КОЛОНКА ЧИТАТЕЛЯ
ЧИТАЕМ:  Игорь Куберский

Любовь Турбина

Ровесников в детстве напрасно искала

Есть много неназванных сообществ: люди, носящие одно имя, земляки - выходцы из одних мест, даже толстые люди и худые - это разные сообщества. Из книги «Безымянные сообщества»(2012) Елены Петровской: -- «Сегодня на первый план выходит все больше проблема осмысления новых человеческих общностей, которые не только возникают в невиданных прежде масштабах, но и отрицают своим существованием границы национальных государств...иные формы, легко опознаваемые социологическими средствами. Мы имеем в виду образования, идентичность которых ещё не успела состояться».

То, что прежде называлось литературным потоком, давно растеклось разнообразными ручейками, между ними сплошная заболоченность. На фоне глубинного разочарования в современной прозе мне попалась в руки и была с неослабевающим интересом прочитана книга петербургского прозаика Игоря Куберского; к этому располагал непривычно добротный, внятный язык, а также умение удерживать внимание, вести вполне современную интригу. Однако мой друг, бывший однокурсник по Литературному институту и тоже петербургский писатель, когда я попросила узнать телефон Куберского, сказал: «Зачем тебе его телефон? Он же старый!» - Это окончательно заинтриговало: из Интернета было известно, что автор заинтересовавшей меня книги точно мой ровесник, 1942 года рождения. Не сильно моложе его был и мой друг-однокурсник, однако всё-таки рожденный во второй половине сороковых. Эти годы дали не так уж мало писателей, достаточно и уже давно известных. А вот того, военного года, не то что писателей, а и вообще-то мало детей родилось и тем более выжило.

Меня давно тревожило, что нас, детей второго военного года, как бы и не было вовсе: вот мы подошли практически к последней черте и даже что-то успели сделать. Но никто не написал пока о нас, о том, что мы вообще были на этой земле - так будут ли о нас знать те, что придут после?

Удалось заказать сразу несколько книг этого автора, которые были в продаже. Кроме того, мне, можно сказать, повезло: отправляясь на поезде в Минск, взяла с собой книгу прозы, изданную «Молодой гвардией» в 1987 году, а лучшего неотрывного чтения, чем в дневном поезде, просто нет. Первую из трех повестей книги, названную «Отблески», проглотила до Смоленска. То, о чём она, оказалось очень близко к моей жизни: взрослый сын навещает в больнице умирающего отца. Был и в моей жизни такой месяц, когда я каждый день бывала у папы в больнице перед его операцией, которая окончилась трагедией. Наверно, в определённом возрасте каждый из нас оказывался в такой же ситуации... Автором исследуются очень тонкие оттенки чувств между близкими, самыми близкими людьми; как вся жизнь умещается в эти короткие встречи, регламентированные больничными правилами, допускающими родственников к тяжелым больным.

Наши отцы - вот где решающую роль играет принадлежность к одному поколению - обладали в семье непререкаемым авторитетом: за плечами у них была трудно доставшаяся победа и весьма непростые послевоенные годы. Когда же их настигла старость с ее болезнями, нам, их детям, предстояло проявить самые главные человеческие качества - мужество, стойкость, терпение и доброту. Видеть слабым и беззащитным прежде несгибаемого близкого человека трудно и больно, и поддержать его в последние дни и часы земной жизни - святой долг остающихся жить.

В повести Игоря Куберского будни больницы перемежаются воспоминаниями его отца о прошедшей войне, причем сразу понятно: это не имитация, а подлинные воспоминания фронтового офицера, участника многих решающих боёв. Позднее мне посчастливилось познакомиться с мемуарами Юрия Куберского, изданными отдельной книгой. В «Отблесках» эти записки используются частично и умело, привнося необходимый контрапункт в основной текст повести. Но особенно близким оказался душевный склад самого автора, понятно и близко его отношение к происходящему, его взгляд на окружающую действительность, что мне почти не встречалось при чтении современной прозы. Чтобы не быть голословной, приведу короткую цитату: «С годами Сергей открыл, что, оказывается, не все можно разрешить миром между двумя людьми, даже при самом искреннем их намерении. Натура уступала добру не до конца, упираясь в свою собственную косность как в спасение. Может, тут и обнаруживается биологический закон самозащиты? Но что следовало, а что не следовало защищать?» Прямо ощущение, что мы с автором думаем в унисон - он отвечает на мои сегодняшние вопросы. И кроме отличного, легко читаемого текста, почти каждая сценка жизни содержит отдельную мысль, останавливающая внимание важной и неочевидной сентенцией.

Михаил Дудин во вступлении к книге Куберского пишет: «Человек своего поколения, он прошел прекрасную школу ответственности перед обществом, школу благодарной любви, терпения и мужества». Совсем забытые сейчас определения - и про ответственность, и про благодарную любовь - очевидны для людей нашего поколения. Дудин, прекрасный поэт, приводит стихи самого Игоря Куберского:

Я, крещенный войною,
На войне не убит.
За отцовской спиною
Мое детство стоит.

Очень кратко и точно в этом четверостишье выражено ощущение тех, кто родился в один год с автором.

Две другие повести этой книги тоже интересны и ни одна из них не повторяет открытия предыдущей (среди авторов популярных произведений современной жизни встречается повсеместно то, что Ю. Поляков называет Писательскими Проектами). А вот Куберский пишет каждую свою вещь с чистого листа, и за каждой из них ощущается кусок подлинно прожитой жизни. Такова, например, обстановка редакции городской газеты, атмосфера работы тех, кто «делает новости», а также сложные взаимоотношения между сотрудниками, портреты которых отделаны с подлинным психологическим мастерством. И понятно, что не поработай автор какое-то время в аналогичном учреждении, он бы никогда не смог добиться подобной убедительности.

Следующая книга Игоря Куберского, на которой мне бы хотелось остановиться подробнее, это сборник рассказов «Игры с ветром» (БКК. Санкт-Петербург, 2010 г.) Конечно, за двадцать три года, которые разделяют эти две книги, автор издавал и переводы, и оригинальные произведения... Но мне пока хочется остановиться именно на «Играх с ветром». Возможно потому, что вообще предпочитаю, так сказать, «малоформатную прозу». Книга имеет несколько разделов, каждый из которых заслуживает внимания. Первый называется «Жизнь без прикрас» (дневник блогера) и составлен из многочисленных заметок о самых разных впечатлениях ежедневно меняющейся жизни. Речь идёт, разумеется, о 90-х годах, и то, как воспринимает их мой ровесник, не может не заинтересовать. Оценки в основном совпадают, каждый отрывочек сверкает языковыми находками, разумеется, они разные по ценности, есть и незначительные, проходные. Отдельно стоит рассказ «Игры с ветром», давшей название книге - это подробнейшее, временами чуть ли не инструктивное описание того, как автор уже в зрелом возрасте учился виндсерфингу под парусом и под кайтом (подобием паруса)... Как ровесница, я могу себе представить, каково было автору взнуздать себя, напрягая жилы и мускулы, чтобы освоить все это...

Интересно, что начинаются эти заметки с образа паруса - почему-то именно парус был универсальным, самым манящим образом в нашем детстве. Автору важно показать, как нелегко дается любой навык, для чего требуется мужество и упорство, преодоление своих страхов.

Невозможно обойти вниманием рассказ под названием «Рифменное ожидание», из тех, которые не вошли ни в один раздел. Вообще можно уже сейчас отметить, что Игорь Куберский мастер заглавий. В «Рифменном ожидании» подробно описывается, как автор впервые приносит в издательство книгу своих стихотворений; сочинителю в это время уже 37 лет - не восторженный юноша, которому не терпится выпустить свои первые опусы в мир, а уже вполне сложившийся литератор, зрелый и потому критически воспринимающий себя и свои произведения. Стихи героя рассказа к этому времени уже регулярно печатаются в коллективных «Днях поэзии», что, казалось бы, должно облегчать прохождение издательских коридоров, ведущих к собственной книге. Однако это совсем напрасные ожидания, и путь автора к книге сравним по безнадежности только с трудом Сизифа - только кажется, что близок к завершению, но уходит сотрудник, написавший положительную рецензию, приходит другой, меняется начальство или концепция издательства - и начинай всё с нуля.

Как это похоже на мой собственный опыт, когда я впервые решилась принести в Минское издательство «Мастацкая литература» рукопись стихов, уже одобренных в Литературном институте во время защиты диплома, публиковавшихся в журнале «Неман» и некоторых других. Описанная Куберским тягомотина совпадает с моей собственной историей почти дословно, хотя имена редакторов и рецензентов, зашифрованные заглавной буквой, у меня, разумеется, были бы под другими буквами.

В утешение могу сказать одно: когда моя многострадальная книжечка «Улица детства» (1980 г.) всё-таки вышла в свет, я получила гонорар, равный тогда первому взносу за однокомнатную кооперативную квартиру! Пусть те юные поэты, которых сегодня отделяет от первой книжки лишь отсутствие денег на издание, подумают, что у всего есть оборотная сторона: нет цензуры, издавай что угодно, но за свои наличные. Кстати, цензура в те годы, когда проходила через эти узкие коридоры моя «Улица детства», совсем не лютовала. В отличие от коллег-литераторов...

Но подлинным шедевром хочется назвать следующий за «...Ожиданием», рассказ «В сумрачном лесу», написанный с чисто бунинским мастерством. Главное, в чем состоит загадка последействия текста - это присущая большой прозе алогичность, а не просто тайна, которой удерживает внимание читателя писатель-детективщик, тайна, которая с неизбежностью наступления зимы после осени, будет разгадана в конце. В рассказе Куберского, уже скрытой цитатой названия намекающей на нечто мистическое, присутствует некий «надтекст», ощущаемый за самыми реальными бытовыми подробностями - например, за походом с дочерью в лес по грибы. После чего следует жесткое, почти натуралистичное описание последствий отравления ребенка, и лишь в самом конце прозвучит не просто тревожная, а прямо-таки экзистенциально трагическая нота неизбежности расставания любимых.

Привлекательны рассказы о животных, в которых, кроме пристального, доброго авторского взгляда, присутствуют тонкие психологические нюансы, с неизбежностью ведущие читателя к осознанию единства всего живого, причем, без привычного умиления и снисходительности к миру домашних любимцев, с уважением к ним и пониманием. Каждый из рассказов добавляет новые черточки к характеристике автора, и если бы целью этих писаний было исследование мастерства Куберского - рассказчика, можно было бы продолжить пристальное чтение этой книги. Но известно, что одними рассказами трудно заявить о себе в современной литературе, и школа писания романа становится насущной задачей нашего автора.

Распределю его романы по годам издания; самым ранним оказался текст «Ночь в Мадриде», издательство «Геликон», С-П., 1997 год, опубликованный через десять лет после книги повестей «Отблески». Прошедшие годы ощущаются сразу, как только берешь книгу в руки: глянцевая обложка с красивой картинкой, в отличие от безрадостного цвета и качества обложки книжки, изданной «Молодой гвардией». «Ночь в Мадриде» с первых страниц настраивает на приключение - сразу понятно, что жизнь автора, как и у большинства его сограждан, значительно изменилась - и в основном к лучшему. Главное же завоевание прошедших при новом устройстве страны лет - это возможность её граждан беспрепятственно ездить по миру, были бы деньги. Открытие Испании для главного героя романа настоящий праздник, которым автор щедро делится с читателями. В романе есть все - и современный быт, и история, и прекрасно описанные пейзажи, но подлинным шедевром для меня оказались сцены корриды, и это после Хэмингуэя и других известных писателей, обращавшихся к этой теме. Коррида в «Ночи в Мадриде» полна глубинного, экзистенциального взгляда на публичную схватку человека с быком, причем симпатии распределяются между ними обратно пропорционально победе противника. Трагический взгляд на жизнь и смерть, объединяющий людей и животных, эта тема становится одной из доминирующих у данного автора.

Сюжетная линия романа держится, конечно, на любви; это традиционно для всей мировой литературы со времен её возникновения, собственно, на это и намекает темноволосая красавица с розой в прическе на глянцевой обложке романа. Герой романа приезжает в Испанию к своему сводному брату-испанцу. Но в Петербурге осталась любимая девушка с ласковым прозвищем Улитка, описания отношений с которой чередуется c путешествиями героя романа по Испании. Подробно вспоминая историю любви к несравненной Улитке, герой романа ревниво анализирует мало ему понятную женскую психологию. В этих томительных, тщательно фиксированных встречах-расставаниях возлюбленных, прослеживается определённая рифма с романом Андрэ Моруа «Превратности любви», в годы нашей молодости весьма читаемого иностранного автора. В его романе автор-мужчина тоже никак не может понять мотивов поведения любимой женщины, пока в повторном браке он не оказывается мужем очень ревнивой женщины, и только тогда начинает понимать свою прежнюю пассию и даже сочувствовать ей. Повествование, написанное русским современным автором, не менее убедительно, чем у именитого француза. Конечно, не только А. Моруа описал анатомию мужской ревности, сходный мотив водил и пером автора знаменитой «Манон Леско», а также автором «Кармен». Не случайно имена этих героинь упомянуты в романе.

Что безусловно, помимо прочего, отличает роман Куберского от ранее читанных авторов, так это описание любовно-эротических сцен. Со свойственным ему бесстрашием автор на протяжении этого и последующих романов демонстрирует доселе почти неведомые русской беллетристике пассажи: находит слова, достаточно откровенные, но и не режущие слух, хотя отчасти шокируя читателя традиционного воспитания, к каковым и я себя отношу, уже самим обращением к описанию интимных сцен. Но это действительно один из пробелов отечественной литературы, который Игорь Куберский восполняет старательно и увлеченно.

Описание интимной жизни человека так долго у нас не поощрялось, что не было у пишущих навыка обращаться к опыту предшественников. Скажу откровенно - косность восприятия мешала и мне читать описание сцен, которые в мои школьные годы считались «неприличными», но вместе с тем я понимаю, что это следующий шаг в освоении реальности художественной литературой. Во всяком случае, именно из книг этого автора мне стал гораздо понятнее мужской взгляд на женщину в интимных ситуациях, жаль только, что знание это значительно запоздало...

Еще хочется остановиться на насыщенности романа «Ночь в Мадриде» отдельными интересными мыслями. Вот, навскидку, некоторые из них:

«Принёс ли я кому-нибудь хоть крупицу счастья?» Старомодный, не правда ли, вопрос?

О ровесниках: «Это было ещё поколение, отождествляющее себя с поэзией».

«Неудачу я выбрал сам. Оставаться со своими ценностями для меня было важнее, чем сделать карьеру».

«Клич Тарзана - клич моего послевоенного бедного детства».

«Когда то, что ты делаешь, совпадает с тем, что ты хочешь делать, - это и есть счастье.»

«Новые духовные ценности создаёт только личность, но никак не коллектив».

«Жить в другом народе, в другой судьбе - это жить на иждивении. Я ничего этого не заслужил».

Писатель осмысливает по ходу событии всё происходящее, и этот умственный зуд, наряду с добротностью насыщенных реминисценциями описаний испанских городов и пейзажей, а также некоторых петербургских мест, знакомых и незнакомых, не даёт оторваться от чтения до последней страницы романа. Что случается с автором этих заметок крайне редко, а проще сказать - никогда.

С трудом прекращаю цитировать «Ночь в Мадриде» (где нас с автором объединяет ещё школьная, общая любовь к Испании) и перехожу к следующему роману «Египет-69»

Как и книга рассказов «Игры с ветром», роман вышел в удачном для автора 2010 году, в том самом Санкт-Петербургском издательстве «Геликон Плюс». По жанру это роман-воспоминание о далёком 1969 годе (дата происходящего настолько важна для автора, что вынесена в заглавие, по аналогии с названием фильма «Тегеран-43»). Это год, когда автор, как и его герой-рассказчик, по окончании военной кафедры филфака ЛГУ был отправлен переводчиком в группу военных советников, присланных из СССР по просьбе тогдашнего президента Египта Насера для поднятия боеспособности армии после позорного поражения в шестидневной войне против Израиля.

В текст прорываются основополагающие мысли и рассуждения двадцатисемилетнего молодого человека, которым, похоже, остался верен и сам автор: «Я живу в соответствии со своими представлениями о добре и зле, о том, что хорошо и что плохо. Я по возможности преодолеваю свой эгоизм, отталкивающий меня от людей, и стараюсь быть милосердным. Жаль, что у меня нет веры, что я воспитан атеистом...Но какой-никакой бог у меня все же есть. Я верю в карму, в наказание за плохие мысли и дела, и я верю в любовь».

Прерываю цитату, чтобы продолжить её несколько позже из-за появившегося понятия «любовь». Когда в самом начале семидесятых я уже не только писала стихи, но стала пытаться их напечатать, все поэтические опусы были о любви, и не только у меня. «Где ваша гражданская лирика?» - прищурив глаз, спрашивали редакторы.

А вот в конце девяностых- начале нулевых ситуация вдруг изменилась на противоположную: меня как прорвало стихами о происходящем вокруг, то есть той самой пресловутой гражданской лирикой... Однако теперь редакторы, округлив глаза, вопрошали: «А где же стихи о любви? Ведь вы так проникновенно о ней писали!»

И действительно, о любви последние двадцать пять лет практически не пишут - приляпают в текст романа какую-никакую любовную интрижку, но сразу понятно - автору не до странностей любви. То на первом месте запутанные события чеченской войны или интриги внутри корпорации, вокруг денег, которые в особо крупных размерах втихую вращаются внутри фирмы - какая уж тут любовь... А вот писатель нашего поколения, вполне вписавшийся в новый образ жизни страны, не страшится утверждать от имени своего молодого героя: «Я считаю, что любовь превыше всего. И аналогичные мысли я встречал у весьма уважаемых мною философов. Но к этим мыслям я пришел сам, без философов, до них, пусть они и жили прежде меня на этой земле...Надо прожить жизнь интересно, не обязательно радостно... но, скажем, с удовлетворением, с миром в душе».

Постоянная игра между автором и его героем заставляет читателя глубже вникать в сюжет, чтобы различить их голоса: герой молод, он ещё многое надеется сделать, но автор романа уже сделал многое и знает дальнейшую судьбу своего героя, филолога и переводчика, ведь в каком-то смысле это его «альтер эго». И тут логично всплывает тема художественного перевода. Мысли автора об этой проблеме не могут не заинтересовать тех, кто хотя бы раз пытался этим заняться: «проза у меня не переводилась - я не слышал ни музыки, ни ритма, то есть я это начисто терял в попытках передать её по-русски ...- я был ещё не готов переводить прозу, не имел ключа к ней, не владел кладовой слов. А гораздо позднее сделал ещё одно удручающее открытие: переводы поэзии - это обман, подделка и фикция, вроде изготовления фальшивых купюр. Поэзия непереводима, поскольку обслуживается непереводимыми ресурсами языка, его музыкой, его ритмом, рождённых где-то в далеко укрытых недрах родового самосознания, в культурных слоях минувшего, в каждом звуке, в каждой морфеме и фонеме, в каждой конструкции словесных связей, запечатлевших национальное прошлое, неповторимый опыт, генетику уникальной истории». Это исследование возможностей стихотворного перевода, а вернее - его невозможности, обоснованно и аргументировано говорит о том, что мне, практикующему стихотворному переводчику, было ясно давно, разве что не хватало умения сформулировать так, как это сделал Куберский.

Но «Египет-69» прежде всего роман воспитания: молодой ленинградский студент, впервые оказавшись по ту сторону железного занавеса, проходит искушение разными соблазнами и в силу своих обязанностей переводчика, поневоле включенного в игру сложных политических интриг, быстро взрослеет. Не так уж и безопасна в тех нечетко прописанных условиях была работа переводчика. Порой от необходимости быстро принимать решения зависела не только его жизнь, но и честь страны. Но зато какие возможности для наблюдения характеров! Взять хотя бы яркий портрет генерала Гавашелия, приехавшего на Суэцкий канал для инспекции...

Но опять любовь - главное, что спасает и выносит героя из почти безвыходных ситуаций. Снова цитата: «Мы порой и не подозреваем, что рифма «кровь-любовь-вновь» рождает в нашем подсознании устойчивый образ любви как страдания, а то и смерти. То есть в русской ментальности любовь - состояние экстремальное, ведущее то ли к гибели, то ли к обновлению, к рождению заново. Так слова формируют отношение к жизни». И у героя романа случилась совершенно невозможная любовь с местной девушкой, хотя и получившей европейское образование, но вполне подчиненной правилам поведения восточной женщины на своей земле. То есть, несмотря на взаимные сильные чувства, влюбленным вместе не быть. И тут хочется отдать должное композиционному мастерству автора романа: на последних страницах вернувшийся в Хургаду через 30 лет герой слышит в кафе голос, напоминающий его прежнюю возлюбленную, и идет к её столику... На этом повествование обрывается.

Роман «Египет-69», возможно, самое значительное произведение Куберского-прозаика. О событиях на Ближнем Востоке в те годы мало что оставлено, во всяком случае, я не встречала никаких общедоступных текстов, не говоря уже о художественной прозе, и уже поэтому роман уникален. А еще увлекательно написан, талант писателя явно идет по нарастающей. Не случайно именно этот роман удостоен премии лучшей книги года в журнале «Звезда». И опять, как и с «Ночью в Мадриде» - жаль с ним расставаться.

Но пора познакомиться подробнее с Куберским - поэтом: книга его стихов «Праздник свиданий» вышла из печати в 2000 г.. Ее появление предсказывал Дудин в своем вступлении, о котором шла речь выше, однако наверняка полагал, что это произойдет раньше, чем через 13 лет...

Итак, уже маститый, признанный прозаик позволяет себе роскошь опубликовать ещё и стихи. Позволю себе заметить, что к стихам отношусь гораздо строже, а вернее - ревнивее, потому что сама приписана к этому ведомству. Книга имеет подзаголовок: избранные стихотворения и монологи; стихотворения датированы с 1968 по 2000 год. На мой субъективный взгляд лучшие выпадают на восьмидесятые годы. Вот подлинный шедевр (1982 г.):

Эта жизнь так давно миновала,
Что сегодня расслышишь едва ль,
Как пластинка на даче играла,
Как позванивал тонко хрусталь.

Где же гомон тот послевоенный,
Позабытых гостей голоса?
И поди разыщи во вселенной
Их теперешние адреса.

Иль ещё не умолкло веселье?
Раздается родительский смех
И с какой-то неясною целью
Приглашает на празднество всех...

Будто нет в этой жизни урона.
И с бессмертьем повенчан любой
Под стальною иглой патефона
Разрывающей сердце иглой.

Возможно, именно потому, что послевоенное время, воспоминания о детстве и молодых родителях и для меня самое важное, самое дорогое воспоминание. 1983-им годом помечено стихотворение «Аполлон и Дафна», где автор сумел опоэтизировать эрос в стихотворении еще до того, как научился писать об этом в прозе. Не могу удержаться, чтобы не упомянуть ещё несколько очень чутких, тонко отделанных стихотворений 1984-85 гг., в стихах снова возникает образ, нет, вернее - тень отца («Он целый год не выходил из дому», «Наутро выгляну в окно»), и любовь, конечно же, любовь как состояние... Одно из стихотворений оканчивается резюмирующим четверостишьем:

А любовь, чем безнадежней,
Тем, конечно, долговечней,
На ветру, в простой одежде,
С немигающею свечкой.

Вторую часть книги «Праздники свиданий» (стоило бы об этой книге написать отдельную рецензию!) составляют так называемые «Монологи»: это стихотворные повествования размером от 2-х до 14 страниц, скорее рассказы от первого лица. Это любовные истории, отдельные сюжетные линии которых встречаются и в прозаических произведениях автора. Написаны эти монологи прекрасным стихом, они разнообразны по ритму, но вполне сходны композиционно. Но главное в этих монологах даже не художественность формы, а особый душевный строй автора, созвучный, по моему мнению, его ровесникам. При чтении стихов и особенно монологов возникает странное ощущение давнего знакомства с тем, кто написал эти строки, хотя вообще-то рифмованные рассказы совсем не востребованный нашим временем жанр.

«Репетиция прощания» (2010 г.) - это прекрасно написанный зрелый роман, где автор демонстрирует все наработанные прежде приёмы, в нем меньше биографизма, но интереснее построена интрига с ощутимым ароматом мистики - сюжетно это самый интересный и цельный роман, читая который, испытываешь эстетическое удовольствия и ностальгическую грусть.

Отдельно об авторе - как подлинно свободный человек он не сводит счеты с прошлым, как это сейчас принято в среде определённой части творческой интеллигенции, а отдельные пассажи о прошлом, в частности в романе «Египет-69» выражают вполне взвешенное отношение к годам юности тех, кто родился в СССР в 1942 году.

Так возникла настойчивая потребность поделиться этим субъективным, но очень сильном впечатлением от прежде неизвестного мне автора. а ведь последние 14 лет выписываю и читаю регулярно «Литературную газету», относясь к ней как к навигатору в море современной литературы (если уже исчерпано само понятие «литературный процесс»).

Напоследок мне хочется вернуться к самой первой книге прозы Игоря Куберского «Свет на сцену», Лениздат, 1979. Три повести и пять рассказов -- как же узнаваемы ситуации этих повестей, особенно в первой, «Мальчику вслед» - послевоенный сибирский поселок, отношения мальчишки со взрослой соседской парой - наивная хитрость и наивное чувство справедливости; школа, первая хрупкая любовь, рушащаяся от недоразумения... Надеюсь, не только те, кто жил тогда, захотят переживать всё это вместе с героем.

Но самым неожиданным для меня самой был тот интерес, с которым я прочитала на одном дыхании, не прерываясь, повесть «Давай начнём всё сначала». Переживания молодого человека, получившего повестку в армию, поезд на Север к месту службы, куда везут юного призывника - как мастерски описывает автор неприветливую неприхотливую природу Севера, что ни на секунду нельзя оторвать глаз от страницы! Как неожиданно и современно: - «Влажно и неподвижно - все эти прутики берез, гладкие стволы осин с плавным, скользящим ритмом ветвей». Впереди всерьёз нелёгкая служба, однако без дедовщины, более поздней язвы армии - как интересно про это читать! И как точно выражено отчуждение приехавшего в отпуск солдата от самых близких - ведь ему предстоит возвращение в часть.

Почему так дороги сердцу эти скромные приметы прошлой жизни? Время -- вот подлинный герой ранней прозы Игоря Куберского, и оно зафиксировано в его произведениях исключительно бережно, талантливо и правдиво.

Книги нашего автора аннотированы точно и щедро, но первое слово в них всегда «петербургский писатель», то есть как бы региональный. Однако в них содержится и много других характеристик: из них самое точная такая: «естественность тона, отсутствие натяжек и фальши, при обилии внутреннего чувства и мысли, делают эту книгу простой и изящной». Полностью присоединяюсь к этим словам из «Комсомольской правды, вынесенных на контртитул романа «Египет-69». Мне теперь спокойнее, чем прежде: наше пребывание на этой земле зафиксировано - мы были и пока ещё есть.

А ещё восхищаюсь исключительной работоспособностью писателя, его умением развивать свой талант, бесспорный с первой же книги, вполне в духе времени. Среди журнальных отзывов о нем есть и такой: «писатель европейского уровня», с чем полностью согласна, хотя и не считаю это бесспорным комплиментом. В рассказе «Наш Генри Миллер» ещё на рубеже веков автор с долей самоиронии упоминает о данном ему «почётном» (?) титуле.

Широкая известность писателя Игоря Куберского, одного из самых значительных писателей современности, надеюсь, не за горами, и потому эти скромные заметки, отнюдь не претендующие на полноту раскрытия темы «Творческий путь Игоря Куберского», - не прощание, а только репетиция прощания, и праздник свиданий будет иметь продолжение.

Обсуждение