся жизнь - игра. Сначала в шахматы играл, а потом вместо фигурок поставил живых людей и двигал ими туда-сюда. Что можно получить, сделав такой ход? Или такой? Знаешь, он вначале со мной даже советовался, как лучше облапошить того или съесть этого конкурента. Это потом, когда счет пошел на миллионы, я стала ему не нужна, другие появились, которые умели умные советы давать, - в голосе Элеоноры снова зазвучала ненависть. - Только мне давно на это... тем более, что в постели он ничто. В постели-то он как раз не игрок. Думаю, и другие стоящие бабы это быстро понимают, и рядом с ним не задерживаются...
- За что же ты его так ненавидишь?
- А ты не понял? - подняла брови Элеонора. - Ты у нас бывал, ты с ним работал, и до сих пор ничего не понял? Он отнял у меня детей. Совсем маленькими, в десять лет отправил в Англию, говорил, так надо, это престижно. Престижно жить в чужой стране, в казенном пансионате! Ты знаешь, какие там условия в этих хваленых закрытых английских школах? Врагу не пожелаешь. Комнатки-норы, дешевое синтетическое белье. Оказаться там после того, как они жили в роскошных комнатах, имели массу игрушек... Они все время просились домой. А он мне в первый год даже ездить к ним не разрешал, говорил, пусть привыкнут обходиться без мамочки. Тебе повезло, что ты не успел узнать его получше. Хотя и тебя он уже использовал на все сто. Как и других... Его любимая присказка: за все надо платить. Дал тебе на копейку, а взамен требовал всю жизнь без остатка. Теперь пусть и он заплатит. Пусть теперь посидит в тюрьме, а я, пока он там отдыхает, поживу для себя. Моя очередь. - Она оглянулась, словно приходя в себя. - Ты можешь присоединиться... если хочешь.
- Мне надо подумать. - У него голова шла кругом. - Слишком много всего ты наговорила. Хотелось бы разобраться...
Элеонора испытующе поглядела на Павла.
- Все еще не веришь? Тогда попробуй до него дозвониться. Может быть, удастся, только вряд ли. Я тебе и раньше хотела все рассказать. И рассказала бы, если бы ты не бегал от меня, не прятался. Эта Майя...
- Оставь ее в покое, - дернулся Павел. - Она здесь ни при чем.
- Не при чем?! Эта выдра еще как "при чем"! Очень даже "при чем"! - изумленно выкрикнула Элеонора.
- Можешь тише говорить? Народ смотрит, - хмуро перебил ее Павел.
На них и в самом деле начали оглядываться другие пассажиры.
Элеонора на мгновение замолчала, а потом продолжила тусклым невыразительным голосом.
- Да она была той самой первой умницей, что легла в мою постель с моим мужем. Она много советов ему надавала... как избавиться от того или этого конкурента, как сделать так, чтобы остаться единственным директором...
- Да ты сама вешаешься на мужиков, как последняя шлюха! - возмутился Павел.
- Я такая, какая я есть, и не скрываю этого, в отличие от нее и многих других, парировала Элеонора. - А она строит из себя неприступную леди, а на самом деле...
- Да ты ей просто завидуешь! - вырвалось у него.
- И чему же мне завидовать? - насмешливо спросила Элеонора, глядя на него чуть ли не с жалостью. - Тому, что ее муж бросил, узнав, какими делишками она занимается? Или тому, что она так ловко управляет своим борделем? Да я лучше всю жизнь проживу в однокомнатной квартирке, сама себе стирая и готовя, чем стану такой, как она!
- Каким борделем? Что ты несешь? - оторопел Павел.
- То, что слышишь, - хмуро произнесла Элеонора. - Торговля ее, не спорю, приносит хорошие деньги, только все эти ее бутики - только ширма. Там главный доход другой - девочки.
- Какие девочки? - Внутри него все похолодело.
- Ты, что, и об этом ничего не знал? - в свою очередь поразилась Элеонора. - Не знал, какие она всем этим начальничкам и топ-менеджерам праздники устраивала? Да об это же весь город знает. Шоп-туры с секс-сопровождением. Видел ее продавщиц? Так, вот, когда эти покупатели, она их, между прочим, "кошельками" называет, уставали от своих трудов, и от своих жен тоже, она предлагала им прокатиться. Проехаться, по парижским, итальянским или еще каким-то там, магазинам, и прикупить себе что-нибудь новенькое, эксклюзивное. Они заглядывали к ней, выбирали сопровождающих девочек "переводчиц-консультанток", а потом уж летели в Париж, в Ниццу, в Рим, к черту на рога, на пару-тройку дней. Естественно, женам и детям привозили подарки. Не знал? В последнее время стали особенно популярны "групповые туры" - две, а то и три девицы на один "кошелек". На сколько у "кошелька" сил и денег хватает... Самый дорогой - тур втроем.
Он смотрел на Элеонору, не в силах сдвинуться с места. Просто оцепенел. Сидел и слушал, вместо того, чтобы отметелить эту бабу с ее мерзким языком. А может быть, даже убить за то, что она своими словами разрушала все то, над чем он так трудился в последнее время, все то, удивительное, что так его радовало, что придавало жизни смысл.
- Сама она в койки, конечно, не лезла. Возраст не тот, - насмешливо обронила Элеонора. - Да и кому нужны ее кости? Находила девочек, чаще всего, с иняза. Чтобы языки знали...
- Замолчи, - попросил он. - Ничего мне больше не говори. Ни слова.
Из него словно вынули душу.
Майя - сутенерша и сводница. Неверский расчетливый бандит. Этого не может быть. Просто не может быть. Может, прозвучал у него в голове чей-то чужой голос. Но если это так, то нельзя возвращаться. Никак нельзя. А что делать?
Нужно сосредоточиться. Может быть, не все правда в словах Элеоноры. Но то, что Неверский арестован, в это он уже поверил, это, несомненно, правда. Иначе он обязательно до него дозвонился. Даже если остальное игра Элеонориного воображения, чем Павел сможет помочь Неверскому, прилетев в родной город? Сесть рядом? Скорее всего, его прилета уже ждут - не дождутся представители некоторых органов. Но - если он не вернется, то тем самым, подтвердит свою несуществующую вину. И, вполне возможно, его объявят в международный розыск. Если уже не объявили. Голова шла кругом.
Он взглянул на табло. До отлета оставался час. Народ подтягивался к двери, которая вела к посадочному рукаву, соединяющему здание с самолетом. Вот-вот начнется посадка. На информационном экране номер его рейса уже занимал первую линию.
Элеонора тоже посмотрела на экран.
- Мало времени, - тихо сказала она. - Решай, ты летишь этим рейсом или со мною? Если в Лондон, то нужно успеть купить билет.
- Я схожу в туалет, - неожиданно произнес он. - Подожди меня здесь. Я быстро. Когда вернусь, скажу, что решил.
- Понятно, - она опустила голову.
Удивительно, но на мгновение Павлу стало ее жаль. Может быть, среди всех людей, окружавших его в последнее время, одна Элеонора и оказалась настоящим другом. Специально, ради него, прилетела в Германию. Если только все, о чем она рассказала, правда.
- Я действительно сейчас приду, - повторил он.
Придет, придет, куда ему деваться?
- Вот, вещи оставляю. - Он кивнул на сумку, стоящую около него на скамейке. Потом снял и положил сверху еще и плащ - стало жарко. - И за плащом присмотри.
Ему, действительно, внезапно захотелось в туалет. Но еще сильнее - услышать голос Майи. Поискал глазами указатели, и ринулся в нужную сторону с такой быстротой, что даже устыдиться своей поспешности не успел. Словно чья-то рука внезапно поволокла его в противоположный от посадочных ворот конец. Почти влетел в сияющую белизной кафеля, никелем кранов и фарфоровыми раковинами туалетную комнату.
Гудок следовал за гудком. Она же видит, кто звонит, почему не отзывается? Майя, Майя, взмолился он, отзовись! Пусть Неверского посадили, но ты-то на свободе! И она, наконец, отозвалась.
- Павел? Извини, была в ванной, не сразу услышала звонок.
Мысли его заметались, как ночные бабочки перед горящим фонарем.
- Алло? Павел?
- Я.. - начал он и замолчал, не зная, с чего начать.
- Что-то случилось? - встревожилась Майя. - Ты где сейчас?
Случилось. Он откашлялся.
- Я в аэропорту. И здесь Элеонора, к детям летит, остановку сделала в Германии... по пути. Она кое-что мне рассказала.
Он сделал нажим на "кое-что".
Все, что он хотел отчаянно знать, насколько это правда, то, о чем говорила Элеонора.
- И что же она тебе рассказала такого, что нет мочи дождаться, пока прилетишь? - ничуть не встревожившись, насмешливо поинтересовалась Майя. - Впрочем, и так нетрудно догадаться, что наплела обо мне всяких небылиц. - Она вздохнула. - Все та же старая история. Хочется взять реванш. Зависть, дорогой, страшная вещь.
Он вкратце изложил суть разговора. Разумеется, он не стал говорить о Неверском - с этим хотелось сначала самому разобраться. Только то, что касалось "борделя". Майя не потеряла самообладания. Только удивилась, что он мог такому поверить.
- Да она просто шизофреничка, если нагородила такого. Похоже, все-таки допилась до белой горячки.
Голос Майи, ее насмешливый тон были как холодный, отрезвляющий душ. То, что Элеонора говорила о Неверском, еще как-то походило на правду, во всяком случае, могло быть правдой. Но эти дрянные россказни о Майе... Ему стало стыдно уже за то, что он их слушал.
Павел вздохнул с облегчением. В самом деле, кому он поверил?! Элеоноре! Поистине, страшна месть отвергнутой, неудовлетворенной женщины.
- Неверскому надо пролечить ее как можно скорее, пока она не стала законченной алкоголичкой, - закончила Майя.
- Да, еще о Неверском, - медленно произнес он. - Не могу дозвониться. Может быть, ты его разыщешь? Почему он отключил мобильник? Мне надо срочно с ним связаться. Я перезвоню тебе через пять минут.
- Я сама тебе перезвоню, как только узнаю, в чем дело. А ты, милый, быстрее беги на посадку, иначе опоздаешь. Я приеду тебя встречать.
Ну, конечно. Все разрешилось, стоило только попытаться выяснить, так ли все на самом деле, как рассказывает Элеонора. А даже если и есть в этом что-то... Но, хватит предположений, решительно оборвал сам себя. Если у правды две стороны, то он выбирает ту, на которой Майя. Господи, и зачем он только встретился с этой сумасшедшей Элеонорой? Если бы он догадался отключить на ночь телефон, если бы не стал с ней говорить, когда она позвонила, если бы не приехал в аэропорт раньше, скольких волнений бы избежал! Ну, ладно. Сейчас он скажет ей все, что о ней думает, сейчас он даст ей прикурить. Павел подошел к писсуару и расстегнул замок. Впрочем, пожалуй, и говорить с ней не будет. Что можно втолковать больной, неуравновешенной женщине? И ведь он отлично знал, с кем имеет дело, но повелся, как какой-то молокосос. Неудивительно, что Неверский отправил детей от нее подальше. Чему может научить такая мать, пьяница и неврастеничка? Нет, хорошо, что он позвонил Майе! Все сразу стало на свои места. И о муже наверняка понавыдумывала, чтобы больше походить на ангела на его фоне.
Но чем больше он хотел верить в то, что сам себе говорил, в чем себя убеждал, тем противнее ныло в глубине души. Что-то было не так. И уже не оставалось времени разбираться.
Он застегнул джинсы, и сделал шаг к двери, когда пол под ним неожиданно качнулся.
И еще раз - сильнее.
Заскрипели, захлопали двери кабинок, стены содрогнулись, послышался грохот, и он потерял равновесие и упал, стукнувшись затылком о пол, но боли не почувствовал. И страха не было. Только легкое удивление, когда длинное зеркало над раковинами вдруг покрылось множеством трещин, и крупные и мелкие куски его стали отрываться от стены и, как в кино при замедленной съемке, плавно сыпались вниз, покрывая осколками блеска и раковины и пространство пола вокруг, и его самого. Он закрыл глаза и только тут почувствовал запаха гари и дыма.
Все это мне только сниться, мелькнула мысль и исчезла. Как исчезло и все прочее.
Он лежал на полу. Наверное, долго пролежал, потому что его просто трясло от холода. Он просто закоченел. Пол был не просто холодным, он был ледяным. Прямо над ним криво висела, на вырванном из потолка шнуре, люминесцентная лампа, угрожающе покачиваясь от ощутимо гуляющего по комнате сквозняка. Стена топорщилась взломанными плитками над выстроившимися в ряд раковинами, которые, отсюда - снизу и сбоку - имели очень странный вид. Он даже не сразу понял, что это такое, эти белые, стоявшие шеренгой, столбы.
Приподнял голову, пошевелил руками и ногами. Кажется, все на месте. Повернув голову на бок, увидел в лежащем рядом большом куске зеркала искаженное гримасой лицо. Из носа шла кровь. Он неуклюже поднялся на четвереньки, порезав при этом острым стеклом ладони, потом медленно встал на ноги. Открыв дрожащими руками кран, попытался умыться. Произошло что-то страшное, но что именно - понять не мог. Сознание фиксировало окружающую действительность, но отказывалось делать какие-либо выводы. Несколько зеркальных осколков чудом удержались над раковиной, и изо всех на него смотрело одно и то же лицо - только под разными ракурсами. Он видел свое лицо, но не узнавал его. Холодная вода обжигала, но он все-таки кое-как умылся.
Вытершись бумажным полотенцем, хвост которого свисал рядом с раковиной, он еще некоторое время постоял, пытаясь осознать происходящее. Он что-то должен сделать. Что-то важное. Он должен куда-то идти. И не просто идти, а спешить. Но спешить не получалось, ноги были ватными, непослушными. Медленно проследовав к выходу, толкнул дверь. Глазам предстала странная, невероятная картина. Черная волна дыма исходила из того места, где совсем недавно была прозрачная стеклянная стена. В самом зале, среди разбросанных и поломанных диванов и разрушенными каким-то гигантским смерчем стойками, кричали и стонали лежавшие на полу пассажиры. Туда-сюда сновали полицейские и работники скорой помощи, кого-то несли на носилках, кого-то выводили под руки. Чья-то рука легла на его плечо.
- С вами все в порядке? Может быть, нужна помощь?
- Со мною все в порядке, - обернувшись, чужим голосом ответил он. - Мне не нужна помощь.
- Тогда как можно скорее пробирайтесь к выходу. Прямо и направо.
И тут, глядя через плечо пожарника, на теряющийся в дыму конец зала, на дымном черном фоне, он вдруг увидел красный дипломат. У дальней, чудом уцелевшей скамейки. С которой свисала какая-то красная тряпка. Впрочем, возможно, это была только игра воображения, обман зрения. Потому что в том бедламе, где он сейчас пребывал, в дымном аду, могло привидеться все, что угодно. Красный, пробормотал он, красный. Это красное пятно почему-то тревожило.
Он автоматически, с усилием переставляя ноги, словно во сне, начал продвигаться к выходу, туда, куда несли стонущих, и куда двигалось все, что еще могло передвигаться самостоятельно. Он сосредоточенно смотрел под ноги, стараясь не наступить на неподвижные тела и какие-то обломки, и мусор, устилавший пол, затянутый мягким ковролином. И только когда впереди показалась стойка бара, он вдруг вспомнил и остановился. Красный. Красный дипломат. Элеонора. Он похолодел. И повернувшись, стал пробираться назад. Элеонора! На пути у него вырос полицейский и начал говорить что-то требовательно и сердито, указывая туда, куда в дыму шли измазанные, в копоти, люди. С полицейскими спорить бесполезно, предостерег внутренний голос. Он послушно кивнул, последовал в указанном направлении, но через минуту, сделав крюк, снова повернул обратно. Туда, где его ждала Элеонора. Волна дыма становилась все гуще, и конец зала уже был неразличим. Где же эта чертова скамейка? Задыхаясь и кашляя, он пытался отыскать то место, где стоял красный дипломат. Элеонора. Конец зала. Дым становился все гуще. Здесь уже не было ни людей, ни пожарников, ни полицейских. Похоже, тех, всех, кто остался жив, уже вывели, раненных вынесли. Но Элеонора оставалась там, на скамейке. Он знал это точно. Ему казалось, что он уже видит, как качается в дымным сквозняке то, что еще недавно было роскошным шелковым шарфом. Он был совсем рядом со скамейкой, когда она слабо пошевелила рукой. Жива! И в этот момент странный звук заставил его поднять голову. Из серого дыма над головой материализовался искореженный квадрат потолочной обшивки. У него была пара секунд для того, чтобы отпрыгнуть в сторону. Он мог это сделать, но Элеонора не могла. И тогда - скорее инстинктивно, чем сознательно, - он выбросил вперед руки, пытаясь подхватить планирующий кусок пластика. Как будто это могло уберечь, защитить их. Но лист оказался куда больше и тяжелее, чем можно было предположить, глядя на него снизу. Сильный удар сбил Павла с ног. Боль расколола голову, на мгновение стало темно. А потом вдруг яркий свет хлынул сквозь пролом в потолке, и он снова обрел способность видеть. И он увидел - почему-то откуда-то сверху - свое изогнутое в неестественной позе тело и смятый, изодранный лист потолочной обшивки, накрывший то место, где только что стояла скамейка с Элеонорой. Конец, подумал он. И еще одна - нелепая - мысль промелькнула в голове: жаль, что так и не досмотрел тот документальный фильм, так и не узнал, как погиб в джунглях Амазонки знаменитый архитектор.
– Окончание –
– Оглавление –
© Галина Грановская, 2008-2024.
© Сетевая Словесность, 2009-2024.